Текст книги "1953. Роковой год советской истории"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Зачем Хрущеву понадобилась эта ложь – в принципе, понятно. Коль скоро председатель Совета министров входит в их компанию, сделанное ими если и не становится законным, то все же приобретает некий оттенок легитимности. А если нет… представьте себе, что Хрущев начнет эту фразу так: «Я открыл заседание и сразу поставил вопрос…»

Ты поставил? А кто ты, собственно, такой, родное сердце? По советской Конституции – основному закону СССР -ты никто и звать тебя никак, и вообще государственно значимых решений принимать не имеешь права. Сталинское Политбюро, согласно Постановлению от 21 июня 1935 года, давало санкции на арест по данным НКВД или прокуратуры, но не принимало решений об аресте. Сталинские же пометки на документах НКВД были руководящими указаниями ровно в той степени, в какой нарком считал их таковыми.

Впоследствии Хрущев усиленно старался всех убедить, что репрессии планировались на Политбюро, и вполне в этом успел. Но в 1953 году у него был лишь один выход – выпихнуть вперед себя Маленкова, как всеми признанного преемника Сталина.

А на самом-то деле нет никаких оснований считать, что председатель Совмина был в курсе их планов. Более того: помните, Серго Берия рассказывал, как Ванников позвонил Маленкову, а у того не отвечал телефон? Но такого не может быть, потому что не может быть никогда, ибо снимает трубку не сам Маленков, а кто-либо из его секретариата. (Если даже Ванников звонил по «вертушке», то, не получив ответа, он бы позвонил в секретариат и поинтересовался, где Маленков.) Если телефон не отвечал, значит, он был выключен. А если у главы государства выключен телефон… надеюсь, понятно, что это означает?

Более того, судя по его дальнейшей судьбе, именно Маленков являлся основным врагом Хрущева. После пленума 1957 года, когда противники Хрущева предприняли попытку снять его – кстати, совершенно уставными методами, -все они лишились своих высоких постов. В газетах появилось постановление «Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» – именно в таком порядке.

Всех «смутьянов» перевели на незначительную работу, а впоследствии исключили из партии. Молотов, например, поехал послом в Монголию. Однако потом, выйдя на пенсию, все они спокойно жили в Москве. С Маленковым же поступили иначе. Его отправили сначала в Усть-Каменогорск, потом в Казахстан, в город Экибастуз, директором ТЭЦ. В 1961 году его исключили из партии и выпихнули на пенсию, но покинуть Казахстан не разрешили, позволив вернуться из ссылки лишь в 1968 году, после смерти матери. По всей видимости, условием стало молчание – Маленков не оставил воспоминаний, ничего не рассказал даже нашедшему ключик ко многим партийным функционерам Феликсу Чуеву. Остаток жизни он попросту промолчал.

Кстати, кроме кампании по дискредитации Берии, хрущевцами была развернута еще более разветвленная кампания по дискредитации Маленкова. Другое дело, что если «антибериевский» пиар проводился открыто и на всю страну, то здесь действовали несколько тоньше. Маленкова усиленно старались представить «мотором» самых грязных дел МГБ, и в первую очередь «дела врачей». Нет, конечно, основным злодеем тут считался Сталин, но Маленков выступал в роли его правой руки. Хотя не факт, что в ту зиму он вообще имел отношение к делам госбезопасности.

Согласитесь, это логично: у кого самая жестокая судьба, тот и есть главный враг существующей власти…

Тайна «маленковского черновика»

Вернемся теперь к документу, который считается одним из основных материалов по аресту Берии, – пресловутому черновику заседания Президиума, составленному Маленковым (док. 1.1.), и рассмотрим его поподробнее. Странное он производит впечатление – и чем дальше, тем «страньше». Почему-то состоящую из общих слов вводку, которую любой из присутствующих способен был произнести в порядке импровизации, автор прописал четко и полностью, а содержательная часть дается в виде отрывочных, конспективных фраз. Более того, в сборнике «Берия», где этот документ опубликован, под ним содержится примечание, что он двойной: часть напечатана на машинке, а часть написана от руки.

