355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елень Романовъ » У черта на куличках » Текст книги (страница 1)
У черта на куличках
  • Текст добавлен: 7 августа 2021, 21:03

Текст книги "У черта на куличках"


Автор книги: Елень Романовъ


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Елень Романовъ
У черта на куличках

Я твоe царство огнeм сожгу, пеплом развею.

Русская народная сказка

Я утверждаю, что мой очередной опус – вовсе не рассказ о какой-то там мистике или религиозной мистификации. Я утверждаю, что это сложный, или многоплановый, чистый и запутанный рассказ о любви.

Д. Д. Сэлинджер

Начало

Как всё началось, помнит только Вода. На исходе безвременья великое предвечное Море отступило, и из него на песок вышел первый Колдун. Он принес Огонь. Огонь был свиреп и безжалостен, как первозданный мир. Он был неуправляем. Колдун желал подчинить Огонь, но тот не хотел служить ему – пепел и дым шли подле него. Тогда человек отправился к воде узнать, как заставить Огонь покориться. Холодное, притаившееся во мраке Море шептало ему о жертве, и Колдун отсек палец с руки, бросив его волнам. Кровь обагрила соль и камень. Два дня и две ночи ждал он на берегу ответа у Моря. Два дня и две ночи Море молчало. Но на рассвете третьего дня, в глубине, откуда поднимается солнце, родился Змей – слабый, как ребенок, и сильный, как порождение стихии. Море отдало дитя Колдуну, и тот заточил Огонь в нем.

Змей рос подобно дереву, зверю и человеку: долго, дико, подневольно. Он слушался слова, но сам не мог говорить, когда он сказал Колдуну: «Ты мне никто, я сильнее тебя и не желаю служить тебе», – тот проклял его молчанием, чтобы Огонь в нем не знал голоса. Немое дитя не в силах было ни возразить, ни подчиниться, раздираемое на части запертой в нем стихией – ее возмущенная ярость жгла леса и луга, превращая поля в пустоши, а камни – в угли. Но как ни пыталось пламя обжечь Колдуна, ничего у него не выходило: кожа человека, расцветая лепестками легчайших ожогов, к рассвету вновь становилась белой. Тогда сила Змея обрела руку и разум, но не сердце. Сердце его горело Огнем, мечтая о свободе. Ночью, пока Колдун спал, измученный снами и явью Змей вернулся к Морю – волны жгли ему ноги, не слыша голоса. И он покорился. Змей научился служить Колдуну, отпускать Огонь и сдерживать его, и с каждым днем его свирепая сила, послушная чужой воле, слабела.

Остановить Змея могла лишь Вода – проклятие, что лилось с неба, окружало удушливым белым туманом в низинах, таяло под ступнями росой и снегом, жгло, разъедая кожу, впиваясь в тело гнойными язвами. Колдун наложил чары на одежды Змея, чтобы злая влага не ранила его, но в ненастные дни в очаге их дома никогда не гасили пламени – зверь погружался в него целиком, и тело его облепляла искрящаяся рыжая мошкара.

В первый сухой день поздней осени Змей отправился в Лес к Дереву – жечь всяк облетающий лист, не касаясь Огнем ни одной из ветвей. «И держись подальше от людей!», – повелел Колдун, застегивая на нем плащ и укрывая голову капюшоном, чтобы прячущиеся в ветвях капли не кусали его. Змей кивнул, обещая исполнить наказ, и скрылся в ветвящейся глубине. Там он беспечно играл с ветром, разевая тихую темную нору рта и радуясь своей привольной игре. Он жег только-только отрывающиеся листы, листы, ложащиеся к самым корням, ловил их силой своей близко-близко к запрету, пока не услышал далекие крики среди безграничной лесной и своей тишины.

Люди были в лесу, забирая у него то, что он им давал. Неразрывно связанные друг с другом, они выкрикивали свои имена гулкими голосами. Змей хотел послушать их, только послушать. Бесшумный, и оттого невидимый – вне тончайшей паутины их зова – он крался среди серых стволов всё ближе и ближе.

