Текст книги "Большая книга ужасов. Millennium"

Автор книги: Елена Усачева

Соавторы: Ирина Щеглова,Сергей Охотников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава третья
Ничего не произошло

Ветер свирепо рвал листву. Стонали сосны. Пыль с дорожек взлетала, как после работы старательного дворника, и носилась по воздуху. Колючие песчинки попадали в глаза. Хотелось чихнуть.

– Дождь будет, – раздалось из темноты.

Кабанов выпрямился, сплевывая с губ травинку.

– Дождь – это хорошо, – нехотя отозвался он.

Новый порыв ветра толкнул его в грудь, заставив покачнуться. Он уцепился за куст магнолии. Захрустели ветки.

– Чего звал? – Сашка изучал добычу – ветку с цветком. Не подарить ли ее Зайцевой?

– Хочу отправить тебя обратно в изолятор, – выступил из сумеречного подлеска Кривой.

Юрка Кривонос терпеть не мог ни свою фамилию, ни кличек, которыми его постоянно награждали. С обидчиками он дрался, нападая без предупреждения, до того, как любитель коверкать имя догадывался, что поступил опрометчиво.

– Был честный спор. Завтра дискотека. – Сашка безжалостно смахнул с отломанной ветки и цветок, и листья, похлопал получившимся хлыстиком по ноге, проверяя.

– Вот завтра ты и ляжешь в изолятор. Выбирай, что тебе лучше сломать – ногу или руку?

Кабанов еще шире растянул губы в ухмылке.

Кривой весь вечер цеплялся к нему, подсылал своих гвардейцев, и Сашка сам назначил ему встречу – около въездных ворот, подальше от корпусов и полуночничающих взрослых. Он знал, на что шел. Только драка могла разрешить их спор. Ирка привлекала внимание многих, выбрала – его. Но это надо было еще доказать.

За спиной у Кривого зашепталась гвардия. Чиркнула зажигалка.

– Покурим? – добродушно предложил Кривой, делая шаг вперед и выплевывая листик, который он до этого жевал.

– Курить – здоровью вредить. – Сашка не шевельнулся. Кривой сокращал между ними расстояние, собираясь напасть.

– О здоровье беспокоишься?

Юрке очень шла его фамилия. Он был сплошным нарушением законов гармонии и симметрии – улыбался криво, обнажая невероятно кривые зубы.

– О твоем!

Кабанов сделал выпад, хлестнул противника прутиком по лицу. Юрка прикрылся руками, и Сашка пнул в его открытый живот, махнул ногой, целясь в колено. Но Юрка уже отскочил в сторону, встряхиваясь, как собака. Гвардейцы за его спиной стояли немым строем. Это была не их драка.

– Вот какой у нас разговор пошел, да? – заводил сам себя Юрка. – Значит, поговорим! – Он шагнул вперед, заставив Кабанова отступать. – Чтобы завтра к Ирке близко не подходил!

– А ты у нее спросил, чего она хочет?

– Обойдусь без ее мнения! Я сказал! Да ты и не подойдешь! Только если на инвалидной тележке подъедешь.

Они врезались друг в друга, сопя, наседая, наваливаясь. Замелькали белые руки. Свистел прутик. Но Кривой не сдавался – попадало больше по куртке и штанам.

– А вы все курите?

Сашка резво отступил, заставив Кривого дернуться, в попытке удержать равновесие.

– Больше не будем, – тяжело выдохнул Кабанов, поворачиваясь к вышедшей из темноты Ирке.

– Не будем, – кивнул Кривой, с размаху насаживая Сашку под дых на кулак. Когда Кабанов согнулся, другой рукой Юрка съездил ему по лицу. Сашка охнул, опрокидываясь на землю. – Ты сюда зачем пришла?

Зайцева равнодушно проследила за перемещением Сашки в пространстве.

– Там Королев объявился.

– Ходо́к, – Кабанов вытер окровавленные губы.

– И чего? – Кривой лениво погладил кулак.

Ирка выдержала приличную паузу, словно оценивая – достойны ли ответа находящиеся рядом с ней.

– Ничего. – Слова она отвешивала скупо. – Никого не узнает. Как вышел из изолятора, не помнит. Где был – тоже.

– Во заливает, – восхитился кто-то из гвардейцев.

– Врет небось, – лениво приговорил Лешку Кривой. – А ты чего одна? Твоя подруга где?

