Текст книги "Книга, в которой слишком много меня (СИ)"

Автор книги: Елена Ахметова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5.1. Молчание

Он снова непринужденно забирает пакет с мусором и исчезает, как примерная золушка, ровно в полночь. Я практически уверена, что на этом наше неформальное общение закончено. Кто же захочет поддерживать связь с девушкой, которая на второй день знакомства то плачет навзрыд, то заходится кашлем и пьет, как алкоголик со стажем?..

…на следующий день он снова ждёт меня до победного. У него коробка с простенькими винными бокалами и такая дурная и счастливая улыбка, словно он уже употребил по назначению все четыре бокала из набора и не удосужился озаботиться закуской.

В ответ на мое замечание об этом Денис Владимирович внезапно серьезнеет и бурчит: "Действительно". И везёт меня через супермаркет, где забивает доверху два больших пакета, не считаясь ни с моими неуверенными возражениями (невежливо позволять гостю самому заботиться о пропитании, но гастрономические запросы у гостя куда выше моих возможностей), ни с размерами холодильника (довольно скромными), ни с моим аппетитом после вчерашнего (error 404: not found), благо у него грандиозные планы на вечер.

– Домашняя шаурма! – безапелляционно заявляет Денис Владимирович и бросает в корзину две упаковки лаваша.

Я благоразумно молчу. Домашняя шаурма моего приготовления настолько похожа на покупную, что ей и отравиться недолго, но я в выигрыше в любом случае. Отравимся – у меня наконец-то будет достаточно времени, чтобы собраться с духом и явить-таки народу отца главной героини. Обойдется – так я поем на халяву.

Да я неплохо устроилась, если задуматься!

Только вот спрашивать, на кой ляд это все сдалось самому Денису Владимировичу, по-прежнему неловко. Ещё решит, что я его тут захомутать пытаюсь, как положено по всем шаблонам…

Справедливости ради, в других обстоятельствах я, возможно, и попыталась бы. Но сейчас всё, о чем я могу думать, приводя домой вполне себе годящего мужика, – это то, что сегодня темнота в прихожей не будет такой тоскливой и пустой.

Тоскливо и пусто будет потом. Но пока мне хорошо, и это подозрительно напоминает народную алкогольную анестезию.

Только вот я трезва и даже в относительно здравом уме. И оправданий у меня нет никаких.

А он уже шуршит на кухне, и по квартире плывут такие запахи, что я приползаю с завороженной физиономией, как Рокфор на сыр. И немедленно оказываюсь озадачена нарезкой этого самого сыра, потому что у толкового ГИПа всегда найдется работа для каждого члена команды.

А Денис Владимирович, чтоб его, весьма толков.

И единственным незапланированным последствием употребления домашней шаурмы, приготовленной под его руководством, оказывается зверское переедание. Когда ГИП моей мечты уходит, я ещё долго сижу перед включенным компьютером, но на этот раз не тоскую и не плачу, а мирно прокрастинирую и сыто икаю. Только вот собственное отражение в погасшем из-за долгого бездействия мониторе вызывает лёгкое отвращение.

Наверное, это тоже нормально.

А вот с сайтом нужно что-то делать. Третье подряд обновление в несчастные три тысячи знаков не порадует ни читателей, ни меня. Но неделя, к счастью, короткая, а по выходным я ничего не выкладываю, и клятвенное обещание исправиться переносится на понедельник. Я малодушно вздыхаю с облегчением и сплю целых два часа подряд, прежде чем свет от уличного фонаря начинает казаться слишком ярким. До утра я бессмысленно смотрю на тени ветвей на потолке, но так и не собираюсь с духом, чтобы поплотнее задернуть шторы.

Неудивительно, что в последний рабочий день на этой неделе я выгляжу точно так же, как после незапланированной пьянки, и стремлюсь испариться при первой же возможности.