Женщина с выцветшими волосами, выбившимися из-под рябого платка, с вывернутыми наружу швами на юбке, в которой она бессильно путалась, как в самом воздухе, уходила из Леса ни с чем, проклиная дождь и голод, наполнявший ее пустой живот страхом. Змей слушал ее жалобы в тайнике между рыхлых стволов, щипавших его водой. Стая тощих волков кружила поблизости, втягивая в ноздри запах пришелицы, гневившей Бога роптанием. Лес дарил своим детям сухое мясо этой случайной жертвы и право выпустить из него ослабевшую душу. Звери бросились к Женщине, но Змей укрыл ее за стеной Огня, испугавшего волков сильнее, чем Голод. Когда же пламя угасло, она выскочила из круга золы (в какую превратились мох и деревья, еще мгновения назад бывшие мхом и деревьями), и бросилась прочь.

Она бежала сквозь лес, не разбирая дороги, разрывая одежды о колкие обломки сухих стволов, валилась на землю и поднималась вновь. Ее ожоги и слезы привели охотников, явившихся убить Демона. Сила Змея не была безгранична: мстительный Огонь, прогорая, оставлял его – отрекшегося от своей истинной природы – беззащитным. Люди кололи Змея острыми палками и бросали в него камнями, загоняя исчадье Ада к скалам, где, сорвав с него плащ, скинули в самое темное ущелье, обрекая на долгую мучительную смерть в сырости.

Колдун искал день, искал ночь, пока жители деревни не рассказали ему о чудовище, замурованном ими в пещерах. Он бросился к скалам, проворно карабкаясь вверх, оставляя кровь на камнях, что впивались ему в ступни и ладони – волосы бились ему в глаза, ветер слепил потоками ледяной воды – силой своей Колдун поднимал валуны, но нигде не мог отыскать Змея. Морозная ночь расползлась по земле, как слизь, и черная стылая тьма пожрала душу Колдуна. Он звал отчаянно, моля и заклиная откликнуться. Эхо несло его голос по ветру. А когда тьма потекла от света в ущелье, Колдун заглянул в бездну, чтобы увидеть там, под толщею мрака, призрачный свет Моря, укрытого веками. Змей был прозрачен, как саламандра, выгоревшие вены вились у него под кожей пересохшими прутьями, все его пальцы, кроме одного, почернели. Он был неподвижен. И тогда Колдун познал страх. Он спустился на дно сырой темноты, поднял Змея с камней – тот повис у него на руках, ускользая из них, точно пойманная волна. Колдун снял Проклятие, чтобы Змей никогда больше не был безмолвен, и тот разомкнул уста воем глубинных рыб. Эхо несло его голос по ветру. В сердце Колдуна родилась жалость – острая, как игла с серебряной нитью, в сердце Колдуна родилась злоба – беспощадная, как камень, летящий в ребенка. Он ходил за Змеем три дня, лечил его пламенем и дымом целебных трав, а когда зверь обрел прежнюю силу, первое, что приказал Колдун: уничтожить деревню. Змей уже не умел возразить, и сжег каждый дом, сарай и святилище, но не тронул ни одного человека. Ужас наполнил сердца людей – обескровленные, они понесли весть по свету о страшном чудовище, что пожрало Огнем их дома. Но то была ярость Колдуна – не Змея.

Побег

Вода дрожит на стекле, как чужая слеза, как слюна, течет по прозрачным щекам, по железным зубам, капли собираются вместе, ползут друг к другу, грозят сообща. Яд над головой, словно голова – в пасти змеи. Страшно коснуться ее даже здесь, с этой – сухой – стороны дождя. И глаз не отвесть. Ждать, что ужалит. И ведь жалит.

Шего отпрянул от окна, ошарашенно прижимая пальцы к обожженной коже – острые капли пробили щеку и испарились, шипя. Крола опустил стекло, чтобы выбросить фантик от леденца; сидевший позади него змей успел проводить взглядом цветной бумажный комок, прежде чем вода обожгла ему лицо; Рае, до того пребывавший в состоянии глубокой мрачной отрешенности и больше напоминавший морок, нежели человека, вдруг среагировал на болезненное шипение у себя под боком и ветреный шум в салоне, приказав водителю:

– Закрой!

– Да я на секунду только. – У Кролы всегда доставало совести для оправданий.

