Текст книги "Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества"

Автор книги: Елена Коровина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Цесаревна, дочь Петра

Она была дочерью императора Всероссийского Петра Великого и с рождения предназначалась для славы и счастья. Монарший батюшка души в ней не чаял, называя в ее честь и корабли, и деревни. Она родила сына – будущего императора Петра III. Но сама оказалась не при власти, забытая потомками. Хотя именно ей, Анне Петровне, выпало однажды сыграть ключевую роль – не будь ее, судьба российского трона повернулась бы в иную сторону.

Ее умная мать Марта Скавронская, ставшая Екатериной Алексеевной, «полюбовницей» великого Петра, ждала ребенка в смятении: неугомонный Петр снова начал вспоминать давнюю пассию Анну Моне. Екатерина позвала ведунью. Та посоветовала немыслимое: «Родишь девочку – назови Анной!» Екатерина ошарашенно замахала руками: «Эдак станет Петруша дочку звать, а о Монсихе думать!» Но ведунья не сдалась: «Все наоборот повернется: будет у царя одна любимая Аннушка – другую он напрочь забудет!»

Так и вышло. Петр настолько полюбил дочку, что сам носил ее на руках, разговаривая, как со взрослой. И если Аннушка кивала, царь громогласно извещал: «Аннушка согласна. Значит, дело решено!» И дело решалось…

Время шло. К черноволосой Аннушке Бог ниспослал в царскую семью беленькую Лизоньку. Теперь царские шхуны стали называться «Анетка» и «Лизетка». Хоть Аннушка и была старшая, но верховодила в детских играх шумная, озорная Лизавета. Никого не боялась – могла безо всяких церемоний прямо при всех залезть на колени к царственному отцу. «Ты моя шустрая! – смеялся Петр, но глазами искал старшую дочку. – А ты моя тихая!»

Сестрички были неразлучны. Лизавета заводила проказливые игры, но серьезных решений без сестры никогда не принимала – сначала смотрела в черные глаза Аннушки, будто искала в них одобрения. В 1712 году обе девочки – 4-летняя Аннушка и 3-летняя Лизонька, – путаясь в длинных и тяжелых парадных платьях, шли вслед за родителями вокруг празднично украшенного аналоя в наспех сколоченной небольшой церквушке, на месте которой впоследствии встанет Исаакиевский собор. Церемония была парадной, пышной и чрезвычайно значимой для Романовых и всей России – Петр Первый венчался с Екатериной, а две их дочки становились «привенчанными» – законными детьми, а значит, наследницами престола.

Аннушка, крепко держась за материну юбку, очень боялась упасть. Стоявшие вокруг придворные напирали, при двигаясь к аналою, и едва Романовы обошли круг, ринулись с поздравлениями. Аннушка упала и заплакала. «Тише, сестрица, перестань!» – кинулась к ней Лизонька. Так они и стояли, обнявшись, – две крошечные девочки, черненькая и светленькая. «Ну точно два ангелочка!» – ахнула старуха княгиня Голицына. Но Аннушка вдруг закричала в ужасе: «Не хочу быть ангелом! Хочу быть живой!»

^{Л. Каравакк. Предсвадебный портрет царевны Анны Петровны. 1725}

…Император Петр Великий умирал. Он хрипел, задыхался, кричал что-то в горячке. Анна истово молилась – 27 января ей должно было исполниться 17 лет, и она с каким-то отчаянием верила, что батюшка поправится ко дню ее рождения. 26 января 1725 года Петру действительно стало лучше. Он попросил аспидную доску и написал: «Отдать все…» Увы, дальше пальцы отказались ему повиноваться, и император прошептал: «Позовите Анну!»

За цесаревной кинулась целая процессия. Девушка плакала в своей светелке. Такую, заплаканную, с красными глазами, ее и подвели к императорской постели. Батюшка взглянул ужасными, измученными очами, видно, уже не узнал, да и говорить не мог.

Анна бросилась к отцу. Но ноги не держали, и девушка скатилась на пол. И тут огонь с прикроватных свечей перекинулся на ее накидку. Анна закричала. Все, забыв об умирающем, кинулись тушить пламя. Цесаревна потеряла сознание. Последнее, что услышала, – чей-то жуткий крик: «Ужасное предзнаменование – не к добру!»