Денис Владимирович сидит в кабинете. У него какая-то закавыка с техническим заданием на проектирование, и он твердо намерен разобраться с ней до выходных. А я впервые после отпуска спускаюсь в метро и с некоторым удивлением понимаю, что город постепенно оживает. Только все никак не приучается обращать внимание на рассадочные метки на сиденьях.

Сосед во дворе даже жизнерадостнее обычного. Он сидит на скамейке, небрежно сбросив оградительную ленту. В руке у него полупустая бутылка пива.

– А где жаних? – вопит он на весь двор, вальяжно растягивая букву "а".

– Где-то в моих юношеских мечтах, – с наигранным надрывом отвечаю я и скорее скрываюсь в подъезде, пока соседа не потянуло на продолжение диалога.

На лестничной площадке перегорела лампочка. В прихожей все в порядке, но я сползаю по стене в полной темноте и долго сижу на корточках, так и не разувшись, пока ступни не начинает сводить от напряжения. Тогда я всё-таки вылезаю из туфель, постанывая от боли, привычно оставляю куртку и сумочку под кварцевой лампой и ползу на кухню.

Свободный вечер, надо же. Всю неделю мечтала, что можно будет посвятить писательству сразу несколько часов и наконец-то выдать проду приемлемого объема, – и вот она я, пялюсь на закипающий чайник, как на величайшую тайну вселенной. Чая, в общем-то, не хочется. Есть – тоже. Но привычный ритуал помогает поддерживать ритм нормальной жизни, и я неукоснительно бросаю заварочный пакетик в чашку: ради себя одной возиться с кофе-прессом и чайными смесями нестерпимо лень. А ужин… я заглядываю в холодильник, в некоторой растерянности обозреваю продуктовые завалы и вздрагиваю от неожиданности, когда в прихожей раздается трель дверного звонка.

На пороге стоит Денис Владимирович. В одной руке у него бутылка вина, в другой – коробка с ароматической свечой. Ванильной. Но лицо у него такое, словно он тайком пронес порножурнал в мужской монастырь и теперь не знает, каяться или гнусно хихикать.

– Ну, я принес вино, штопор, еду и бокалы, – неуверенно улыбается он в ответ на так и не прозвучавший вопрос. – По моим прикидкам, для романтического вечера не хватает только свечей.

Я смотрю на коробку. Отфотошопленная свеча с желтым цветочком выглядит ещё пошлее порножурнала.

– Бабы, – изрекаю я, когда пауза начинает затягиваться. – Для романтического вечера вам, Денис Владимирович, не хватает нормальной бабы.

– И совести, – соглашается он и заходит в квартиру, потому что я отступаю назад, не закрывая дверь.

А он очень, мать его, понятливый.

Глава 5.2

Но свеча, на удивление, и правда пахнет ванилью – тонко и обманчиво нежно. В аромате нет фальшивых химозных ноток, и мы завороженно следим за огоньком на фитиле, пока у Дениса Владимировича не вырывается тяжёлый вздох.

Огонек пригибается, и к ванили примешивается запах гари.

Я исподтишка рассматриваю ГИПа своей мечты. Когда он не хохмит и не пытается в душу компании, у него тяжёлый взгляд и две вертикальные морщинки на лбу – от нахмуренных бровей.

– Знаете, в первые дни… – начинаю я и закашливаюсь: горло отказывается идти на контакт.

Здравый смысл поддакивает. На кого ты собираешься вывалить свои откровения, Наташа? Зачем? Кому от этого станет легче?

Уж точно не ему. Денис Владимирович и так проявляет чудеса терпения, каким-то чудом выдерживая вечер за вечером в компании малознакомой девицы, которая обмазалась своим горем, как кое-чем другим, и старательно делает вид, что все это нормально.

Но ГИП мечты уже отвернулся от свечи и смотрит на меня в ожидании продолжения. И у меня срабатывает натренированный читателями рефлекс.

Надо продолжение – значит, будет продолжение.

Даже если ради этого придется говорить шепотом, потому что к нему горло относится куда благосклоннее.