– В палате плачет. Лешка и ее не узнает. Говорит, первый раз видит.

– Во дает, – снова подали голос гвардейцы.

– И где он сейчас?

– Его вожатые чаем отпаивают. За старпером отправили, начальником. Вот я и пришла на вас посмотреть.

– Ну и как? Посмотрела?

Кривой все наступал. Он хотел оттеснить Зайцеву от Кабанова, заставить смотреть только на него. Но Ирка на все его ухищрения только презрительно хмыкнула, отворачиваясь.

– Насмотрелась уже! – Она склонилась над Сашкой. – Отдохнул? Вставай. Пошли!

– Куда?

– На кудыкину гору. – Ирка вдруг перестала улыбаться, словно что-то услышала. – Начальника звать.

Сашка сплюнул красную слюну и легко поднялся с земли. Зайцева демонстративно подхватила его под локоть, смахнула с плеча прилипшие хвоинки. Бросила застывшему Кривому:

– А кое-кому спать пора. А то вас ругать будут.

– И вы не задерживайтесь, – Кривой подпустил в голос металла. – Побыстрее там. До административного корпуса и обратно.

– Ничего, справимся, – не сдержалась Ирка, хотя понимала: надо молчать. Умный не тот, за кем последнее слово, а кто вовремя остановился. – Без советчиков.

– Ну конечно, вы же люди ученые. – Голос Кривого зазвенел. – А умеючи – это долго.

Кабанов дернулся было, но Ирка держала его крепко.

– Потом пошумишь, – процедила она сквозь зубы.

Сашка тяжело задышал. Он не привык, чтобы им командовали. Но второй раз проиграть драку на глазах у Зайцевой – не лучший вариант.

– Как ты нас нашла? – Сашка еще не совсем пришел в себя после поражения, хлюпал носом, боялся глубоко вздохнуть, чувствуя неприятную боль в ребрах.

– Чего вас искать? Вы топали по коридору как слоны.

– Я в окно вылез.

– Значит, Кривой топал.

– Он тоже через окно.

– Значит, кто-то еще топал, – не сдавалась Ирка. – Какая разница! И так было понятно, что вы чудить начнете.

– Это из-за моего выигрыша, – с вызовом произнес Сашка.

Ирка остановилась. Сейчас она была невероятно красива, словно соткана из лунного света. Серебристая футболка, серые джинсы, пепельно-рыжие волосы. Ладони у Кабанова вспотели. Ему захотелось зажмуриться.

– Ну так получай свой выигрыш.

Он, наверное, все-таки зажмурился. Потому что не увидел, как Ирка к нему приблизилась. Почувствовал: холодные губы коснулись щеки, иголочки льда обожгли губы, как будто и правда сосульку приложили. Вот тогда-то он глаза и распахнул. Лицо Зайцевой при лунном свете оказалось неприятно-синюшного цвета, глаза странно-белесые, а волосы – светлыми. Она отодвинулась от него, растягивая темные губы в улыбке.

Это была не Ирка. Маленькое личико, маленький носик, маленькие глаза. На лоб падает челка. Волосы светлые, перекинуты через плечи, и видно, что они короче Иркиных – по грудь.

– Любишь? – прошелестело явление и начало поднимать руку, слово собиралось схватить Сашку и утащить… Куда? К чертям?

– А! – шарахнулся Кабанов. Боль в ребрах от резкого крика стрельнула по телу, врезалась в затылок, вялой каплей стекла в пятки.

– Ты чего орешь?

Зайцева так и стояла в нескольких шагах от него, лунный свет целовал ее макушку.

– Только что!

Кабанов завертелся, борясь с желанием присесть. Колени подламывались, но он силой заставлял их держаться. В щеке и губах ощущался холод. Он с яростью провел ладонью по лицу. Иголочки льда впиявились в кости, холодным ознобом пробежали по телу. Сашка сильнее потер щеку. Захотелось умыться. Сунуть голову под горячий душ. Нет, лучше стянуть кожу, встряхнуть, вывернуть наизнанку и натянуть по новой.

– У тебя чесотка началась? – скривилась Ирка. – Целоваться будем?

Кабанов вздрогнул, вглядываясь в Зайцеву.

– В следующий раз, – прохрипел он. – На дискотеке.