– Черт бы тебя побрал, о чем ты вообще думаешь?

– Вот только не надо сразу бросаться проклятиями, уже закрываю. – У Кролы всегда доставало ума для своевременного согласия.

Рае посмотрел на Шего – тот почувствовал его взгляд кожей, словно был облучен им.

– Покажи.

Но змей не пошевелился.

– Нормально всё. – Он мазнул пальцами обожженное место, растирая пятно золы, потом извернулся, вытаскивая из кармана коробок, показал скулу длинному узкому зеркалу над лобовым стеклом (игнорируя белый слепой взгляд провидца и внимательный черный взгляд колдуна), спичка вспыхнула в когтях, и Шего поднес огонь прямо к поврежденной щеке – золотое сияние пламени облепило края ранки, и, нагорая, стянуло ее.

Рае пристально следил за его поспешным самолечением, но Шего делал вид, что не замечает этого, пряча спички обратно.

– Ты не должен бояться.

Голос колдуна, участливый и непреклонный, лег на плечо как ладонь, и змей, пропустив ремень безопасности сквозь кольцо сложенных пальцев, пробурчал куда-то себе в колени:

– Я не боюсь.

Рае вытянул руку и хлопнул провидца в плечо: «Дай воды», – тот нагнулся к бардачку и вытащил оттуда бутылку, купленную на заправке часа два назад. Колдун открутил крышку, наполнив салон гремучим шипением растревоженной жидкости, змей посмотрел на эту бутылку, как на бомбу, и, нервно подвинулся, сжав ноги. Пузыри, выступившие под пальцами Рае, пугали и притягивали Шего. Наконец этот невозможный стрекот стих, и человек сделал глоток отравы, а потом еще один. Змей отвернулся к окну, так что колдуна кольнула точка родинки у него за ухом.

– Почему у меня не растут волосы, а у тебя растут? – спросил Шего когда-то, еще совсем тогда маленький, больно и нежно дергая Рае за короткие темные прядки.

– Потому что ты не человек.

– Как это?

– Просто.

– Кто же я?

Колдун приложил палец к родинке Шего, как бы включая его.

– Змей.

– Но ведь у меня одна голова, а не три. – Змей передернул плечами так, что будь у него три головы – две слетели бы на пол, как кожаные мячи. Рука Рае слетела. – И у меня нет ни чешуи, ни хвоста, только когти одни, но ведь пальцы почти как твои, – он сжал запястье колдуна, предъявляя тому в доказательство их же руки, – а один так совсем человеческий.

– Это старые сказки, где ты их слышал?

– Рэда рассказывала.

Рае подхватил змея (тот тяжело повис у него на руках, так что заболело под мышками) и усадил к себе на колени.

– А кто ей разрешил? – строго спросил он Шего, прижавшего руки к бокам, как упрямая птица – крылья.

– Я просил ее.

– Когда?

– Когда тебя не было.

Вечером колдун отчитывал ведьму: «Ты что, совсем дура?», – запрещая пугать Шего монстрами из старых сказок, а она ему: «Да он же сам просил. Вас тогда долго не было, и он перестал спать, подходить к огню, слонялся по дому, всё больше у входной двери, что мне было делать?». Нужно ли было просто спросить ее: «Скучал ли он без меня?». Или никогда не знать? Никогда не знать наверняка. Он ведь сам не скажет.

– И часто она тебе басни рассказывает?

– Нет. Почему ты сердишься?

– Я не сержусь.

– Но ты не отвечаешь мне, а только злишься из-за ерунды.

– Это ерунда для тебя?

– Что? Сказка о трехголовом чудище, которым ты меня крестишь?

– Ты не чудище.

– Не трехголовое. – Змей стукнулся лбом в грудь хозяина, и слова его провернулись в колесе пустоты между ними.

Они снова говорили об этом, когда Шего вернулся домой и его трясло мелкой дрожью. «Что случилось?», – спросила Рэда, но змей не ответил. Ведьма потянулась было к нему он отпрянул и бросился наверх, перескакивая через ступени. Закрывшись в комнате, он упал на кровать, и, когда Рае вошел к нему, отвернулся к стене. Колдун сел рядом. Они оба молчали.