– В первые дни, – заново повторяю я и сглатываю, безуспешно пытаясь изгнать из горла засевшую там иглу спазма, – я ненавидела вопрос "как ты?". А его, разумеется, задавали чаще всего. Хуже был только вопрос "как мама?", потому что… ну, как вообще можно себя чувствовать, потеряв любимого человека?

Но вежливость требует спрашивать. И вдобавок отвечать.

А что тут ответишь?

"Держится".

Держимся. Как-то.

– Простите, – ещё тише говорю я. – Просто у вас сейчас такое лицо было… я похожее выражение видела регулярно.

Когда с вежливыми вопросами приставали к маме.

Но Денис Владимирович умудряется немедленно выдавить из себя улыбку. Несколько бледноватую и натянутую – для меня выглядит как торжество человеческого самообладания над здравым смыслом.

– Да вы наверняка всех вопрошавших испепелили взглядом, – хмыкает он и улыбается уже искренне. – А то и добавили пару слов для полного морального уничтожения собеседника.

Я испепеляю взглядом единственного досягаемого собеседника. Слова пока придерживаю при себе, но это ненадолго.

К тому же взгляда, к моему удивлению, оказывается достаточно.

– Никаких неисправимых драм, – честно признается Денис Владимирович и кривится, сообразив, что только что упустил возможность отговориться каким-нибудь "просто задумался". – И уж точно не такой весомый повод для горя, как у вас. Просто… незадолго до переезда сюда я расстался с девушкой, с которой встречался уже несколько лет. Собирался сделать предложение… – он уже откровенно морщится и машет рукой. Огонек опасливо прячется в вытопленном восковом круге. – А друг, у которого я остановился, как раз женился два месяца назад.

Я смотрю на романтическую свечу другими глазами.

– Экий вы многозадачный, – задумчиво изрекаю я. Возмущение так тесно переплетается с сочувствием, что я не знаю, что ещё тут добавить.

И у молодоженов под ногами не путается. И себе настроение не портит чужим счастьем. И мне не даёт рыдать в темной прихожей…

Я глотаю вопрос о том, как он до этого додумался. И о том, из-за чего они расстались, тоже.

И даже традиционное "мне жаль, как ты?".

Вместо этого я приваливаюсь к нему плечом. Не пытаюсь ни прижаться плотнее, ни обнять.

Он вздрагивает. Крепится.

А потом долго сидит молча, закрыв ладонями лицо.

Я тоже молчу.

Глава 6.1. Правильное ощущение

Спросонок я долго щурюсь на экран телефона, но тот никак не меняет показаний – даже под разрекламированным испепеляющим взглядом.

Утро выходного для меня начинается без двадцати семь. Тревожность – лучший будильник. Но чертовски паршивое снотворное.

И я роняю телефон на одеяло, зарываюсь лицом в подушку в наивной надежде вернуть ускользнувший сон – безуспешно. Темнота за сомкнутыми веками больше не успокаивает, а впереди три чудовищно длинных, бесцельных и пустых выходных дня.

Чтобы хоть как-то заполнить хотя бы сегодняшний, я твердо решаю взять себя в руки и написать-таки сцену появления отца главной героини. Тянуть дальше уже некуда – разве что принять в качестве исходных данных, что до места действия счастливый папаша добирался на черепашьей упряжке.

Я нервно хихикаю над этой мыслью и так живо представляю себе упряжку с парой морских черепах и поводьями из темных водорослей, что просыпаюсь только полчаса спустя – внезапно, будто толкнул кто. В голове какая-то мутная, жутковатая мешанина – с глубокой темной водой, цепочкой пузырьков, устремляющихся к поверхности, и диким ощущением удушья.

Я дышу полной грудью, просто чтобы напомнить себе, что на самом деле все в порядке. Организм соглашается неохотно, а адреналиновый выброс окончательно прогоняет остатки сна. Только и остается, что все-таки встать и ползти в ванную.