Ирка обиделась. Улыбка ее стала жалкой, бровки встали домиком. Даже лунный свет споткнулся над ее макушкой и выключил колдовское сияние. Вокруг разлилась ночь. Самая обыкновенная. Без фантазий.

– Тогда пошли, – вздохнула Зайцева, сутулясь. – Нам до начальника и обратно.

Она захрустела кустами, выбираясь на дорожку. Кабанов стоял. Душ! Срочно! И три литра одеколона на лицо.

– Ты со мной?

Умыться. Прямо сейчас.

– Иду.

Сашка оторвал ноги от земли, почувствовал, какими они стали деревянными, и неловко зашагал к Ирке.

– Что с тобой?

– Ты ничего не видела?

– Видела. Тебя. Как ты стал прыгать и орать.

– Тут девчонка какая-то…

– С синим лицом?

Он на мгновение обрадовался – Ирка тоже видела эту кикимору, ничего ему не показалось… Но Зайцева уже состроила презрительную мину.

– Хорош заливать. Покойницы ему видятся. Как в изоляторе полежали, так шарики за ролики заскочили. Еще скажи, что ты теперь боишься идти в административный корпус, потому что там умершая девчонка.

Кабанов остановился. Они прямым ходом направлялись к изолятору, где на втором этаже…

– А разве Семеныч у себя в кабинете?

– Не у себя, так дома. Все равно нам в эту сторону.

Зайцева все шла и шла вперед, и даже не шла, а плыла по дорожке. Вокруг нее вился теплый воздух. Кабанов проморгался, прогоняя идиотское видение. Все-таки Кривой ему здорово врезал по голове, глюки начались.

– Ты там примерз? – из странного далека поинтересовалась Зайцева.

Или опять не Зайцева? Потому что ему временами казалось, что это все-таки не Ирка. Она словно начинала двоиться. Вот идет она, длинные волосы шлейфом струятся по спине, легкие пряди взлетают от движения. То это уже не она, а кто-то в темной футболке и юбке, волосы короче и совсем не развеваются.

Душ! И шоколадный батончик. Переутомился он сегодня.

Не Ирка смотрела на него, протягивала руку. Они уже были около административного корпуса. На втором этаже в знакомой палате горел свет. В соседней тоже. Сашка знал, что если он посмотрит на окна, то увидит в них… кого?

Просто умыться. Это быстро.

– Я сейчас!

Сашкино тело вдруг стало легким, как воздушный шарик.

– Быстренько схожу и вернусь!

Он помчался. Может, за ним и гнались, но он был быстрее. Галопом проскакал по дорожкам, поднырнул под свисающие ветки акации, рванул дверь корпуса.

Вожатый Матвей стоял в холле невозмутимым памятником. В первую секунду Кабанов замешкался – будут ругать, потянут на разборку…

– Вы позвали Семеныча? – спокойно спросил вожатый.

И тут Сашка понял, что всю дорогу почти не дышал. Воздух колом застрял в горле. Захотелось как следует продышаться. Боль в ребрах отправилась по уже отработанному маршруту.

– Он идет, – с трудом выдохнул Кабанов и юркнул налево за угол, где были душевые.

Нет, его никто сейчас не мог догнать. Ни одна живая душа.

Живая…

Намылил руки. Смыл. Намылил еще раз, взбил как можно больше пены и стал тереть лицо. Щеку – до скрипа. Губы – пока не начало щипать. Намылил. Кожа издавала под его пальцами неприятное попискивание.

Снять кожу, встряхнуть, вывернуть, надеть.

Коридор наполнился звуками шагов – пришел Кирюша. Кабанов проскочил за его спиной, на цыпочках пробежал через палату к угловой койке под окном. Конечно, никто не спал. Стонали кровати, шуршали одеяла. Неприятным горохом сыпалось на пол: «Ччччто там?», «Чччто?», «Чччччч».

Сашка полез в свою тумбочку. Добра у него немного. Главное достояние – «Тройной» одеколон. Мать дала, от укусов комарья и мошкары мазаться. Самое время применить.

Щедро ливанул резко пахнущей жидкости в ладонь и – как делал отец после брится – махнул по всей щеке.

Адская боль, словно и правда снимают кожу, холодом вонзилась в скулу. Представилось страшное – щеки больше нет, остался жуткий провал, как бывает у зомби в фильмах ужасов.

Кабанов застонал, принялся тереть щеку подвернувшейся чистой футболкой, из той же самой тумбочки добытой. Стало еще больнее. От запаха закружилась голова.

