Текст книги "Земля Богородицы"
Автор книги: Елена Прудникова
Жанры:
Религия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Что показательно, этот горький приговор произнес не историк, который жил и работал внутри Советской России. Он принадлежит эмигранту – то есть человеку, которому по самому своему положению следовало бы вздыхать о золотых временах «России, которую мы потеряли». Но не вздыхает, наоборот – смотрит на альянс Церкви и государства куда более жестко и трезво, чем даже большевистские историки, и уж куда жестче и трезвее, чем кто-либо из историков нынешних, ностальгирующих по так никогда и не существовавшей «симфонии». Собственно о России Шмеман пишет скудно и невнятно – но настолько подробно, по мельчайшим косточкам, разбирает даже не Византию, а некую полуабстрактную, теоретическую Империю, так умело расставляет акценты, подчеркивая общие тенденции и затушевывая частности, что и не имеющий глаз увидит, что именно он имеет в виду.
Этот же подход, унаследованный от Византии, постепенно побеждал в России, пока не закончился в Российской империи упразднением патриаршества и подчинением Церкви Синоду и, по сути, превращением ее в «департамент благочестия». Подминая под себя Церковь, ставя ее себе на службу, государство откровенно рубило сук, на котором сидело. Поначалу это казалось благом – ликвидировать патриарха, который мешал императору, сделать Церковь одним из департаментов в правительстве, привычно призывающим небесное благословение на любые начинания государства. В обмен обеспечивалось преимущественное положение среди прочих религий и численность прихожан – пусть для многих хождение в церковь постепенно выродилось в чисто формальный ритуал, но ведь внешне-то все благолепно! Но по сути все было совсем наоборот, ибо для Церкви главное – спасение, а для департамента – отчет о проведенных мероприятиях. Совершив положенные обряды, житель империи на практике был волен верить во что угодно. Посещение церкви стало чисто формальным выражением лояльности, ну как… сходить на первомайскую демонстрацию, что ли…
Кажется, мы это уже где-то встречали, не так ли?
…В 1917 году все закончилось. Империя, окончательно обессилевшая нравственно, прекратила свое существование. А Церковь выжила. Потеряв все, что давало ей государство, утратив богатство, храмы, монастыри, поддержку властей, оставшись в рубище и на развалинах, она тем не менее уцелела – в объеме тех самых десяти процентов, которые живут так, как исповедуют. Но зато она снова вернулась к тому, куда более естественному для себя положению, в котором находились первые христиане. У нее снова появились мученики и исповедники, и вновь голос Евангелия зазвучал громче прочих голосов.
Конечно, для тех, чей идеал – чистота веры, обеспечиваемая нагайкой городового, то, что произошло, ужасно. Но все же стоит подумать: 1917 год – так ли он плох, как кажется? Да, цена очень высока, но ведь и купленное за эту цену избавление от «симфонии» – тоже не последнее из благодеяний. И тем более неплохо бы вспомнить, Кто занял место императора в его мистическом предстоянии перед Богом[137]137
Об этом – ниже.
[Закрыть]…
Эти процессы, хоть и были «верхушечными», затрагивали всю Церковь. Государство много давало, но много и требовало – в первую очередь управляемости и единомыслия.
Постепенно изменилась структура Церкви – точнее, вектор ее жизни. Если раньше она была собранием общин, то есть строилась снизу вверх, то теперь стала централизованной структурой, управляемой сверху вниз. Если раньше, до «имперского периода», пресвитеры и епископы были неразрывно связаны со своими общинами, вплоть до того, что, когда епископ умирал, община называлась «вдовой», то теперь они ставились «сверху» и перемещались с кафедры на кафедру. Это, конечно, было удобней для управления, но вело к неизбежному разрыву «верхов» и «низов».