Шего заговорил первым:

– Мы ведь никто. Просто батарейки, которые можно легко выбросить, если перестанем работать.

– Нет, всё совсем не так, мы обручены, это кровный союз.

– Это только красивые слова, а по сути – простая сделка, чтобы отнять силу.

Рае смотрел на Шего, который повзрослел еще сильнее за один этот долгий день, ему было жаль того времени, когда он чаще смеялся и больше верил ему.

– Ты вечно повторяешь, что я не должен бояться, но как можно не бояться? У меня есть сила, но у нее же – равная слабость. Я видел, что такое вода и что мы перед ней.

– Мичера жалок и слаб, он не смог совладать ни с чужим огнем, ни со своим гневом.

– Не смог совладать с гневом? – Шего резко сел на постели и отполз в самый угол, подальше от Рае, откуда начал шипеть на него, как настоящий змееныш. – Он же изуродовал Киру! А вы ему это позволили. Позволили безумцу нарушить закон и держать свою бракованную игрушку в клетке. А Киру живой, ты понимаешь это? Он живой, как любой из нас, почему же вы не защищаете его? Да что вы вообще о себе думаете? Ищете зверя вместо того, чтобы судить хозяина!

Рае слушал его, поворачивая на безымянном пальце серебряный наперсток, прячущий змеиный коготь под ним.

– В этом мире всегда прав господин. Хоть, помяни мое слово, Киру сам за себя еще отомстит.

– Как? Что он может сделать против колдуна, пришитый к нему силой изначального договора? И вообще, спросил кто-нибудь первого змея: хотел он появиться на свет? И последнего – кто спросит?

– Что за мысли у тебя? – нахмурился Рае.

– Почему мы не можем уйти?

– Куда?

– К людям.

– И что мы будем там делать? – Рае поднялся и подошел к двери, теперь и он начинал злиться. – Морочить им головы, чтобы тебя в пруд не бросили, а меня на костре не сожгли?

– Я хочу быть человеком! – выпалил Шего и тоже вскочил с кровати.

– Ты не знаешь людей!

– Рэда – человек. Зэй – человек. Ты – человек.

– И что? Ты разве перечислил святых? И при этом воображаешь, что где-то там отыщется кто-то еще лучше? Ты когда в Ад спускался – глаза закрывал, что ли?

– Тебе легко говорить, ты-то не чудище.

Колдун обхватил лицо змея и сжал свои пальцы на его щеках, чувствуя чужие зубы под кожей.

– Да неужели? – прошипел он с такой злостью, что напугал Шего. – Я забираю жизни и у детей. И кто же я таков, если не чудище? А?

Зверь вцепился в руку человека, заставив ее разжаться.

– Я не стану палачом, вы не заставите меня! – убежденно заявил он.

По щеке его побежала тонкая ниточка черной крови, выпущенная острым наперстком колдуна, и эта ниточка вовсе не была так уверена, как обладатель лица, по которому она стекала.

– У тебя нет выбора. Его просто нет. Как у волка, который никогда не сможет есть сено.

– Только потому, что во мне огонь? – Змей перехватил руку хозяина в молящем жесте, ища у него защиты и утешения, но не получил ни того, ни другого.

– Огонь – это и есть ты. – Рае сжал маленькую ладонь, но она уже слишком хотела выскользнуть.

– Кто же я без него?

– Этого тебе никогда не узнать.

Память вскрылась, как сколупнутая болячка. Рае посмотрел на Шего, ослабив пальцы на пластике, – раздался зычный хлопок. От этого звука змей вздрогнул, устыдившись откровенности своего страха, и стиснул веки, прикусив их как губы, колдун же, закрутив крышку, положил бутылку на сиденье между ними, и та, откатившись, стукнула Шего в бедро. Он брезгливо повел плечом – шея и скула отозвались волной на это движение, но проклятую бутылку, которая холодила и жгла ему ногу, не скинул, как ему ни не терпелось, всё же сдержался, только попросил устало:

– Я знаю, что заслужил, чтобы ты на голову мне ее вылил. Но, прошу тебя, убери это.

– Ты не должен бояться.

Змей резким нервным движением скинул Чертову бутылку на пол, к ногам хозяина.

