Текст книги "Гарсоньерка"

Автор книги: Элен Гремийон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Не говорите глупостей.

– Да, меня занесло… хотя в тюрьме у этой женщины, по крайней мере, не было бы зеркала, она бы не видела своего отражения и, может быть, почувствовала себя более счастливой. Но что вы узнали? О каких плохих новостях только что упомянули?

– Пришли окончательные результаты вскрытия. Лисандра погибла в результате падения. Мгновенно. Первыми о землю ударились ее ноги – с такой силой, что высокие каблуки проткнули ступни, вошли по щиколотку. Бедренные кости сломаны. Тело отскочило от земли, снова рухнуло вниз, и она ударилась затылком. Перелом основания черепа. Внутреннее кровотечение. Никаких следов драки вскрытие не выявило. Следов удушения нет. Ни царапин, ни синяков. Ее не били. Во всяком случае, не били так, чтобы остались следы. Анализы крови ничего не показали. Ни малейших следов алкоголя, наркотиков или лекарств. Но главное – совершенно точно установлено, что Лисандра не была изнасилована. Я почувствовал такое облегчение, когда адвокат сказал мне об этом, меня же просто преследовала и приводила в ужас эта мысль, я бы не вынес, если бы с ней это сделали. Но едва я немного успокоился – по крайней мере, насчет этого, – адвокат шепнул мне, что ничего хорошего здесь нет. Я так и не понял, что это означает, что это означает для меня.

– Вернитесь на землю, Витторио. Перестаньте мыслить так, будто вы на свободе, попробуйте мыслить как они, как те, кто ведет расследование. И у вас, как и у меня, сразу возникнет очень простой вопрос, тот же очень простой вопрос, что и у них: «Кто в известных случаях может убить, не изнасиловав?» Разумеется, многие. Но кто в первую очередь? Разумеется, муж. Логично – мужу ни к чему брать силой то, что он мог получить в любую минуту. И потом, если муж убивает жену, значит, его к ней уже не очень-то влечет. Результаты вскрытия вполне подтверждают их подозрения. Вы в тисках, и тиски сжимаются. Доказательств у них нет, но в логике их рассуждений все что угодно становится доказательством, любые выкладки оборачиваются против вас. Встряхнитесь, Витторио, повторяю, вернитесь на землю. В конце концов, я ваш адвокат, так ведь? Вы должны доверять мне.

– Я никогда из этого не выпутаюсь. Если бы на теле Лисандры нашлись следы моей спермы, они заключили бы, что жену вполне можно убить сразу после любви. Прямо так и слышу, что они говорят, как выстраивают новую версию, по-новому истолковывают факты, чтобы их можно было трактовать против меня, ведь единственная история, которую им хочется написать, это история, в которой я преступник, убийца. Они почти заставили меня пожалеть о том, что Лисандру не изнасиловали, что на ее теле нет следов чужой спермы, – так я, по крайней мере, был бы спокоен… нет, не спокоен, я не то хотел сказать! Нашлись бы следы чужой спермы – с меня сняли бы обвинение, официально сняли! А сейчас я дошел до того, что стал представлять себе, каким способом мог убить Лисандру, если бы захотел, и чуть было не сказал им об этом! Я никогда бы не вытолкнул жену в окно… возможно, отравил ее… или, не знаю, подстроил аварию… Но в любом случае позаботился бы о надежнейшем алиби… Никогда, никогда, убив жену, я не мог бы оказаться на месте преступления так тупо и бестолково, как оказался… Я же все-таки умнее, я бы унес из дома кое-какие вещи, чтобы создать видимость ограбления… Нет, как бы там ни было, я не попался бы с поличным…

– Я перебью вас, Витторио. Вы говорите о предумышленном убийстве, они – о непреднамеренном. А в этом случае заранее никто ничего не продумывает. И это предоставляет следствию полную свободу: можно предположить безумие, допустить, что убийца совершил оплошность, был неосторожен, – вот вам и возможность выдвинуть не вызывающее сомнений, неопровержимое обвинение. Именно об этом и идет речь – о непреднамеренном убийстве. Ни больше ни меньше. Ссора, которая плохо закончилась. Почему вы не сказали мне, что в тот вечер поссорились с женой?

– О чем вы говорите?

– О показаниях вашей соседки. Или это ложь от первого до последнего слова? Ответьте наконец, почему вы не сказали мне, что в тот вечер поссорились с женой?

– Не думал, что это имеет значение.