Принцип единомыслия, мечта уставшего от ересей большинства, был выстрадан, как никакой другой, – но от этого, впрочем, не легче…
«С самого начала в богословских спорах чувствуется государственный мотив – принцип, требующий религиозного единомыслия ради государственного мира… Правительство все более озабочено приведением всех разномыслий к общему знаменателю, не столько из бескорыстной любви к истине, сколько ради сохранения в целости разноплеменной Империи, в которой всякое религиозное брожение грозит немедленно вспыхнуть пожаром всяческих этнических и политических страстей и сепаратизмов…
В этом отношении победа над иконоборчеством означает поворотный момент… Религиозное единство Империи оказалось осуществленным ценою потери всех инакомыслящих, ценою умаления самой Империи… Это новое положение диктует и новую политику. Горький опыт показал, что всякое религиозное расхождение угрожает и государственным потрясением. И основным стремлением императоров становится теперь желание не допустить этих религиозных смут, сохранить некий религиозный status quo. И, конечно, Церковь, всегда жаждавшая догматического единодушия… с радостью восприняла эту консервативную линию государства…
С молчаливого согласия Церкви и государства поставлена была некая психологическая точка, подведен итог. И всякое новое касание богословских тем, всякую постановку новых вопросов нужно теперь уже свести к этому прошлому… Поздняя Византия молча признала, что кафолическая[138]138
У нас греческое слово «кафолическая» переводится как «соборная».
[Закрыть] Истина Церкви окончательно, раз и навсегда и во всей полноте, формулирована «древними отцами» и семью Вселенскими Соборами. А потому даже на новые недоумения, на новые лжеучения или вопросы отвечать нужно из того же арсенала, в сокровищницах святоотеческих творений искать заключенный в них ответ на все вопросы».[139]139
Шмеман А. Указ. соч. С. 269—271.
[Закрыть]
Но вопросы-то никуда не делись!
Старые аргументы для новых вопросов не годились, новых не было. И тогда люди пытливые, жаждущие истины, принялись разрешать свои сомнения вне христианства. У них оставалось колоссальное философское наследие античного мира, и они стали осваивать его, в его рамках искать ответы на свои вопросы. Совершенно неожиданно, в последние века существования Византии, в этой православной империи произошел возврат к эллинизму, казалось бы, давно поверженному. Оставаясь христианами, и не только формально, но и по вере и духу, интеллектуальная элита общества о «запретном», например, о природе Божества, рассуждала, исходя из греческой философии, и прекрасно чувствовала себя в этом странном положении. Произошел разрыв церковной мысли и духовных поисков – он еще отзовется в будущем.
Впрочем, в православных странах эти процессы происходили более-менее мягко. Все-таки восточная церковь общалась с развитым и цивилизованным византийским обществом, а римская просвещала варваров, которые в свою очередь влияли на нравы своих просветителей. В Риме все было грубее, проще и жестче. Уже в 794 году один из западных соборов запретил служить на каком-либо языке, кроме латинского, греческого и еврейского, так что службы, Священное Писание, молитвы чем дальше, тем больше были непонятны прихожанам. Даже перевод Евангелия на национальные языки пробивал себе дорогу с колоссальным трудом, более того, было время, когда католическая церковь возбраняла своим прихожанам читать Священное Писание – зачем смущать умы «стада»? И, как следствие, она столкнулась с вещами уже совершенно дикими. На Востоке никогда не было такой вспышки оккультизма в высшем обществе и порожденного им ведьмовства «внизу», какими отмечена эпоха, очень точно названная Возрождением. Здесь не бывало ни «черных месс», ни «охоты на ведьм», ни инквизиции. От этого была свободна как Византия, так и допетровская Россия. Стоит ли удивляться, что в России не спешили прорубить «окно в Европу» – это еще вопрос, какие ароматы польются из того окна…
Естественно, богословское развитие (или неразвитие) – это дело ученых богословов и церковных иерархов. На религиозном чувстве «низов» общества все это отражалось мало. Надо было пройти многим векам, чтобы запреты породили насилие, насилие вызвало сопротивление, сопротивление привело к протесту, чтобы появились подходящие условия… и католическая Европа вдруг ринулась в протестантизм, а православная Россия стала сбивать с церквей кресты и рубить топорами иконы.
