Текст книги "Грозовой Сумрак"

Автор книги: Елена Самойлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Обремененный Условиями человек оставил за ней право решать.

Осенница поднялась, и резкий порыв ветра взметнул подол ее платья, пригнул пламя костра к самой земле так, что обжигающие язычки лизнули носки сапог Кармайкла. Зашумели деревья, росшие на склонах западного Алгорского холма, на чистом осеннем небе невесть откуда появились темные облака с неровным рваным краем, а ши-дани защелкнула на запястье дареный медный браслет и протянула ладонь магу.

– Я беру тебя на службу с открытым сроком. На семь человеческих лет – или же до того дня, пока ты не захочешь меня покинуть и уйти к людям. Но запомни раз и навсегда – никогда более не обещай ни ши-дани, ни фаэриэ того, что ты пообещал мне. Никогда не отдавай свою судьбу в руки тех, кого не знаешь.

– Как хоть называть тебя, госпожа моя ши-дани? – Кармайкл осторожно взялся за протянутую руку и встал, успев заметить на поясе осенницы вышитую кожаную сумочку, такую же, как он видел на деве в ночь Бельтайна – именно из нее вынимала девушка звонкоголосую флейту, подыгрывая сестре, что пела про цветок Грааль.

– Фиорэ Аиллан, ши-дани середины осени Алгорского холма. С этого момента не говори ничего, Кармайкл из Вортигерна, пока я не позволю тебе этого. Смотри и слушай, если пожелаешь, но молчи.

Маг лишь послушно склонил рыжеволосую голову и последовал за осенницей сквозь густой туман, невесть откуда взявшийся и белой пеленой окутавший все вокруг, оставив видимой лишь узкую тропку, ведущую, по ощущениям Кармайкла, в никуда. Так, наверное, Проводник уводит после смерти душу человека на тот свет – по узкой тропинке посреди моря молочно-белого тумана, извивы которого то и дело принимают причудливые формы. Чудились скользящие в воздухе полупрозрачные фигуры, контуры которых едва угадывались в белесой пелене, серебристые огоньки то и дело проносились перед глазами, сбивали с толку. Если бы не прохладная ладонь Фиорэ, крепко удерживающая руку Кармайкла, маг наверняка потерялся бы в этой туманной мгле, блуждал по ней до тех пор, пока сам не превратился бы в призрака, сбивающего непрошеных гостей с дороги.

Чем дальше по тропе – тем чаще виделись Кармайклу призраки, то и дело выныривающие из туманного моря только для того, чтобы покрутиться перед лицом мага, скорчить забавную или страшную рожу и вновь раствориться в белесой дымке, пахнущей палой листвой и дождем. Они шептали что-то неразборчивое, какие-то обрывки слов и возгласов, шум, понять смысл которого Кармайклу никак не удавалось, но этот шепот выводил мага из себя, заставлял нервно озираться по сторонам, то и дело спотыкаться, хоть тропинка была ровной.

Белый ажурный мостик, переброшенный через широкую бурную реку, воды которой отливали багрянцем, казался хрупким и призрачным. Чудилось, что стоит лишь на него ступить – как он обрушится в красные воды, над которыми клубилась легкая дымка, стеклянным крошевом. Страшно, несмотря даже на уверенно идущую на полшага впереди ши-дани.

– Погоди, сейчас легче будет.

Фиорэ легонько коснулась лица Кармайкла тонкими пальцами, на которых блестела сладко пахнущая медом и корицей мазь с едва заметными золотистыми вкраплениями.

– Закрой глаза и ничего не бойся…

Почти неощутимые прикосновения пальцев на сомкнутых веках, губах и ушных раковинах.

Сразу смолк давящий, скребущий по сердцу острыми коготками страха потусторонний шепот, кожа больше не ощущала прикосновения неприятно холодящей кожу туманной дымки. Фиорэ нарисовала быстро впитывающейся в кожу мазью какой-то значок на лбу мага и велела тому открыть глаза.