– Вы не думали, что это имеет значение? Ваша ссора с женой незадолго до ее гибели? Тогда выбирайте одно из двух: либо вы рассказываете мне, что в тот вечер произошло между вашей женой и вами на самом деле, либо нанимаете другого адвоката. Говорю вам откровенно: так будет лучше для вас. И для меня тоже, я не люблю понапрасну терять время.

– Вы представляете себе, что я испытываю? Моя жизнь с Лисандрой после ссоры оборвалась. Я чувствую себя виноватым в том, что вот так ушел из дома. Это невыносимо, и потому я действительно стараюсь не вспоминать об этой ссоре.

– И все же вам придется о ней вспомнить. Мы не выбираем себе соседей.

– Сволочь… Хотя ее поступок меня не удивляет, для нее, должно быть, настал звездный час: настоящие полицейские, настоящая смерть, не сравнить с мелкими повседневными преступлениями вроде просыпанного на лестнице мусора или коляски, которую соседи со второго этажа вечно оставляют в подъезде. Подумать только – покойница! Мерзкая баба не могла не вложить в свои показания всю свою энергию и всю свою злобу! Кем ей еще быть, как не свидетелем обвинения, она только и может, что поливать дерьмом, а все это дерьмо она выдумывает в соответствии со своим пакостным видением жизни. Ну так что же она сказала? Что она смогла расслышать, прижавшись к стене своим поганым ухом?

– Не отвечайте вопросом на вопрос, меня интересует ваша версия происшедшего. Еще раз спрашиваю вас, Витторио, из-за чего вы поссорились с женой?

– Из-за ерунды.

– Если хотите знать мое мнение, следствие таким ответом не удовлетворится.

– Я не заметил, что на ней новое платье, я вообще перестал что-либо замечать, я на нее больше не смотрю, я ее больше не люблю – вот из-за чего мы поссорились, устраивает вас такой ответ?

– Это правда?

– То, что не заметил нового платья, – да, а остальное – нет, разумеется, нет.

– Стало быть, вы ушли в кино, чтобы прекратить ссору?

– Нет, я уже стоял на пороге, когда Лисандра начала меня попрекать.

– Ваша соседка говорит, что вы часто ссорились…

– Да моя соседка наизнанку вывернется, лишь бы отыскать признаки того, что не только у нее, но и у других жизнь не задалась. Ну что вы хотите от меня услышать? Раньше сплетни этой злющей бабы казались мне просто смешными, я и представить себе не мог, что когда-нибудь это обернется против меня самого. Обычная сплетница и истеричка, таких на земле миллиарды. Всякий раз, как мы с Лисандрой занимались любовью, эта психованная принималась колотить в стену, можно подумать, она нас преследовала, перебираясь из комнаты в комнату, она лупила и лупила в стену, как будто убить нас была готова за то, что мы любим друг друга… Но об этом она, само собой, умолчала? Еще бы, ведь это доказывало бы, что мы любили друг друга, – правда, следователи поспешили бы заметить, что многие люди занимаются любовью безо всякой любви.

– Ошибаетесь, об этом она как раз говорила, но в ее изложении все выглядит несколько по-другому.

– И как же?

– Она говорит, что ваши постоянные ссоры избавляли ее, по крайней мере, от необходимости слушать ваши «непотребные любовные крики», ваши – цитирую – «вопли похотливых животных», да в конечном счете ваши ссоры ее устраивали больше, все же не так непристойно… А еще она говорит, что вот уже несколько месяцев никаких криков, кроме криков ненависти, не слышала, ни один из них не наводил на мысль о возможном примирении, но ей, разумеется, и в голову бы не пришло, что все это может закончиться убийством. Она думала, что вы всего лишь очередные возненавидевшие друг друга супруги, терзающие один другого из-за того, что желание ушло и наслаждение, доставляемое телом, истощилось. «Крики тела сменились криками пресыщенной души» – вот в точности ее слова, и могу добавить, что показания вашей соседки произвели на тех, кто ее допрашивал, желаемое действие.

– Злые языки могут быть поэтичными.

– Проблема в другом – в том, что они могут говорить убедительно.

– Но ведь то, что я ссорился с женой, не означает, что я ее убил! Мы действительно в последнее время часто ссорились, она легко раздражалась, а я был поглощен своими мыслями… или наоборот, в такие минуты никогда ведь не разберешь, кто виноват, просто надеешься, что на этой ссоре все плохое и закончится, что вернутся счастливые дни… Да вы и сами, должно быть, прекрасно это знаете, и мне самому каждый день хоть раз приходилось выслушивать во время сеанса рассказ о подобных ссорах, и еще каких яростных! Поверьте, все пары через это проходят.