…Но вернемся в Византию. Был еще один духовный путь, который пролегал по темным монашеским кельям. Его позднее назвали «византийской мистикой».
Победа над иконоборцами подняла значение монашества в церкви и обществе. Больше никто не смел покушаться на монастыри, и они укреплялись и расцветали. Преподобный Феодор Студит, знаменитый идеолог монашества, определял его как особое служение Церкви. Монахи – «нервы и опора» Церкви, «соль земли и свет мира», «свет для сидящих во мраке».
В монастырях писалась своя литература. Это гимны, письма, трактаты, посвященные специфически монашеской жизни, проникнутой мистическим опытом «стяжания Святого Духа». «Это богословие отрешения и одинокого восхождения к Богу оказывается даже в плане церковной жизни важнее, влиятельнее, чем богословие “официальное”. В этих “духоносных” старцах обретает Церковь тот полюс свободы от мира, свободы оценки всего в мире, которого ей так недостает в ее тесном браке с Империей. Потому что это богословие от опыта, не от книги, и в нем христианство оживает именно в своем “практическом” значении, как борьба за настоящего человека».[140]140
Шмеман А. Указ. соч. С. 278.
[Закрыть]
Таковы были два церковных полюса Византии, а впоследствии и России: «государственная» церковь и монастыри, «официальное» богословие и мистический опыт. А между ними находился громадный мир простых людей, для которых первое было непонятным и чуждым, а второе непонятным, притягательным и опасным. У этого мира были свои представления о религии, под которые приходилось подстраиваться и Церкви, было свое, «народное» богословие и свои обряды, от которых иной раз всего один небольшой шажок до колдовства и суеверия.
Какова была народная вера в Византии? К сожалению, мы этого почти не знаем, поскольку народ не имеет обыкновения оставлять по себе записи дискуссий и трактаты – в лучшем случае, сказки. Не знаем, однако, исходя из аналогий и здравого смысла, можем предполагать…
Что простые люди знали о своей вере? За разговором о богословии и философии как-то забывается, что абсолютное большинство людей того времени были неграмотными. Некоторые сведения они получали в церкви, поскольку церковная служба предполагает чтение отрывков из Священного Писания и проповеди (что ж получается – средний католик, выслушивавший службу на латыни, не знал о своей вере вообще ничего?!), кое-что узнавали из разговоров с другими такими же, как они, неграмотными прихожанами и всякими сомнительными «странниками».
А почему раньше в храмах расписывали фресками любую свободную поверхность, а в новопостроенных даже картины духовного содержания, и те не приветствуются, а висят одни иконы?
Еще в середине V века Нил Анкирский писал эпарху[141]141
Эпарх – административная должность в Константинополе. Эпарх возглавлял суд по гражданским и уголовным делам, управлял полицией, контролировал цены, торговлю, представления, нравы, ведал делами иностранцев.
[Закрыть] Олимпиодору: «Ты предлагаешь декорировать церковь, которую ты построил, сценами охоты и рыбной ловли для услады глаз… Детская идея, которая введет в заблуждение верующих. Напротив, ты должен покрыть стены церкви сценами из Ветхого и Нового Завета, чтобы неграмотные люди, не имеющие возможности прочитать Священное Писание, увидев картины, научились мужеству настоящих слуг Божьих». О том же писал свт. Григорий Великий в 599 году: «Картины используются в церкви, чтобы позволить неграмотным при взгляде на стены понять то, что они не могут прочитать в книгах».[142]142
Цит. по: Гийу А. Византийская цивилизация. Екатеринбург, 2005. С. 358.