Он подчинился безоговорочно – и оказался посреди осеннего леса…

Ветер, такой ласковый и прохладный, непостоянный и вечный, коснулся моей щеки, отводя назад выбившуюся из косы кудрявую прядку волос, медленно впитывающую в себя краски Осенней рощи. Кармайкл сидел на хрустящем пышном лиственном ковре и пораженно оглядывался по сторонам, словно не в силах разом понять и воспринять то место, куда я его привела.

Через туманное поле и кровавую реку лежит путь в Холм осенних ши-дани, и призраки прошлых лет встречают каждого, кто проходит по зачарованной тропе. Я нарочно не стала сразу мазать Кармайкла волшебной мазью, что позволяет смертному видеть сквозь чары ши-дани и избегать иллюзорных ловушек, – мне хотелось, чтобы мальчик, который когда-то давно попал на западный Алгорский холм, прошел весь путь, как положено. Быть может, ему будет легче понять то, что он наверняка увидит здесь, под землей, в стране ши-дани, находящейся вне потока реки времени.

Полы алого, словно выкрашенного кровью плаща, что укрывал плечи мага, распростерлись по лиственному ковру, как переломанные птичьи крылья, а сам Кармайкл недоверчиво касался кончиками пальцев прохладной сырой земли, рассматривал искрящиеся крупинками золота прожилки в листьях берез, кажущееся фиолетовым в лучах закатного солнца небо, похожего на опрокинутую чашу…

И только потом глянул на меня, стоящую чуть поодаль.

Узнал, как мне кажется, лишь по осенней лиственной короне у меня на голове, да по теплой шали-паутине, что стлалась по земле наподобие королевской мантии.

– Теперь ты можешь говорить. – Я улыбнулась, выхватила из путаного плетения отливающий золотой пылью березовый лист, позволила ветру подхватить его с моей ладони, унести в прозрачно-синее небо.

– Госпожа моя… – Сжались в кулаки холеные пальцы, безжалостно сминая палую листву, вызывающе ярко блеснул желтовато-зеленый «кошачий глаз» в серебряном перстне на правой руке. – Не ошиблось сердце, ты меня укрыла в этой роще, когда я был ребенком и замерзал осенней ночью в Алгорских холмах.

– Ты прав, Кармайкл из Вортигерна. Признаюсь. – Я подошла к магу и положила ладонь ему на плечо. – Поднимайся лучше – земля, конечно, еще теплая, да и вряд ли ты простудишься в моих владениях, но разве так приятно сидеть на ней, если есть возможность прогуляться?

Он безропотно встал, по привычке отряхнув добротные штаны от налипших на колени листьев, и последовал за мной, то и дело останавливаясь, чтобы оглянуться по сторонам. А посмотреть было на что – с пригорка, где мы очутились после того, как перешли белый мост, вся Осенняя роща, лежавшая в низине, была видна как на ладони. Воистину резная шкатулка с драгоценностями, доверху наполненная ограненными рубинами осин и дубов, янтарем кленов, золотыми слитками берез и ив, что росли лишь у озера Керрех, отражение которого существовало и в верхнем, людском мире. Несколько малахитовых пятен ельников – и карминово-красная листва древа королей, что и стало началом нашей Осенней рощи, ее сердце и сила, ее защита и оборона.

Великое дерево, что обладает собственной магией, возросшее на крови девушки-вещуньи из рода людей, пришедшей в западный Алгорский холм. Его листья сохранили цвет пролитой крови и по велению последнего короля стали остры, как лезвие меча, а кора отливает благородным золотом, напоминая о солнечных лучах верхнего мира, запутавшихся в косах человеческой девы. Древо королей всегда первым реагировало на истощение магии Холма, впрочем, как и на любые изменения, что происходили в Осенней роще, – для этого когда-то оно и было создано. Как и цветок Грааль весенних ши-дани, серебряный олень зимних или же птица радуги у летних – у каждого Холма есть свое сердце, из которого приходит дар волшебства к каждому новорожденному ши-дани, в него же дареная сила возвращается после нашей смерти.