– Знаю. Но когда одного из двоих, составлявших пару, находят мертвым, ссора перестает быть непременной составляющей истории любви, она становится уликой.

– Да. Только, что бы ни говорили эти придурки, я не убивал Лисандру. А что еще слышала в тот вечер моя милая соседка? Надеюсь, они ее об этом спросили?

– Конечно.

– И что же она слышала?

– Ничего. Она решительно утверждает, что после вашей ссоры ничего, кроме громкой музыки, не слышала. По ее словам, все, что она слышала, – это громкая музыка.

– Не может быть.

Ева Мария смотрит на Витторио. Витторио обхватывает голову руками.

– Ну вот, теперь вы знаете сегодняшние плохие новости и понимаете, что нервы у меня на пределе. Не смотрите на меня так, Ева Мария.

– А может, это ваша соседка убила Лисандру? Тогда ясно, почему ее не изнасиловали, женщина не может изнасиловать другую женщину.

Витторио безрадостно улыбается:

– По крайней мере, вы, похоже, на моей стороне… Но нельзя кидаться на всех и каждого так, словно все – потенциальные убийцы. А те, кто ведет расследование, все же свою работу выполнили: у соседки есть алиби, она была с дочерью. Нет-нет… только не говорите, что они могли сделать это вместе. Мой адвокат прав, надо смотреть фактам в лицо – все складывается против меня, постепенно и неуклонно. Обстоятельства, расклад по времени, а теперь еще результаты вскрытия и свидетельства. Я просыпаюсь среди ночи весь в поту, ощущение такое, будто меня накрыло грозой и гроза эта не утихает… Все разладилось, а самое худшее – это похороны Лисандры…

– А с похоронами-то что?

– Лисандру хоронят завтра, и они не хотят, чтобы я там был. «По закону вы не имеете права присутствовать!» Понимаете, как далеко они зашли? Как можно не отпустить человека на похороны жены? Лисандра не оставила завещания. Это будет «обычная процедура», которую применяют в таких случаях, «типовая» месса, и я не имею права ничего сказать, ни о чем попросить, ни о какой песне, ни о каких словах, ни о какой молитве… я ни на чем не могу настаивать, они обращаются со мной так, словно я – опасный преступник и могу сбежать, воспользовавшись похоронами Лисандры. Единственное, что мне позволено, – букет цветов. Они согласились положить от меня лилии – ее любимые цветы, я всегда дарил ей лилии в годовщину нашей встречи…

– Что с вами, Витторио? Вам плохо?

– Нет-нет, все нормально, просто очень устал. Комиссар меня невзлюбил, он меня ненавидит, можно подумать, все это его лично касается. Знаете, что он выдал? Вот когда меня оправдают, я смогу выкопать свою жену и похоронить ее заново как захочу, а пока, вот прямо сейчас, лучше бы мне сосредоточиться на своей защите. Как я его ни умолял, сколько ни говорил, что согласен пойти туда под конвоем, он только ухмылялся: «Хоть немного логики должно быть? Как можно разрешить подозреваемому присутствовать на похоронах женщины, в убийстве которой его подозревают? Для психоаналитика у вас маловато простого здравого смысла, но меня это не удивляет, у всех психоаналитиков маловато простого здравого смысла…»