[Закрыть]
В старинных православных храмах кое-где до сих пор сохранились фрески, сплошь покрывающие стены и своды, со сценами из Священного Писания или же условно-аллегорические. (Кстати, иконоборцы выступали не против изображений вообще, а против священных изображений: взамен они предлагали рисовать сцены охоты, пейзажи и т. п. Сейчас дико представить себе церковь, расписанную сельскими картинками или, скажем, бегами на ипподроме – но ведь это вполне могло бы состояться! А учитывая, что в эти церкви ходили бы неграмотные прихожане…) С развитием грамотности и книгопечатания фресок и картин становилось все меньше и меньше, и сейчас никакая живопись, кроме икон, в храмах не приветствуется. И то верно: при поголовной грамотности она уже не выполняет той роли, для которой была заведена, а, наоборот, скорее отвлекает молящихся.
Богословские споры народ считал «опасными умствованиями» и «смутой», и в этом церковные «низы» были солидарны с «верхами»: один раз богословие написано, и нечего тут переиначивать, не нами началось, не нами и кончится. Вот только… Можно попытаться напрячь фантазию и попробовать вообразить себе, каким образом преломлялось церковное богословие в мозгу какого-нибудь крестьянина. Но боюсь, что фантазии не хватит. Например, на русском севере «еретик» понимался, как род нечистой силы. «Припозднился как-то мужик в лесу, возвращается в село, а за ним еретик увязался… Мужик на сосну, а еретик принялся дерево зубами грызть… Тут петухи пропели – еретик и пошел дымом…» В одной из последующих глав будет приведен народный рассказ о появлении иконы «Троеручица» и о празднике Преполовения. И если главное – евангельские заповеди – народ понимал на удивление верно (хотя и не всегда выполнял), то что касается Священной Истории и истории Церкви, тут уж фантазии был и простор, и полет!
Очень уважали простые люди самого разного рода мистику (суеверия – это, кстати, тоже мистика, только самого низшего сорта), наполняя мистическим содержанием все, к чему прикасались душой. Иной раз это мистическое чувство уводило в совершенно уже загадочные дебри – вспомним хотя бы, как причастие клали на икону, чтобы получить его «из рук Богородицы». Понимание того, что Бог есть дух, простому человеку давалось с большим трудом. «Бог, который живет в городе» или же в иконе – это было куда проще и понятнее.
Любое описание нравов обычно грешит в ту или иную сторону, в зависимости от того, на что преимущественно обращен взгляд описывающего. Трудно сказать, сколько времени в реальности простые люди отдавали, например, молитве. Молитв было множество, на все потребности и все случаи жизни: вступление в новый дом, рытье колодца, земледелие и рыбная ловля, о шелковичных червях, сборе винограда, оливках и масле, об очищении пищи, против пороков, болезней, несчастных случаев. От зубной боли молились святому Антипе, против бессонницы – семи спящим детям и т. д. Но проблема была опять же в том, что большинство жителей Византийской империи были неграмотны, а значит, все их молитвенное правило ограничивалось несколькими наиболее распространенными молитвами, а для всего остального приходилось приглашать священника. Не раз, например, в западной литературе приходилось читать: священник наложил на кающегося прихожанина епитимью – прочитать сто раз «Верую» или пятьсот раз «Отче наш». Или у нас – положить столько-то земных поклонов. Но если допустить, что «Верую» и «Отче наш» (на латыни!) были единственными молитвами, которые знал какой-нибудь бретонский крестьянин, а у нас поклоны перед иконами были самой популярной формой молитвы – то все становится понятнее, не так ли? Чтобы знать больше, надо уметь читать.
