Текст книги "Новое (СИ)"

Автор книги: Елена Галузина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

   Когда-то давно у великой ведуньи-оборотницы родился сын. Дабы уберечь его и потомков от горькой судьбы, мать наложила заклятье. Если избранником станет человек, то он и дети его будут наделены долголетием, но состарятся по людскому времени, и будет продолжаться это до рождения мальчика в семье. И лишь тогда оборотник вновь сможет поменять ипостась, здоровье поправить, бывало, и молодость вернуть. Себе и семье.

   Да что-то пошло не так. Мальчиков со временем рождалось всё меньше. Немощные старики жили долго. Внимание привлекать они не желали и часто оседали в соседних деревнях. Собирались редко. Обычно, на рождение очередной внучки-правнучки. Грустные это были застолья, где бабки и дедки с клюками, сморщенные лица, грусть в глазах.

   По началу родители пытались долго и упорно произвести на свет наследника. Останавливались на восьмой-десятой дочери. Потом упёртых стало значительно меньше. Чего стариков-то плодить... Те до последнего упирались, отказывались от переезда и помощи, в конце жизни моля о быстрой смерти. Иные не выдерживали и уходили ранее срока. Вместе.

   Девочки, зная о своей судьбе, перестали выходить замуж, страдая от неразделённой любви, видя, как суженный обретает счастье с другой. Да и счастьем такая жизнь становилась редко... Так и старели, одиноко пополняя ряды пожилых родственников. Иные решались на одного-двух отпрысков. И рождение ребенка становилось событием для всего рода. С одной стороны – великая надежда, с другой – ещё более великое разочарование...

  «Звязда», малиновый звон и сиреневый туман.

   После ночи крика и писка новорожденной дочери Витёк задремал, и хитрая кобыла лениво перебирала ногами, не пропуская сочную лесную придорожную травку. Душное марево полей летнего дня сменилось прохладой леса. Бабка Пелагея сладко посапывала на плече деда Вани. Дедок тоже бы поспал, но! Ветерок принес странный запах. Дед потянул носом. Враз обострилось звериное обоняние. Чуток приподнялась верхняя губа, из груди раздалось непроизвольное вибрирующее рычание.

  – Вань, чегой-то? – встрепенулась Пелагея.

  – Ты Витька не буди. Пушай поспит. И вожжи подбери! – тихо приказал жене дед Иван, соскальзывая с подводы.

  – Учуял что?

  – Ага, – дед повторно втянул воздух. Крылья носа затрепетали.

  – Можо не стоит? – встревожилась бабка.

  – Посмотрю токмо.

  – У-м-м? – бровки бабульки встали домиком.

  – Сказал – только посмотрю! Интересно – аж страсть! – извиняющееся добавил дед.

  – Иди уж! Скорее! – шикнула на просыпающегося Витька Пелагея.

   Дед Иван скрылся за ближайшей разлапистой елью.

  – Э-э! – причмокнул спросонок Витёк, обернулся на пассажиров, – А дед где?

  – До ветру пошёл. Живот прихватило.

  – Дак я посплю, значит, – согласился на простой возница, смачно зевая и удобно укладываясь на мягкое сено.

  – Спи, спи, внучек. Измотало дитятко тебя, видать.

  – Ага, голосистая девка... – пробормотал молодой отец, засыпая.

   Куртинки водяники (или лыхи, или вороники – кому как нравится) попадались всё чаще. Лыха уже отцвела. Красные невзрачные цветы не украшали миниатюрные «елочки». Зеленые бобышечки ягод обещали хороший урожай водяники. Дед вспомнил детство. Пресный вкус лыхи, неплохо утоляющей жажду. Когда, вволю набегавшись, и притаясь в вороничнике, можно вдоволь наесться чёрных с сизым налётом ягод.

   Четырёх лап, как в детстве, уже давно не было. Дед аккуратно ступал двумя, вглядываясь в просветы нечастых елей. Почти на краю топи врезалась в землю огромная металлическая капля.

   Иван постоял в отдалении, потянул носом. Пахло слегка подсохшей болотной жижей, смолой из поломанных стволов деревьев, сожженной травой. Благо огонь был со стороны болота. Опаленная растительность, слишком насыщенная влагой, не стала причиной пожара.