– Должен, еще как должен! А ты бы не боялся? – Он посмотрел в глаза Рае, требуя ответа. Колдун молчал, и лицо его было такое закрытое, такое непроницаемое, такое холодное. – Зачем мы здесь? Сколько уже времени этот кошмарный дождь не прекращается? Чего ради ты усадил меня в это корыто? («Корыто? – сквозь зубы прошипел провидец и любовно погладил руль, приговаривая: Не слушай его, милая, не слушай, хорошая»). Я могу попасть куда захочу, – настаивал змей, – не замочив рукава, только спусти меня снова с цепи! Зачем ждать, когда эта сырость мне кожу разъест? Вода сильнее. Страшнее. И ты – сильнее. Пьешь ее передо мной, всё бахвалишься, что ты человек, пока я, чудище, дрожу тут как осиновый лист. Чем это лучше Острога? Отдал бы меня стерхам, и делу конец.

Шего буравил Рае взглядом – черные-черные зрачки синих-синих глаз в ободе густой пульсирующей радужки подрагивали бессильной яростью, словно мертвые звезды. Рельефная сияющая кожа сиденья вокруг колдуна начала пузыриться и плавиться, дым и омерзительный запах паленого поползли по салону.

– Э-э-э, люди! – Крола, всё это время украдкой поглядывавший на них в зеркало заднего вида, вдруг завертелся туда-сюда (белые пустые глаза провидца метались повсюду, как крошечные шарики), протянул назад свободную руку, бессильно обмахнув веером пальцев коптящее сиденье. – Вы чего, мать вашу, творите?

– Устанешь чистить, – пригрозил Рае, не обращая внимания на провидца, змей тоже не обращал внимания на провидца, он рычал от злости.

– Пить могут все, – сухо добавил колдун.

Крола полез опустить стекло, чтобы выгнать сгущающуюся вонь, но окно само собой резко захлопнулось, так что ни кнопки, ни ручки не смогли вновь открыть его – провидец ударил с досады ладонями в руль:

– Черт бы тебя побрал, Рае, ты испоганил мне всю машину, а теперь еще велишь задохнуться от этого смрада?

Колдун не ответил, оценив, на чьей стороне Крола, и сказал Шего:

– Некоторые только это и могут. Так выпало.

Но змей устал от предначертаний. Выпало. Смешно сказать: снег судьбы. Он зло усмехнулся себе под нос – язва на языке и в горле не рассасывалась, зато дым в салоне резко исчез сам собой.

– Что смешного?

– Тебе не понять.

Шего сжал кулаки и уставился перед собой – щетка волос на затылке провидца упиралась тому в складку на шее, и, глядя на нее, змей вспомнил о топоре палача.

– Вечно ты мне всё запрещаешь, – сказал он, распустив пальцы, и зло втер ладони в грубую ткань штанов. Колдун проводил усталым взглядом это скольжение, поднял с пола бутылку, бросил ее на пустое сиденье впереди и вернулся к своим бумагам.

– Я всегда позволял тебе больше, чем когда-либо было можно.

– В твоем мире. Не в моем.

Тьма подступала сверху и снизу, смыкая в пасти серую полосу горизонта. За окном изредка мелькали плоские черные шары деревьев и углы домов, что были ниже этих деревьев, тут же сменявшихся бесконечными угрюмыми лентами леса. Шего уперся локтем в стекло, поджав костью ладони кость подбородка. Дверь била в локоть, ладонь – в лицо.

Прошла целая вечность, прежде чем машина остановилась, сотни смазанных унылых картин пронеслись за окнами, пока мгла не стерла границ, выеденных деревьями. Дождь всё не прекращался, капли летели в свете фар, как отсветы хвоста кометы, высекая фальшивые искры (что странным образом успокаивало), но в конце концов машина остановилась, разрушая монотонную безучастность дороги, и вода плашмя повалилась на капот.

Кончилось волшебство.