Горох застучал пулеметной очередью: «Тттты чччего?», «Тттты ччччего?», «Тттттт!».

Вспыхнул свет.

– Ну вот, уже и Кабан свихнулся, – добродушно заметил Кривой, непонятно каким чудом уже лежавший под одеялом. Словно и не ходил никуда.

Сашка сидел на кровати, зажмурившись, прижимал к лицу футболку, пытаясь сдержать слезы. Плакать хотелось нестерпимо – от боли, от унижения, от осознания того, что совершил какую-то непоправимую ошибку.

– Саша! Что с тобой?

Вожатая Алена отрывала его руки от лица. Кабанов сопротивлялся. Сопел, закусывал губы, постанывал. Но бой за футболку он проиграл.

Кривой присвистнул:

– Ничего себе, поцелуй. Она тебя покусала? А говорили, умеючи…

– Ты что, одеколон пил?

Сашка поднял глаза. Алена была в ужасе. Она смотрела на ярко-красное пятно, расплывающееся на щеке Кабанова, на страшные опухшие губы.

– Пошли!

Кабанов сдался. Ему вдруг стало все равно. Он поднялся и побрел за вожатой в коридор. Футболка упала, запуталась в ногах.

Закуток вожатых – короткий коридор с выходом в две палаты на три кровати – был ярко освещен, туда-сюда ходили. Взъерошенный Королев с еще мокрыми после купания волосами сидел в комнате девушек за столом, на котором было все, о чем они только могли мечтать по ночам. Стакан горячего крепкого чая, сквозь прозрачные стенки видно, как опадают, тая, щедрые куски сахара, россыпью печенье, пряники и конфеты, на тарелке нарезанные шматы вареной колбасы и куски белого ноздреватого хлеба с палец толщиной. При виде такого великолепия Кабанов забыл о своих печалях. По вечерам от голода они жевали какую-то кислую траву, растущую вдоль забора. Она цвела красивыми крупными цветами, похожими на колокольчики. От такого жевания приходила не сытость, а тупое равнодушие, голова дурела. А здесь…

– С этим что? – Карина, вожатая второго отряда, перестала кромсать сыр.

– Что с тобой? – растерянно спросила Алена, которая привести-то Сашку – привела, но ничего не успела узнать.

– Меня покойница поцеловала, – сам не заметил, как признался Кабанов.

Королев, сильно дернув плечами, фыркнул и, заваливаясь назад всем телом, громко расхохотался.

– Нет, ну вы, дорогуши, издеваетесь! – приподнялся на своем месте Кирюша.

– Что у вас происходит? – негромко спросил появившийся на пороге Семен Семенович.

– Ничего не происходит, – прогудел у него за спиной Матвей. – Все в порядке. Как всегда.

– А почему у вас пахнет одеколоном?

Лешка последний раз булькнул и затих. Карина выронила нож.

– Я вам больше не нужна? – Королевой выступила из коридора Зайцева. От взгляда, которым она наградила Кабанова, Сашке захотелось провалиться сквозь землю.

– Иди, попей чаю, – пригласила Карина Ирку, а сама вцепилась в Сашкину руку. – Все нормально, – пробормотала она, вплотную подходя и обдавая незнакомым сладковатым запахом. У Сашки который раз за сегодняшнюю ночь закружилась голова. – Нормально, – врала Карина. – До свадьбы заживет. Ничего не произошло. Пойдем.

И утащила его в соседнюю палату, где на кровати спал вожатый третьего отряда Макс. От включенного света он даже не шевельнулся.

* * *

– Вот ведь дурак, а? Дурак! – Карина щедро мазала лицо Кабанова кремом. – Как маленькие, честное слово! Сколько раз ты мылом умывался?

– Раза три. Не помню.

Щипало немилосердно. Кабанов уклонялся. Но руки вожатой работали быстрее.

– Не шевелись! – шлепнула она его по губам. – Сейчас все пройдет. Ты всю защиту с кожи содрал, а потом еще спиртом прижег. Конечно, опухнешь! Что у тебя с лицом произошло, ты мыться побежал? В паутину, что ли, влетел?

Это был выход! Кабанов уцепился за спасительные слова.