   Дед осторожно двинулся обходить объект. Приблизившись, ощутил мягкое давление воздуха, увидел малиновые всполохи, услышал нарастающий звон в ушах. «Капля» покачнулась и завалилась на бок, оголив огромную дыру с торчащими обугленными проводами и обшивкой стен. Резко запахло паленым пластиком. Малиновые всполохи окаймили отверстие, дыру застлали пласты сиреневого тумана.

   Оборотень по старой привычке почесал затылок, потоптался, понюхал воздух. Угрозы не было. Он шагнул к проему. «Капля» дернулась. Внутри что-то заскрежетало и бухнуло. На землю вылетел белый, прозрачный на половину прямоугольник с закругленными краями. Иван прытко отпрыгнул в сторону, заскрежетал зубами. Из дыры зашелестело, зашипело, полезло наружу нечто похожее на мыльную пену, достигло края и затвердело. Туман рассеялся, всполохи размазались тонким радужным слоем. «Капля» бесшумно взмыла в верх и исчезла.

   Иван постоял, помялся с ноги на ногу, рыкнул по-звериному. Любопытство превысило опасения, и он направился к длинному предмету.

  – От, лиха беда – начало! – вырвалось у деда, едва он заглянул в прозрачный купол прямоугольника, – так енто гроб, что ли? Чё ж тады прозрачный? Покойником чё ль любоваться? Фу! Хотя парень вроде ничё так. Девки поди по нём сохли.

   Дед с сочувствием похлопал по «стеклу». Оно мелко задрожало и отползло куда-то вниз, открыв на полное обозрение верхнюю часть «покойника». Иван слегка зарычал. Парень в «гробу», как окрестил белый предмет дед, слабо ответил, сделав едва уловимый вздох и мгновением позже распахнув глаза.

  – Ты кто? – Дайен Окиво прислушался к чужому голосу, и не поняв слова стал превращаться.

  – Похоже наш... – протянул Иван, взглядом подавляя зарождающуюся агрессию зверя, и утверждая свои доминирующие позиции, – Странный ты только. В обороте совсем зверьём делаешься. Оставить тебя – так убьют. Вона какой большой! – дед с удовольствием потрепал волчью холку. – Ладно, пойдем, что ли...

  – С ума, старый, сошёл! Пошто волчару приволок! – Пелагея с опаской подвинулась к краю телеги.

  – Да не волк он! В обороте!

  – Да как не волк! Глаз вовсе без мысли, – зашептала жена.

  – Сам видел! И...он...енто...неместный, – выдохнул Иван, стараясь не разбудить Витька.

  – Как неместный? – округлились Пелагеины глаза, – с неба чё ль свалилси?

  – Ага!

  – Со звязды! – охнула бабуля.

  – С ейной! Сам видел!

  – Ну чё, дед? – зевнул Витёк, просыпаясь, – Полегчало?

  – А должно? – недоверчиво уставился на супружницу Иван.

  – Полегчало, Витя! Шутит он так! – ответствовала Пелагея, делая мужу «страшные» глаза.

  – Ой! Собакен! Откель ты, псина? – Витька решил погладить зверя, тот оскалился, предостерегающе заворчал.

  – Собака? – огляделся Иван. И правда, вместо огромного волка на него смотрел большой лопоухий пепельного цвета пес, – Приблудился...верно.

  – Приблудился, – весело согласился Витёк, – Поехали, раз полегчало.

  – Поехали, – Иван забрался в телегу, с удовольствием вытянул ноги. Следом на сене растянулся пес, с грустью посматривая в глаза оборотню.

  – Двойной? – шепотом спросила Пелагея, указывая в сторону пса.

  – Видимо. Я о таком и не слышал, – на том разговор и прервался.

  Алёнка.

   Девушка терпеливо встречала прибывающих гостей, отвечала на однотипные вопросы: «Да, выросла! Нет, Алевтина – тётка. Нет, не замужем, и не пойду. И зазнобы нет. Да, племяшка родилась». Наконец, поток гостей иссяк, и Алёна смогла посидеть в тени веранды и напиться холодного ягодного морса. Хорош напиток, приготовленный на вкуснейшей воде. Даром, живой кличут.

   Ключ бил недалеко от дома, в овражке. Вся деревня коромыслами носила воду, только бы сразу что-то приготовить. Чуть застоится вода в таре, так станет горькой горечью. А еже ли тотчас готовить начнешь, то блюдо получиться не хуже ресторанного. По-разному пробовали упаковывать водицу. И в стекло, и в пластик, даже бочки дубовые использовали, а результат один!