Да какое же может быть добро, если Анна осталась без родителя? Конечно, слава богу, жива матушка Екатерина Алексеевна. Но ведь Анна с детства – батюшкина дочка. Мать вечно в дворцовых хлопотах, а то и в интригах. Вот и ныне о собственном восшествии на престол хлопочет, а Александр Меншиков, фаворит завсегдашний, ее изо всех сил поддерживает.

В ту ночь, после смерти Петра, по дворцу носились пересуды: «Кому император велел «отдать все»? Неужто Анне – ведь ее позвал!» Цесаревна заперлась, рыдая, в своей светелке. Будь на ее месте другая, вышла бы из светелки, кликнула «ближний круг» да объявила себя, а не мать с Меншиковым, законной наследницей. Никто бы и возразить не посмел – все помнили, что сказал умирающий император: «Отдать все… позовите Анну!» И вся жизнь – и ее самой, и всей России – пошла бы по-иному. Но цесаревна к придворным не вышла – помнила волю отца, выраженную в брачном договоре, который Петр подписал с женихом Анны от ее имени.

Душа Анны давно не лежала к этому браку. Конечно, батюшка хотел как лучше – счастья любимой дочери. Еще 4 года назад, в 1721 году, в Петербург прибыл племянник шведского короля, герцог Голыптейн-Готторпский – молодой и обходительный Карл-Фридрих. Придворные сразу зашептались, что сей юный голштинец, наследник шведского престола, собирается просить руки одной из дочерей Петра, вот только какой, сам император еще не решил.

Услышав о возможном замужестве, Аннушка пришла в панику. Думала: то ли молить матушку, то ли кинуться в ноги батюшке? Как же можно уехать куда-то далеко в незнакомую страну? И как можно жить без батюшки?! На Пасху 1722 года Карл-Фридрих, уже вполне освоившийся при русском дворе, настолько, что начал звать Романовых батюшкой и матушкой, спросил Екатерину: «А можно ли похристосоваться с принцессами?» Императрица ободряюще улыбнулась: «Конечно!» – и кивнула Анне.

Та вспыхнула: ведь, христосоваясь, следует поцеловаться! Робкая Аннушка отпрянула. И тут, ничуть не смущаясь, подскочила озорница Лизонька: «Сперва со мной!» – и подставила принцу свои губы для поцелуя. По дворцу тут же поползли пересуды о том, что бойкая Лизонька нравится Карлу-Фридриху более своей тихой сестрицы. Однако Петр объявил, что предназначил жениха для старшей дочери. Супротив царской воли не пойдешь. И 24 ноября 1724 года был подписан брачный контракт принца Карла-Фридриха и Аннушки. Составленный лично Петром документ оказался не просто неожиданным – невероятным. Императорская дочь приносила небогатому принцу огромное приданое, однако новобрачные отрекались отныне и навсегда от всех претензий на российский престол. Даже доверенные лица царя ахнули. Они-то знали, что старшая дочь была воспитана Петром по его собственным идеям: девушка интересовалась государственными, дипломатическими и морскими делами России, часто вместе с отцом посещала верфи, где строились корабли. Она была образованна, знала пять языков – французский, немецкий, итальянский, шведский и финский. Однако дальновидный император понимал, что его тихая, скромная Аннушка не годится для «бурных тронных интриг» и будет не в состоянии удержать в руках вечно шатающуюся власть. Иное дело – ее будущий сын! Вот кого предназначил Петр для российского трона. И потому в брачном контракте предусматривалось главное условие: сын Анны должен прибыть в Петербург и воспитываться самим российским императором, с тем чтобы стать его наследником. Но этому сбыться не удалось. Петр умер, даже не успев выдать Аннушку замуж…

Только спустя четыре месяца, 21 мая 1725 года, следуя планам покойного супруга, Екатерина выдала Анну замуж за голштинского принца. Правда, к тому времени уже стало ясно, что шведского престола ему не видать – на столь лакомый кусок нашлись иные претенденты. В утешение Екатерина ввела зятя во вновь образованный Верховный тайный совет и приблизила к трону.