Под привычную утреннюю рутину я составляю в уме план сцены. Собираю фразы и обороты, как бусинки в ожерелье, выстраиваю в узор; пара предложений упорно вертится в голове, обрастая ненужными словами и уточнениями, и я досадливо морщусь. До спорных предложений нужно набрать еще добрую пару-тройку тысяч знаков, но я не могу заставить себя сесть и оформить хотя бы то, что дополнительного внимания не требует. Решение не прокрастинировать и провести выходной с пользой оказывается до того твердым, что я до блеска надраиваю плиту, долго вожусь с моющими средствами в ванной и выгребаю полный пакет пустых пузырьков из-под шампуней, гелей и бальзамов. Назидательно выставляю мусор в коридор, чтобы не забыть вынести по дороге…

Собственно, по дороге куда?

Холодильник все еще набит до отказа, и на задней стенке постепенно нарастает кусок льда. Я устало смотрю на него и закрываю дверцу. Так далеко мой запал хозяйственности не простирается.

Итак, в магазин не надо. В аптеку – я бдительно инспектирую домашние запасы – тоже. А парки по-прежнему закрыты, не говоря уже о прочих развлечениях.

Из чувства противоречия я протираю пыль даже на антресолях, куда обычно не добираюсь, и тщательно мою полы. Спорные предложения остаются неудачными и никак не шлифуются до приемлемого вида. Их хватает и на то время, пока я разбираюсь с залежами неглаженного белья, и даже на приготовление обеда.

В конце концов я все-таки обнаруживаю себя напротив выключенного компьютера и сажусь в кресле. Квартира в кои-то веки сверкает чистотой – хоть тут я молодец – и отвлекаться больше не на что. Разве что вот на лед в холодильнике… но нет, размораживать его нет никакого желания, и я героически решаю не насиловать себя.

Запускаю текстовый редактор, отыскиваю нужный файл, начинаю новую строку… и понимаю, что все те абзацы, которые я считала готовыми – только сядь на набери, – благополучно выскользнули из головы. Кажется, вместе с мозгами.

Я вздыхаю жалобно и устало, как заправское привидение, и ползу на кухню. Вид холодильника все-таки сподвигает меня вернуться за комп и даже набрать пару предложений, но потом я отвлекаюсь и иду ставить чайник.

К полудню в файле прибавляется еще целых два абзаца из двадцати запланированных. Я уныло смотрю на них поверх полной чашки с чаем – в животе булькает, потому что отвлекаться на чай я позволяла себе куда чаще, чем это было реально необходимо.

Картина маслом «Наташа решила не насиловать себя».

В конце концов я с некоторым облегчением вспоминаю, что впереди еще два выходных, и убиваю еще час в древней – под стать компу – РПГ. А потом внезапно оживает телефон.

«Можно позвонить?» – жалобно вопрошает мессенджер и выводит фотографию Дениса Владимировича. Номер рабочий, и физиономия у него суровая и неподкупная, словно звонить он собрался исключительно с целью отчитать ленивого автора. Я малодушно отворачиваюсь и еще четверть часа крошу на гуляш невовремя подвернувшихся фантастических тварей и места их обитания, пока мигающий на телефоне огонек не доносит до моей совести какое-то чрезвычайно важное сообщение – азбукой Морзе, не иначе. Тогда я все-таки открываю мессенджер и пишу нарочито дружелюбное «конечно».

На этот раз Денис Владимирович несколько менее понятлив, и телефон немедленно разрывается условно-мелодичным треком, выбранным не столько за благозвучие, сколько за очень громкое начало, которое слышно даже из сумочки. Естественно, из открытых динамиков оно гремит так, что я подскакиваю на месте и спешу принять вызов.

– Привет, – с таким облегчением выдыхает Денис Владимирович в трубку, что я давлюсь ледяным «алло» и эхом отзываюсь:

– Привет.