Зато были очень распространены разного рода реликвии: кусочки Креста, частицы мощей, освященное масло и т. п. Те, кто побогаче, могли носить на шее ампулы из свинца, серебра или золота, наполненные маслом из ламп, освещавших Святой Крест. Очень почитались реликвии, принадлежавшие святым и, особо, чудотворные иконы, среди которых первыми были иконы Богородицы. Впрочем, с тем же успехом верили в порчу и сглаз, от которых ходили лечиться кто в монастыри, а кто и к колдунам, верили в демонов, злых духов и более мелкую нечисть, от которой опять же защищались как церковными, так и народными средствами.[143]143
Да что там византийские землепашцы! Тысячу лет спустя Борис Годунов, став царем, в текст присяги вставляет: «Мне над государем своим царем и над царицею и над их детьми в еде, питье и платье, и ни в чем другом лиха никакого не учинять и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать… Также государя царя, царицу и детей их на следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого лиха не насылать и следу не вынимать никоим образом…» Тут речь идет не о банальных ядах, а о колдовстве. Хорош христианский государь, который в присягу вставляет специальные меры против применения колдовства к своей персоне!
[Закрыть]
…Да, конечно, легко обвинять сейчас этих людей в язычестве и суеверии. Но, во-первых, надо бы постараться их понять. Какие иные формы религиозности могли быть у неграмотного народа? Во-вторых, кроме учения, существует еще и благодать. В Евангелии сказано: «по вере вашей будет вам». От чудотворных икон совершались чудеса, реликвии приносили исцеление, молитвы помогали… В самом деле, кто может помешать Богу наполнить Своим содержанием любую форму? А в-третьих – как вы думаете, что делает современный, просвещенный, со средним, а то и высшим образованием человек, если он болен или в доме у него заводится какая-нибудь пакость вроде барабашки? Думаете, ищет утешения в философии? Один из десяти – да, остальные едут к чудотворной иконе или зовут батюшку, чтобы квартиру освятить.
Интересно, а что делает американец-протестант, если у него дома заводится «барабашка»?
…Сейчас мы уйдем с высот в самые глубины народной веры, поскольку почитание Богородицы в основном шло снизу, поднимаясь волной и захлестывая самые высокие кафедры и троны. Ей молились, просили о заступничестве, не давали в обиду высокоумным несториям, строили храмы, писали иконы и получали от них чудеса и исцеления. Это уже совсем другой мир, в котором совсем нет философии, зато много поэзии и бесчисленное количество чудес, данных людям по их вере…
Глава 6. Житие Богородицы и ее праздники
…Поначалу почитание Богоматери было в основном стихийным, народным. Еще в I веке появились посвященные Ей апокрифы, вызванные к жизни не богословским, а чисто человеческим интересом и большой любовью. Но все же то, что сейчас понимается под почитанием – праздники, поклонение иконам, – появилось позже. По-настоящему говорить и писать о Божией Матери начинают только после IV века. В бесконечных богословских спорах главное внимание уделялось Христу, но и Ее не оставляли в стороне. В первом Никейском Символе веры о Ней даже не упоминается, но впоследствии появляется такая необходимость. Вспомним о Нестории: «Он ополчился против термина “Богородица”… Он говорил, что Дева Мария родила человека Эммануила, с которым соединилось, сцепилось предвечное Слово Божие. Следовательно, она не Богородица, и Человекородица или Христородица. Можно даже говорить Богоприимица, но не Богородица. Если неграмотной черни нравится говорить “Богородица”, то пусть ее – в виде благочестивого преувеличения мы можем допустить это. Однако истинные просвещенные христиане понимают абсурдность такого словоупотребления».[144]144
Дворкин А. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Н. Новгород, 2005. С. 277.
[Закрыть]
Народ к таким заявлениям относился очень плохо. Мудрствуй там себе, как хочешь, а Матушку не трогай! То, что говорил Несторий, казалось страшным кощунством.
Наконец, в результате III Вселенского собора в Эфесе – того самого, для успешного завершения которого потребовалось окружить город войсками и арестовать троих епископов, имя Девы Марии вошло в вероизложение. «Посему исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, Сын Божий Единородный, есть совершенный Бог и совершенный человек с разумной душой и телом, Рожденный по Божеству от Отца прежде веков, в последние же дни Он же Самый (рожден) по человечеству от Марии Девы, нас ради и нашего ради спасения.
Единосущный Отцу по Божеству и Он же самый единосущный нам по человечеству. Ибо произошло единение двух природ.