Ева Мария пришла первой. Она смотрит на лилии, лежащие на ступеньках. Цвет она выбрала сама. Белые. Это ее представление о Лисандре, а может быть, о смерти. Народу немного. Наверное, никто не знает, не прочли объявление в газете. А вот и еще один букет лилий. Красных. Это от Витторио, Ева Мария догадалась. Это его представление о Лисандре, а может быть, об их любви. Каждый год он дарил ей такие цветы в годовщину их встречи. Ему неизвестно, что Ева Мария здесь. Необычно — вырывается у нее невольное определение. Официально назначенная церковь. Официально назначенный священник. У входа в машине с тонированными стеклами дежурят полицейские. Ева Мария прилита первой. Села в глубине и стала смотреть, как все они входят. Отпевание – не то зрелище, которым наслаждаются, как, например, свадьбой. Никто не обсуждает платья и шляпки, не отмечает красоту одних и отсутствие вкуса у других. О приглашенных высказываются только в глубине души. Собственно, и приглашенных нет, кто хочет, тот и приходит, кто знает, тот и приходит. Ева Мария пытается понять, что связывало каждого из присутствующих с усопшей, по тому, как он держится. У некоторых лица печальные, у других непроницаемые. В первом ряду, плачущие, – конечно, родители Лисандры. А остальные кто? Друзья? Такие же пациенты Витторио, как она? Та самая соседка? Теперь, должно быть, крики не слишком ей докучают, разве что эхо, но злые языки всегда найдут повод высказаться. Ева Мария смотрит на все эти собранные в одном месте тела, на тела, переставшие расти, и думает о том, как недостает на похоронах детей. Ева Мария чувствует себя посторонней. В похоронную процессию может затесаться кто угодно, потому-то она здесь. Возможно, и убийца здесь, прячется среди близких, пришел взглянуть на последнее действие трагедии собственного сочинения. Безумный, невидимый deus ex machina[11]11
  Бог из машины (лат.).


[Закрыть]. Ева Мария смотрит, как люди проходят перед гробом. Ей хотелось бы, чтобы над убийцей зажглась красная лампочка. Пожилая пара задерживается надолго, оба красивые, держатся за руки. Может, это родители Витторио? Ева Мария задумывается, состарилась бы она сама рядом с мужем или нет, если бы Стелла не умерла. После того как не стало их дочери, с чудовищной быстротой не стало и их любви, во всяком случае, ее любовь пропала как не было. Ева Мария смотрит на «официально назначенный» гроб. Каким он ей кажется удобным, надежным по сравнению с тем нигде, в котором теперь ее девочка, ее Стелла. О других умерших заботятся, придают мертвому телу пристойный вид, гримируют, в какой-то мере возвращая ему человеческий облик, прежде чем навсегда отделить от людей. А ее дочь так и осталась в том нечеловеческом положении, в каком застигла ее смерть. Ева Мария, как всегда, думает о людях, захваченных лавой, о мужчинах, о женщинах, о детях, о собаке, которая тянет за поводок, а ее хозяева убежали… Живые статуи, остановленные в движении, лава стала их саркофагом. Саркофаг Стеллы – вода. Текучий саркофаг, который, может быть, баюкает ее, слегка покачивает, но не отдает. Подумав о том, что дочери, лежащей где-то на дне Рио-де-ла-Плата, никто не закрыл глаза, Ева Мария невольно опускает веки. Но так картина становится еще более отчетливой, и она сразу же глаза открывает. По ее щекам текут слезы. Ева Мария принадлежит к числу похоронных узурпаторов горя – тех, кто оплакивает не усопшего, а чью-то смерть, о которой усопший им напоминает, или ту, которой они боятся. Ей бы очень хотелось похоронить свою дочь… А что за картина встает перед глазами у запертого в камере Витторио? Представляет ли он себе Лисандру, лежащую в гробу? Нет, этого он представить себе не может. Он даже не знает, как Лисандра одета. Кто, интересно, выбирал для нее вещи? Конечно, ее родители, кто же еще. О Витторио думает не только Ева Мария, все думают о нем. В первом ряду, совсем рядом с гробом, оставили пустое место, как будто каждый ждал, что он вот-вот появится. Замешательство здесь, в церкви, чувствуется, пожалуй, явственнее, чем горе… Словно здесь недостает того, кому полагается горевать больше всех, – Витторио, безутешного мужа, предполагаемого убийцы. Всё наизнанку. Похороны умершей – одно дело, убитой – совсем другое. Боль от незнания, как умерла та, кого сегодня хоронят, мешает с ней проститься, а мешать работе скорби не следует, или она не завершится никогда. Кто-нибудь здесь способен вообразить, как Витторио выталкивает жену через окно на улицу? Кто-нибудь твердо уверен в том, что он это сделал?