И вот тут впору сказать: «Блин!», если не крепче. Потому что какой же это черновик? Кто это печатает черновики на машинке, а потом продолжает от руки? Первая, машинописная часть – те самые общие фразы – может быть только одним: тезисами чьей-то речи, посвященной повестке дня заседания, то есть аресту Игнатьева. Когда понадобилось придумать «оправдательный» документ, кто-то из присутствующих пробежал глазами бумагу, сказал: «Годится!» и, взяв первый лист, предложил Маленкову дописать остальное. Маленков дописал, но в дело эта бумажка не пошла, а после заседания он машинально положил листок в папку.

Почему я считаю, что эта фальшивка сделана экспромтом, во время заседания? Потому что позднее вряд ли стали бы стряпать «составной» документ – его изготовили бы от начала до конца в одном стиле. «Маленковский черновик» носит на себе следы явной импровизации и жуткой спешки, на уровне паники.

Но на самом деле все еще интереснее. Обратим внимание на стиль машинописной части и задумаемся над тем, кто его готовил.

«Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством.

Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии.

Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД.

Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений.

Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью.

Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью».

Берия ставил вопрос об Игнатьеве перед Президиумом ЦК и мог, в принципе, подготовить нечто подобное, – но это явно не бериевский стиль, слишком длинно и неконкретно. Маленков? С какой стати? Он к этому делу вообще никаким боком не причастен. Значит, Хрущев – больше просто некому. За это говорит, кстати, и оборот «партия и правительство» -в таком сочетании употребить его, пожалуй, в июне 1953 года мог только Хрущев. Помните, Берия в «атомном» документе как писал? «Вы недооцениваете еще в полной мере своей ответственности за порученное Вам Государством дело».

Итак, на 14 часов 26 июня 1953 года было назначено заседание Президиума ЦК, на котором должен был разбираться вопрос об МВД в целом и об аресте бывшего министра внутренних дел Игнатьева в частности…

Жизненный путь Семена Игнатьева

Семен Денисович Игнатьев родился 1(14) сентября 1904 года в деревне Карловка Елисаветградского уезда Херсонской губернии, в украинской крестьянской семье. В десять лет поступил на Термезский хлопкоочистительный завод, затем в железнодорожные мастерские. С 1920 года работал в политотделе Бухарской группы войск, с 1921 года – в военном отделе Всебухарской ЧК, затем в Главном управлении милиции Бухарской республики. В 1922 году становится заместителем заведующего орготделом ЦК КСМ Туркестана, потом работает в профсоюзах. В 1931 году заканчивает Промакадемию, по специальности инженер-технолог по самолетостроению, но тут же начинает работу в аппарате ЦК ВКП(б) и дальше делает чисто аппаратную партийную карьеру. С 1937 года он – секретарь Бурят-Монгольского обкома ВКП(б), с 1943 года – первый секретарь Башкирского обкома. С 1946 года работает в аппарате ЦК, в управлении по проверке партийных органов, но недолго: уже в феврале 1947 года его переводят в Белоруссию, вторым секретарем ЦК республики. В Москву он вернулся лишь в 1950 году, став заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б).

Затем его карьера делает неожиданный вираж. После отстранения и ареста министра-госбезопасности Виктора Абакумова Игнатьев становится сначала членом комиссии Политбюро по расследованию «сигнала» на министра, затем представителем ЦК в МГБ, а 9 августа 1951 года – министром госбезопасности.

Это второй случай, когда во главе органов госбезопасности становится партийный аппаратчик, причем дважды повторяется не только назначение, но и стиль работы. В первый раз это была трагедия, во второй – труба низенькая, дым жиденький, но результаты, в сумме, еще более сокрушающие. Если учитывать, конечно, что деятельность Игнатьева послужила причиной переворота 26 июня, а переворот 26 июня направил страну по пути, ведущему к катастрофе.

Как и при Ежове, при Игнатьеве «органы» вовсю занимались фальсификацией следственных дел. Правда, их было немного – зато каких! Именно при нем завершилось расстрельным приговором всем подсудимым «дело еврейского антифашистского комитета». Полностью за ним числится «мингрельское дело». И наконец, «дело врачей» – самое знаменитое из послевоенных.

После смерти Сталина Игнатьев был снят с поста министра, зато стал секретарем ЦК. Однако на смену ему пришел не тот человек, который склонен прощать «липовые» дела. Уже 5 апреля по докладной записке Берии Игнатьев снят с секретарского поста и 28 апреля выведен из состава ЦК. 26 июня, как уже известно, Берия собирался требовать санкции на его арест. Но не успел.