– Да, паутина. И паук там такой…

– Первый отряд, а пауков боитесь, – добродушно хохотнула Карина. Невысокая, полноватая, с черными густыми волосами, черными быстрым глазами – все у нее было легко и просто. – Сиди. Крем впитается, я уберу лишнее. И на солнце завтра не выходи. С таким лицом только в изоляторе сидеть.

При упоминании изолятора Сашка напрягся.

– А там правда кто-то помер?

– Что вы вдруг всполошились? То девчонки меня два дня назад пытали, то теперь вы. Ну, была там какая-то ненормальная. Таблетками отравилась. И что с того? Некому здесь ходить. Ее давно закопали и плиту каменную сверху положили. Вам кто-то про нее рассказал, вы перепугались. Вот и мерещится теперь в каждом кусте покойник. Нет никого. Все мирно. Обыкновенная смена. Жарко немного. Может, вам всем головы напекло?

Сашка мотнул челкой, почесал щеку о плечо, смазывая крем.

– Глупые! – Карина лучилась добродушием: стерла ему с футболки крем, взлохматила волосы, даже по носу щелкнула. – Не хватает вам в жизни приключений! Надо в поход сходить, развеяться. Пойдем, чаю попьем. Когда поешь, мысли хорошие в голову приходят. Кормят вас, наверное, плохо, вот и воображаете себе всякую ерунду.

Кабанов во всем с вожатой соглашался, особенно про еду – жрать хотелось всегда немилосердно. Карининой любви сейчас было так много, что он готов был держаться за нее, лишь бы не оказаться опять в своей палате, где с этим чувством было негусто.

Они вышли в короткий коридор и тут же столкнулись с тихо воющей под дверями комнаты Моторовой.

– Королев, – скулила она. И скребла ногтями стену. – Королев…

– Слушайте, вы сегодня какие-то буйные, – всплеснула руками Карина, впуская очередного обитателя первого отряда во владения вожатых. – Вы какой травы коллективно нажевались? Или горелых спичек нанюхались? Одного покойники целуют, другая с ума сходит от любви.

Аня бледной тенью просочилась в дверь девичьей комнаты. Навстречу ей шагнула врач Вера Павловна.

– А это что за привидение? – грозно произнесла она.

Вера Павловна все делала грозно, иначе ее перестали бы воспринимать всерьез. Даже для невысокого человека она была маленькая. Не карлик, но с каким-то дефектом в строении костей. Сильно сутулая. На носу толстые очки. Неизменный белый халат. С коротконогой Моторовой она была одного роста.

– Что? – сурово сдвинула брови Вера Павловна. – Очередная истерика? – Она так резко сунула руки в карманы, что нитки халата затрещали. – Пьем глицин, прибавляем усиленный прием витаминов. И как можно меньше бывать на солнце. Да! – потрясла она перед собственным носом сжатым кулачком. – И побольше движения.

– В поход! – подсказала ей Карина.

– В поход! – припечатала Вера Павловна. – Завтра же выпишу для всех разрешение. И чтобы послезавтра вас здесь не было!

Маленьким решительным ураганчиком она вылетела в коридор.

– Королев… – прошептала Аня, делая робкий шаг к столу.

Лешка мирно спал, заботливо прикрытый розовой кофтой. Услышав свою фамилию, он немного поворочался, ткнулся носом в покрывало, вздохнул и провалился в тот самый блаженный глубокий сон, что приносит нам сновидения.

– Завтра все пройдет, – грубоватым голосом произнесла Зайцева и стала выбираться из-за стола. Судя по фантикам вокруг ее чашки, второй ужин прошел успешно.

– Не стойте, – подтолкнула ребят Карина. – Вон место освободилось, проползайте. Сейчас чайник вскипит.

Кирюша недовольно нахмурился.

– Все ваши проблемы – от панибратства, – строго произнес он. – С детьми надо держать дистанцию.

– Вот ты и держи, – огрызнулась Алена. Она сидела на кровати рядом с Королевым и осторожно гладила его по голове.

Старший вожатый вскочил, заставив стол с грохотом отодвинуться. Лешка завозился, дернул левой ногой, но глаза не открыл.

– Если ты такая умная, то пиши объяснительную, где твои дети были весь этот день. Он, – вожатый показал на Королева. – И вот этот ночью, – он кивнул на пристроившегося с краю Кабанова.

Сашка вдруг почувствовал страшный голод. Драки драками, увечья увечьями, а подкрепиться никогда не повредит.