Ева Мария первой прилита и первой уходит. Полицейские ждут. Разговаривают. Смеются. Ева Мария прячется за деревом. Смотрит, как люди выходят из церкви. Похоронную процессию не принято фотографировать. Щелканье ее фотоаппарата напоминает пение больной птицы, но она никого не хочет упустить. У Евы Марии вновь пробуждаются подозрения, возвращается гнетущая мысль, что Стеллу мог убить кто угодно. Она хотела сказать – Лисандру. Ошиблась. Спутала. Отныне в ее представлении две эти смерти перекрывают одна другую. Та, о которой думать до того мучительно, что она не может о ней думать, и та безболезненная, которую она может мусолить часами. У дверей просит милостыню нищий, она дает ему немного денег, взамен потребовав обещание говорить каждой женщине в перчатках, что она красива, – как знать, если Алисия здесь, может, она уйдет счастливая, утешенная и примиренная сама с собой. А что, если это он? Что, если этот нищий и есть безумец, невидимый deus ex machina, затесавшийся в похоронную процессию? Ева Мария хочет, чтобы над ним зажглась красная лампочка. Висящий на шее фотоаппарат мешает ей дышать. Она хватается за дерево. Обдирает ладонь о кору. На туфли падает несколько капель. Красных. Это ее кровь. Боль не может утихнуть, пока не уйдет гнев.

Ева Мария отпивает глоток мате. На столе сложенная газета. Эстебан входит в кухню, собирается завтракать.

– Доброе утро, мама. Очень устала? – Эстебан направляется к холодильнику. – Извини, что ночью к тебе ворвался… но я увидел, что свет горит, и подумал…

Эстебан умолкает. Он смущен. Запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади. Ева Мария смотрит на сына:

– Что ты подумал?

– Ничего.

Ева Мария отпивает глоток мате.

– Я работала.

– Я понял. У тебя сейчас много работы.

– Да.

Эстебан возится с тостером. Ева Мария встает:

– Мне пора.

Эстебан оборачивается:

– Но сегодня же суббота.

– Ну и что?

– По субботам ты не работаешь…

– Похожу по магазинам.

– По магазинам?

– Да, хочется пройтись.

– Вот и хорошо… и я с тобой, мне тоже хочется пройтись.

– Извини, мне хочется пойти одной… я… я буду покупать одежду. И тебе придется меня ждать.

– Одежду? Да я уже забыл, когда ты себе что-то покупала.

– Как видишь, всему свое время.

Ева Мария выходит из кухни. Дверь захлопывается. Эстебан оборачивается. Отодвигает занавеску. Смотрит, как Ева Мария идет по улице. Рюкзак висит у нее на одном плече. Он не видел раньше этого рюкзака. Да нет же, видел. Похоже, это рюкзак Стеллы. Эстебан смотрит, как Ева Мария садится в автобус. Он не может опомниться. В первый раз за столько лет она едет не на работу. «Как видишь, всему свое время». Эстебан улыбается. Тень автобуса проходит по его лицу. Эстебан красивый.

Ева Мария кладет рюкзак на стол. Витторио усаживается напротив:

– Как я рад вас видеть.

– А мне придется вас разочаровать: я ничего не нашла. – Ева Мария вытаскивает толстую папку. – Я прослушала все кассеты, даже самые нейтральные и самые мирные сеансы, от начала до конца, но ничего там, к сожалению, не нашла. Вероятно, чего-то я не заметила, упустила что-то, лежащее не на поверхности, ведь истолковать можно любую мелочь, а я недостаточно хорошо знаю ваших пациентов, мы уже убедились в этом на примере Алисии. Я принесла все расшифровки вам, вы единственный, кто способен разобраться в этих записях, и вы, может быть, что-то найдете… Я оставлю папку надзирателю, чтобы вы могли все спокойно проверить.

– Вот уж кому ничего оставлять не надо! Прочтут и начнут приставать с вопросами. Нет, лучше передайте через моего адвоката… Вы сказали, у вас там все расшифровки?

Ева Мария колеблется. Едва приметно. Лишь мгновение.

– Да.

Витторио соединяет ладони: его молитва услышана!

– Значит, и расшифровка сеанса Фелипе?

– Фелипе? – Ева Мария задумывается. – Того, у которого проблемы с женой?

– Можно сказать и так, вы ведь и ее принесли, да? Мне надо кое-что уточнить, позавчера ночью я вспомнил одну вещь, и с тех пор меня это не отпускает, я должен проверить, не ошибся ли.

Ева Мария открывает папку. Перебирает отпечатанные на машинке листки, их очень много. Она и в самом деле вспомнила этот сеанс – немного напряженный, но ничего такого уж страшного. Однако Витторио выглядит уверенным.

– Вам не трудно будет прочесть мне расшифровку? Читая глазами, я понимаю хуже, чем на слух. Только ничего не пропускайте, я хочу услышать все от первого до последнего слова.