Посему мы исповедуем Единого Христа, Единого Сына, Единого Господа.
Сообразно с этой мыслью о неслиянном единении (природ) мы исповедуем Св. Деву – Богородицей, и это потому, что воплотился и вочеловечился Бог – Логос и соединил с Собой воспринятый от Нее храм».[145]145
Цит. по: Дворкин А. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Н. Новгород, 2005. С. 284.
[Закрыть]
Примерно в это же время возникают и Богородичные праздники. Самый древний из них – праздник Успения Богоматери. По церковному преданию, он считается установленным апостолами, но все же официально этот праздник установлен императором Маврикием, в самом конце VI века. С того времени его празднуют 15 августа по старому стилю или 28 августа по новому. Сейчас празднику Успения предшествует двухнедельный пост. Раньше существовали два отдельных поста – христиане постились либо перед праздником Преображения, либо перед Успением. Но в XII веке Константинопольский собор решил установить один пост – Успенский.
Праздник Благовещения также, возможно, установлен апостолами. Известно, что его уже праздновали в IV веке. Однако единая дата -25 марта (7 апреля) – была установлена в XI веке.
Уже в IV веке строили храмы в честь Рождества Богородицы. С того же времени это событие празднуют 8 (21) сентября.
И, наконец, праздник Введения во храм – самый поздний из великих, или двунадесятых Богородичных праздников. Первые сведения о нем относятся к VIII веку (хотя, согласно церковному преданию, в Иерусалиме уже в V или VI веке был храм в честь Введения). Сейчас он празднуется 21 ноября (4 декабря),
В Православной Церкви есть такая традиция: на следующий день после великих праздников чтить память главных участников события, в честь которого этот праздник установлен. На следующий день после Рождества, 8 января, празднуется Собор Пресвятой Богородицы – то есть всенародное торжественное собрание для Ее прославления. А 9 (22) сентября почитается память праведных Иоакима и Анны, родителей
Девы Марии. 9 (22) декабря отмечается праздник Зачатия Богородицы, который установлен не позднее VII века, поскольку именно в этом веке св. Андрей Критский написал на него канон.
Между тем Евангелие указывает лишь на одно из этих событий – на Благовещение. Откуда же взялись остальные праздники? Конечно, Рождество и Успение, как естественные события, когда-либо должны были произойти – но откуда известны их даты? На какой основе было написано «Житие Богородицы»?
Все эти вопросы отсылают нас уже не к Священному Писанию, а к Священному Преданию. Это новая, отдельная, очень сложная и очень интересная тема: церковное предание, его соотношение с реальной историей, его понимание…
Е. П. На какой основе было составлено «Житие Богородицы»?
Отец Константин Пархоменко. Во-первых, существует уникальный документ, откуда было почерпнуто очень много сведений. Это так называемое Протоевангелие, или Первое Евангелие от Иакова. По преданию, его писал Иаков, «брат Господень» – хотя подлинного автора мы не знаем. Оно было составлено примерно в начале II века, по всей вероятности, иудеями, жившими в Египте. Все говорит об этом: стиль, слог, знакомство с обрядами, с обычаями – это явно писал человек, вышедший из иудейской среды.
Почему оно появилось именно в Египте, тоже понятно. В Палестине о Божией Матери слышали, знали достаточно много. А в Египте существовала большая христианская община, но о Ней им было мало что известно. И египетские христиане решили, видимо, записать все предания, какие сумели найти. Конечно, в этом Евангелии содержится очень много легенд, которые вошли туда наряду с какими-то подлинными сведениями. Мы не можем установить точно, что является подлинным, что нет.
Возьмем, например, рассказ о Введении Божией Матери во храм…
Е. П. Это та часть «Жития», которая смущает многих. Откуда такие невероятные подробности?