   В доме собрались родственники, много лет не видевшие друг друга, и потому с интересом делящееся новостями об урожае, почивших друзьях и научном прогрессе. Прогресс отвергали почти все. В город не ехали. Ну как отвергали? У каждого было что-то своё, ныне забытое. У деда Ивана, например, нужник в огороде. Не чищенный. Дед говаривал для отвода глаз развалюху держит, чтоб городские огурцы не таскали.

   Алёнка поймала себя на мысли, что сие сборище есть реальная машина времени. Сиди, слушай и записывай, что было лет сто пятьдесят назад. Обряды, поверья, песни... Вот и теперь старческие голоса затянули жалобную...

   Алёнка прислушалась: в песню вплелось подвывание. «Хорошо воет, в такт попадает!» – повеселила шальная мысль.

  – И мне скоро выть придется, – испортилось настроение. – Встречу суженого... А, может, в монастырь? Говорят, помогает. Некоторым. Вон, Ольга Антипова...

  – Чего бубнишь, внуча? – дед Иван незаметно подкрался к веранде, облокотился на поручни.

  – Да ты слышал всё, чего спрашиваешь, – Алёнка отхлебнула из кружки. – Морса налить? – старик утвердительно кивнул, принял холодный стакан, залпом выпил, крякнул от удовольствия.

  – Хорошо! – внимательно посмотрел на девушку, – У Ольги суженый – настоятель того самого монастыря. Она всю жизнь мучается, видя его рядом. И он тоже. Судьбу не проведешь и на хромой козе не объедешь...

  – О-ох! – глаза девушки распахнулись от удивления.

  – Не знала, да?

  – Нет, деда... Я и подумать...

  – У каждого свой путь, Лёнка. У каждого... Ну, чаво копаетесь? – закричал дедок на нерасторопных попутчиков.

  – Это тебе всё лясы точить... – заворчала жена, – Здравствуй Лёна. Дела как внуча? – бабка всучила мужу пироги и отправила в избу.

  – Привет, ба! Да как дела? Диплом получу и работать пойду.

  – А куда?

  – Пока не решила.

  – Можо зовут куда? Ты девка умная, красивая.

  – Таких умных у нас в академии пруд-пруди. И красивых много.

  – А ты у нас одна такая.

  – Одна... Ба, а это страшно?

  – Что, деточка?

  – Долго жить... – замялась Лёна.

  – В старом теле? – усмехнулась Пелагея.

  – М-м-м... – покраснела девушка.

  – Тяжело, но терпимо. Терпимо. Знаешь, в нашем роду дважды рождались мальчики. Тогда Иван оборачивался и молодел. Ну и все мы тоже.

  – А молодел на сколько?

  – Лет на десять.

  – То есть, если семьдесят, то будет шестьдесят.

  – Тогда мне было девяносто. Сильно спину прихватывало.

  – Полегчало?

  – Ну, да... – Пелагея постаралась не заметить ошарашенного взгляда правнучки.

  – А я обороты помню?

  – Нет Лёнка, тебя и в проекте не было, – усмехнулась бабуля, – Обороты влияют только с тридцати лет. Один оборот – десять лет долой.

  – А если мальчиков много родится, то вечно молодой?

  – Только внешне. Ну и внутренне тоже. До двухсот... там оборот не действует.

  – Ба, а вам с дедом? – осторожно спросила Лёнка.

  – У! Мы с дедом молоды! Нам до рубежа еще полвека коротать. Ой! Лёнка нас зовут! – соврала Пелагея и бодро пошла к двери в избу.

  – Молоды... – ошарашено, смотря вслед родственнице и подчитывая в уме годы, прошептала Алёна. Оборотников-мужчин в роду не осталась. Это она знала точно. Оба они погибли. Войны не щадили никого. А значит, что оборот совершать просто некому...

  – Р-р-ав! – раздалось рядом. Девушка вздрогнула и пролила на себя морс, красным пятном растекшийся по светлому сарафану.

  – Ты кто? – спросила она у пса, замывая холодной водой ткань.

   Подол сарафана значительно приподнялся. Пес внимательно рассматривал стройные девичьи ножки.

  – Вот, кобель! – весело рассмеялась Алёнка и огрела мокрым полотенцем пса.

  Псина фыркнула и обиженно отвернулась, потом засопела, легла на брюхо и поползла к девушке.

  – Да, ладно, извинения приняты, – совсем развеселилась девушка. – Все же откуда ты?