Ева Мария начинает читать. Витторио закрывает глаза. Перед ним встает лицо Фелипе. И его тело. И его жесты. В точности так, как бывало, когда он по вечерам в одиночестве прослушивал записи у себя в кабинете. Витторио машинально округляет руку так, словно держит бокал – бокал с коньяком… хотя он и думать не думает о коньяке. Все его внимание сосредоточено только на голосе Евы Марии.

ФЕЛИПЕ

ВИТТОРИО

Добрый день, Фелипе.

ФЕЛИПЕ

Добрый день.

ВИТТОРИО

Мне показалось или вы и впрямь чем-то огорчены?

ФЕЛИПЕ

Как говорил Борхес, «только “джентльмены” могут посвящать себя делу, сулящему проигрыш»[12]12
  Фелипе цитирует рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Форма сабли» (1942). Пер. М. Былинкиной.


[Закрыть]. Мы опять поссорились.

ВИТТОРИО

С женой?

ФЕЛИПЕ

Ну а с кем еще я, по-вашему, мог поссориться?

ВИТТОРИО

Из-за чего?

ФЕЛИПЕ

Из-за всего! Нам ничего не стоит поссориться, она всегда найдет чем меня попрекнуть.

ВИТТОРИО

Но из-за чего произошла эта последняя ссора?

ФЕЛИПЕ

Говорю вам, даже не помню, с чего на этот раз началось. Могу сказать только, что закончилось как всегда. Заканчивается всегда одинаково.

ВИТТОРИО

И как же?

ФЕЛИПЕ

Она начинает плакать, кричать и оскорблять меня.

ВИТТОРИО

А вы что делаете?

ФЕЛИПЕ

Ничего. Ухожу в кабинет и жду, пока у нее это пройдет. Все равно тут ничего нельзя сделать.

ВИТТОРИО

Если, по-вашему, жена напрасно вас обвиняет, может, стоило бы с ней поговорить? Надо же защищаться.

ФЕЛИПЕ

Как же не напрасно, разумеется напрасно! Только сказать я ей ничего не могу. Вы пробовали разговаривать с женщиной, когда она орет?

ВИТТОРИО

А вы?

ФЕЛИПЕ

Не понял. Что вы имеете в виду?

ВИТТОРИО

Вы и на этот раз поссорились из-за сына?

ФЕЛИПЕ

Не помню. Наверное.

ВИТТОРИО

Да или нет?

ФЕЛИПЕ

Она не захотела повести его в парк. Я сказал, что мальчик не может целый день сидеть взаперти, мальчику необходимо двигаться, «в здоровом теле здоровый дух».

ВИТТОРИО

Она восприняла это как упрек, и ей этот упрек не понравился…

ФЕЛИПЕ

Явно не понравился.

ВИТТОРИО

Как же она отреагировала?

ФЕЛИПЕ

Я вам уже сказал. Как всегда. Разбушевалась, стала рыдать, орать на меня и обзывать последними словами. Да к тому же в присутствии ребенка.

ВИТТОРИО

И вы ушли к себе в кабинет.

ФЕЛИПЕ

Нет. Я попросил ее замолчать. Из-за ребенка. Но она разоралась еще громче. Я ее предупреждал. Ей надо было просто замолчать.

ВИТТОРИО

О чем вы ее предупреждали?

ФЕЛИПЕ

Что влеплю ей пощечину.

ВИТТОРИО

И влепили? Вы ударили жену?

ФЕЛИПЕ

Она сама напросилась.

ВИТТОРИО

Это ваша точка зрения. Мы к этому еще вернемся. А пока расскажите мне, что же произошло дальше.

ФЕЛИПЕ

Рассказывать-то нечего. Она ушла, вот и все.

ВИТТОРИО

И вы даже не стали ее догонять, чтобы извиниться?

ФЕЛИПЕ

Малыш так перепугался, когда я вскочил и замахнулся. Но я попросил у него прощения и объяснил, что такое случается, когда взрослые очень сильно ссорятся.

ВИТТОРИО

А у жены вы попросили прощения?

ФЕЛИПЕ

Она прошла мимо, будто я – пустое место. Забрала свои вещи. Спит теперь в другой комнате. Только пусть не надеется, что я уступлю!

ВИТТОРИО

Такое случилось впервые?

ФЕЛИПЕ

Да. До сих пор мы всегда спали вместе.

ВИТТОРИО

Я имею в виду – вы впервые ее ударили?

ФЕЛИПЕ

А вы как думаете? Думаете, я каждый день бью жену?