– И вообще, как я посмотрю, – вещал Кирюша, – у тебя слишком вольные нравы в отряде. Как бы не начались повторения!

Он выразительно посмотрел на шмыгавшую носом Аню. Она тихим ангелом стояла у стола и с блаженной улыбкой смотрела на спящего любимого.

Алена стремительно побледнела, взгляд ее стал тяжелым.

– Да какие уж тут повторения… – хрипло ответила она.

– Дурдом! – с чувством произнес старший вожатый.

То ли взгляд, то ли слова, то ли бульканье чайника (а электрические приборы в корпусах держать было категорически запрещено) – словом, что-то погнало Кирюшу сначала из-за стола, потом из комнаты, из коридора, из корпуса, и гнало дальше, пока не отпустило перед его каморкой в домике для обслуживающего персонала. Определенно, этот год для него – последний в лагере. Хватит.

Алена тихо вытирала слезы, Карина резала толстые куски хлеба, Кабанов уплетал третий бутерброд, абсолютно забыв и про свои страхи и про свою боль. Часть крема у него смазалась, оставшееся он сейчас стирал жадно уплетаемыми бутербродами. Осоловевшая Моторова стояла около стенки и безотрывно смотрела на спящего Королева. Зайцева сидела на кровати у себя в палате и зло буравила взглядом выбранную точку под ногами. Кривонос крепко спал, причмокивая и прихрюкивая разбитым носом. Вернувшийся домой начальник Семен Семенович склонился над раскрытой тетрадью, куда заносил все лагерные расходы за день. Матвей у себя расправлял кровать. Все было спокойно. Ничего такого не произошло.

Глава четвертая
Про любовь и нелюбовь

Наутро Зайцева в сторону Сашки не смотрела. Сидела в беседке, сушила свои роскошные волосы на солнце, улыбалась Кривоносу, шутила с Лешкой, который все еще пребывал в счастливом неведении относительно своих вчерашних блужданий, – и все. Сашки для нее не существовало! Моторова спала на лавочке – всю ночь она продежурила около любимого, и утреннее солнце ее сморило.

Кожа на Сашкиной щеке облезала, губы шелушились. Опухоль спала – и на том спасибо, но в остальном все было плохо, плохо, плохо!

Увидев впервые его «красоту», Зайцева многозначительно хмыкнула. Даже как будто процедила сквозь зубы: «Так тебе и надо!» Больше Сашке не было оказано ни малейшего внимания. Сначала он ходил кругами, надеясь поймать взгляд Зайцевой, потом плюнул. В конце концов, не он затеял всю эту игру с поцелуями и влюбленностями. Ирка первая неделю назад на дискотеке повисла у него на шее. А теперь, видимо, любовь прошла, завяли помидоры. И нормально! И без нее проживет. Задевало одно – ее улыбки Кривому. Вот уж кому Сашка точно не простит, так это Юрику. Если она начнет ходить с ним… Если она… Дельных мыслей в голову не приходило, в груди клокотала злоба. Натравит на отряд покойницу, пускай каждый со своей отметиной походит. Надо дождаться вечера, забраться в изолятор и обо всем договориться с призраком. А он, то есть она, там есть, Сашка в этом не сомневался.

Кривой расположился рядом с Иркой и активно поддакивал. Перешагнув через гордость, Кабанов забрался на перила беседки и сделал вид, что сидит здесь вместе со всеми, завтрака ждет. Тут народу – половина отряда. Пускай не думают, что он подслушивает. Он со всеми тусуется.

– Если покойница и существует, то она всех запихивает обратно в изолятор, – вещала Зайцева. – Лешке память отбило, Кабанова лишай прострелил. – Сашка сделал вид, что этого не услышал. – Осталось еще кому-нибудь на дискаче ногу сломать, и в палате опять будет полный комплект.

– Со мной, – вырулил из небытия Постников, – со мной ничего не случилось! – Он одарил всех лучезарной улыбкой. – И в эти сказки я не верю.

– Пося, все, что могло, с тобой уже случилось, – ласково произнес Кривой. – Там лечить нечего.

– Чего это у меня лечить нечего? – мгновенно обиделся Валя. – У меня всегда есть, что лечить. Как и у других.

– Ну… тогда ты первый клиент в гости к покойнице, – улыбнулся, а вернее, скривился Кривой. – Она тебя ждет.