Мы не переходили на «ты». Даже после того вечера, когда, не сговариваясь, почтили минутой молчания все свои светлые мечты и наивные ожидания от этой жизни. Он тогда ушел, вежливо и формально распрощавшись. И мусор прихватил, не забыть бы вынести сегодня…

Но сегодня Денис заговаривает со мной, как со старой подругой. Я по-дурацки улыбаюсь в трубку, а потом до меня доходит.

Он не один. А ему нужен хороший повод, чтобы побыть одному и не обидеть друзей – и не нагружать их при этом своими проблемами, потому что на то, чтобы делиться горестями, тоже необходим внутренний ресурс.

– Какие планы на сегодня? – интересуется он задорно, как обычно.

Только теперь мне слышится в этом легкая фальшь – такая же, как в моем вежливом «конечно».

– Наполеоновские, – серьезно объявляю я ему. – Как минимум – вести малоподвижный образ жизни в очень уединенном месте, как максимум – построить империю. Но в целом я за любой кипеж, кроме голодовки.

– Хорошо, тогда Смоленск из планов вычеркиваем, – так же серьезно соглашается он и куда менее уверенно интересуется: – Я приеду?

Я щурюсь на монитор. Угловатая фигурка игрового персонажа презрительно щурится на меня в ответ.

– Приезжай, – соглашаюсь я и не без удивления понимаю, что это прозвучало с неописуемым облегчением.

Глава 6.2

На пороге он нарисовывается в рекордные сроки – с большим пакетом с логотипом какого-то фастфуда. По прихожей расплывается характерный запашок масла и пережаренных котлет, а я судорожно вспоминаю, куда задевала коврик для йоги, потому что она, кажется, становится все актуальнее с каждым днем. Давать себе поблажки уже опасно для гардероба и душевного здоровья, а с ними и так не все слава богу.

– Мне тут промокод на месяц доступа к онлайн-кинотеатру подсунули, – с порога объявляет Денис и вручает мне рекламку-визитку – видимо, с тем самым промокодом. – Посмотрим?

Рекламку я беру с некоторой опаской. С тормозами у меня туго в принципе, а уж сейчас о них лучше вовсе не вспоминать – если начну смотреть сериалы, то буду смотреть запоем, не отвлекаясь на всякие глупости вроде конструктивной деятельности или, того хуже, работы. Но альтернативной культурной программы у меня нет, и я тащусь к компьютеру, который укоризненно мерцает на меня курсором перед пустой строкой.

– Вы… ты писала? – тут же уточняет Денис и замирает на пороге кухни. – Я невовремя?

– «Ты», – подсказываю я и отворачиваюсь. – Не писала, у меня…

…кашель. И сопутствующий ему приступ молчаливости. Но он не мешает нахально припрячь гостя заваривать чай, пока я регистрируюсь на сервисе и просматриваю список доступных фильмов и сериалов. Нездоровое стремление прислушиваться к чужому мнению подсказывает мне отсортировать все по зрительскому рейтингу, и это большая ошибка. Через полчаса мы с нарастающей неловкостью наблюдаем классическую подростковую драму про самого популярного парня в школе (который придурковат настолько, что непонятно, как его там не затравили его же товарищи) и девчонку-изгоя (такую острую на язык, что неясно, как это она до сих пор не спихнула парня с пьедестала). Из-за вопиющего несоответствия типажей заявленным ролям у меня даже прорезается голос, и после первой серии я пытаюсь сформулировать причины своего возмущения.

Рассуждения вслух получаются, как всегда, корявыми и непоследовательными. Когда дело доходит до устной речи, я – паршивый рассказчик, а записывать свои впечатления для более ясного и логичного изложения лень.

На мое счастье, Денис Владимирович даже понятливее обычного и слушает с куда большим интересом, чем смотрел сериал. Как будто я в кои-то веки говорю что-то вменяемое.

Вселяет веру, однако.

Но радуюсь я рано. ГИП мечты внимательно выслушивает меня и спрашивает невпопад:

– Мне вот что интересно, Наташ. Днем ты работаешь, вечером у тебя постоянно я торчу… когда ты писать-то успеваешь? – он смотрит на меня и запинается: кажется, у меня тоже весьма сложные щи. – Нет, я понял, о чем ты говорила, и, в общем-то, согласен. Просто речь о персонажах зашла, вот и вспомнилось.

