Текст книги "Полшага в сторону"

Автор книги: Эльберд Гаглоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Спиной почувствовал взгляд. Развернулся, привычно выцеливая врага поверх ствола вскинутого пистолета. Из-под густой челки спутанных волос на меня смотрел глаз. Удивленно. Надо же. Очнулась. Крепкая какая. Надо будет запомнить.

– Тебе лучше лежать. Или уйти. Выбирай сама. Если нападешь – убью. А хотелось бы увидеть тебя еще. В другой обстановке.

– Я встану?

– Да. Только без глупостей.

Она медленно поднялась. Тесный халат не выдержал падения и растерял все пуговицы. Высокая грудь, наконец, получила свободу и теперь нахально торчала, презирая попытки квадратных валиков пресса превзойти ее торчлявость. Руки откинулись назад, еще больше усиливая естественный изгиб балетной осанки и халат, мягко шелестнув шелком, наверное, сложился у ее ног. У меня прямо дух захватило от совершенной грации зверосильного тела.

– Я тоже хочу с тобой увидеться. В другой обстановке.

– Да? – умно спросил я.

– Да, – подтвердила она. – Хочу узнать, не врут ли легенды о таких как ты, Человек Скакун.

Я приосанился.

– А сейчас я уйду. До встречи.

Повернулась и пошла. Как пошла! Как пошла!

В грудь успокаивающе толкнуло. Ну, пошла и пошла.

До цивилизации добрался я скоро, руководствуясь схемами, висящими на стенах.

В огромном, ярко освещенном холле, меня уже ждали. В пышном кожаном кресле сидел брат Гильденбрант. Он уже сменил свое роскошное пастырское одеяние и теперь был в цивильном. До бритвенной остроты отглаженные белоснежные брюки. Ослепительно белый френч с серебристо поблескивающей полосой воротника. И волосы прелата казались не седыми. А серебристо-колкими, как сталь на изломе. Светлое пятно шляпы на черной столешнице. И диссонансом в праздничном ансамбле солидная трость черного дерева с оголовьем в форме топорка. Левая рука, затянутая в белую кожу перчатки, держит длинный серебряный мундштук с пахитоской. Правая как кота поглаживает трость. Или секиру?

– Присаживайся, – пахитоска оставила округлый дымный след. – Что-то ты долго.

– Задержали, ваше степенство. Вы простите уж меня, грешного. Девушка одна энергичная поближе познакомиться очень захотела.

– Высокая. Глаза каре-зеленые. Волосы пепельные. Нос длинноватый. Фигура отличная. От попки глаз не оторвать. – констатировал.

– Ваше степенство! – укорил я.

– В миру живем, – отмахнулся лениво. – И не степенство я. Преосвященство. А повезло тебе весьма. Кубанская волчица. Который год за ней гоняюсь. Как же ты от нее ушел? А? Моя менада ее охрану доламывает. Сама же как сквозь землю провалилась.

– Как ушел? Вырубил и ушел.

– Как вырубил? – удивился он. – Она, месяца не прошло, четверых из Святой Стражи разменяла. Хотя ладно. Оставим. Мои, похоже, возвращаются.

В коридоре тяжело загрохотали шаги. Дежурная девчонка испуганно вжала голову в плечи. От страха даже ушки посерели. Из одного из шести коридоров выходили те самые, или другие, но очень похожие на давешних воинственных монахов. Откинутые капюшоны и закатанные рукава широких ряс бесстыдно оголяли блестящую сталь доспехов. Четверо идущих впереди лениво пинали большие, по колено победно шагающим богатырям, мячи. За ними двое поддерживали третьего, заметно приволакивающего ногу. Следом двигались остальные. Всего из коридора, нескромно звеня подкованной обувью, неторопливо вышла дюжина черноризых спецназеров.

Последний ленивыми пинками гнал перед собой высокого сухощавого парня в сером комбинезоне. Лицо пинаемого украшал здоровенный кровоподтек.

Агрессивные монахи с грохотом пересекли холл. Мячи подкатились к столу, за которым сидел Гильденбрандт. Тот, что шел последним, небрежным движением швырнул на пол пленника и впечатал ему промеж лопаток тяжелый сапог. Коснулся камней, закрепленных на висках. Забрало, покрывающее лицо как вторая кожа, с готовностью убралось под черный обод, короной охвативший голову.