Но надежды на счастье не оправдались. Герцог не старался выказать Анне ни любовь, ни нежность, ни хотя бы уважение. В первую же брачную ночь он не явился в покои новобрачной – всю ночь пропьянствовал с дружками, видно, столь противно было ему являться к супружескому ложу. Сама же Анна всю ночь горько проплакала, вспоминая жуткое предзнаменование той ночи, когда не стало батюшки: свою горящую накидку и чей-то зловещий крик: «Ужасное предзнаменование – не к добру!» Все не к добру…

Ну а когда в 1727 году скончалась матушка Екатерина, стало еще хуже. Заграбаставший власть Меншиков и до того-то не любил Анну. У светлейшего были свои помыслы о троне, а тут Анна со своим брачным контрактом – единственным законным завещанием, оставшимся от Петра Великого. Словом, Меншиков поспешил избавиться от цесаревны, объявив голштинскому принцу: «Пора вам, батюшка, домой ехать!»

Коварный фаворит обманул во всем: приданое урезал, драгоценности взять не разрешил, даже кареты хорошей в дорогу не дал. Немудрено, что отношение мужа к Анне ухудшилось. Едва обосновавшись в своем городе Киле, Карл-Фридрих пустился во все тяжкие: начал кутить, соря последними деньгами. Анна рыдала. Мучения усугублялись еще и тем, что цесаревна ждала ребенка. 10 февраля 1728 года Анна Петровна родила сына – Карла-Петра-Ульриха. Но супругу на это было уже наплевать: он давно не заходил в комнаты жены, даже обедал отдельно. И только магистрат Киля побеспокоился о подарке для юной матери – ей преподнесли серебряную колыбель, обитую внутри синим бархатом. Однако не прошло и месяца, как 4 марта 1728 года Анны Петровны не стало. А ведь ей только исполнилось 20 лет. Правду говорят, ангелы на земле не живут. И хоть не хотела Аннушка быть ангелом, да пришлось стать…

Похоронить себя она завещала на родине – в Петербурге. И вот на корабле «Рафаил» генерал-майор Иван Бибиков привез тело цесаревны в Кронштадт, и 12 ноября 1728 года Анну Петровну Романову похоронили в Петропавловском соборе рядом с отцом и матерью. Церемония прошла более чем скромно. О загубленной судьбе тут же забыли.

Однако прошло 14 лет и к петербургскому двору, где уже правила императрица Елизавета Петровна, дочь Петра и сестра Анны, прибыл тщедушный 14-летний подросток – племянник Карл-Петр-Ульрих Голштинский. Вот ему-то были оказаны всевозможные почести. Все знали: он – будущий император России Петр III.

Так Елизавета исполнила волю батюшки. Вот только императрица, обожавшая народные песни, не могла слышать одну:

 
Жила-была царевна – дочь грозного Петра.
Поехала в Голштинию, да там и померла…
Разлука ты, разлука – чужая сторона!
Никто нас не разлучит, лишь мать сыра-земля…
 

«Веселая царица была Елисавет…»

В ее рождении батюшка Петр I увидел добрый и веселый знак. В тот день, 18 декабря 1709 года, император возвращался в Москву после победы над Карлом XII под Полтавой. И сам он, и окружение были застужены и спасались водярочкой, потому известно – «Руси есть веселия пити». Но вдруг пришла весть: в Коломенском (тогда еще селе под Москвой) обожаемая супруга Екатерина разрешилась дочерью. Посланный ею гвардеец, докладывая, имел опасения: уже одна дочь, Аннушка, у Петра была, вторым надо было бы родиться наследнику. А тут опять дочка… Но вопреки ожиданиям, веселый император радостно спросил: «Обе ли здоровы?», имея в виду и мать и дитя, а потом гаркнул: «Отмечание победы подождет, поеду Лизаветку увижу!»

Так раз и навсегда окружающие усвоили два факта: во-первых, дочка Лизавета дороже всего, не считая, ясно, дочки Аннушки, во-вторых, времена Елизаветы – веселые и победные.