ВИТТОРИО

Ничего я не думаю, просто хотел узнать, впервые ли дело дошло до рукоприкладства. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что у вас с женой все разладилось после рождения сына.

ФЕЛИПЕ

Вы действительно ошибаетесь.

ВИТТОРИО

Как протекала беременность вашей жены? Вы никогда не рассказывали об этом периоде.

ФЕЛИПЕ

Да прекрасно она протекала, благодарю вас, доктор! В конце концов, как говорит святой Иероним, «беременность – это всего лишь набухание матки».

ВИТТОРИО

Сделайте одолжение, перестаньте говорить цитатами, я вам уже сто раз повторял, что хочу слышать ваши собственные слова.

ФЕЛИПЕ

Да что вам не нравится-то? Чего вы от меня хотите? Вы обвиняете меня в том, что я не рассказывал вам о беременности жены, я и рассказываю как могу.

ВИТТОРИО

Ни в чем я вас не обвиняю. Просто позволил себе заметить, что вы часто ссоритесь из-за ребенка.

ФЕЛИПЕ

А я вам еще раз говорю, что вы заблуждаетесь.

ВИТТОРИО

Я не заблуждаюсь, я ищу объяснение.

ФЕЛИПЕ

Нет тут никакого объяснения. Спорим, ссоримся – и все.

ВИТТОРИО

Но почему вы не соглашаетесь с тем, что это может происходить из-за ребенка? Такое ведь часто бывает в семьях.

ФЕЛИПЕ

Потому что она хотела этого ребенка, а значит, не с чего нам из-за него ссориться.

ВИТТОРИО

«Она хотела этого ребенка». Почему только она? А вы? Вы разве не хотели?

ФЕЛИПЕ

Конечно, хотел.

ВИТТОРИО

На мгновение могло показаться, будто это не так.

ФЕЛИПЕ

А вот не надо доверять мимолетным впечатлениям. Никогда не надо!

ВИТТОРИО

В этом кабинете – надо. Вы не хотели этого ребенка?

ФЕЛИПЕ

Хватит талдычить одно и то же! Сказано вам, что хотел.

ВИТТОРИО

Видите, как неприятно бывает, когда у вас стараются что-то выпытать…

ФЕЛИПЕ

Мне не нравится ваш тон, доктор.

ВИТТОРИО

Вам не тон мой не нравится, вам не нравится мой вопрос. Вам ведь ни к чему был ребенок, правда? Вы нехотя на это согласились – может быть, чтобы доставить удовольствие жене. А теперь ваша жена сознает, что заставила вас сделать ей ребенка, и для нее это нестерпимо. И вам приходится расплачиваться за ваше безразличие и за ее сожаления.

ФЕЛИПЕ

Да хотел я ребенка, не сомневайтесь! Может, не так сильно, как она, но, конечно, хотел. Кто же не хочет ребенка?

ВИТТОРИО

А почему вы не повели его в парк? Вы вообще занимаетесь сыном?

ФЕЛИПЕ

Само собой, я занимаюсь братом.

ВИТТОРИО

Братом?

ФЕЛИПЕ

Что – братом?

Помедленнее, Ева Мария.

ВИТТОРИО

Вы только что сказали: «Само собой, я занимаюсь братом».

ФЕЛИПЕ

Я сказал «сыном».

ВИТТОРИО

Нет, вы сказали «братом».

ФЕЛИПЕ

Ну так я хотел сказать «сыном», но оговорился, со всеми случается.

ВИТТОРИО

Нет, это случается не со всеми. Видите ли, сеанс за сеансом, с чего бы мы ни начали, мы неизменно возвращаемся к вашему брату.

ФЕЛИПЕ

Вовсе мы не всегда возвращаемся к моему брату, я оговорился, и незачем шум из-за этого поднимать.

ВИТТОРИО

Вам его не хватает?

ФЕЛИПЕ

Кого?

ВИТТОРИО

Брата.

ФЕЛИПЕ

С чего вы взяли?

ВИТТОРИО

Сколько времени прошло после его смерти?

ФЕЛИПЕ

Я не считаю дней.

ВИТТОРИО

Сын напоминает вам о брате?

ФЕЛИПЕ

Ничего подобного, с чего вы взяли?

ВИТТОРИО

Сколько сейчас вашему сыну? Года четыре, да? Когда вашему брату было четыре года, вам было шесть, с этого возраста обычно начинаются воспоминания. Может быть, ваш мальчик напоминает вам о брате, хоть вы этого и не осознаете.