Физиономия у монаха была довольная, широконосая, украшенная старым шрамом от виска до подбородка. Крепкая, как кулак, рожа прапора ВДВ. Не того, что в складе, а того, что забыл сколько у него выходов. Боевых.

– Ваше преосвященство, докладываю. Стаю выбили. Четверых спеленали. Этот, – кивнул тяжелым подбородком в сторону распростертого на полу, – ранил брата Холстомера. Других потерь нет.

– Ранил? – удивленно поднялись кустистые брови. – И как же?

– Сирийский клинок.

– Любопытно. Не простой парень. Волчица ушла? – скорее утвердительно.

– Ушла, ваше преосвященство. Подопечного прикрывали плотно. Он вышел с медсестрой на выписку, – замолк. – Дурак я, ваше преосвященство.

– Дурак, – согласился старик.

Я все понять не мог, что за мячиками балуется спецназ Святой Инквизиции. А когда понял – похолодел. Плотные шары, охваченные серебристой бечевой, оказались людьми, очень странно упакованными. Человеколюбивая такая структура, эта ваша Инквизиция.

– Подними, – велел тем временем прелат.

Одним движением прапор вздернул на ноги пленника.

– Назовись, сын мой.

– Я не сын тебе, убийца.

Почтенный старец очень холодно посмотрел в лицо диссидента.

– Орвас Салай. Проходил подготовку в Турции. Тренировочный лагерь Братства «Серые Волки». Разыскивается по всей Евразии. А попался у нас. Приятная новость ждет моих турецких коллег. Напомни, сын мой, ведь Турция не подписала Венский протокол? Не подписала. А поскольку Братство «Серые Волки» признано Высшим Судом Его Звездоподобного Величия, задумавшим злобное против короны, ожидает тебя, сын мой, милое времяпрепровождение на толстом осиновом колу. На толстом, – воздел палец благообразный старец.

– Вас всех ждет отмщение.

– Как же, как же, – изящно отмахнулся прелат. – В манор всех. Тебе тоже стоит проехать с нами, – обратился он ко мне. – Не знаю уж, чем ты кого заинтересовал. Но убить тебя пытались сегодня дважды. А я знаю о тебе все. И тебя не за что убивать.

А этот самый Орвас Салай совсем не хотел сидеть на толстом осиновом колу. Он вдруг крутанулся на месте и впечатал ботинок в стальной живот прапора. Того лишь слегка качнуло, но и этого слегка хватило, чтобы серый волк серой змейкой проскользнул между черноризцами и метнулся к двери.

– Уйдет? – спросил прелат.

– Не уйдет, твое преосвященство.

– Рискуешь. Не возьмешь – самому в подвале кряхтеть придется.

Старшой выдернул из-под рясы нечто широкоствольное и выпалил в сторону беглеца, которому до дверей оставалось всего ничего. Ртутная капля стремительно рванулась, разворачиваясь в крест, и с влажным шлепком влипла в затылок Орвас Салаю. Удар швырнул его вперед, пригнул голову к коленям. Крылья креста внезапно вытянулись. Не прошло и секунды как у дверей лежал аккуратный мячик. Такой же как у ног гвардейцев. И никакие кандалы не нужны. Гуманизм полный.

Там, откуда я пришел, на этом месте стоит здание КГБ, сейчас это как-то по другому называется. Белокаменное, праздничное такое.

Здесь же многоэтажное, но какое-то приземистое, ребристое, как готовый к атаке тиранозавр, ярко освещенное. Все окна горят, несмотря на поздний час. Поздний?

– Брат Гильденбрандт, не подскажешь, который час?

– Двадцать пятьдесят две, – ответил он с военной четкостью.

Часть одной из башен манора стала поворачиваться вокруг своей оси, открывая широкий въезд, куда тотчас нырнули наши автомобили.

К моему огромному сожалению никаких неожиданностей технического характера не обнаружилось. Стоящих вдоль коридора эсэсовцев тоже. Нормальное такое учреждение. В котором работают одни трудоголики. А может, они просто ничего о трудовом законодательстве не знают?