7 июля, через двенадцать дней после убийства Берии, Игнатьев был восстановлен в членах ЦК – правда, в Москву уже не вернулся. Он стал первым секретарем Татарского, затем Башкирского обкома КПСС. В 1960 году вышел на пенсию. Умер 27 ноября 1983 года и похоронен на престижнейшем Новодевичьем кладбище.

…Почему такие высокопоставленные люди, как Хрущев и Жуков, кинулись вдруг спасать какого-то проштрафившегося аппаратчика? Ответ мог быть таким: узнав о своем предстоящем аресте, Игнатьев сказал Хрущеву что-то вроде: «Если вы меня не вытащите, я расскажу Берии…» Или Хрущев и так знал, что расскажет.

Теперь мы можем ответить на вопрос о причинах столь невероятной храбрости участников заговора. По-видимому, их шантажировал бывший министр внутренних дел, и выбора действительно не было: или Лубянка и стенка, или переворот, дающий некоторую надежду на спасение. Отсюда и жуткая спешка: Игнатьеву было что рассказать лубянским следователям, покупая себе жизнь, и рассказ этот оказался бы таким, что утром 27 июня проводить переворот было бы уже некому.

Это тоже, конечно, умозрительная версия – но согласитесь, куда более убедительная, чем арест второго лица в государстве по причине беззаветной преданности делу партии…

– Судите уж тогда и за изнасилование.

– А что, вы кого-то изнасиловали ?

– Нет, но ведь аппарат-то есть…

Из анекдота

Глава 5. ЗАГАДКА СМЕРТИ СТАЛИНА – ЕСЛИ ОНА БЫЛА…

Так что же мог рассказать лубянским следователям бывший министр госбезопасности? Юрий Мухин предположил, что это обстоятельства смерти Сталина. Основания для такого предположения есть – Игнатьев в то время был не только министром, но еще и начальником Управления охраны, так что возможности для ликвидации вождя у него имелись. Аппарат, так сказать, был. Я сперва предположила то же самое («Сталин: второе убийство», «Последний рыцарь Сталина»), потом сильно сомневалась в этой версии, а затем публикации последнего времени вновь пробудили интерес к данной теме.

В доброй половине случаев, когда умирает крупный государственный деятель, возникают легенды об его убийстве. Начались такие разговоры и после марта 1953 года. Однако по-настоящему подозрения, что со смертью Сталина не все чисто, появились после публикации воспоминаний двоих бывших охранников сталинской дачи, Старостина и Лозгачева, которые довольно поздно, уже в околоперестроечные времена, вспомнили нечто ни с чем не сообразное.

Хроника рокового воскресенья: официальная версия

Известно, что в субботу, 28 февраля, у Сталина на даче состоялось совещание – одно из многих имевших место в ту зиму, с постоянным составом: кроме вождя, там присутствовали три первых заместителя Сталина по Совнаркому – Маленков, Берия и Булганин – и Хрущев, один из секретарей ЦК. О чем шла речь – неизвестно. Хрущев изложил свою версию в воспоминаниях, остальные, по разным причинам, мемуаров не оставили.

Цитата 5.1. «И вот как-то в субботу от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: "Давайте посмотрим кино ". Посмотрели. Потом говорит снова: "Поедемте, покушаем на Ближней даче ".

Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его «обеды». Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-нибудь неожиданность. Распрощались мы и разъехались».

Правда, присутствие Сталина 28 февраля в Кремле никем, кроме Хрущева, не зафиксировано – но буйный полет фантазии для Никиты Сергеевича дело обычное. Зато охранник дачи Лозгачев не упоминает о том, что Сталин куда-то уезжал, но вот о гостях помнит хорошо.

Цитата 5.2. «В ту ночь на объекте должны были быть гости – так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на первое марта у нас было меню: виноградный сок "Маджари "… Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: „Дай нам сока бутылки по две…“»

Как видим, все нормально. А вот потом началось нечто совершенно из ряда вон и вообще никуда. Я привожу здесь рассказ Лозгачева, и примерно то же самое уже в 90-х годах рассказывал Радзинскому охранник Старостин.