Так и оказалось. Хотя, конечно, после смерти батюшки в 1725 году 15-летняя Елизавета натерпелась лиха. Граф Остерман предлагал Елизавету выдать замуж за Петра II. Конечно, она хорошо относилась к 10-летнему царственному мальчику. Петр II был внуком Петра I (от сына – казненного царевича Алексея), то есть приходился Елизавете племянником. Бойкая тетушка таскала его на охоту, прогулки на лошадях, приглашала на балы и маскарады, кои обожала. Но Петр был мальчик болезненный, и резвые игры его утомляли. А потом и вовсе планы переменились: Меншиков попал в опалу, а царственного мальчишку решено было женить на Екатерине Долгорукой.

Все эти интриги настораживали Елизавету – ей уже начал мерещиться монастырь, куда издревле ссылали неугодных русских княжон. А то, что она – неугодна, Елизавета чувствовала очень остро. Как же, прямая дщерь Петра Великого – угроза для любого, кто бы ни взошел на престол. Но совсем плохо стало, когда в 1730 году на престол взошла курляндка Анна Иоанновна (та самая, что «разорвала кондиции»). При этой двоюродной сестрице молодая Елизавета жила как в изгнании. Денег Анна Иоанновна на нее жалела, от себя гнала, боясь, что дочь Петра восстановит против нее народ. При таком отношении юная племянница страшилась даже, что любимая тетушка ее попросту отравит.

Но Бог миловал. Более того, вокруг цесаревны сложился кружок прогрессивных, недовольных правлением Анны и ее фаворита Бирона людей, как молодых и веселых, так и старших, но не боязливых. Все они мечтали о том времени, когда именно дочь великого Петра продолжит династию.

^{И.П. Аргунов. Портрет императрицы Елизаветы Петровны}

Однажды при «малом дворе» (так Елизавета величала свое подворье) объявился молодой Алексей Разумовский. Был он ровесником Елизаветы, нрав имел, как и она, веселый, неунывающий. В 1731 году был он привезен в Москву из Малороссии, чтобы услаждать слух императрицы Анны Иоанновны. Что ж, голос у Алексея действительно был отменный, да только в промозглом Петербурге он быстро сел. Так что императрица отказалась от его услуг и, чтобы унизить незадачливого певчего, приписала его к нищему двору цесаревны Елизаветы.

Сколь иногда бывают недальновидны женщины, пусть и императрицы! Красавец балагур Разумовский произвел на цесаревну ошеломляющее впечатление: ростом высок, статью не обижен, а уж силища в руках чисто мужицкая. Он ведь и был из мужиков – сын безграмотного казака из деревни Лемеши под Черниговом Григория Розума. Пьяненький папаша частенько бродил по деревне, восхваляя сам себя: «Що за голова, що за розум!» За то его и прозвали Розумом. Но сын его, Алексей Григорьевич, действительно стал разумной головой. Выучился грамоте, счету, в столице научился манерам, освоил каким-то чудом организаторскую науку вкупе с экономией и стал… управляющим «малого елизаветинского двора». Впрочем, что там двор. Алексей Разумовский стал распорядителем и самой жизни Елизаветы. Умный, расторопный, он был предан возлюбленной безоговорочно. Но даже обласканный личным вниманием юной цесаревны, Разумовский ясно понимал свое невысокое место среди молодых аристократов и богачей ее двора. Так что никто и слова не сказал, когда Елизавета передала рассудительному Разумовскому бразды управления всем хозяйством и начала советоваться во всех делах, называть «другом нелицемерным». Ну а убедившись, что на «друг-Алешку» всегда и во всем можно положиться, цесаревна однажды взяла его на тайную встречу с братьями Шуваловыми и графом Воронцовым, которые и поведали Алексею, что хотят составить «проправительственную партийку». Разумовский во всем их поддержал, поняв, что его главным делом станет личная поддержка самой Елизаветы – все-таки женщина же…

Но «Петрова Лизаветка» была тверда характером и решительна по-мужски. Тем более что, кроме ареста, ждать было нечего. После смерти Анны Иоанновны (17 октября 1740 года) престол перешел к ее только что родившемуся внучатому племяннику Иоанну Антоновичу, регентом при котором стал Бирон. Потом Бирона арестовали и регентство перешло к матери младенца – Анне Леопольдовне Брауншвейгской. И все они жаждали в первую очередь избавиться от Елизаветы Петровны. Однако почему-то медлили. А тем временем ненависть общества ко всем этим правителям нарастала. Не сегодня завтра мог разразиться бунт. И Елизавета решила действовать.