Мы вышли из здоровенного, с полвагона, лифта, украшенного зеркалами и распятьями, немного прошли по широкому коридору с резными панелями на стенах. А вот и первая стража. Стоящий у высоких, блестящих сталью дверей, черноризец широко раскрыл перед моим спутником тяжелую створку. Но тот, сделав приглашающий жест, пропустил вперед меня. В огромном холле нас поприветствовало полдюжины широкоплечих черноризцев, вставших из-за столов. Голубоватый свет мониторов придавал их и без того жизнерадостному облику дополнительный потусторонний шарм.

Дверь в кабинет брат Гильденбрандт открыл сам.

– Проходите, брат мой.

Я воспитанно прошел. На меня даже не напал никто.

– Свет, – небрежно бросил прелат.

Я чуть не ослеп. Представьте себе зеркальный спортзал, на стенах которого висит множество распятий. Очень щедро освещенный зал. И вы поймете, почему мне стало так страшно за свое зрение.

Посреди этого сверкающего великолепия обнаружился огромный крестообразный стол белого мрамора, вокруг которого стояли готические черные кресла. Шикарный дизайн. Но как глаза слепит.

– Располагайтесь.

Прелат небрежно бросил на стол свою щегольскую белую шляпу. Затем непринужденно хлопнулся в председательское кресло. Я последовал его примеру.

Он сложил пальцы под подбородком и исподлобья глянул на меня.

– Виктор Петрович Скакун. Человек. Тридцать пять лет. Разведен. Ратник второго уровня резерва. Ныне управляющий артели «Минасские кузнецы». По образованию – счетовод. Не имел. Не состоял. Не сидел. Крещен с соблюдением обряда Большого Джира Веры Правой Славы. Так?

Я хмыкнул. В общем-то нет. Но кто ж спорит с таким авторитетным дядькой.

– И вот такой простой парень носит пояс полузабытого Ордена Жеребцов Господних, с двумя сирийскими клинками. А каждый из них стоит столько, что если рекомый Виктор Петрович Скакун продаст квартиру, дом, дачу, машину и всю оставшуюся жизнь станет копить. Не питаясь и не одеваясь. К моменту ухода в лучший мир может и наберет нужную сумму. И купит себе маленький ножик. И потомки его станут людьми весьма состоятельными.

Он широко улыбнулся.

– Еще он не убоялся одеть на шею Святой Крест прелата Единой Церкви.

Этот человек играл лицом как актер. Кустистые брови сдвинулись, серые глаза полоснули лютым холодом.

– Кто ты?

И в тот же момент мирно стоящее кресло ожило. Из спинки, поручней и ножек шустро так выскочили широкие серебристые ленты, быстро меня иммобилизовали, то бишь обездвижили. Поерзали, удобнее устраиваясь. Вдруг как будто учуяли что-то и как-то виновато убрались обратно.

Я удивленно уставился на своего хозяина. Он с не меньшим изумлением – на меня. Встал. Извлек из-под френча большое, с ладонь распятие. Протянул ко мне.

– Именем Господа Бога нашего, заклинаю. Скажи. Кто ты?

И сейчас вижу, как стоял он, широко развернув плечи. Гордый, отважный, измученный и бесконечно уставший человек.

И я рассказал все.

Потом он долго молчал.

– Да вы смелее. Вы не побоялись того, что устрашило нас. Вы приняли войну на уничтожение. Вы бились и вы победили. Ценой огромных потерь. Разбившись на множество враждующих церквей, вы победили нелюдь. Ту самую, с которой мы живем в подобии мира. Ведь один лишь наш вид вызывает в них желание вспороть горло, выпить кровь.

Когда-то давно нас объединил один враг. Страх перед ним. А вы другие. Вы ударили и против врага и против этих. Одни. И не только выстояли, но и победили.

У нас было по-другому. Жалкими островками в море ненависти стояли твердыни людей, когда в мир пришел Враг. Ему не нужны были рабы, подданные. Нет, ему был нужен наш мир. Без обитателей. Сначала, несколько раз Враг попытался напасть на города и крепости людей, но они, привыкшие биться вместе, с такой силой и яростью ответили на его вызов, что он отступил. А вот нелюди не привычны к единению. И пришлось им тяжко. Клевреты Врага рыскали по лесам и жгли с одинаковой легкостью становища оборотней, замки вампиров и укрывища эльфов. Гордые в своей извечной непобедимости гномы, закрылись в подгорных чертогах, не желай никому спасения, но погибли первыми. Клевреты Врага вызвали из недр земли смрад и огонь, которые почти полностью уничтожили этот гордый народ. Почти полностью. Лишь в Сирии осталось их несколько поселений.