Цитата 5.3. «А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал – двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: "Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь ". И Хрусталев пришел и радостно говорит: „Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…“. И передал нам слова Хозяина… Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.

Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный М. Старостин».

Есть у чекистов (как, впрочем, у любых профессионалов) такое замечательное свойство – изгаляться над писателями и журналистами. Навесят какой-нибудь лапши на уши, а потом с другими «профи» хохочут над той чушью, которую сей литератор под их диктовку записал и растиражировал. Похоже, товарищ Лозгачев именно за таких лопоухих нас всех и держит. Ну когда это охрана могла выполнить приказание «объекта» перестать его охранять и лечь спать? Да они, собственно говоря, по служебным вопросам Сталину и не подчинялись, у них был свой начальник. Старое, еще рыцарских времен правило: «вассал моего вассала – не мой вассал» в армии соблюдается до сих пор.

И что здесь любопытно – так это утверждение Лозгачева, что в ночь на 1 марта он спал и что делал Хрусталев – не знает. С чего это вдруг такая оговорка? Не по Фрейду ли – подсознание выскочило?

…Однако дальше пошли дела еще круче. Тот же Лозгачев рассказывает о событиях, имевших место на следующий день – это было 1 марта, воскресенье.

Цитата 5.4. «На следующий день было воскресенье. В десять часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.

В 10 часов в его комнатах – нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 – нет, и в 12 – тоже нет. Это уже было странно.

Обычно вставал он в 11-12, иногда даже в 10 часов он уже не спит.

Но уже час дня – нет движения. И в два – нет движения в комнатах, Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа – нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спал, обычно их переключали на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?» Действительно, что делать – идти к нему?Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная. Уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: "Вижу, зажегся свет в малой столовой ". Ну, думаем, слова Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и… опять ничего! В восемь – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять – нет движения. В десять – нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты – начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем обычно мы. Точнее – я, почта моя обязанность. «Ну что ж,– говорю. – Я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти…»».

На этой пронзительно-трагичной ноте прервем пока повествование охранника Лозгачева. Рассказано, надо сказать, весьма душевно, вот только один недостаток у этих воспоминаний – этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Надо же, какие пугливые у главы правительства охранники! Если бы Сталина поставили охранять милиционеров из ближайшего отделения, даже они бы себя так не вели, не торчали бы под дверью двенадцать часов, а это ведь специальная охрана, обученная и проинструктированная. Охраняют они старого и больного человека, с которым в любую минуту может произойти все что угодно. На этот счет у них не могло не быть инструкций. А надо понимать, что такое охранник. Охранник – это машина, которая в ответ на определенное воздействие срабатывает строго определенным образом, и никак иначе.

А теперь – как в таких ситуациях на самом деле действовала охрана. Юрий Мухин раскопал и привел в своей книжке воспоминания полковника КГБ Новика, который был тогда заместителем начальника Главного управления охраны. И тот рассказал замечательный эпизод с баней. По субботам Сталин ходил в баню, которая была построена тут же, на территории дачи. Обычно он парился час с небольшим, но однажды в назначенное время из бани не вышел. Через двадцать минут охрана доложила об этом Новику, тот связался с министром госбезопасности Игнатьевым, последний – с Маленковым. И еще через пятнадцать минут охрана получила команду: ломать дверь. Но, едва они подошли с фомкой, как дверь открылась сама и вышел Сталин.

Есть история и еще похлеще. На сталинской даче имелся какой-то топчанчик под лестницей, на который вождь как-то раз прилег отдохнуть, накрыл лицо фуражкой, да так и заснул. Тем временем комендант дачи Орлов, обнаружив, что Сталина нет на месте, пошел его искать, нашел на этом самом топчанчике, подошел и, не смущаясь, приподнял фуражку – мол, не случилось ли чего? Проснувшийся Сталин, конечно, был недоволен, даже что-то там проворчал, но ничего более страшного не произошло, ибо комендант делал то, что ему положено.

Так обязана была действовать охрана, и так она действовала всегда, а утром 1 марта вдруг стала ну такая пугливая, такая трепетная…

Но даже если отрешиться от психологии охранников, задумаемся: а могло ли вообще такое происходить? Допустим, если Старостин и Лозгачев были заговорщиками, знали, что с вождем что-то не так и намеренно тянули время?