  – Приблудился по дороге, – из окна выглянул Витёк. – Чё сидишь? Тебя ждут.

  Лёнка погладила пса и пошла на грустные посиделки.

  Дайен Окиво.

   Он вдохнул воздух. Запах приятно будоражил сознание. Почему-то хотелось, чтобы ласковые руки гладили его голову. Он полежал пару минут, прислушался к себе. Жарко. Девушка предлагала деду морс. Он устремил взгляд на стол. Кувшин манил запотевшими стенками. У Дайена побежали слюнки, когда он представил, как он пьёт холодную жидкость, пахнущую ягодами и травами.

  В два прыжка он очутился на стуле, потянулся лапами... Лапы? Он внимательно осмотрел конечности. Напрягся. Вместо лап появились руки. Через мгновение за столом сидел молодой человек и жадно пил морс прямо из графина.

  – Эк тебя... – дед Иван почувствовал оборот быстрее всех, и из окна наблюдал насыщение сотрудника генной лаборатории морсом. Парень утолил жажду и с интересом оглядывался, явно не до конца понимая, кто он, где и что ему делать дальше. Иван решил просветить несмышленыша:

  – Эй, парень, подь сюды!

  Дайен повернул голову, встретился взглядом со стариком, медленно встал, поворотом головы откинул в сторону длинные волосы и завыл, неспешно оборачиваясь волком.

  – Ой! Пса покормить надо! – засуетилась Лёнка, собрала на тарелку пирогов и выскочила за дверь. Иван так и остался стоять около окна, наблюдая второй оборот.

   Синьор Окиво в собачьем облике сидел за столом и ел с рук Алёны пироги. Иначе есть он отказался.

  – Ты ему ещё салфетку повяжи, – иронизировал дед, наблюдающий с многочисленной роднёй бесплатный цирк.

  – Надо – и повяжу, – излишне агрессивно прокомментировала Лёнка.

  – А не поехать ли тебе с нами, внуча? – предложила «между прочим» Пелагея. – Давно у нас не гостила. Чё в избе-то толкаться...

  – И верно, поезжай, дочь, – дала разрешение недавно испечённая бабушка, укачивая разревевшийся конверт.

  – Езжай, – просигнализировал губами дед Ваня.

  – Собраться-то дадите? – ершисто спросила Лёнка.

  – Дак тебя никто не гонит, только предлагали, – пошла на попятную сестрица, мысленно продумывая как отвадить от дома огромную псину, ходящую по пятам за Лёнкой.

   Оборотники ещё не поняли кто перед ними, дед молчал. У остальных возникло лишь чувство присутствия чужака. Оно будет до момента произнесения брачных клятв. Неужели Лёнка нашла свою половину? Вон как яро защищает, а пёс ластится, в глаза заглядывает. Забирать их от сюда надо!

  – Чё, мать, домой пора! – Иван приобнял Пелагею, настойчиво подталкивая к выходу.

  – Пора!

  Суженый.

   Тяжелой духотой придавило вечер. Затянутое на востоке темно-синим пологом грозовых туч небо освещалось лучами садившегося в поле солнца. Шумели зелеными шапками ветвей деревья, выросшие вдоль гравийной дороги. Ветер поднимал клубы пыли, швырял её в уставших путников. У самой земли стремительно носились стрижи, ловя зазевавшихся насекомых.

   Наконец, за взгорком показалось селение.

   Пастухи гнали мычащее стадо. Хозяйки прытко разбирали живность домой, торопливо снимали сохнущее бельё. Хлопали двери и ставни. Матери звали ребятишек и тут же беззлобно награждали за порванные штаны и чумазые рожи, прогоняя под крышу. Мужики закрепляли то, что может унести ветер. Ждали грозу.

  – Успеть бы! – волновалась Алёна, прижимаясь к теплому боку пса. Прохладный ветер пронизывал тонкую ткань платья.

  – Успеем! А промокнем, таки не сахарные! – весело подмигнул сосед, любезно согласившись подвезти семейство до дома.

  – Тимофей, ты останови здесь, – предложила Пелагея, – нам недалече, дойдем. А тебе ещё возвращаться.

  – Как скажите, – враз согласился сосед, с опаской глядя на темнеющий небосклон.

  – Спасибо, Тимоша, – подал руку дед торопящемуся мужику.

  – Пошла! – резво поскакала лошадка в родную конюшню, подальше от странной собаки с запахом волка.