А Враг крепчал с каждым убитым, ибо меньше становилось тех, кто осмеливался поднять против него оружие. Первыми к людям пришли эльфы. Могучие маги, непревзойденные стрелки, они потерпели столь жуткое поражение, что готовы были бы принять помощь и от Врага, но как я говорил, ему не нужны были подданные. Почти весь свой народ подняли эльфы в тот страшный день, надеясь разгромить пришельцев, но почти все и погибли, попав в огромную обложную засаду. К крепостям людей вышли едва ли сотни из огромного народа, что почти властвовал на континенте. И Всеблагая Мать наша Святая Церковь согласилась принять этих закоренелых грешников в свое лоно. Так крестились гордые эльфы. В обмен на спасение. Крещение забрало у них много чудесного, оставив лишь долголетие, впрочем, вполне теперь сравнимое с человеческим и безупречную меткость. Ненамного, но лучше стало. Враг и раньше старался не сталкиваться с людьми. А теперь уж. Тяжелую стену щитов выстраивали люди. И из-за этой стены клевретов били остроглазые эльфы. Тяжело идти на укрытого стеной воина, который стреляет так же быстро, как рассыпает монетки. И не промахивается. Объединенные силы нанесли несколько серьезных поражений Врагу.

Тогда к людям на поклон пришли оборотни. Непревзойденные мастера одиночных схваток, против бьющейся правильным строем кавалерии Врага, они были бессильны. Сбереглось их в темных пущах немало, много больше чем эльфов. Немало потребовалось времени, чтобы научить их биться в строю. А когда научили, не знали, как радоваться. Бесстрашные, упрямые, стойкие, они раз за разом вырывали победу у клевретов Врага. Ты что-то хочешь спросить? Да и они прошли обряд святого крещения. И странно. Почти не изменились. Также перекидывались, как и прежде, что делало их незаменимыми в глубоких рейдах. Только вот раны на них заживать стали гораздо медленнее, почти как на людях. Это ведь всегда так – получая одно, теряешь другое.

Последними к союзникам присоединились вампиры, полуночный народ. Потерпев несколько поражений, они забились в свои высокогорные пещерные города, послушно выплачивая до времени страшную дань живым мясом. Но превозмогли свой страх и пришли. Эти от крещения выиграли больше всех. Перестали бояться солнечного света и не чахли уже не насосавшись человеческой крови. Сейчас им вообще заменителей хватает. Многим во всяком случае.

И вот тогда-то и столкнулись объединенные силы и армия Врага. Несколько дней продолжалась страшная битва, пока не затихла сама собой. Никто не смог взять верх. Конница Врага не смогла разорвать строй пехоты, а та никак не могла угнаться за конными.

Наступило вялое затишье. И продолжалось полгода. Нападений не было, так всех измучила эта страшная битва. А клевреты Врага даже стали что-то строить в захваченных землях.

Когда в один из дней к воротам Редхорст подошел одинокий странник и потребовал провести его к капитулярию Ордена Святого Доминика, что держал ставку в этом маноре. Не знаю уж, чем он так зачаровал стражу, но на прием он попал. Не сказав ни слова, подошел и положил на стол малую скрижаль стальную, на которой якобы проявились огненные слова, развернулся и пошел. Когда же капитулярий понял, что написано на той скрижали, и приказал вернуть посланца, тот достал из пояса, вот такого же, как у тебя, два клинка и проложил себе дорогу к воротам. Только отходя от манора, он повернулся и крикнул, что послан помогать, а не карать. Ах, да. Он не убил ни одного. Даже не ранил. Но помял многих.