Крола выдернул ключ зажигания, бубенцы брелоков зазвенели у него под ладонью, и Шего вдруг расхотел покидать ставшую привычной безопасность салона. Провидец потянулся к бардачку, доставая перетянутый зонт, больше похожий на сверток с чьей-то отрубленной рукой. Шего украдкой поглядывал на колдуна, баюкающего в ладонях трубку из свернутых бумаг. Змей боялся повернуть голову, чтобы только Рае его не заметил, и смотрел на него тайком, загоняя зрачки в самые уголки глаз (так близко к кости, что становилось больно), но ничего не видел, только темное пятно – след один. Колдун застегнул пуговицу на пиджаке и передал бумажный сверток провидцу – тот спрятал его в бардачок, замок которого сам собой провернулся. Змей тоже стал готовиться к выходу и достал из рюкзака заговоренные плащ и перчатки. Тихий Рае ему совсем не нравился, поэтому, когда колдун, игнорируя Шего, приказал Кроле: «Проводи его», – и вышел в ночь, змей совсем растерялся. Холодная сырость дохнула в салон – у Шего защипало лицо и руки, но еще сильнее защипало внутри, и ему страшно захотелось безропотно последовать за хозяином в мокрую темноту. Дверь за Рае захлопнулась слишком быстро, так что змей успел лишь скользнуть рукой по сиденью, попав ладонью в тепло на рельефной коже, где только что сидел этот ледяной человек.

– Ну как, ты готов? – спросил Крола.

Шего покачал головой, надел плащ и вылез под дождь.

Избушка на курьих ножках

Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то – та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не давали ей встать в перекошенное окно проема, и маленькая створка осталась зиять, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.

– Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? – попросил провидец, с опаской поглядывая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.

– Интересно как? – удивился Шего.

– Ну, не знаю, как в лампе. – Крола пожал плечами.

– Вообще-то, и от свечи дом может сгореть.

– Постарайся всё же нас не спалить, ладно?

– Да уж постараюсь, – рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу растрескавшихся бревен. – Черт, тут что, всё из дерева? – спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил огонь.

Во внезапности темноты, как будто наступившей ему на глаза, Шего больно стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного огненного светлячка, не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого больше походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных друг с другом одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.

Змей продирался сквозь разворошенный дом: повсюду его сопровождали тоскливые лики шкафов с изувеченными дверцами и поломанными замками, старые тряпки, сапоги, бутылки, бесформенные тюки подушек и матрасов, в которых мыши спасались от холода, газеты, газеты, газеты, – всё это так легко было сжечь. Змей прижал к себе светящуюся руку.

Низкая лестница с вывороченной нижней ступенью вывела его в крошечную каморку с дверью в каждой стене: одна из них была заперта на тяжелый амбарный замок, мертвым пауком болтавшийся посередине, другая – снесена с петель и оставлена лежать на пороге, как могильная плита, третья – вела в тесную комнату с нависшим над самой головой деревянным настилом.

– Что это за место? – тихо спросил Шего.

– Очень старое, – задумчиво произнес Крола, кисло оглядев комнату. – Поищу дров. А ты давай поаккуратнее тут.

– А ты – там. – Змей кивнул на черноту за дверью.

– Провидцу тьма не помеха, – сказал Крола и, подмигнув Шего, скрылся где-то в безглазой тьме.

Змей переступил через порог – низкий проем заставил его поклониться. Комната была бы значительно просторнее, если бы не огромная печь, сделавшая ее тесной, как какой-нибудь раздувшийся и мешавший всем остальным о́рган. Слева висел умывальник, раковины под ним не было, чтобы рассмотреть это, Шего пришлось поднести огонек опасно близко к конструкции. Вдруг где-то в оставшемся мраке разорвался гулкий мокрый шлепок, и тут же подле той капли взорвалась еще одна. Змей резко отдернул руку от умывальника (от неожиданности огонь у него в ладони подпрыгнул, как вспышка молнии), он стиснул пальцы, но сияние уже открыло взгляду кровать с прогнившим матрасом, на который сверху – сквозь дыру в потолке и крыше – плевала вода. Первое, что захотелось Шего: сжечь дом дотла и пепел развеять. Но правда заключалась в том, что между нескончаемой жижей снаружи и парой капель внутри выбора на самом деле не существовало.

Ты не должен бояться. Не должен бояться. Тебе просто нельзя бояться. Хватит бояться. Никогда больше не бойся.