В помещении дачи находилась не только охрана, но и обслуга, так что никакие заговорщики не посмели бы при таком количестве свидетелей нарушить инструкцию. А если бы и дерзнули посметь, им бы не позволили остальные обитатели дачи, та же Матрена Бутусова – которая, кстати, была не подавальщицей, а сестрой-хозяйкой, а также имела звание офицера МГБ. Не говоря уже о том, что, если бы охранники поступили так, а потом выяснилось, что Сталин в это время лежал на полу с инсультом, они бы уже никогда никому и ничего не рассказывали, ибо в «преступную халатность» даже самый мягкий следователь с Лубянки ни за что бы не поверил.

По всей видимости, тут мы имеем дело с некоей промежуточной версией, которая появилась примерно в 1957-1961 годах. Почему именно тогда, станет ясно из дальнейшего рассказа.

«Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на ковре Хозяин лежит и руку правую поднял… Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог.

Слух у него был хороший, он, видно услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?»А он в ответ так невнятно: «Дз… дз…» – дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета "Правда ". На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся…»

Дальше Лозгачев описывает, как они укладывали Сталина на диван, как Матрена Бутусова отвернула у него рукава сорочки… Что же охрана делала потом? По логике и по субординации, они должны были звонить своему непосредственному начальнику. Полковник Новик накануне, аккурат в субботу, загремел в госпиталь с аппендицитом, стало быть, его заместителю – кто там им был? В общем, по той же цепочке, что и в случае с баней. Механизм мы знаем. Министр госбезопасности поднял бы на уши лечебно-санитарное управление Кремля…

А вот ничего подобного! Бредовый день продолжился бредовой ночью…

«Я Старостину говорю: „Иди звонить всем без исключения“… Старостин стал звонить в КГБ (на самом деле – МГБ. – Е. П.) Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову… Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал:"Берию я не нашел". Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите»».

Интересно, как это Маленков сумел не найти Берию при порядках, которые тот завел в своем ведомстве? Но еще более интересно другое: по рассказу Лозгачева получается, что самым главным после Сталина был Берия. Что, опять подсознание выскочило?

Впрочем, это еще мелочи. А вот что дальше было…

«В три часа ночи слышу – подъехала машина, приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: „Что с Хозяином?“ А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюком: „Что же ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказваетс, спит преспокойно. Поедем, Маленков!“ Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ "дзыкнул " невнятно. Берия мне: „Не поднимай панику и не беспокой. И товарища Сталина не тревожь“. Ну и уехали…

Лишь в половине восьмого приехал Хрущев, утешив: «Скоро будет медицина». Около девяти часов действительно появились врачи…»

Давайте все же утрем слезы и перейдем к делу. Теперь наконец, ясно, какую именно легенду озвучивали спустя тридцать лет бывшие сталинские охранники. Это была составная часть кампании по шельмованию не только Берии, но и Маленкова. Стало быть, она появилась уже после Пленума ЦК 1957 года, на котором пытались снять Хрущева. Никита Сергеевич и его пиар-группа таким образом пачкали обоих своих главных врагов – живого и мертвого.

Сам он, когда спустя десяток с лишним лет надиктовывал свои воспоминания, по-видимому, несколько запутался в версиях либо попросту забыл, что, кому и когда приказано было врать, и выдал иной вариант.

Цитата 5.5. «…Уже было поздно, я разделся, лег в постель. Вдруг звонит мне Маленков: „Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилию), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда“. Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут пятнадцать. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: „В чем дело?“ Они: „Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было“. (Заметьте, ни слова о том, что они не видели Сталина с самого утра! – Е. П.). Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина. Ограниченную, но честную и преданную ему женщину.

Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит. А под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».

Кто такие «мы», Хрущев не конкретизирует. Вся ли четверка участвовала в этом идиотизме, или кого-то Маленков «не нашел». Что здесь любопытно – так это то, что охранники говорят об Игнатьеве, а вот Хрущев вообще о нем не упоминает, словно бы и не существовало в СССР ни министра госбезопасности, ни начальника Управления охраны…

Непонятно, зачем вообще придумана была вся эта хрень. То ли для драматического эффекта, в порядке полета фантазии, то ли они хотели замаскировать нечто, случившееся в то воскресенье. Пока неясно…

Следы подлинных событий

Что же происходило 1 марта 1953 года на сталинской даче? Скорее всего, абсолютно ничего экстраординарного. Все было в порядке.