А капитулярий в тот же день разослал гонцов по манорам, твердыням, крепостям и обиталищам с призывом на Совет. И прошел Совет. И армия союзников, вдохновленная пылкими речами, подступила уже сама к границам Врага. Зашевелились клевреты, удивленные, но даже собраться не успели. Ибо обрушился на земли их неведомый никому Орден Жеребцов Господних. И страшен был этот удар. Стальным скребком промчались ярые воины по землям, занятым Врагом, с корнем вырывая и выжигая скверну. Никому не было спасения, лишь женщины, что бились в воинстве Врага, ненадолго переживали своих соратников. Но ненадолго. Ибо неистова была мужская сила воинов этого Ордена. И мало кто выживал после утех.

Устрашенный Враг собрал невиданное воинство, дабы справиться с Гневом Господним. И лишь тогда незнаемый Орден обратился за помощью к союзникам. Да и то лишь за тем, чтобы не дать бежать ни одному из клевретов, просил широким кольцом окружить место битвы.

И увидели мы, что значит ярость Господня. Грозной волной накатился на Вражий строй вал вороных красногривых коней без седоков. Проломили построение и обратившись в людей и пардусов бросились убивать. И раненный человек обращался в пардуса, а уставший пардус – в человека. Но бились среди них и жеребцы, что вдруг обращались в хлещущего клинками воина.

К закату солнца от воинства Врага не осталось ничего. Вся земля на многие мили была покрыта убитыми. И много воинов неведомого Ордена пало. Лишь одну ночь провели они в ликующем лагере союзников. А на утро ушли. Без слов. Лишь через девять месяцев люди поняли, какой подарок оставили им воины в странных поясах, когда у многих людских женщин закричали новорожденные детки. И это был великий подарок. Нет. Это были просто детки. Не оборотни, не жеребцы Господни. Детки. Просто черным умением Врага уже не один год не слышали в людских домах плач новорожденного. и стали жить. Все вместе. Желали жить по новому. Но разные мы. Очень разные. Лишь общий Враг смог объеденить нас. А вскоре после победы, оборотни, которых было больше всех, ибо плодятся они столь же быстро как волки, возжаждали власти. И сумеречный народ поддержал их. Нет для пасынков Луны ничего слаще на свете чем кровь человеческая. Но и эльфийской они не брезгают, что сделало Дивных нашими естественными союзниками. Хотя и не все дети Волка желали возврата к прошлому, поняв выгоды жить с Человеками в мире. И грянула Война. Долгая и страшная. Умелых воинов сделали наши воеводы из оборотней. А таланты пасынков тебе похоже известны. Но не оставил Господь наш детей своих перед лицом опасности. И силой вразумил отступников. И заключен был Договор. Не добыча отныне друг другу разумные в мире живущие. И следить за Договором поставлена была Святая Инквизиция.

Брат Гильденбрандт замолчал. Налил в два высоких, тоже совершенно готических, бокала солнечно-желтого сока, отпил из своего и задумчиво продолжил.

– Орден Жеребцов Господних громко проявлялся еще трижды. Повторюсь, громко. Про мелочи и говорить не стоит. Бывало и так, что в ворота манора Святой Инквизиции, испуганно озираясь, стучался тот, за головой которого мы долго и безуспешно гонялись. Всякое бывало.

Дважды Орден появлялся, когда оборотни и вампиры вновь желали сбросить бремя Креста. И дважды перед появлением его являлся посланец и вручал Магистру Ордена Святого Доминика стальную скрижаль.

Но третий…

Он опять замолчал. Было видно, как тяжело ему говорить.

– Не одни мы искали абсолютное оружие. Нет. И мы старались найти панацею. Искали. Искали. Судорожно искали что-либо, что могло бы уровнять нас в силах с теми. Другими. И раз показалось – нашли. И нашли вовремя. В тот раз вампиры, которых было более всех, опять решились. И оборотни опять поддержали их. Нас было меньше. Много меньше. И даже то, что эльфы встали рядом с нами, не могло уровнять нас в силах с восставшими. Но мы вышли в поле. Ведь у нас было то самое оружие, на которое мы уповали.

Но и враги наши знали о нашей надежде. И в ночь перед боем оборотни проникли в лагерь, дабы похитить наше оружие.

Он опять надолго замолчал.

– А что это было за оружие? – осмелился прервать я его размышления.

– А это, – поднял он голову, – в тайный лабораториях были выведены мельчайшие существа, что опасны были лишь для тех, в ком полуживая кровь вампиров. А ведь укус вампира делает живущего почти бессмертным и многие оборотни приняли укус. Так что оружие было одинаково губительным и для тех и для других.