  – Ну, чаво стоим, вперед! – скомандовал Иван и остановился, наблюдая добровольное впряжение пса в чемодан, точнее в его ручку.

   Пёс ухитрился вцепиться зубами и потащить увесистую вещь. Благо колесики сменили на неубиваемые мелко-велосипедные. Алёнка знала местные дороги и давно приспособила чемодан к комфортному передвижению.

  – Жантельмен, – ахнула Пелагея, умильно всплеснув ручками.

  – А то, такой барышне и не помочь! – хмыкнул дед и поспешил в сторону дома.

   Гроза разразилась к полуночи.

   Лёнка лежала на кровати под самой крышей, слушала завывание ветра и удары первых капель по кровле.

  – Кап! Кап! Кап! – первые пробные, словно примеривающиеся: «А можно ли?», – Кап, кап, кап! – все быстрее, и вот уже отдельные капли не слышны, поглощенные общим потоком, шумным ливнем.

   За окном кривым всполохом расцвела молния, озарив окрестности, секунда, и почти над крышей оглушительно ударил гром.

  – Ой! – пискнула Алёнка, укрываясь с головой одеялом и мигом пожалев о своей браваде, дескать переросла детский страх и даже ночевать будет на чердаке-. Ей же не пять лет и грозы она уже не боится.

  – Р-р! – девушка выглянула и уткнулась в собачий нос.

  – Как ты сюда забрался? Ты пришёл меня от грозы защищать? – позабыла страх Лёнка.

  Пёс потоптался, улегся рядом, положив морду на лапы и прикрыв глаза. Лёна высвободила руку, обняла защитника. Теперь грозы она не боялась.

   Алёне снился странный сон: её мягко обнимали крепкие руки, а чьи-то горячие губы нежно целовали шейку и щекотали ушко.

  – Лёна! Вставай! – голос бабули вырвал из приятного сна. Девушка услышала вздох, и чужая рука исчезла с её талии.

  – Гав! – шершавый язык прошелся по девичей щеке.

  – Песя... А я размечталась... – с легким сожалением Лёнка обняла лохматого охранника, чмокнула в нос, – Ты всю ночь меня защищал! Молодец! Завтракать пойдем!

   Девушка откинула в сторону одеяло, спустила ноги в прямоугольник солнечного света, встала и потянулась. Тонкая ткань пижамки натянулась, позволяя разглядеть условно скрытое. У Дайена Окиво закапала слюна. Фигурально.

  – Ты так смотришь на меня, будто съесть готов, – поймала его взгляд Алёнка.

  «Я очень даже готов!» – Дайен не совсем понимал происходящее с ним.

  – А-а-а! – заорала девушка, лицезрея трансформацию и бросая в Дайена попавшийся под руку плед.

  – Чаво копаешь...ся? – синхронно с ней выдохнул дед, чья голова появилась в дверном проеме, – А этот как здесь появился?

   Дайен обернулся на знакомый голос и опять превратился в милого пса.

  – Де-е-ед, это кто? – трясло Алёнку, судорожно схватившую и прижавшую к себе халатик.

  – Так енто...суженный твой...похоже. Токмо он...молчит пока... Вот.

  – Что-о-о! Он тут со мной всю ночь...! – задохнулась возмущением Лёна.

  – Я его честно на кухне запер, – оправдывался дед. – Ну и он ведь ничего плохого не сделал. Охранял тебя. Так? А оборачиваться стал, так можо ты сама чего сделала?

  – Ничего я не делала! – обвиняющий взгляд заставил пса прикрыться лапой.

  – Вот совсем ничего? – хитро смотрел на внучку дед.

  – Ну погладила его...

  – И всё?

  – Ну-у обняла... – Лёна тяжело вспоминала недавние события.

  – И всё?

  – В нос чмокнула, – ошалело вспомнилось последнее действие.

  – А ты говоришь не делала! – довольно протянул дед, – Ты раньше, вроде, собак вообще боялась?

  – Да я животных лишь в телевизоре люблю, – вылетело испуганной мыслью.

  – Вот и мне странным показалось, чаво ты с псиной возишься. Не иначе – суженый.

  – Во влипла! – Лёнка в упор уставилась на пса, – А он обратно, в человека может?

  – А я не знаю. Ты сама его спроси. Может и может, – пожал плечами дед. – Вы тут не задерживайтесь. Завтрак стынет.

   Дед развернулся и скрылся за дверью. Заскрипели деревянные ступени.

  – Чего уставился? Отвернись! – приказала Алёнка псу, раздраженно топнув ножкой. Тот честно отвернулся к высокому зеркалу. Девушка заметила манёвр:

  – Вот козлина какой! – возмутилась она. Дайен превратился в козла, подбежал с блеянием и принялся жевать рюши пижамных в розовые цветочки штанишек.

  – Уж лучше псом... – пробормотала обескураженная Лёна, без сил опускаясь на кровать.

  «Да, пожалуйста!» – смешливо подумалось и реализовалось суженным. Лохматик весело подпрыгнул и лизнул девушку в нос.

  – Это дурдом! – ожила Лёнка и, схватив за загривок пса, вышвырнула его за дверь. Раздалось жалобное поскуливание.

  – Не дождешься! – переодевалась девушка, яростно стягивая с себя милую пижамку. Поскуливание сменилось на сопение и пыхтение. – Пыхти, пыхти! – в дверь полетело полотенце. Ему не дали упасть, подхватили и повязали на талии.

  – Спасибо, а то голышом не удобно, – прокомментировал высокий длинноволосый подкаченный парень.

  – Так вот ты какой, суженный! – сузились Лёнкины глаза, рука нащупывала близкое и желательно тяжелое. Тяжелого не нашлось, кинула то, что попалось.

  – Не надо! – выставил вперед руки парень, но поймать бюстгалтер успел лишь ушами: превратился в пса.

  – Убью! – взвилась полуголой ведьмой Алёна. Пёс выскочил за дверь, унося на себе трофеи.

  – Внуча, ты пошто пса обрядила... – Пелагея рассматривала животинку, стремящуюся избавиться от предметов одежды.

   Дайен выбрался из полотенца, задней лапой сбросил двуполушарную вещицу, оценив размер и вспомнив увиденное, удовлетворенно клацкнул зубами, утащил добычу в сторонку и улегся сверху с видом победителя.

  – Ба, он за мной подглядывал! – раздалось с верху.

  – Кто, пёс?

  – Да! – появилась приведшая себя в относительный порядок девушка, в смысле мысли были в раздрае.

  – Выгнала?

  – Да!

  – И правильно, нечё до свадьбы баловать!

  – Какая свадьба, ба!

  – Не понравился? – удивилась Пелагея, – Дед сказал красавец писаный!

  Пёс удовлетворённо заурчал.

  – Он ещё и подслушивает! – заметила Дайена Алёна. Тот положил морду аккурат между двух кружевных возвышений.

  – Извращенец! – прошипела девушка.

  – Может, он намекает об одежде? – высказала невинную догадку Пелагея.

  – Знаю я, о чём он намекает, – Алёнка направилась к собаке, попыталась отобрать белье.

   Пёс заворчал, подгреб всё под себя и умудрился опять лизнуть девушку в нос.

   Алёнка обиделась на него и судьбу, фыркнула, съела завтрак и ушла гулять, громко хлопнув дверью.

  – Ну и чаво добилси? Вон, девку расстроил! – отчитывала пса Пелагея.

  – Напортачил? – вернулся с огорода Иван, насобирав ведро мелких зеленых огурчиков. Пёс жадно сглотнул, оставив глаза на столе.

  – Чё разлёгся то? Давай, превращайся! – приказал дед. Пёс покряхтел и виновато посмотрел Ивану в глаза.

  – Не получается у него, – вздохнула Пелагея.

  – Тогда голодным останется, – констатировал факт Иван и захрустел огурцом. Дайен вздохнул и попытался ещё раз. Не получилось.

  – Ну, давай, милок! – подбадривала Пелагея, – Не уж то псом вековать будешь? Алёнка за тебя такого замуж не пойдет!

  Дайен задумался над перспективой и превратился в человека.

  – Вот и ладушки! А теперь умываться и за стол! – Пелагея вытолкала парня в вполне современную ванную, снабдив чистым полотенцем.

  – Ну чё? Красавец? – кивнул в сторону шумящей воды дед.

  – Краса-авец! – удовлетворённо протянула Пелагея, – Токмо где одёжу взять? Нагишом бегать-то как?

  – Придумаем, сегодня пусть дома посидит. На вот! – Иван протянул свежий махровый банный халат.

  – Сам и передай! Парень ведь он, балда! – постучала по голове Пелагея, прислушиваясь к шебуршанию в ванной, – Давай! Посмотри, вроде закончил!

   Через полчаса помытый и сытый Дайен рассказывал о себе, вспоминая прошедшие события. Пробелы в памяти его не радовали. Выслушав рассказ о появлении его на болоте, Дайен пришел к выводу, что требуется найти корабль. С повреждениями, описанными Иваном, он далеко переместится не мог. Стоило осмотреть окрестности. То, что Дайен попал на другую Землю или в другое время (как вариант), свидетельствовало отсутствие поисковых отрядов. Уровень технического развития значительно отставал от его родного измерения.

   От одежды он бы не отказался, но предпочел вести поиски в собачьем виде. Тут же потренировался перекидываться туда и обратно. Удовлетворённый результатом, заклевал носом, и был отправлен спать на чердак.

   Лёнка гуляла весь день. Обошла деревню, покупалась в речке, повалялась на берегу, прогоняя надоедливых насекомышей, вернулась домой под вечер. Усталая, голодная и запутавшаяся в собственных переживаниях. Пес ей нравился, как, впрочем, и весьма симпатичный парень. Только замуж ей пока не хотелось.

  – Ну, погуляла? – Пелагея выставила на стол чугунок с варёной картошкой, малосольные огурчики, нарезала тонкими ломтиками бело-розовое сало. Аппетитные запахи поползли по дому.

  – Погуляла.

  – Чевось надумала?

  – Диплом получить и работу.

  – А замуж?

  – Подождет!

  – Правильно! – Алёнка аж поперхнулась дымящейся картошкой, не ожидая поддержки от бабули, – Нечё за непонятно кого замуж выходить.

  – Ба, а у вас как день прошёл?

  – Поговорили мы с суженым твоим. Ненашенский он.

  – Нездешний, точно! – согласилась Лёнка.

  – Совсем. С планеты другой!

  – Мы с Венеры, он с Марса! – поддержала внучка.

  – Х-м! – упёрла руки в боки Пелагея, – Он не из этого мира, внученька. Его дед в космическом корабле нашёл.

  – Ого! – критически осмотрела родственницу Алёна, – Зря я столько интересного пропустила.

  – За то нервы успокоила, – по обыкновению бесшумно появился дед, – Дайену надо время выяснить, почему он здесь оказался. Откладывается свадьба ваша.

  – И хорошо! – выпалила Лёнка, скрыв за веселостью царапнувшее чувство обиды. Вдруг найдет своих этот Дайен и улетит, а ей снова жить в одиночестве и неизвестности. – Он, кстати, где?

  – Убег куда-то.

  – Ладно, я спать. Завтра, ба, скажи, что сделать, я помогу.

  – Иди уж, иди, – махнула рукой Пелагея.

  Оборотни и оборотники.

   Мокрые после душа волосы Лёнка разметала по подушке, сама разлеглась по диагонали на широкой кровати, разбросала руки-ноги в стороны, типа «я-звезда», пошевелила пальцами и стала «я-снежинка». Успокоится не удалось. В Ноздри упрямо лез запах свежего и мужского. Лёнка принюхалась. От соседней подушки веяло присутствием обладателя Y-хромосомы. Лёнка психанула и выбросила подушку на пол, полежала чуток, и свернувшись калачиком, довольная, заснула, мстительно поставив галочку, что дверь закрыта на щеколду и всякие из семейства козлино-собачьих до неё не доберутся.

   Ночью её опять кто-то обнимал. Она догадалась кто, но просыпаться было лень, и Лёнка оставила разборки до утра, лишь плотнее прижалась к теплому телу. В ушко довольно хмыкнули. Сладко зевнув, девушка снова провалилась в сон.

   На утро Алёна осознала произошедшее ночью и испугалась, осмотрела дверь. Дверь оказалась запертой. Лёна успокоилась, списав ночные ощущения на перенапряжение нервной системы.

   Неделя, необходимая для подготовки дипломов промчалась в заботах и помощи родственникам. Днем Дайен практически не наблюдался. Лишь раз она заметила его присутствие по едва смятой подушке и холодному запаху свежести, оставленному в душевой. Душные июльские ночи навевали один и тот же сон. Лёнка чуть пробуждалась от утреннего ветерка, и тут же была прижата к теплому и упругому, укрыта легким одеяльцем. Сон не выпускал из объятий. Или не сон?

   С этой мыслью Лёнка проходила до последнего дня, и вечером решила поговорить с дедом.

   В вечерних сумерках белое платье и загорелая кожа сделали из Лёнки приведение.