Только вот существует «сердце Холма» не в каждом времени – а лишь у того, кому следует оберегать прилегающие к Алгорским холмам людские земли. Древо королей появлялось и исчезало у многих ши-дани, а теперь вот оно удостоило меня чести принимать его в своем времени. Готова поспорить – ненадолго это, но хоть смогу налюбоваться им у себя дома, а не будучи гостьей в чужом времени…

– Здесь так… красиво. Но где же остальные ши-дани? Или они прячутся среди деревьев как призраки? – Кармайкл удивленно посмотрел на меня, ожидая ответа, я же лишь покачала головой:

– В этом дне лишь мы с тобой. Мне сложно объяснить человеку, как именно мы живем, но… каждый ши-дани живет в Холме в тот день, когда он родился, и лишь в этот день он может править в Осенней роще, являясь, по сути, ее частью. К примеру, если мне будет радостно, то на небе будет сиять солнце, расстроюсь – набегут тучи. В моем времени Осенняя роща – это я, а поскольку сами по себе ши-дани существа творческие и не любят, когда вмешиваются в то, как они изменяют природу, то и существует такое разделение по времени. Наступит вечер, пройдет ночь и вновь будет утро – но это будет то же самое утро середины осени, только год будет совершенно другой, понимаешь?

– С трудом, если честно. – Маг задумался, пощипывая кончиками пальцев чисто выбритый подбородок. – Но если я правильно понял, то у вас одно место на всех, просто вы живете в разное время… А если вам хочется поговорить друг с другом – то как, если вы разделены не расстоянием, а прошедшими днями?

– Достаточно лишь знать дорогу или получить приглашение, – улыбнулась я, беря Кармайкла под руку. – Я лучше как-нибудь покажу тебе. Моя единокровная сестра живет вместе с зимними в северном Холме, немного позже я вас познакомлю. К ней-то я дорогу знаю, не заблужусь. А сейчас тебе надо отдохнуть – в своем времени я ненадолго задержала заход солнца, чтобы ты успел полюбоваться моим домом до того, как сумрак ночи скроет все краски, но в мире людей уже наступила глубокая ночь.

– Я благодарен тебе за заботу… – Маг осторожно накрыл мою ладонь своей, и я повела его к своему дому, укрытому в осеннем лесу за туманными пологами и осиновой околицей.

По дороге к моему дому растет яблоневый сад, где плоды то золотистые, почти прозрачные, с тонкой кожицей и сладчайшей мякотью, то алые, крепкие, с приятной кислинкой – все зависит от того, на какой год приходится мое время в Холме. Мне доставляло искреннее удовольствие собирать яблоки, складывая их в плетеные корзинки с вычурной ручкой, а потом отправлять в качестве гостинцев туда, где они были нужнее, – в зимние ли охотничьи угодья, летние ли поля или же к весенним рекам, а в ответ и у меня в доме появлялись дары ши-дани из соседних Холмов. Но раз теперь у меня в доме живет человек, надо будет позаботиться и о еде, приготовленной человеческими руками из того, что растет наверху. Для людей пища ши-дани не слишком хорошо подходит – она не питает тело человека, как должна была бы. Конечно, Кармайкл может пробовать и мои яблоки, и вино, и вообще любое лакомство, но для него это будет как иллюзия, могущая передать все оттенки вкуса, но при этом неспособная насытить и придать сил.

– Ты все же мой гость, Кармайкл из Вортигерна, а не слуга. – Он попытался возразить, но я предупреждающе сжала его ладонь. – Ты сам не понимаешь, чего просил, когда встретил меня у костра на Холме. Быть личным слугой у ши-дани – это позабыть на долгих семь лет обо всех, кто остался в людских землях. Забыть о своих личных амбициях и предпочтениях, оставив лишь одно-единственное стремление – служить и угождать своему господину или госпоже во всем. Не самая почетная должность для талантливого мага.

Осенние сумерки быстро сгущались, погружая Рощу в звонкую, хрупкую тишину, что разливалась над деревьями, подобно густому холодному туману, свивающемуся в тонкие жгуты по обе стороны от тропинки. Кармайкл неслышно шел рядом со мной, и полы его алого плаща развевались на легком ветру, тонкая, шелковистая ткань то и дело скользила по моему бедру, словно оглаживая робкими неуверенными пальцами.

Право слово, я не знала, какая блажь замутила ему голову, если после Бельтайна он решил бросить все – и прийти ко мне в добровольное услужение, не зная толком, что может ждать его в такой «должности» у ши-дани, не выучив необходимых условий подобного «договора». Если бы на моем месте оказалась менее щепетильная ши-дани, мальчик умудрился бы не только запропасть на семь лет в Холме, что означало бы пролетевшие над землями людей века, но и душу свою подарить, так и не осознав почему.

Интересно, что привело его в небольшую долину у подножия Алгорских холмов? Здесь не проходили крупные торговые пути, не было исцеляющих родников – разве что растущие на их склонах лечебные травы, да редкие мастера, потомки тех, кто когда-то побывал в Холмах, и, честно отслужив свой срок, вернулись с подарком. Мы нечасто оплачиваем службу драгоценностями или золотом, хоть и могли бы, – чаще всего нашим слугам достается нечто такое, что нельзя продать, потерять или украсть – только передать по наследству по доброй воле. Из северного Холма зимних чаще всего выходили песенники и менестрели, весенние давали испить росы из цветка Грааль, что даровал ясновидение и прозрение. О дарах летних я и сама толком не знала – не то чтобы они не заводили себе слуг или были ими недовольны, нет, просто настолько они капризны и непредсказуемы, что непонятно, дар они выдадут или же проклятие.

Чего уж стоило желание одного из слуг, который сдуру попросил себе, чтобы каждое его слово, что идет искренне и от души, становилось истиной. Не знаю, что имел в виду человек, но вот проблем у него скорее прибавилось, чем убавилось. Потому как редко он мог пожелать кому-то от души богатства и радости, а вот в сердцах проклясть соседа так, что даже обремененные Условиями помочь не могли, – это запросто. Кончилось все тем, что проклял к тому времени богатый и нелюдимый крестьянин собственную дочь, единственный свет в окошке, последнюю радость угасающей жизни. Проклял так, что сгинула девчушка сквозь землю, попав не то в Сумерки к жестоким и бесчеловечным тварям, не то еще куда – и лишь тогда пришел он снова на южный Холм, кланяться в ноги ши-дани, что была ему хозяйкой долгих семь лет, вымаливать ее милость, чтобы забрала она свой дар и вернула единственную дочь. Все золото, что в доме было, принес он тогда солнечным днем на вершину Холма, три ночи костер жег, и лишь тогда смилостивилась его бывшая госпожа, забрала проклятый дар. Насколько я знаю, дочь вернулась домой, да вот только ни слова до самой смерти больше не вымолвила – насмотрелась в Сумерках такого, что на всю жизнь речь отбило.

А из Осенней рощи выходили мастеровые люди. Изумительная вышивка появлялась из-под иглы девиц, что семь лет пропадали в западном Холме, тонкие как паутинки нити оказывались на их веретенах, а сотканное их руками полотно шириной в пять локтей можно было с легкостью протянуть через обручальное кольцо. Мужчины же возвращались кузнецами, в горне которых суровое и несговорчивое железо становилось податливым и послушным, как женское тело под руками любимого. Легки и невесомы были узорчатые кубки, что ковали они на зависть столичным мастерам, краше морозных узоров на стекле – серебряные украшения, даримые женам и невестам.

Только вот вместе с даром и тоска навеки поселялась в их глазах. Почти незаметная, легкая как дымка над озером Керрех поутру, но которая вспыхивала чуточку ярче при взгляде на Алгорские холмы.

Сложно сказать, что люди оставляют в нашем доме. Кто-то – чудесные воспоминания и радость, кто-то частичку своей души, что вечно будет обитать в Осенней роще, а кто-то и сердце забыть может. И не возьмет обратно, даже если нагонишь у самого моста через кровавую реку и попытаешься вернуть.

Улыбнется только, покачает головой – да и пойдет своей дорогой к такой простой и одновременно сложной человеческой жизни, для того чтобы сгореть, как мотылек у свечки, всего за десяток-другой лет и снова вернуться. На этот раз – навсегда, по доброй воле избрав вместо сладкого забвения и новой жизни существование в Алгорских холмах.

Мой непокорный, легкий и почти живой ветер, что продувает Осеннюю рощу насквозь, что ласкает мое лицо неощутимыми почти прикосновениями, что гонит по небу грозовые тучи – он когда-то был человеком. Имя его давно уже стерлось из людской памяти, потомки расселились по свету, позабыв своего далекого предка, и лишь Осенняя роща помнит его имя, звонкое, как колокольчик, ласковое, как набегающая речная волна.

Выходя ранним утром из дому, я приветствую его, как и много лет назад, когда он встречал меня у беседки с цветком кроваво-багряного георгина в руках, а в серых глазах его светился тот же странный огонек, что я заметила в глубине зрачков Кармайкла, когда он целовал меня в ночь Бельтайна. Может, именно поэтому я и не хочу зазывать к себе еще одного слугу – боюсь, что когда-нибудь, выходя на порог дома поутру, я буду здороваться и с ним, как ныне здороваюсь с Там Лином. Рыцарем, что в стародавние времена покинул родной дом в поисках счастья – да и угодил ко мне в канун Самайна, спасаясь от ярившейся в небе Дикой Охоты. Остался поначалу лишь до утра, но потом, точно так же как и Кармайкл, предложил свои услуги в обмен на спасение.

Как же быстро пролетели эти семь лет! Счастливые и безоблачные, годы неслись как на крыльях, и не успели мы оглянуться, как наше время истекло. Там Лин вернулся к людям, к своей невесте, прекрасной златокудрой деве по имени Дженет, получив от меня в дар лист древа королей, что вне Холма стал превосходным мечом, не ведающим промаха. Там Лин стал первым рыцарем короля, женился на Дженет, получил собственный замок и земли, а в народе в скором времени появилась легенда о том, как девица спасла своего возлюбленного из рук королевы фей. Что прекрасная Дженет стянула Там Лина с коня, когда тот проезжал мимо нее в свите королевы, крепко обняла и не отпускала, несмотря на то что жестокосердная ши-дани обращала рыцаря то в змею, то в чудовище, то в раскаленный железный брус, но в конце концов сжалилась – и отпустила его к людям…

Честно говоря, я и не ждала, что он вернется. Но прошло время – и я услышала свое имя, произнесенное с последним вздохом умирающего человека, а потом ветер, что летал свободно по Осенней роще, вдруг ожил, обрел голос в шелесте листвы, руки и пальцы – в резких порывах, а непокорный, своевольный характер – в призраке Там Лина, который иногда можно разглядеть краем глаза.

Рыцарь без страха и упрека, чей меч разил врагов без промаха, предпочел мою Рощу спокойствию забвения, которое люди называют раем…

– Госпожа моя, хозяюшка приветливая, – Голос мага вывел меня из раздумий, и я посмотрела в лицо Кармайкла, освещенное ярким сиянием белой луны, что восходила уже над притихшей в преддверии ночи Рощей. – Что так расстроило тебя?

– Всего лишь воспоминания. – Я улыбнулась и ускорила шаг, увлекая мага за собой.

Теперь узкая тропка из извилистой стала прямой как стрела, а деревья и кусты отодвигались в стороны, словно их отгибала невидимая рука великана. Выступающие корни прятались поглубже в землю, не нарушая ровного полотна тропы, высеребренной лунным светом, а я шла все быстрее и быстрее, скользя сквозь Рощу подобно призраку.

Я торопилась домой.

– Неужели ты живешь здесь совершенно одна и в этой прекрасной Роще больше нет ни единого живого существа? – Кармайкла, похоже, не заботило, как я передвигалась по Холму, гораздо интереснее оказались чудеса, которых на поверхности не увидишь.

– Есть, разумеется. – Я сжала ладонь мага покрепче. – Только они неохотно показываются на глаза, особенно тому, с чьей кожи еще не выветрилась мазь из зверобоя и четырехлистного клевера. Ведь ты сможешь смотреть через их иллюзии, а некоторым существам это не слишком-то приятно.

– Им неприятно, что они не сумеют меня зачаровать? – Впервые за весь вечер в голосе мага проскользнула нотка самодовольства. Похоже, несмотря на молодой еще возраст, слишком простые для выполнения Условия наложили на него отпечаток бесшабашности и излишней уверенности в собственных силах.

– Не совсем. Для них иллюзии – как для тебя одежда. Ты ведь не хотел бы появиться перед совершенно незнакомыми людьми голым? Вот и они не хотят. Быть может, позже, когда они привыкнут к тебе или же когда мазь окончательно выветрится, но это все равно будет не раньше завтрашнего дня.

Светящаяся лунным серебром дорожка вывела нас к резной садовой калитке, за которой клонились к земле усыпанные спелыми плодами яблони разных сортов. Ветер всколыхнул теплый, сладкий аромат яблок, разлившийся над садом, окутал нас этим ароматом, как легким, неосязаемым покрывалом, и я невольно улыбнулась. Я могу гордиться своими яблонями, ведь на день позже или раньше, у другого ши-дани, плоды уже не будут такими сочными и ароматными.

– Госпожа моя, а нет ли в твоем райском саду Древа познания добра и зла? – негромко спросил Кармайкл, следуя за мной меж деревьев и низко пригибая голову, чтобы не удариться лбом об усыпанные плодами ветки.

– Не путай Холм и то, что люди называют раем. Если ваш рай и существует, то он явно не здесь. Холм – это место, которое находится везде и одновременно нигде, сегодняшний день в Холме может происходить за сотню лет до твоего рождения в мире людей, и потому чаще всего люди видят ши-дани не во плоти, а лишь призраками, видением, которое можно заметить лишь краем глаза. Но и люди для нас – лишь видения, до тех пор, пока мы не перейдем по костяному мосту через кровавую реку, что опоясывает Холмы.

– Скажи, госпожа моя… – Кармайкл остановился у беседки напротив моего дома, разглядывая багряно-красные георгины, которые не смыкали лепестки даже лунной ночью, – А можешь ли ты показать мне определенный год, пусть даже живые существа в нем будут лишь бледными тенями себя самих?

– Да. – Я остановилась на пороге дома, внимательно вглядываясь в глаза Кармайкла, которые едва заметно сияли в лунном свете кошачьей зеленью. – Какой год ты хотел бы увидеть?

– Осень в Алгорских холмах за двести девять лет от нынешнего года. – Еле слышно хрустнул стебелек георгина, на который случайно наступил маг, делая шаг по направлению ко мне, и во взгляде его читалась непримиримая жесткость, словно он пришел в Холм только для того, чтобы увидеть что-то свое, очень личное, в том далеком прошлом. – Когда Сумерки заволокли землю людей и привели с собой тварей, которым здесь было не место. Я хочу это видеть, хочу понять, как зимние ши-дани удерживали их так долго, как смогли не пустить к священному озеру Керрех, уберегли людей, что искали убежища в долине у подножия Алгорских холмов!

– Кармайкл… – я подошла к нему, протянула ладонь, чтобы провести кончиками пальцев по его щеке, успокоить, убрать тот страх, смешанный с ненавистью, что плескался в его глазах, но маг шарахнулся от меня как от прокаженной, выставляя перед собой руки.

– Не касайся меня, Фиорэ, иначе я вновь позабуду, зачем пришел к Алгорским холмам. Всего лишь один твой поцелуй в ночь Бельтайна заставил меня забыть обо всем, в голове был сплошной туман, который не рассеивался до тех пор, пока я не перешел через белый мост. Я не виню тебя, я сам пришел к Холмам для того, чтобы расспросить ши-дани о том, каким способом они смогли не подпустить Сумерки… Просто… я почти утратил себя в той магии, она вскружила мне голову, как самое хмельное вино из всех, что я когда-либо пробовал. – Маг обнял себя руками за плечи и прислонился спиной к одному из столбов беседки, стараясь не смотреть мне в лицо. – Фиорэ… спасибо, что не приняла меня в свои слуги, что пригласила меня в Холм гостем, а не прислужником, у которого нет права вернуться к людям до того, как истечет его срок… Но в окрестностях Вортигерна все чаще появляются сумеречные твари, словно те уцелевшие, кого не перебили после того, как Сумерки вновь оказались отделены от мира людей надежной стеной заклятий, повылезали из своих нор и опять сбиваются в стаи. Ждут чего-то, терпеливо так ждут…

– Кармайкл… – я подошла ближе и осторожно коснулась плеча мага, – завтра я покажу тебе то, о чем ты просил. И не бойся опоздать – даже если ты остался бы у меня на семь лет, я могла бы вернуть тебя к людям на следующее утро после той ночи, когда ты разжег костер на вершине западного Холма. Не бойся меня… Я обещаю, что ты сможешь покинуть Холм в любой день, как только сам того пожелаешь.

– Я боюсь, что мне не захочется тебя покидать. – Маг выпрямился и окинул взглядом мой дом, окна которого уже сияли мягким светом свечей, пробивающимся сквозь цветное стекло.

Я промолчала.

Стоит ли говорить Кармайклу, насколько похожи наши страхи?…

Ночь спустилась на Осеннюю рощу, принеся с собой холодный и промозглый туман, окутавший дом плотным серебристым облаком. Если глянуть на него через разноцветную мозаику окна, то можно увидеть лишь очертания фруктовых деревьев, растущих так близко к дому, что яблоки можно снимать с веток, не выходя из дома – достаточно лишь сесть на подоконник и руку протянуть.

Тихо в моем доме, лишь потрескивает фитилек вычурной фигурной свечи, стоящей на узорчатой поверхности обеденного стола. Ручная резьба в виде кленовых листьев, перевитых виноградными лозами, отполирована до блеска – не я создавала этот стол, он был вырезан тем, в ком меньше всего можно было бы заподозрить краснодеревщика, но ведь каждый из нас имеет право на любимое дело. Я скользнула кончиками пальцев по прожилкам кленового листа, еле слышно вздохнула.

Завтрашний день будет пасмурным, с накрапывающим дождем, от намокшего лиственного ковра будет исходить пряный терпкий запах, а ветер будет сырым и пронизывающим до костей. Нехороший год, тоскливый, сумрачный день, да и призраки ушедших не добавят радости моей Осенней роще.

Только вряд ли Кармайкл отыщет ответы на свои вопросы в моем дне середины осени – он узрит лишь начало, то, как сумеречные твари впервые появились на склонах Холма и как зимние, выйдя на поверхность в зверином облике, отгоняли их грубой силой клыков и когтей. Кровь тогда заливала лиственный ковер, питала землю вытекающей из открытых ран жизнью, наполняла Алую реку, опоясывающую Холмы.

Кармайкл увидит начало битвы, но не ее конец.

Ведь Сумерки покинули Алгорские холмы в неистовую ночь Самайна, на которую пришелся пик силы самого пугающего ши-дани Осенней рощи. Его имя мало кто рискует произнести вслух, и почти никто – в его присутствии. Он – дитя фаэриэ снега и льда и осенней ши-дани, он скользит на грани между Сумерками и миром людей, не принадлежа по-настоящему ни одному из миров. Он – единственный, кто властен над малой частью сумеречных тварей, которых люди называют Дикой Охотой, грехами, настигающими человека, осмелившегося в ночь Самайна выбраться из защищенного холодным железом, серебром и омелой дома.

Он – Черный Всадник, король Самайна…

Именно он и прекратил «безобразие», развернувшееся вокруг Алгорских холмов. Всего лишь ночь на пике силы – и этого было достаточно, чтобы Сумерки отступили за границы наших земель, не рискуя даже приблизиться и не пытаясь напасть на людей, что оказались под защитой короля Самайна и ши-дани.