В ночь на 25 ноября 1741 года она, одетая в мужское платье, ворвалась на территорию казарм Преображенского полка, восседая на резвом скакуне. «Ребята! – воскликнула она. – Вы знаете, чья я дочь. Ступайте за мною! Как вы служили моему отцу, так послужите и мне!» И 308 верных «ребят» не подкачали – возвели «Лизавету Батьковну» на престол. Вся брауншвейгская родня была арестована и выслана из страны, наследник заточен в крепость.

Коронация Елизаветы Петровны прошла в Москве с огромной роскошью и при небывалом стечении народа 25 апреля 1742 года – дочь Петра любили и возлагали на ее царствование особые надежды. Все «вспомощники» получили награды. Преображенцам, не имеющим дворянства, оно было пожаловано, а офицеры приравнялись прямо к генеральским чинам. Алексей Разумовский стал графом и кавалером главного ордена России – Андрея Первозванного. Повезло и тем, кто мечтал о продолжении политики Петра I и ненавидел всю «немчуру, оккупировавшую Расею». 12 декабря 1741 года Елизавета издала указ: «Правление всякого звания государственных дел иметь на основании, учиненном указами Петра Великаго…» Впрочем, государственными делами Елизавета не заморачивалась. Их вели верные ей Разумовские, Шуваловы, Воронцов, Бестужев-Рюмин. Сама же Елизавета каждый день проводила балы, гулянья, маскарады. Одних платьев имела 3 тысячи, а туфель – без счета. Был у нее и особый личный праздник: в ночь на 25 ноября каждого года она переодевалась в форму капитана Преображенского полка (которым, кстати, являлась в действительности) и вместе с остальными преображенцами напивалась к утру в стельку. Так они отмечали свой Великий день.

Правда, иногда и веселой правительнице приходилось отвлекаться на дела. Ведь шли Русско-шведская, а потом и Семилетняя войны, были волнения крестьян, присоединения казахских земель. Как пишет о Елизавете историк В.О. Ключевский: «Мирная и беззаботная, она была вынуждена воевать чуть не половину своего царствования, побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого, брала Берлин, уложила пропасть солдат на полях Цорндорфа и Кунерсдорфа; но с правления царевны Софьи никогда на Руси не жилось так легко, и ни одно царствование до 1762 года не оставляло по себе такого приятного воспоминания».

Одно было плохо – наследник отсутствовал. И хотя, говорят, после коронации Елизавета обвенчалась со своим обожаемым Алексеем Разумовским (24 ноября 1742 года), но тайно. И дети у них были, разумеется, тайные. Так что претендовать на престол они не могли. Пришлось Елизавете выписать из Голштинии племянника (сына сестрицы Аннушки) Петра Федоровича, будущего Петра III. Ну а ему пришлось выписать и жену – заморскую принцессу Анхальт-Цербстскую, будущую Екатерину II. И опять стало весело. Екатерина оказалась серьезнейшей девочкой, вечно читающей или изучающей что-нибудь, а Елизавету же по-прежнему тянуло танцевать на балах и переодеваться на маскарадах. Ах, как она веселилась, когда эта юная зануда начинала жаловаться, что у нее голова кружится уже после пятого танца. Сама же Елизавета могла протанцевать хоть до утра. Недаром поэт-насмешник А.К. Толстой отметил:

 
Веселая царица была Елисавет:
Поет и веселится – порядка только нет…
 

Впрочем, постепенно балы сменились молебнами и поездками по монастырям: царица начала замаливать былые грехи. Но порядок все равно не появился…

25 декабря 1761 года после почти 20-летнего правления императрица Елизавета Петровна почила в Бозе. С ее кончиной пресеклась прямая линия «настоящих» Романовых. Все последующие российские государи уже были на три четверти «не-Романовы».