Совершенно выбивается из общего ряда, однако выглядит куда более пристойно версия, которую рассказал писателю Феликсу Чуеву Василий Рясной, по его словам, бывший в то время начальником правительственной охраны. (На самом деле он был начальником 2-го Главного управления, то есть контрразведки – но кто знает, кем на то воскресенье подменили внезапно попавшего в больницу Новика.)

Цитата 5.6. «Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин, начальник личной охраны Сталина:

– Что-то не просыпается…

Было уже часов девять утра. А он обычно вставал рано». И какой же совет дает своему подчиненному начальник правительственной охраны?

– А ты поставь лестницу или табуретку и загляни!– посоветовал Рясной Старостину.

«Над дверью в спальню было стеклянное окно. В комнате стоял диван, стол. Маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой. Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался в Кунцево и, приехав, сразу вскарабкался на ту же лестницу. Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке.

– Скорей звони Маленкову! – приказал Рясной Старостину. Дверь в спальню заперта на ключ. Ломать не смеют. Ключ у хозяина.

«Не знаем, что делать, – говорит Рясной, – ждем, приедет Маленков, распорядится. Я-то чего?»

Маленков и Берия приехали вместе. Рясной встретил их во дворе, кратко доложил о случившемся и добавил:

– Надо срочно вызвать врачей!

– Тучный Маленков побежал в коридор к телефону, а Берия усмехнулся:

– А наверное, он вчера здорово выпил!

«Эта фраза покоробила меня настолько, что до сих пор заставляет кое о чем задуматься», – признается Рясной. Тем самым Берия нежданно высказал свое отношения к Сталину».

Эта версия более правдоподобна, но в ней тоже концы с концами не сходятся. Охрана никак не могла сказать, что Сталин «не просыпается» – он ложился около 4-5 часов утра и вставал не рано, а наоборот, поздно, так что в 9 часов охранники и не подумали бы поднимать тревогу.

А вот версия, озвученная академиком Мясниковым, выглядит подлинной. Вечером 2 марта за ним приехали из Кремлевской больницы и отвезли в Кунцево.

Цитата 5.7. «В одной из комнат уже был министр здравоохранения. Министр рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в три часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхая. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

Увидев, что Сталин лежит на полу без сознания, охранники позвонили по цепочке Рясному (или кто там был над ними главный), тот – Игнатьеву, Игнатьев – Маленкову и Берии. Те распорядились вызвать врачей и помчались на дачу – именно в таком порядке действовал бы любой нормальный человек. (А Брент и Наумов утверждают, что охранники, согласно существовавшим в Главном управлении охраны порядкам, вообще обязаны были вызвать медиков сразу, не советуясь ни с кем.) Тогда по времени все сходится: как бы ни спешили, все равно раньше, чем через час, врачи бы не появились – их надо было собрать по квартирам, доставить в Кунцево, на все это нужно время.

В любом другом случае охранники дачи были бы сразу же после смерти Сталина арестованы и на свободу уже не вышли – а этого с ними не произошло.

Впрочем, все это ни в коей мере не исключает того, что Сталин был убит. Это как с убийством Кирова – вроде бы нет оснований подозревать нечто большее, но уж очень подходящее время и уж очень подходящий человек…

Сенсационные находки Николая Добрюхи

Нет, смерть Сталина могла бы показаться абсолютно естественной, если бы не несколько странных моментов.

Как Хрущев, так и (явно по сговору с ним) Светлана Аллилуева, дружно утверждали, что Сталин в ту зиму не доверял врачам и не пользовался их услугами, а чем-то лечился сам. Они связывают такое поведение с «делом врачей» – но это не аргумент, не был Сталин так уж пуглив – он, скорее, являлся фаталистом. Это могло быть и правдой: лечащим врачом Сталина являлся арестованный в ноябре академик Виноградов, и вождь решил не связываться с новым врачом, а подождать освобождения своего – ждать-то надо было всего несколько месяцев. Но пикантность ситуации в том, что ни Хрущев, ни Светлана не были близкими Сталину людьми и знать этого попросту не могли. Зачем им понадобилось это утверждение? Объяснить причину отсутствия данных о здоровье вождя?