ФЕЛИПЕ

Нет, он не напоминает мне о брате. Говорю же: ничего подобного.

ВИТТОРИО

Вы упрекали мать в том, что брата она любит больше, чем вас. Может быть, вам кажется, что жена больше любит вашего ребенка, чем вас?

ФЕЛИПЕ

Ну… если вам нравится так думать.

ВИТТОРИО

Мне не нравится так думать, Фелипе, но как, по-вашему, я могу вам помочь, если вы со мной не откровенны? У меня такое впечатление, будто вы что-то от меня скрываете.

ФЕЛИПЕ

Ничего я от вас не скрываю.

ВИТТОРИО

Вы ничего от меня не скрываете?

ФЕЛИПЕ

Нет.

ВИТТОРИО

В таком случае, раз вы ничего от меня не скрываете, скажу вам, что я думаю. Я думаю, что жена хочет от вас уйти, но в то же время не осмеливается прямо сказать вам об этом. Я считаю, что ваши постоянные ссоры – это способ дать вам это понять. Она сама не решается взять на себя ответственность за разрыв и ждет, чтобы это сделали вы, потому и пытается довести вас до точки.

ФЕЛИПЕ

Думаете, она хочет уйти? А ребенок как же?

ВИТТОРИО

Думаю, матери нелегко бросить ребенка. Может быть, вашей жене не удается приспособиться к материнству, найти свое место. А случается, женщина не принимает своего сына или свою дочь. Во всяком случае, до такой степени, чтобы пожертвовать ради ребенка собственной жизнью. Может быть, ваша жена уже не чувствует себя счастливой с вами. Может быть, у нее есть любовник.

ФЕЛИПЕ

Нет у нее никакого любовника.

ВИТТОРИО

Почему вы в этом так уверены?

ФЕЛИПЕ

Я бы знал.

ВИТТОРИО

Как правило, муж не знает о существовании любовника.

ФЕЛИПЕ

Да нет, этого не может быть. Я все сделал, чтобы у нее был этот ребенок, чтобы она его добыла, ну и не может жена из-за него уйти.

ВИТТОРИО

Чтобы она его добыла? Вы хотели сказать – добила?

ФЕЛИПЕ

Почему это? Именно добыла, ну, заполучила, если вам так больше нравится… перестаньте вы играть словами, это невыносимо!

ВИТТОРИО

А когда вы – и на этот раз собственными словами – говорите «чтобы она его заполучила», как я должен это понять?

ФЕЛИПЕ

Никак. Нечего вам тут понимать.

ВИТТОРИО

Прошу прощения за мою настойчивость, но все-таки выражение «чтобы она его заполучила» кажется довольно странным в том случае, когда речь идет о беременности, желанной для обоих супругов.

ФЕЛИПЕ

Что вы хотите от меня услышать? Что у нас ребенок приемный? Ладно, вот я вам это говорю: мы взяли приемного ребенка, но это не преступление.

ВИТТОРИО

Раньше вы говорили, что ваша жена была беременна.

ФЕЛИПЕ

Не была она беременна. Два года у нас ничего не получалось, и в конце концов мы взяли ребенка.

ВИТТОРИО

Почему вы никогда мне об этом не рассказывали?

ФЕЛИПЕ

Я вам рассказываю о своих проблемах, а это никогда проблемой не было.

ВИТТОРИО

Для нее, может быть, усыновление оказалось не таким простым.

ФЕЛИПЕ

Да она как увидела младенца, чуть не помешалась от радости. Она очень хотела ребенка. Изменилась она потом. Позже. Через несколько месяцев.

ВИТТОРИО

Вам действительно надо поговорить с ней об этом. Все-таки собственный ребенок и чужой ребенок – не одно и то же. Для того чтобы приемный ребенок стал своим, надо этого захотеть. Пройти через психологическое приятие. Все должно быть предельно ясно. Ваша жена все еще не знает, что вы ко мне ходите…

ФЕЛИПЕ

Нет.

ВИТТОРИО

Почему вы ей не скажете?

ФЕЛИПЕ

Это ее не касается.

ВИТТОРИО

Надо сказать, вы даже могли бы прийти вместе.

ФЕЛИПЕ

Еще чего! Ей здесь нечего делать!

ВИТТОРИО

Знаете, мне случается работать с парами. Да, вам надо бы прийти с ней. Хоть один раз. Может быть, именно в моем присутствии вещи будут названы своими именами, все разрешится и завершится.