– Чего это меня ждет? – засуетился Постников. – Она, вон, Королева выбрала. Отоспался, теперь снова к ней помчится.

Лешка моргнул раз, другой и уже собрался подняться, чтобы на деле выяснить, кого конкретно ждет покойница, но на его плечо легла Иркина ладонь.

– А кто это ей нашего Королева отдаст? Нет, он мне нужен. А вот ты, Пося, кому нужен?

Сначала она пронзила Валю холодным взглядом, а потом резко приблизилась к Лешке и поцеловала его в губы. От неожиданности Кабанов чуть не навернулся со своего насеста. Улыбка Кривого превратилась в злобный оскал. Один Лешка расцвел от внезапно привалившего счастья.

Валька оскорбился. Он шмыгнул носом, воинственно сощурился, и спокойно ответил:

– Я сам себе нужен. А вот ты кому будешь нужна, когда смена закончится?

И отступил на шаг.

– Ну ты, парень, нарвался! – Кривой легко перескочил через высокий бортик беседки.

– О! – Матвей остановил несущегося мимо него Кривого. – Голодный? Хорошо. Строимся завтракать! Для тех, кто еще не знает – завтра мы идем в поход к месту падения самолета с первым космонавтом. Двадцать пять километров пешком туда, обратно на автобусе. Кто не хочет идти, отправляется на весь день в изолятор для гуманитарной помощи.

– Для какой помощи? – не расслышал Постников.

– Гуманитарной, придурок! – процедил Кривой, останавливаясь за его спиной. – На органы разберут, а обратно не соберут. Или соберут, но не тебя.

– Да? Тогда я в поход! – заторопился Валя.

– Если дойдешь…

Потеряв в лице Кабанова соперника за внимание Зайцевой, Кривой с явным удовольствием накинулся на безобидного Постникова.

– За собой следи! – храбро отбивался Валя.

– Готов поспорить на то, кто первым окажется в изоляторе, – напирал Кривой.

– Было бы о чем спорить, – не сдавался Постников.

– А вот и посмотрим!

– Вот и посмотрим!

– Посмотрим!

Переругиваясь, они плелись в хвосте растянувшейся колонны.

Проснувшаяся Моторова сидела на лавочке и смотрела, как ее лучшая подруга Ирка Зайцева идет к столовой под руку с ее любимым Королевым. А Кривой мирно вышагивает рядом с Посей.

Мир рушился.

Аня медленно откинулась на стенку беседки и закрыла глаза. Она проспала что-то важное. Прилетели инопланетяне и сообщили, что мир будет другим, что все станут ходить на головах, а питаться одним мороженым. Что небо скоро приобретет приятный зеленый цвет в фиолетовую крапинку.

Моторова потерла глаза, понимая, что это бред. Просто надо было найти ту петельку, что вдруг выскользнула из-под спицы и побежала вниз, распуская вязание. Аня даже пальцами пошевелила, словно у нее в руках были волшебные спицы, что творили полотно реальности, в котором вдруг оказалась дырка.

Лешку Королева она заметила еще около ДК, где собирались счастливые обладатели путевок в детский оздоровительный лагерь «Радуга». Высокий, красивый, с независимым видом он стоял у ступенек и с легкой улыбкой смотрел вокруг – на суету, беготню, крики и внезапные слезы малышни.

Заметив Анькин восторг, подруга Ира презрительно фыркнула и прямым ходом пошла знакомиться. Они обе стояли рядом с Лешкой, когда начали подходить ребята – его друзья по первой смене, по прошлым годам. Они оказались рядом в автобусе, и когда Алена запела всем известную песню про Ассоль, Королев первым положил Ане руку на плечо, и она вместе с ним стала раскачиваться в такт веселому мотиву, подпевать, счастливо закатывая глаза. Утром он первым поздоровался, первым подошел к ней на дискотеке, даже осторожно поцеловал ее в щеку во время медленного танца. Он дал ей тетрадь с отрядными песнями, где среди знакомых текстов обнаружилось неожиданное – его стихи. За десять дней Моторова влюбилась в Королева окончательно и бесповоротно. И как-то само собой подразумевалось, что и она ему тоже нравится – он никогда не отказывался с ней поболтать, они вместе сидели в столовой, он всегда отдавал ей свои котлеты, потому что терпеть их не мог, и с удовольствием забирал ее макароны и хлеб с маслом, которые обожал.