Однако время порядка все же пришло – после воцарения той самой «серьезной гордячки» Екатерины Великой. И стало ясно, что все царствование веселой и отчаянной Елизаветы Петровны было лишь подготовительным периодом к реформам Екатерины II.

Государыня-матушка

«Тогда не то, что ныне – при государыне служил Екатерине!» – провозглашал московский помещик Фамусов, подчеркивая в «Горе от ума» некую особую значимость времен Екатерины II. Действительно, годы ее правления (1762–1796) вошли в историю России как золотой век, а «бледная немочка», как называли Анхальт-Цербстскую принцессу по приезде ко двору Елизаветы Петровны, стала «матушкой-государыней», получив еще и «прибавку к титулу» – Великая.

Екатерина стала четвертой (и последней) САМОДЕРЖАВНОЙ императрицей на русском престоле – после Екатерины I, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Недаром XVIII век называют «бабьим веком русского правления». Но ни одна императрица не сделала столько для укрепления власти, процветания державы, как Екатерина Великая. Не будем вдаваться в детали, припомним только присоединение Крыма и Северного Причерноморья (в результате победоносных войн с Турцией), детальное усовершенствование всей системы управления страной, жалованные грамоты дворянству и городам, в результате которых дворяне и городская власть становились преданнейшими «служителями при троне государевом». Екатерина разрешила дворянам выходить в отставку из армии, а это весьма способствовало развитию экономики страны, ибо, оставив службу, дворяне начинали заниматься хозяйством. На небывалый взлет поднялись наука и культура, которым Екатерина усердно покровительствовала, жалуя дворянские грамоты и за заслуги в делах искусств.

^{Ф. Рокотов. Портрет Екатерины II. 1763}

В Россию потянулись лучшие умы Европы. Екатерина переписывалась с философами и учеными (вспомним Вольтера или Дидро), скупала по всему миру старинную живопись и скульптуру, книги и манускрипты – это она создала наш знаменитый Эрмитаж, музей, вошедший в первую пятерку музеев мира. И, что бы ни говорили, эта женщина радела за Россию, как за собственный дом.

Но главное, императрица ратовала за все отечественное – российское. В отличие от бесшабашного голштинского герцога Петра III, так и не научившегося говорить по-русски, Екатерина не только составляла все указы по-русски, но и сочиняла драмы и оперные либретто, стихи и сказки, повести и рассказы. Она даже собрала, а потом и издала сборник народных пословиц и поговорок. Но отчего же любовь Екатерины к России оказалась безграничной, ведь она воспитывалась в Германии, даже в другой вере?

София Фредерика Августа Анхальт-Цербстская родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине (Щецине). Ее отец, принц Христиан Август Анхальт-Цербстский, родовитостью не блистал. Служил у прусского короля в чине полкового командира, потом коменданта города Штеттина. Зато мать, Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская, приходилась родственницей самому Фридриху Великому и, между прочим, двоюродной теткой будущему Петру III. Так что София и Петр познакомились еще в детстве на одном из семейных праздников. Девочка понравилась Петру, а вот он ей – нет. Дело в том, что София всегда была очень серьезна и обладала стойким и храбрым характером. Достаточно вспомнить, что в детстве у нее обнаружилась неизлечимая болезнь позвоночника, которую проглядела мать, вообще мало любившая дочку. Но вот отец, добрейший принц Христиан, хоть и находился под каблуком у красивой, родовитой, но весьма капризной супруги, проявил твердость и нашел кузнеца, который выковал для крошечной Софии железный корсет. И девчушка носила его, хоть он и причинял ей нестерпимую боль даже во сне. А уж как чесалось тело, и сказать невозможно. Да и весил он 12 килограммов – почти треть веса девочки! Но она не сломилась, не сдалась. Рыдала, но носила – и… вылечилась.

Вот какая девчушка приехала в Россию зимой 1744 года. Ей было 15 лет. Она ничего не знала о своей новой родине, но постаралась ее полюбить. Она не уважала юного супруга, великого князя Петра Федоровича, но начала его жалеть, поскольку быстро поняла, что Петруша «умом слаб».

Что только она не пережила в заснеженной России! Сразу же по приезде кинулась учить русский язык, российскую историю, приняла православие. Петр хихикал над будущей женушкой, не понимая ее стремлений: «Какая разница, как мы говорим? Мы же цари, подданные обязаны нас слушать!» Но тихая Екатерина тогда впервые взвилась: «Я сама хочу слушать своих подданных!» И она сумела услышать людей вокруг себя! Даже Елизавета, встретившая «немочку» весьма настороженно, полюбила Софию-Екатерину. Да и как иначе? Ведь когда девчушка, простудившись, чуть не умерла, она попросила позвать к ней не пастора, а православного священника! Этот поступок тронул российскую императрицу до глубины души.

Став женой Петра Федоровича 21 августа 1745 года, Екатерина Алексеевна (именно такое имя она получила в России) не была тепло принята двором. Зато умная девушка сумела подружиться с самыми достойными и образованными людьми Петербурга. Она образовала свой кружок и старалась расширять его. Чтобы преподносить подарки друзьям, она не покупала ничего себе, ведь Елизавета Петровна, выдававшая обожаемому Петруше огромные суммы, экономила на его супруге.

Даже за наследника Екатерина боролась как тигрица. Муж редко заглядывал в ее покои, сначала увлекаясь игрой в солдатики, потом заимев любовниц. По преданию, сама Елизавета посоветовала юной Екатерине сблизиться с кем-то из достойных молодых людей – например, с Сергеем Салтыковым. Не доказано, воспользовалась ли умненькая Екатерина ее советом, но 20 сентября 1754 года она родила долгожданного наследника Павла (будущего Павла I). Пришедшая в восторг Елизавета тут же забрала младенца, желая воспитать его по собственным правилам. А вот Екатерину бросили в холодной комнате, даже не позвав доктора. Злые языки шептались, что, дав императрице наследника, она стала не нужна престолу. И, выполнив свою миссию, могла бы и умереть. Но Екатерина выздоровела.

С тех пор Елизавета и лишила ее милости – не звала в личные покои, не давала ручку для поцелуя. Но и Екатерина была уже не той девочкой, что приехала в Россию почти с ужасом. Она вполне освоилась в Петербурге, завела верных друзей-соратников, отлично понимающих, что взбалмошный, недалекий и капризный Петр III, путающий настоящую жизнь с игрой в солдатики, не может править такой огромной и сложной страной, как Россия.

Ситуация стала накаляться, когда в декабре 1758 года Екатерина родила дочь Анну, о которой Петр Федорович сказал тетушке-императрице: «Не знаю, моя ли это дочь». Елизавета и сама уже была наслышана, что Екатерина, обнаружившая в себе любвеобильные наклонности, крутит роман со Станиславом Понятовским, которому предстояло в будущем стать королем Польши. К тому же вскрылись тайные общения Екатерины с английским послом – лордом Вильямсом, который не только субсидировал гонимую Екатерину деньгами и советами, но и планировал будущее России. Словом, взаимная ненависть Елизаветы и Екатерины дошла до того, что императрица решила насильно отправить Екатерину в монастырь. Но, увы, к тому времени Елизавета Петровна уже была сильно больна, часто ездила на богомолье и расправиться с той, кого ясно ощущала как будущую соперницу, не успела.

После смерти Елизаветы на трон вступил Петр III, но его неуклюжие действия и указы, сильно задевающие армию и высшие командные чины, в одночасье возвели вокруг него ореол ненавидимого правителя. Самым ужасным оказалось то, что Петр, обожающий Фридриха Прусского, аннулировал все победы русского оружия в Семилетней войне и вернул Пруссии ее земли. Получалось, что русские, только что бывшие в Берлине, оказались дома, да еще и с нагоняем, вместо наград. К тому же для ведения войн требовались деньги, и недальновидный император решил разорить монастыри. Все это вызвало волну протеста, на которой Екатерина, как некогда Елизавета, обратилась к гвардии. Вместе со своими фаворитами братьями Орловыми 28 июня 1762 года будущая императрица прискакала из Петергофа в Петербург, где гвардия присягнула ей на верность. Решено было ехать в Ораниенбаум к Петру III, дабы объявить ему, что по воле армии и народа он низложен. Петр отрекся, был взят под стражу, но внезапно… умер – как потом было объявлено, от геморроидальных колик. Тут же появились слухи, что он был отравлен. Однако предприимчивая Екатерина приказала сделать вскрытие желудка бывшего императора. Яда не сыскали. Может, искали плохо, а может, его и не было, но все как-то быстро успокоились.

22 сентября 1762 года Екатерина Алексеевна торжественно короновалась в Москве. Новоявленная императрица сумела всем потрафить – и армии, и дворянам, и служивым, и даже простому народу, который стал звать ее государыней-матушкой. Это отношение не изменилось, даже когда вокруг императрицы стали появляться многочисленные фавориты, мил-други и аманты (только официальных было 23), а потом и тайные незаконные дети – Алексей Бобринский (от Григория Орлова), Елизавета Темкина (от Григория Потемкина). Шептались еще о нескольких, но без осуждения. Матушке-государыне прощали все. И знаете за что? За стабильность жизни, постоянство в законах, за то, что будущее при ее правлении виделось спокойным и процветающим. Когда же ее сын Павел I вступил на престол после смерти матери 6 ноября 1796 года, он постарался все сделать иначе, чем при Екатерине, – и все замутилось, заколыхалось, запротивилось новому. Россия хотела спокойствия. И когда Александр, внук Екатерины, сверг своего бесшабашного отца, самой обнадеживающей фразой его манифеста стало: «Все будет как при бабушке!»

Осталась всего одна тайна, зато какая: почему же все-таки Елизавета Петровна выбрала в супруги для своего обожаемого Петруши эту «немочку»?

Но кто сказал, что Екатерина была немкой по крови? Да, родилась она у Иоганны Елизаветы, супруги принца Анхальт-Цербстского. Но существует версия, что не он был родным отцом принцессы Софии. Догадка невероятная, но имеющая право на существование. Некоторые исследователи уверяют, что София-Екатерина была дочерью русского вельможи Ивана Ивановича Бецкого. Летом 1728 года он был в Париже и без ума влюбился в 18-летнюю красавицу принцессу Иоганну Елизавету. Причем влюбленные не скрывались, хотя Иоганне и пришлось потом вернуться к мужу в Штеттин. Туда, кстати, Бецкой частенько наведывался, привозя полунищему семейству многочисленные дары, а уж крошке Софии всего сразу на годы вперед. Удивительная благотворительность…

Но кто такой сам Бецкой? Незаконный сын одного из влиятельнейших русских аристократов – богача генерала Ивана Юрьевича Трубецкого. Отец сына признавал, несметным богатством обеспечил, вот только дать фамилию не смог – добился только усеченной от Трубецкого – Бецкой.

Конечно же Елизавета, как и все современники, об этом знала. Потому и решила, что девочка из «сильной Трубецкой породы» станет отличной партией для ее слабохарактерного племянника. Не предвидела Елизавета только того, что может сделать эта храбрая и безжалостная Трубецкая с ее обожаемым Петрушей.

Но самым большим доказательством «тайного родства» служит даже не то, что Екатерина возвела Бецкого в ранг камергера двора, а сама природа их взаимоотношений. Многие десятилетия раз в неделю Иван Бецкой безо всякого доклада приходил поутру в личные покои императрицы. Екатерина встречала его, сама наливала кофей со сливками и подавала мягкие круассаны. И безо всяких чинов и политесов они садились завтракать. Это было их утро – и никто не смел мешать. Пока седовласый камергер откушивал кофей, Екатерина рассказывала, как прошла неделя, иногда просила совета – и личного, и государственного. Но в государственные дела камергер предпочитал не вмешиваться, зато иногда слышно было, как императрица плакала, а Бецкой ее утешал. Но было у них и одно общее дело – создание Смольного института благородных девиц – первого учебного заведения, где российские девочки могли получить образование. И Бецкой и Екатерина заботились об ученицах, как о родных. Не потому ли, что стремились найти то, что недополучили в жизни: она – отцовской любви, он – дочерней?..