Но они напали. И к горю нашему как раз тогда, когда со стальной скрижалью к предводителю нашего объединенного воинства, Магистру Ордена Святого Доминика, прибыл посланец Ордена Жеребцов Господних. И именно тогда, когда он собрался вручить скрижаль, затылок его пробила стрела. И ворвались враги. Как не отважны были они, но пали в бою с тяжелой пехотой Ордена Святого Доминика, а скрижаль поднял Повелитель Эльфов. Никто не знает, что за видение дано было ему. Но, забрав скрижаль, он бежал в свой лагерь и в ту же ночь эльфы ушли.

А утром грянул бой. И даже без помощи эльфов и Ордена Жеребцов Господних, превозмогли люди объединенную рать.

Но вот что было дальше. Этого предвидеть не смог никто. Предводители людских воинств решили разделиться и строить жизнь сами, не подчиняясь, Матери нашей Святой Церкви. Лишь Святую Инквизицию пустили они в свои земли, чтобы могла она следить за Древним Договором. Ибо и тогда не пожелали людские владыки нарушить Древний Договор полностью уничтожить нелюдь.

– А Мать ваша Святая Церковь настаивала? – уже догадываясь о последствиях, спросил я.

– Да, – удивленно стрельнул он в меня взглядом.

– И нелюдь, что оставалась в ваших землях, побежала в земли других владык?

– Да.

– А потом была война?

– Да.

– И вы проиграли?

– Да.

– И нелюдь уравняли в правах с человеком.

– Откуда ты это все знаешь, пришелец? – поднялся он во весь свой немалый рост.

– Ты знаешь, там, откуда я пришел, есть такая наука – аналитика.

– Я не желаю знать, что это за наука. Я желаю знать, откуда тебе все это известно. Или ты можешь рассказать, что было дальше?

– Могу. Только сядь, не горячись, – и руки в непривычном мне жесте улеглись вдруг на пояс

Как ни странно, он сел, не отрывая глаз от моего пояса, а я с удивлением уставился на две рукоятки, в которые обратилась сложная пряжка.

– Ты посланник, – мертвыми губами констатировал брат Гильденбрандт.

– Да? – счел необходимым удивиться я.

– С чем пришел ты к нам? – тускло спросил прелат. – Что принес и кому?

И вдруг дошло. Прежде чем дать Вовке в челюсть, я переложил в правую руку (чтобы не покалечить дите) портфель. А в портфеле была та самая нагрудная пластина, которую Леха, наш друг ювелир, покрыл по просьбе Маги арабской вязью.

– Какая с виду эта твоя скрижаль?

– Широкий полумесяц, покрытый письменами, – быстро ответил мой собеседник.

– Какими?

– Обычными. Лишь при прочтении они вспыхивают священным зеленым огнем.

– Дай мне какой-нибудь письменный текст.

– Какой?

– Любой.

И оторопевший от этой бурной реакции старик протянул мне лист бумаги. А на нем четким почерком струйного принтера изгибалось в вечном танце вызывающе красивое арабское письмо.

– Мать твою, – я вскочил, отчего высокое готическое кресло с грохотом рухнуло на пол. – Эта штука у меня дома! Едем!

Почтенный старец резко хлопнул снизу по столу и одним прыжком перелетел через стол.

– Что же ты молчал? – проорал он на меня, яростно вытаращив круглые серые глаза.

– А что же ты не спрашивал?

Вбежавший секретарь, увидев как мы весело орем друг на друга, торопливо сунул руку под обширную черную рясу.

Дед яростно блеснул в него глазами.

– Машину к первому подъезду, – и заметив заминку, – Бегом!

Секретарь рухнул на одно колено и с громким стуком шарахнул головой по полу.

– Инш-алла, – люто рявкнул в ответ и ломанулся к дверям, выдергивая из-под рясы мобилу.

– Это кто еще? – в очередной раз столкнулся я со странностью этого мира.

На что услышал равнодушное:

– Шахид.

Я поперхнулся услышанным и не смог сдержать следующего вопроса.

– А во что вы веруете?

Брат растер меня презрительным взглядом по полу.

– В Единого Господа Бога нашего. Распятого Христа и брата его Меченосного Магомеда.