– А я очень организованная, – мрачно сообщаю я.

Денис с заметным сомнением косится на монитор. Титры закончились, сервис вышел из полноэкранного режима – и в списке свернутых окон виден заброшенный текстовый редактор.

– В норме, – вынужденно добавляю я.

– Но сейчас ты не в норме.

– Нет, – признаю я и тру ладонями лицо. – В норме я набираю где-то половину ежедневной проды в обеденный перерыв и остаток – перед сном либо в транспорте, если не сама за рулем.

Сейчас сконцентрироваться в обеденный перерыв не получается, и вся нагрузка приходится на вечер. Зато я наловчилась печатать текст прямо на телефоне, лежа в постели. Автозамена в половине случаев оказывается адекватнее меня, и это здорово помогает при наборе.

Денис задумчиво кивает, словно мог слышать мой внутренний монолог, и немилосердно демонстрирует профессиональную внимательность к деталям и натренированную память:

– Это из-за того эпизода, про который ты говорила во вторник? Который не получается написать?

Моя нетренированная память на этот раз несвоевременно услужлива и тут же подсовывает примерное содержание так и не написанной сцены.

– Из-за него, – соглашаюсь я так хрипло, что чрезмерно догадливый ГИП вздрагивает и подсовывает мне свою чашку с недопитым чаем. – Не хочу об этом, – уже чуть более вменяемо сообщаю я и возвращаю опустевшую чашку.

Денис смотрит строго на нее и поднимать взгляд не рискует.

– Я слышал, что горло пережимает тогда, когда человек запрещает себе о чем-то говорить, замалчивает что-то важное.

Чашка удостаивается удвоенного внимания. Сентенция про пережатое горло и замалчивание чувств звучит так, словно вычитана где-то в псевдопсихологической статье из женского журнала. Это настолько не вяжется со сложившимся у меня впечатлением от Дениса Владимировича, что я, кажется, даже знаю, от кого он о ней услышал. Иначе с чего бы ему внезапно замыкаться в себе на полуслове?

– Как только у тебя еще ничего не пережало? – хмыкаю я и тоже затыкаюсь.

А мысли – вот где они раньше были, спрашивается? – вдруг сворачивают на книгу, и я понимаю, что сцену с самого начала надо было писать не так.

Не про отца главной героини, пусть бы персонаж давно продуман и разбит на отдельные пункты, которые нужно упомянуть в тексте. Вымышленный отец не вызывает никакого отклика именно потому, что из пунктов и основных выделенных черт не складывается цельный образ.

Зато у меня ведь есть готовый. Хоть это и вопиюще непрофессионально.

Но и я не профессиональный писатель. Зато в голове у меня все еще живет образ папы – не такой, каким я видела его в последний раз, совсем не такой.

Тогда я прилетела на выходные впервые за несколько месяцев, ухватив самые дешевые билеты на чудовищно неудобное время, и папа примчался в аэропорт под утро – встречать меня. И до сих пор каждый раз, когда я вспоминаю папу, перед глазами встает одна и та же сцена.

Он выскакивает из неправильно припаркованной машины, сонный и взъерошенный, и улыбается так светло и искренне, что замордованная рабочей рутиной ассистентка директора вдруг снова чувствует себя маленькой девочкой, любимой дочкой, которую просто грех не подхватить на ручки и не закружить вокруг себя, счастливую и смеющуюся…

Подхватывать меня на ручки – занятие весьма энергозатратное уже лет двадцать пять как. Но обнять – это святое.

– Ты что, плачешь? – подозрительно уточняет Денис и тут же с готовностью подставляет плечо.

Я неопределенно качаю головой. Кажется, да, плачу. Но правильное ощущение от сцены появления отца – вот оно.

Наконец-то.