Заклинание не действовало – страх не уходил, омерзение тоже, росла одна злость.

Шего отступил от кровати поближе к печи, заглянул в источавшую каменный холод дыру за заслонкой, подтянул рукав до предплечья и позволил огню охватить всю руку. Кирпичи откликались на позабытый зов пламени неохотно, как бы отталкивая его, словно не желали вспоминать. Крошки золы, сажи и глины на чугунной плите были похожи на землю Пустоши. Змей потер соринки горящими пальцами.

Крола, прижавший к груди трухлявые дрова, неуклюже внес их и себя в комнату и сбросил ношу возле подтопка – чудовищный грохот взметнулся в тишине, как мука, в которую угодило сито. Шего, колупавшийся в печи, больно ударился о каменный свод, когда услышал его.

– Какого Черта ты делаешь? – спросил он с укоризной, растирая затылок свободной рукой.

– Дров принес.

Шего поднял одно полено. Отсыревшее дерево тихонько зашипело в пальцах, обжигая кожу. «Терпимо», – подумал змей. И через мгновение у него в руке вспыхнул факел, восхитительное потрескивание которого отодвинуло зловещий шум дождя. Он сложил в печь дрова – в три ряда, одно к другому – они тут же схватились, и в комнату клубами поплыл дым.

– Ох ты ж! – Крола подскочил и выставил две заслонки в трубе, черные крошки сажи осыпали ему лицо, но едкий туман всё равно лился в комнату, подобный духу, что не знает дороги домой.

– Засорилась она, что ли?

– Кто? – Шего жадно втягивал дым в легкие.

– Труба! Щас придется всю иллюминацию выключать – не на улице же мне спать!

– Погасить огонь? – ужаснулся змей.

– Ну а как?

– Погоди, дай ей прогреться, уйдет дым, – пообещал он и направил пламя с ладони в трубу.

– Посмотрю снаружи, будет ли тяга.

Провидец снова ушел, оставив за собой вереницу мокрых следов, – округлые блестящие пятна воды и осклизлые комья грязи переливались на полу закатными отсветами огня. Змей стянул с руки вторую перчатку, спрятал в карман плаща и плащ снял, бросив комком на спинку покореженного стула, потом подставил обе ладони чудесному сиянию, питая им всё тело. Труба прогрелась, и призрачный дым свободно потек на улицу. Треск горящих поленьев принес покой, так что Шего перестал обращать внимание на клацающие с потолка капли.

– Ну что, перестало тут так вонять?

Змей вздрогнул: в этот раз провидец вошел так тихо, словно весь он был только голос.

– Спать ложись, – распорядился Крола и сам сонно потянулся. – А я всё-таки немного осмотрюсь. Давно я здесь не был.

Шего снилась Пустошь. И Рэда. В сияющих белых одеждах. Она стирала после зимы огромное алое одеяло. Мутная пена щелока плыла по тазу, собираясь полумесяцем у самой кромки, липла на ткань и на кисти ведьмы, покрывая ее кожу тусклым серебром разводов-браслетов. Она вытерла лоб рукой, оберегая его от мокрых пальцев, собрала мешавшие пряди, стараясь убрать их за ухо и не испачкаться. Солнце светило Рэде в лицо, обжигая смуглую кожу и выгоревшие волосы, от старания и яркого света она хмурилась крошечные морщинки белыми лучами расходились вокруг ее глаз и совсем исчезали, стоило только лицу разгладиться.

Морщины же Рае никогда не уходили. С каждым днем они становились всё глубже, а в той, что залегла как расщелина у него между бровей, Шего думалось, можно спрятать крыло крошечной птички. Как-то он даже пытался. Много часов змей хранил невесомый расписной листок мертвой бабочки, которую нашел в Заводи, он хотел показать удивительного зверя колдуну и вбежал вместе с ним к нему в спальню, но Рае крепко спал – тревожная складка у него на лице лишь слегка расправилась. Шего тихонько крался к хозяину, между шагами – пауза, когда он вслушивался в малейший шорох, в мельчайшее колебание воздуха, но Рае не шевелился, укрытый пурпурным пухлым щитом, поверх которого лежали две его белые жилистые руки. Змею казалось, что это на треть отсеченное, суровое и торжественное тело плавает в море собственной крови. Склонившись над казненным, Шего боязливо и спешно сморгнул жуткое видение, сердце его дрожало, он жадно вслушивался дышит ли Рае пока когти сжимали сухое мохнатое тельце насекомого.