О. Константин. Мы вообще о юности Богоматери знаем очень мало. Предание говорит, что Она хотела посвятить жизнь Богу, остаться девой. Скептики любят утверждать, что это не согласуется с историей, потому что, по взглядам иудеев, женщина должна выйти замуж, ибо Бог заповедал людям плодиться и размножаться. Но более тщательное исследование древней иудейской истории, которое стало возможным после знакомства с рукописями Кумрана (найдены в 1947—1950 гг.), показало, что такое явление все же было – иудейская девушка могла остаться Девой, посвятившей себя Богу. То есть последние находки подтверждают церковное предание. И мы видим, что предание – это нечто более подлинное, чем просто благочестивые мифы.
Так что были в Иудее и женщины, которые посвящали свою жизнь Богу. Но жить где-нибудь при храме они не могли. Когда девушка взрослела, ее все равно должны были выдать замуж. Однако в этом случае ее могли выдать не за молодого, здорового, крепкого мужчину, а, например, за человека, который будет ей скорее отцом или даже дедом. Он становился мужем по закону, она была хозяйкой, вела дом, но никакой супружеской жизни у них не было.
И как удивительно, что именно сейчас наука снова и снова обнаруживает доказательства подлинности Священного Писания и церковного предания! В том числе и подтверждение того предания, что Божия Матерь была выдана замуж за некоего немолодого человека.
Кстати, косвенно о том, что Ее брак с Иосифом был, скорее, духовным сожительством, говорит то, что, умирая, Иисус поручил заботу о Своей Матери апостолу Иоанну. В этом – подтверждение того, что у Божией Матери не было детей, кроме Христа. Если бы у Нее были другие дети, неужели они допустили бы такой позор – что их мать живет не с ними, а с друзьями своего сына?
Е. П. Смущает-то совсем не это…
О. Константин. Я понимаю, что именно… Скорее всего, рассказ о Введении во храм – это легенда. Очень красивая, благочестивая, но все же легенда. Потому что если бы такое событие на самом деле произошло, если бы девочку ввели в Святая Святых, то иудеи устроили бы такое, что девочка и в живых бы не осталась. Могли бы убить и первосвященника, который дерзнул это сделать. И уж в любом случае скандал был бы таким, что нашел бы отражение в исторических хрониках. Об этом событии не сказано нигде и ничего.
Е. П. И как же теперь к нему относиться? Ведь Церковь признает «Житие Богородицы», установлен даже праздник «Введения во Храм».
О. Константин. Современные православные богословы говорят, что к этому рассказу можно относиться как к притче, то есть извлекать из него не исторический, а духовный смысл. Что такое введение в Святая Святых? Это приобщение к Богу, соединение с Богом. Духовный смысл этого праздника в том, что Божия Матерь с самого детства, с младенчества была близка к Богу, едина с Господом. И притча о том, как Она трехлетней девочкой была введена в священное помещение Храма, нам эту мысль как раз и иллюстрирует: девочка как бы пришла перед лицо Божие и так и осталась в постоянном Богообщении.
Что могло произойти исторически? Действительно, в три года Ее могли привести в храм – но без того, чтобы ввести в Святая Святых! Пожилые благочестивые люди отдавали своих дочерей в храм на воспитание. Девочки убирали территорию храма, выполняли какие-то другие работы, учились вышивке – опять же предание говорит, что Божия Матерь сама, своими руками вышила завесу, которая разорвалась в храме в момент смерти Христовой. Она вполне могла научиться ткать, вязать. Есть даже предание, что «нешвейный хитон» Христа, который делили воины-палачи у Креста, соткала ему Мать.
Потом, когда девочке исполнялось двенадцать-тринадцать лет, ее выдавали замуж. То же самое должно было произойти и с Божией Матерью. Когда она достигла, самое большее, четырнадцати лет, ее обручили с Иосифом – скорее всего, это действительно был пожилой человек, и Мария в течение года оставалась его обручницей, то есть невестой. Они вместе не жили, шла подготовка к свадьбе, и как раз в это время к ней и явился Ангел, который возвестил ей то, чего человек никогда не слышал: «Ты обрела благодать у Бога…»
Е. П. А об Успении Богоматери тоже говорится в Протоевангелии?