– А господь кто? – Обалдел я.

И получил как дубиной промеж ушей.

– Оба.

Я замолк. На бегу такое множество информации усвоить трудно.

Как мы неслись! А в голове моей неслись с той же скоростью мысли. Что я делаю? Вправе ли я вмешиваться в спор, древний как этот мир?

И мне сразу захотелось дать себе затрещину. Я не вправе помочь своим братьям, таким же людям, как и я?! Не надо рефлексий. Эти – мои. А те – чужие. Друг с другом мы сами разберемся. И морды друг другу побьем, и напьемся, и нацелуемся. Но это наши морды и бить их вправе только мы. И если в моей голове осмелился появиться такой вопрос, то грош ей цена, да и тому, на чьих плечах она торчит тоже.

Второй раз за сутки во двор наш со скрипом тормозов, распугивая полутьму раннего утра проблесками фонарей, влетали черные лимузины Святой Инквизиции.

– Одень вот это, – протянул мне вдруг брат Гильденбрандт украшенный камнями обруч.

– Куда?

– На голову.

Он, наверно, уже тогда что-то подозревал, этот зверехитрый инквизитор, человек, верящий сразу в Двоих, последователи которых никак не уживутся в моем мире, привыкший к соседству персонажей из сказок.

Огненным шаром ударила граната в бок второго лимузина и тот взорвался, расшвыряв пылающие фигурки, куски обшивки, двери. Быстро отворились двери трейлера и в лоб нашей машине из полутьмы огромного короба на колесах ударили струи двух крупнокалиберных пулеметов.

Секунды держалось лобовое стекло, но избитое трещинами поддалось, и оболоченная смерть в кровавые брызги разнесла двоих, сидящих впереди.

Меня как морковку из грядки выдернул из машины брат Гильденбрандт на ходу, треснув по ободу, послушно закрывшим мою голову жидким металлом шлема. А у церковного спецназа выучка оказалась на высоте. Меня еще вытаскивали, когда я увидел влетающий в открытые двери трейлера шарообразный предмет, идентифицированный мной как граната. Гулко полыхнуло алым, а с другой стороны лимузина что-то громко охнуло и трансформаторная будка, с которой подорвали вторую машину, сложилась игрушечным домиком.

Тот, что бросил гранату уже дернул красивую блестящую дверь моего подъезда, когда через крышу изрубленного очередями лимузина перевалился второй, в руках которого густо дымила какая-то толстая труба. А первый распахнул дверь и вдруг замер. Сутана на спине натянулась и с тихим хрустом лопнула под напором узкого лезвия. Он еще секунду постоял и рухнул, громко зазвенев доспехами.

И переступив через него, нам навстречу шагнула давешняя медицинская сестра в обтягивающем тело как вторая перчатка мышастом костюме для верховой езды. Воздух вокруг нас вдруг загустел, и мы оказались в окружении множества тощих большеглазых людей, вооруженных длинными острыми клинками, с наброшенными на левую руку черными плащами с алым подбоем.

– Вампиры, – спокойно констатировал я и два меча, смазанными полосами вылетевшие из пояса, заставили потомков товарища Дракулы на пару шажков отступить. Но, тем не менее, треугольник наш был блокирован достаточно плотно.

– Ты нашел меня, Палач, – с той же волнительной хрипотцой сообщила она. – Вот мы и встретились в другой обстановке, Человек Скакун. Привет и тебе, воин Церкви.

– Прости, дорогая, но мне сейчас не до твоих прелестей. Ты видишь, сколько гостей. Всех попотчевать надо, – не поворачивая головы, крикнул я. Но краем глаза с сожалением увидел, что из дверей появилась еще полудюжина. И не такие субтильные, как эти кровососущие мастера мимикрии. А крутоплечие, поджарые, с толстыми шеями, вооруженные длинными прямыми палашами.

– Я не скажу тебе, здравствуй, Палач, и доброго дня не пожелаю. Как, тебе нравится? Теперь понимаешь, что чувствовал мой отец, когда его вели на костер? Понимаешь?!

– Уйди с дороги, девчонка, – гулко вдруг раскатился тяжелый голос старого воина. – Лишь то, что ты семя брата моего, спасает тебя.