Если бы Кармайкл увидел ту далекую ночь – тогда, быть может, он и получил бы ответы на все вопросы, как заданные, так и оставленные при себе, только вот вряд ли Габриэль окажет ему такую услугу по доброте душевной. Что может потребовать король Самайна у простого смертного – даже я не могу представить, ибо его фантазия весьма обширна и непредсказуема, зато я точно знаю, чего он попросит у меня за оказание подобной услуги.

Обязательство прийти к нему в день, когда Самайн наступит в мире людей, и принять участие в Игре, правила которой известны только нам двоим.

– Габриэль…

Тихий шепот отозвался эхом под потолком, взвывший волком ветер с треском распахнул оконную створку, которая с грохотом ударилась о стену.

Звон стекла, разноцветные льдинки разбитого витража падают на пол медленно, как кружащаяся в воздухе осенняя листва.

Ледяной ветер, гасящий робкий лепесток свечного пламени, несущий в себе морозное дыхание стылой зимы, горячей, только что пролитой крови, и отзвуки голоса короля Самайна.

«Не стоит меня звать, если ты не хочешь быть услышанной, дева осени…»

Голос, пробирающий до костей, вытягивающий из потаенных уголков души на поверхность первобытный страх перед зверем, снегом и лютым морозом, страх перед Сумерками, перед тем, что таит в себе густая тьма на дне глубоких омутов. Голос, пробуждающий радостный, пьянящий азарт погони, счастье в ощущении абсолютной свободы, миг, позволяющий ощутить целый мир в чаше ладоней… Удивительный голос короля Самайна, который меня пугает и притягивает, заставляет держаться подальше от Габриэля – и одновременно желать встречи с ним.

«Ну же… не молчи. Ты никогда не зовешь меня попусту…»

Холодные пальцы ветра, гуляющего по комнате, легли мне на плечи, шевельнули волосы на затылке, огладили щеку так, что на миг мне почудились руки короля Самайна, играющие со мной так же, как он обожает играть со своими личными слугами. Находясь везде – и нигде, заставляя искать напоминание о себе в каждом порыве ветра, в каждой снежинке, опустившейся на губы.

– Здесь я хозяйка!

«Докажи».

Слово-приказ, слово-просьба, слово-мольба. Только Габриэль может вложить так много в одно-единственное слово, произнесенное мысленным шепотом и дополненное шелестом ветра в листве деревьев, отголосками волчьего воя в глубине черного леса, треском жаркого пламени в очаге. Только король Самайна может дотянуться до моего времени без приглашения, стоит лишь произнести его имя…

На миг я увидела его – темно-зеленые, почти черные глаза-омуты на бледном лице с острыми скулами, длинный шрам, оставленный холодным железом, пересекающий щеку и разрезавший правый уголок губ так, что теперь любая его улыбка либо пугает, либо же вызывает ощущение, что над тобой откровенно потешаются. Пепельные волосы, кончики которых плавно перетекают в туманные извивы, белоснежная волчья шкура на плечах поверх охотничьей куртки, оправленный в серебро витой Рог на поясе, и огромная черная гончая, преданно припавшая к его ногам. Король Самайна возник в моем доме, призрачный и бестелесный, но я знала, что это лишь иллюзия – Габриэль реален в любом своем проявлении, и то, что сквозь его тело свободно проходит лунный свет, не означает, что он не сможет протянуть руку и сдавить мне горло ледяными пальцами.

Сможет, еще как. И помешает ему далеко не любой ши-дани.

Скрипнула половица, зашелестела частая занавесь из мелких бусин, отделяющая горницу от общего зала и гостевых спален, и на пороге возник заспанный Кармайкл в наброшенной на плечи рубашке и измятых донельзя штанах.

– Госпожа моя?

Я ощутила интерес короля Самайна, как ледяную иглу, воткнутую в висок, от которой у меня спина покрылась мурашками. Гончая Габриэля, до того спокойно лежавшая у ног своего хозяина, приподнялась и негромко заворчала на Кармайкла, который, похоже, не видел ни моего нежданного «гостя», ни его собаку, но ведь что-то выдернуло его, сонного, из постели. Интуиция у мальчика, что ли, развита не по годам?