  – Тьфу, ты, испужала! – вздрогнул Иван, узрев внучку.

  – Извини, дед.

  – Чё хотела-то? Поздно-ть ужо!

  – Де-е-ед, а почему Дайен может не только псом оборачиваться?

  – Ты его волка видела?

  – Нет, козла.

  – Кого? – недопонял Иван, – Он ещё и козёл?

  – И волк?

  – Ясно! – прокряхтел Иван, присаживаясь на скамью рядом с внучкой.

  – Мне не ясно.

  – Ты сказки помнишь? – странно поменял тему родственник.

  – Какие?

  – О царе Салтане.

  – В общем, да.

  – Там царевич мог и в комара, и в муху, и в шмеля.

  – Так он оборотень!

  – Нет! Он – оборотник. Как я, как Дайен.

  – А царевна-лебедь?

  – Вот она – оборотень.

  – Ничего не понимаю! Почему? В чем разница?

  – У оборотней ипостась одна. У царевны – ипостась лебедя. У кого другого – мышка там, али друга зверушка. По более.

  – А у оборотников, значит, несколько?

  – Не менее двух.

  – А как оборот происходит?

  – Человек – зверь – человек. Ты же знаешь.

  – А человек – зверь – зверь?

  – Вот этим твой суженый и уникален!

  – Дед, ты кто?

  – Волк и рысь.

  – Спелись! Он тебе подчиняется! И ты всё знал!

  – Стоп! Да, подчиняется, по старшенству! И что я должен знать?

  – Ну, про ипостась, – смутилась Алёна, боясь признаться в своих мыслях, что еще одна ипостась Дайна летающая и возможно мелкая. Она представила Дайна в полосатом костюмчике пчёлки Майи и улыбнулась.

  – Про вторую ипостась знал, про третью – нет, – отчеканил дед.

  – А почему у оборотников женщины не превращаются?

  – Так они якоря.

  – Э?

  – Если ж оба в обороте будут, то как человеком стать, а? В детстве якоря – мать, старшая женщина рода. А после свадьбы – жена! А то так и пролетаешь комаром, и прихлопнут!

  – А оборотни?

  – Там все просто! Они с малых лет перекидываются. Во младых годах – более звери, али кто там, в зрелом возрасте – люди.

  – А царевна-лебедь?

  – В прабабки она ему годилась. Ты об этом?

  – Похоже, да. Слишком мудра. Не по возрасту...

  – Да ты не переживай, он полукровка. Вдовцом не останется.

  – А у нас почему по-другому?

  – Так и мы другие. Физиология. Якоря на всю жизнь даются, чтоб крышу не снесло. Кстати, детей у них не было.

  – У кого?

  – У царевны с Гвидоном.

  – Почему? Физиология, мы только со своей расой или людьми потомство оставляем.

  – А оборотни?

  – Только со своими.

  – Физиоло-о-огия, – понятливо протянула Лёнка.

  – Она самая, иди-ка спать, внуча.

   Этой ночью девушку никто не укрывал. Утром в душе поселилась пустота. К обеду Лёнка уехала в город получать диплом.

  Чайка.

  – Где мы, Рома? – Муромцев вглядывался в черноту экрана. Кромешной она не была, и это вселяло надежду на положительный исход операции.

  – Не знаю. За бортом воздух. Для дыхания пригоден.

  – Повреждения есть?

  – Да. Задели скользящим. Отсек заблокирован.

  – Кто пострадал?

  – По показателям все целы.

  – Уже хорошо, – выдохнул Леший. Напряжение тихонечко отпускало. Раз дышать можно, значит выживем.

  – Визуальное обследование дало следующее: нас окружает лес. Деревья очень похожи на земные, забор микрофлоры патогены не обнаружил.

  – Умничка! – похвалил Муромцев, – Утро вечера...

  – Есть, капитан! – оборвал Роман, всасываясь в панель. Правильно, не до разговоров. Питание «Бравого» на нуле. Эконо-о-омить надо!

   Леший на ощупь побрел к диванчику дежурного, улегся, подтянув коленки к подбородку. Через минуту перекинул длинные ноги через боковину двухместного диванчика. Вздохнул с облегчением. Пятью минутами позже ноги затекли. Надежда отдохнуть сгинула в небытие.

  – Чего вечного из себя строишь? – засветился в темноте выросший на панели нивяник, – Иди, горемыка, спать! Подежурю.

  – Спасибо, Ромочка! – расшаркался Леший.