Окружившие нас недовольно заворчали.

– Брата?! – гневно взлетело к небу. – А как же на костер брата?

Но ярость промяла еще более лютая ярость.

– Замолчи, дитя. Не тебе мерить ту боль, что берем на себя, и не тебе считать те слезы, что проливаем мы, и не тебе мерить длину шрамов на сердцах наших, когда детей Божьих, гордыней и злобой обуянных, во Славу Его на очищение огненное возводим. И не тебе мерить горе мое, когда брат мой, кровь крови моей, плоть плоти моей, моей же рукой к подножию костра был приведен. – Набатом загудел голос прелата

Не знаю, правильно ли сейчас скажу, но такой тишины я никогда в жизни не слышал. Она длилась и длилась. А потом ее разорвал всегда насмешливый голос веселой волчицы. Только сейчас он звучал горше желчи.

– К чему слова, святоша? Ни к тебе мое слово. Эй, Человек Скакун! Не бойся, полуночный народ не нападет без моего слова.

– Меняемся, – вдруг сказал брат Гильденбрандт. И ухватив меня за локоть, вдруг изящным пируэтом оказался на моем месте. Теперь я стоял лицом к лицу с очаровательной предводительницей. Но барышня еще не закончила скандалить с дядюшкой.

– Ты осторожен, Палач. А где же меч твой, что отдал тебе имя свое? Или теперь ты только клюку свою носишь?

Улыбка тронула узкие губы прелата. Он подбросил трость. Миг. И в руках его уже узкая секира и длинный меч. Большеглазы отшатнулись.

– Что, комарье, испугались? – хрипло рыкнул на них старик, как никогда раньше похожий на матерого волка. – Довольна ли ты, племянница? О том ли клинке речь ведешь? Узнала?

Черты девичьего лица заострились, пухлые губы сжались в тонкую полоску, в глазах белело страдание.

– Отдай мне эту скрижаль, Человек Скакун, Воин Ордена Жеребцов Господних. Прошло время людей. Наступает наше время. Отдай. Ведь ты такой же как и мы. Другой.

– Нет. Все мы создания Господни. Все мы носим искру его. Но лишь тот, кто желает тянуться к Нему, может стать человеком. А тот, кому дорога его звериная шкура, не к Богу тянется. К зверю. А для того ли мы из зверя выходили, чтобы к нему вернуться. Нет. Ведь и Богу помощь нужна, ту тяжесть, что он на себя взвалил, держать. – Услышал я раскатистый речитатив и вдруг понял, что голос-то мой.

Она неверяще смотрела на меня.

– Ах, ты…

В толпу тонколицых со спины ворвался воин, облитый металлом потемневших от жара доспехов. Мутной полосой понесся двуручник, подкидывая головы, руки и страшно завертелся, вгрызаясь в тонкокостные тела.

– Кто за спиной моей? – хрипло рявкнул голос скандального пастыря.

– Брат Евпатий.

– Пятую фигуру делаем, брат Евпатий. А ты, – толкнул он меня плечом, – в подъезд ломись. Нам скрижаль нужна.

В груди что-то раздулось и лопнуло.

– Гайда, – вырвалось из глотки и клинки взвыли, бросаясь в атаку.

Ни секунды не промедлила волчица и в длинном выпаде прыгнула навстречу. Заплутали, закружили, как девчонку молодую, ее шпагу древние, умелые клинки и отлетела назад волчица от тяжелого пинка в грудь. Мало кто выдержит удар тяжелого как палица копыта подкованного.

Смазкой для клинков тех злых, крутоплечая охрана в дверях оказалась. Попятнали не тяжко вроде, да только у кого бурунчик сбоку шеи вскипал, кто на ослабевших ногах оседал, распахнутой глоткой усмехаясь, кто кишки обратно запихивал, а кто безуспешно воздух втянуть пытался, не понимая как такая маленькая дырочка вдохнуть не дает. А за дверью их вообще как грязи оказалось. Маневра не было. Сначала не было. Когда они меня наружу вытеснить хотели. А вот потом, когда передние под ноги повалились, свободнее стало. Взбесился я. И совсем свободно стало, когда они попытались наверх отступить. Всех догоним, всех попотчуем. Только ребята очень вежливые оказались. Нас тоже угостили.