Объяснения, лишние слова – к чему все это, когда и так ясно, что это ЛЮБОВЬ! Он не возражал, когда она ходила к нему в изолятор, забрасывала на второй этаж конфеты. Он все это с готовностью принимал. Значит, все было понятно. А теперь – что же? Все непонятно?..

Стало холодно. Аня зябко обхватила руками плечи. Лето превращалось в осень. Отряд ушел. Она осталась одна.

В голову не приходило ни внятного объяснения, ни четкого решения. Было только немного обидно, что жизнь закончилась. Что будет дальше – неважно.

– Со мной тоже так было!

Откуда взялась эта девчонка? А впрочем, все равно… Взялась и взялась. Сидела в дальнем углу беседки, в тени, откинув голову, так что ее и разглядеть толком не получалось. Темная футболка и темная юбка до колен. На ногах белые спортивные тапочки. Светлые волосы перекинуты через плечи, прикрывают грудь.

– Мы даже целовались. А он потом взял – и стал гулять со Славкой. Ага, ага, – торжественно закивала незнакомка. – Прикинь! У нее, типа, подруга была, Зиночка, конопатая такая. У нее, типа, что-то с Петюней было. А Славка возьми да начни на этого Петюню наезжать. Короче, ругались они, ругались, а потом целоваться стали. Прикинь! Зиночка – к моему Пашке, они вроде как с Петюней дружки. Ну, тот и вставил Петюне по первое число. Славка только и успевала за йодом да за зеленкой бегать. А потом я смотрю, а она уже никуда не бегает, а ходит под ручку с моим Пашечкой. Прикинь? – Незнакомка попыталась включить Моторову в разговор, но ответа не получила. – А еще умереть со мной вместе собирался… – И четко выговаривая каждую букву: – Предатель! Знаешь, что бы я делала со всеми, кто говорит, что любит, а потом бросает?

– Что? – бесцветно переспросила Аня.

– Убивала бы!

Аня опустила глаза. Это выход. Убить… Только не Королева. Она слишком его любила, чтобы причинить вред.

– Я бы их всех, всех убила! – с неожиданной яростью произнесла незнакомка. – За то, что не любят, а врут, что любят!

Принявшая решение Анька выпала из транса самобичевания и внимательно вгляделась в собеседницу.

– А ты откуда? – задала она вполне резонный вопрос. Первые три отряда жили в одном корпусе, и за десять дней лица более-менее примелькались. Эта же девчонка вроде как была знакома Аньке, но не по отрядным делам. Где же она ее видела? Дочка кого-нибудь из обслуживающего персонала? – Ты кто?

– Я из первого, – голосом заговорщицы сообщила незнакомка и вдруг скривила лицо, как будто килограмм лимонов за раз проглотила. – А вот и вожатая, – последнее слово она произнесла с хрипом, выдавливая его из себя, как отраву.

Алена шла по дорожке, с тревогой поглядывая по сторонам. Даже под кусты смотрела.

– Аня! – всплеснула руками вожатая. – Господи! Как ты меня напугала! Ты где затерялась? Все сидят, тебя нет! Хватит уже пропадать. У меня от ваших пропаданий голова кругом идет. Ты чего здесь сидишь?

– С новенькой болтаю. – Видеть Алену было неприятно, словно она чем-то провинилась перед Моторовой. – Из нашего отряда.

– С какой новенькой?

Последние метры до беседки Алена пробежала, но все равно опоздала. Новенькая успела уйти. На полу остались только следы от ее тапок.

Алена пощупала Анин лоб, посмотрела в глаза.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – осторожно спросила она. – Почему ты не пошла в столовую?

– Я не хочу есть, – отстранилась Аня.

– Может, отвести тебя в изолятор?

Моторова посидела, чуть раскачиваясь, решая про себя сложную загадку жизни, а потом вскочила, словно ее сзади кольнул кто.

Ей вдруг показалось, что все это глупость и наваждение. Что Королев не мог так поступить. Ей все привиделось. Или кто-то коварный внушил ей все это?

– Нет, я не пойду в изолятор, – улыбнулась Аня своей лягушачьей улыбкой. – Я пойду в столовую. – Она представила, как войдет в гулкий, пропахший едой домик, услышит множество голосов и на привычном месте увидит Королева. На завтрак всегда дают хлеб с маслом. Надо поделиться им с Лешкой. – А это правда, что мы завтра идем в поход? Возьмут всех?