О. Константин. Нет, этих рассказов там нет, хотя они тоже очень древние. Я не берусь сказать, когда возникли предания об Успении. Знаю только свидетельство V века. Когда императрица Пульхерия строила во Влахернах храм, посвященный Божией Матери, она вознамерилась разыскать тело почившей Богородицы. По свидетельству св. Иоанна Дамаскина, Пульхерия обратилась к иерусалимскому патриарху Ювеналию, а патриарх ответил императрице, что это невозможно, и передал ей известный нам рассказ об апостоле Фоме. Вместо тела он прислал Пульхерии хранившиеся в Гефсимании погребальные пелены Богоматери, которые и были положены в храме.
Эти предания очень древние. А лучший трактат об Успении Богоматери написан великим Иоанном Дамаскиным. И я всем советую его прочитать.
Е. П. Долго ли прожила Божия Матерь?
О. Константин: Почила Она, как об этом говорит древнее предание, в преклонном возрасте, когда ей было уже за шестьдесят лет. Она родила Спасителя в пятнадцать лет, умер Иисус, когда Ему было за тридцать – сколько точно, мы не знаем, и еще лет двадцать Богоматерь прожила после Его смерти. Она посещала церковные общины, побывала на Кипре, на Афоне. Афон, кстати, в древности, до того, как там поселились монахи, был священной горой, где жили языческие жрецы и приносили свои жертвы, это доказывают и раскопки. И предание говорит, что, когда Божия Матерь путешествовала, Ее корабль пристал к Афону, и бесы, видя, что Она вступила ногой на Афон, в ужасе бежали с этого острова. Так было предуказано, что спустя столетия Афон станет столицей монашеского делания.
Предание говорит, что Богоматерь заранее узнала о приближении смерти. Она не боялась смерти, потому что мечтала воссоединиться со Своим Сыном. Однажды Она молилась в Гефсиманском саду, Ей явился Ангел Гавриил, тот же самый, что возвестил о рождении Спасителя, и сказал Ей, что Она скоро предстанет перед Сыном. Она отправилась домой, сообщила о приближении смерти, и вскоре почила. Когда Она умерла, благоухание разлилось по окрестностям, так что многие люди, жившие вокруг и уважавшие Божию Матерь – а Она была очень добрым, хорошим человеком, и нехристиане (иудеи и язычники) Ее тоже любили, – они все собрались возле Ее дома.
На Востоке человека хоронили в тот же день, когда он умирал. И, когда Божия Матерь умерла, апостолы, где бы они ни были, поспешили собраться. Ну а те, которые были далеко, не сумели приехать, чтобы попрощаться с Богоматерью.
В легенде приводится еще много подробностей. Что из них правда, что – благочестивый вымысел? Более или менее мы можем говорить о какой-то исторической основе в следующем рассказе: предание говорит, что через три или четыре дня после смерти Божией Матери прибыл апостол Фома и попросил открыть гробницу, чтобы он мог с Ней попрощаться. Гробницу открывают и видят, что та совершенно пуста, только лежит одежда, ризы Божией Матери, которые потом хранились у христиан, как величайшая святыня (на Святой горе Афон и сегодня хранится Ее пояс). Тело Божией Матери исчезло.
Мы можем доверять этому преданию хотя бы потому, что тела святых людей на Востоке окружались очень большим почетом. Им строили роскошные гробницы, их могилы посещали и украшали. Известно, что когда Иоанна Крестителя убили, его тело бережно погребли его ученики, и то же самое мы знаем про святых первых веков – их тела иногда даже выкупались богатыми христианами, чтобы с почестями похоронить. А тело Божией Матери, которая превыше всех святых, о которой знали абсолютно все… исчезло. Вот Ее одежда, а тела – нет. Поэтому мы имеем основания думать, что, как говорит предание, Она была воскрешена Своим Сыном.