Темная змеиная тень нависла над колдуном, след от руки отразился на спящем лице серым пятном, ломкие крылья коснулись кожи. Невесомый укол разбил чуткий сон. Рае резко открыл глаза, и от неожиданности змей сжег свой подарок у него на лице. Колдун ударил себя по лбу, как будто его укусил комар, и прохрипел:

– Что ты делаешь?

Шего смотрел на него во всю ширину глаз и не мог вымолвить ни слова.

Рае тем временем сел на кровати, рассматривая пепел в руке, он морщился, касаясь лба кончиками пальцев, и еще раз спросил:

– Что ты делаешь, Шего?

Змей, наконец, перестал ошарашенно глазеть на колдуна и даже смог выдавить из себя нечто невразумительное:

– Я только хотел узнать.

– Что?

– Ничего.

– Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?

– Что?

– Ничего.

Колдун поднялся с кровати, откинув одеяло, и подошел к тазу с водой, стоявшему на столе возле окна. Он склонил голову, вглядываясь в свое подгоревшее отражение, опустил руку в воду и протер переносицу влажными пальцами.

– Я не спал уже целую вечность.

– Прости меня, я не подумал.

– Ты никогда не думаешь. – Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.

– Зато ты думаешь слишком много, – выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. – Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.

– Кто? – Недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае и стекало прозрачными каплями прямо ему на рубашку, оставляя на белом полотне темные мокрые пятна.

– Морщины.

– Ты издеваешься, что ли? – Колдун очертил подбородок тыльной стороной ладони, стирая лишнюю влагу.

– Ты стареешь, неужели ты не видишь? Ты же стареешь.

– Может, мне намазать лицо маслом, как женщине?

– Это совсем не смешно! Ты теперь можешь умереть.

– Что за бред? – Рае откинул полотенце, которым вытер лицо, на плечо.

– Я принес тебе бабочку, мы нашли ее с Эркой в Заводи. Она не шевелилась у меня под пальцами, я не смог ее разбудить.

– Иногда я тебя совершенно не понимаю.

– Я просто хотел показать ее тебе, – смутился змей.

– Негусто же от нее осталось. Тебе нужно лучше себя контролировать.

– Ты не шевелился под этим проклятым одеялом.

– Боишься, что я умру?

Шего не ответил.

– У меня есть еще время. И тебе не придется отправляться за мной, когда это время закончится, и забудь об этом.

– Не придется? И как ты сможешь их остановить?

– Я жив, ты тоже, к чему эти вопросы?

– Ни к чему. У тебя лицо обожжено, принесу мазь.

– Не стоит, и так затянется.

Но змей уже вышел за дверь.

К утру дождь успокоился, серая пыль наползла в дом вместо света, в ее мутном мареве всё внутри казалось еще более уродливым и унылым. Крола встал первым, тем более что никакого отдыха ему всё равно не перепало. Спать на сундуке – только маяться, прожариваясь на томительном вертеле бессонницы, изредка проваливаясь в хлипкие топи забвения.

На рассвете провидец осторожно сполз со своего лежака и попытался было распрямиться, он кряхтел, силясь вернуть остов телу, и тихонько присвистывал, затягивая воздух сквозь зубы, – этот болезненный звук мешался в нем с проклятиями в адрес Чертовой развалюхи, что в равной степени относилось и к сундуку, и к дому, и к самому Кроле – в конце концов, провидец проиграл в борьбе с собственным телом за прямую спину и присел отдышаться на краешек стула.

Шего всё еще спал. Его располосованная сажей пятка светлела в печи, как бельмо на глазу. Ночью провидец даже испугался, решив, что змей удрал куда-то, как заяц: в комнате его не было, в доме тоже. Крола выкрикивал его имя, пока Шего не промычал в ответ что-то непонятное – звук шел из печи, где забравшийся к углям змей спал тише, чем язык в горле у мертвого колокола.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю