Текст книги "Буря времен года"
Автор книги: Эль Косимано
Жанр:
Зарубежное фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
5
Лев и дымный туман
Джек
Уже восемь дней, как я выбрался из стазисной камеры и целую неделю уклоняюсь от рекомендаций Геи по безопасному возвращению в программу. Никаких тренировок в зале. Никакой твердой пищи. Предполагается, что я буду восстанавливаться у себя в комнате, посасывая еду через трубочку, как пациент после операции, но мой желудок выводит такие рулады, что хочется проломить стену и слопать треклятую книгу правил Геи.
Чилл ушел обедать двадцать минут назад. Стоило ему открыть дверь – и мои легкие наполнились запахами еды, сочащимися из Зимней столовой, нанюхавшись которых, я напрочь лишался способности мыслить здраво. Ложное окно за диваном имитирует яркое полуденное освещение, и я принимаюсь бездумно кликать пультом, выискивая пейзаж, который не напоминал бы мне о Флёр. Экран по ту сторону оконной рамы переключается с заснеженных сосен на скованные льдом ручьи. Фантомная боль пронзает мне ребра с левой стороны, и я быстро пролистываю эти изображения до того, на котором дети катаются на санях в Гринвич-парке.
Я нажимаю кнопки на пульте, понижая температуру в комнате до тех пор, пока вентиляционное отверстие не покрывается изморозью и металл не начинает потрескивать. Затем я зарываюсь под одеяло на нашем продавленном, видавшем виды диване и принимаюсь сверлить взглядом кафельный потолок. Кажется, что Гринвич-парк находится на другом конце света, а не отделен от меня всего лишь тридцатью этажами плотной земли и каменной породы – расстояние, которое можно свободно преодолеть на лифте. Подо мной разветвленный лабиринт туннелей и катакомб, ведущих в неизвестность. Даже если бы я смог найти выход, куда, черт возьми, мне идти? Моя жизнь за пределами этих стен рассчитана ровно на один сезон. Возможно, я смогу протянуть достаточно долго, чтобы добраться до какого-нибудь места с постоянной минусовой температурой. Но какой в том смысл? Ну, застрял бы я где-то в Сибири, одинокий, скрывающийся от Кроноса с его прихвостнями, страшащийся в любой момент быть пойманным. Без передатчика и без связи со стазисной камерой, позволяющей подзаряжать мои магические батарейки, я был бы обречен. Флёр права. Мы можем сколько душе угодно искать выход из этого места, но финал будет одним и тем же.
Я прижимаю руку к лицу. От голода у меня начинается мучительная головная боль, делающая раздражительным. Когда терпеть больше нет сил, я отбрасываю одеяло и медленно поднимаюсь, потирая глаза. После длительного нахождения в стазисном состоянии чувствую я себя как похмельный и жду, когда стены комнаты перестанут качаться.
Мне нужен воздух. И еда.
Я надеваю туфли и высовываю голову за дверь нашей комнаты в общежитии. Не успеваю я сделать и пары шагов по коридору, как меня накрывает первая волна дымной мглы. Темно-серый туман выплывает из вентиляционного отверстия в стене, собирается в клубящееся облако, опускается на пол и преследует меня, точно призрак. Я пинаю его, требую убираться, и он мгновенно рассеивается. Но ненадолго. Упорный гаденыш перегруппировывается и зависает на безопасном расстоянии от меня.
Эти дымные туманы я ненавижу почти так же сильно, как пчел, мух и ворон, которых, кажется, тут можно встретить за каждым углом. Все мы слышали истории о том, что бывает, когда происходит Зачистка Времени года и Гея забирает нашу магию – магию, связанную с нашими человеческими душами. Она высасывает ее из наших пустых оболочек и вдыхает в какое-то другое жалкое создание, обреченное сделаться ее домашним любимчиком. Наша магия, воспоминания и души принадлежат ей, даже когда мы прекращаем свое существование. Бывшие Весны становятся пчелами, которые шпионят за нами из ульев в стенах общежития, а Осени получают тела ворон. При мысли о незавидных судьбах Летних Времен года я неизменно содрогаюсь. Они превращаются в жирных черных мух, наводняющих кухню. Совсем как личинки, пожирающие труп. Но дымные туманы – холодные, беспокойные призраки бывших Зим – самые жуткие из всех.
Оглянувшись через плечо, я не удивляюсь, заметив по-прежнему плывущее за мной маленькое серое облачко. Вероятно, это та же самая неотступная тень, которая всегда следует за мной по пятам, будто только и ждет, когда я совершу какую-нибудь глупость. Почему бы и нет? Если это одно и то же облако, то оно уже не раз становилось свидетелем моих безрассудных поступков.
Когда я толчком открываю двери столовой, дымный туман рассеивается и исчезает в воздуховоде. Я его не виню. В помещении царит несмолкаемый гул разговоров на десятках языков, эхом отражающийся от металлических скамей и стен из шлакоблока. Флуоресцентные лампочки режут мои чувствительные после стазиса глаза, и я морщусь, изо всех сил пытаясь приспособиться. Из-за того, что мои рефлексы еще замедленны, я не успеваю вовремя увернуться и получаю снежком в плечо. Ледяные брызги летят мне в лицо.
– Джек! Ты проснулся! – нараспев произносит Габриэль, луизианская Зима.
В его ладони возникает новый снежок. Как будто одного было недостаточно, чтобы привлечь мое внимание, и он создает новый, замораживая поступающий из вентиляционных отверстий в потолке увлажненный воздух. Работница столовой в сетке для волос орет на него, грозя уборкой учиненного беспорядка. Устроившаяся в дальнем конце помещения хулиганская банда южных Зим смеется над ней так громко, что привлекает внимание Стража, который прекращает жевать и устремляет взгляд на их стол. Группка тут же умолкает, позабыв о снежках.
Стражи ничем не лучше дымного тумана. Единственная причина, по которой они едят в нашей столовой и спят в наших общежитиях, заключается в том, что они присматривают за остальными. Зимы замирают в ожидании, пока Страж потеряет к ним интерес. Когда он, наконец, возвращается к еде, Юкио машет мне, приглашая за их столик.
Я без энтузиазма машу в ответ и шагаю дальше. Друзьями я их назвать не могу. В действительности, нет. Я просто провожу с ними время, когда наше пребывание в общежитии совпадает, что случается довольно часто, поскольку мы Зимы из схожих климатических зон в одной части света. Габриэль, Юкио и другие… на первый взгляд они кажутся нормальными и мало чем отличаются от парней, с которыми я учился в школе-интернате для несовершеннолетних. Тем не менее, как бы мы ни притворялись, практически любой из находящихся в этой комнате прикончил бы Зиму, сидящую напротив, если бы дело дошло до переезда – или Зачистки – одного из нас.
Столы по обеим сторонам прохода заняты кураторами, но Чилла легко заметить: сидя в окружении группки высокопоставленных кураторов, он с упоением потчует их новой, улучшенной версией моей последней смерти и даже не замечает, что я прохожу мимо. История в его пересказе стала более кровавой, чем я запомнил, и идеально сочеталась с тем, что они с Поппи изложили в своих отчетах. Подавляя приступ тошноты, я беру поднос и иду в конец очереди на раздачу.
Вокруг меня порхают привычные сплетни, и я изо всех сил стараюсь не обращать на них внимания.
«Рейтинги… Дни наверху… Десятка лидеров… Переезд…»
Я продвигаю свой поднос по направляющей, расположенной перед исходящим паром раздаточным столом и сквозь сгущающийся туман внимательно изучаю, что можно взять. Жареные летние овощи, пассерованные зимние овощи, запеченные корнеплоды… Веганские меню Геи – сущий кошмар любого мясоеда. Я готов заколоть кого-нибудь за двойной бургер с беконом и сожалею, что так и не сходил в «Burger King», прежде чем Флёр меня настигла.
– Добро пожаловать домой, Джек, – сквозь пар приветствует меня Холли. Слово «дом» терзает слух, но я все равно заставляю себя улыбнуться в ответ.
Тяжело смотреть, как Холли старится здесь. Чем Время года сильнее, тем медленнее должна стареть, когда выйдет в отставку, но мне это кажется дерьмовой наградой. Карьера Холли, похоже, завершилась давным-давно. С каждым последующим годом на заслуженном отдыхе вокруг ее глаз появляются новые морщины, и волосы сильнее белеют. Она пахнет ментолом. Не уверен, то ли это крем от артрита, то ли запах давней зимней магии, льнущий к ее отошедшим от дел костям.
В стоящей в вестибюле Зимнего учебного центра витрине славы есть старая черно-белая фотография Холли, сделанная, когда ей было семнадцать. Выглядела она тогда сногсшибательно: с пухлыми губами, искоркой в глазах и шелковистыми светлыми волосами, уложенными такими жесткими волнами, что кажется, по ним можно на лыжах кататься. Этот снимок 1969 года, когда Холли вышла в отставку из подведомственной ей территории в Мичигане, чтобы работать здесь (к слову сказать, Эмбер в том же году заступила на службу), но теперь в это трудно поверить, глядя на старческие руки Холли в пигментных пятнах, ставящие мне на поднос чашку пустого бульона.
Я хмуро смотрю на поднос.
– Серьезно, Холли?
– Правила тебе известны. Строгая больничная диета в течение двух недель после пробуждения.
Я перевожу взгляд с Холли на других помощников, надеясь, что кто-то из них меня не знает. К несчастью, я слишком долго живу в этом треклятом месте.
Склоняясь над исходящим паром столом, я понижаю голос до шепота:
– Ну перестань, Холли. Ты убиваешь меня!
Жесткие морщинки вокруг ее губ смягчаются.
– Это будет нашим секретом, – говорит она, выкладывая мне на поднос несколько пачек соленых крекеров и тут же отгоняя прочь. – А теперь иди. Не задерживай очередь.
Стоит мне взять в руки поднос, как за спиной Холли распахивается дверь, и Борей[2]2
Борей – бог северного ветра в греческой мифологии.
[Закрыть], поставщик продуктов питания для Зим, вкатывает свою тележку, груженную пустыми ящиками для овощей, маскирующими контрабандные товары, которые он потихоньку продает студентам. Он приветствует меня кивком.
– Рад видеть тебя, Джек. Нужно что-нибудь?
Кроме лопаты, чтобы выкопать себе путь на свободу?
– Нет, ничего такого в голову не приходит, – отвечаю я.
– Скажи Чиллу, что его заказ прибыл. Занесу ему завтра.
С этими словами Борей, пятясь, выходит через другую дверь, волоча за собой тележку. Вот что ожидает нас с Чиллом после нескольких десятков лет продвижения по службе – пленительное завершение полной магии и жестокости карьеры.
Наши золотые смертные годы пройдут в бытовом услужении Гее и Кроносу. Подобно Борею и его кухонной команде, мы также станем за небольшое вознаграждение украдкой возить на служебном лифте вяленую говядину и табак.
Понимая, что аппетит у меня пропал, я несу свой поднос в обеденный зал и тут замечаю Дуга Лаускса с его треклятой нашивкой с изображением его ранга. Не могу не задаться вопросом, сколько Времен года ему пришлось подсидеть, чтобы так быстро получить продвижение по службе. Он впивается в меня своими холодными голубыми глазами, в которых сталью сверкают отголоски былых расправ.
Ноэль была права. Он никогда не позволит мне искупить прегрешения.
Мы с Ноэль Истман были партнерами по учебно-тренировочной борьбе. И все на этом. Не следовало мне соглашаться провожать ее в комнату после того, как она поссорилась с Дугом. Но она казалась такой расстроенной, и я решил, что поступаю правильно.
Я мог бы возложить вину в том, что произошло дальше, на распитую нами бутылку контрабандного мятного шнапса, но это было бы ложью. Я был подавлен и одинок, и когда она наклонилась, чтобы поцеловать меня, я ей позволил. С тех пор чувствую себя из-за этого дерьмово.
Опустив голову, я начинаю обходить Дуга. Его лучший друг Денвер заступает мне дорогу и выбивает поднос у меня из рук. Содержимое разлетается во все стороны, слышен звон битого стекла и звяканье серебряных приборов по кафельному полу. Все кураторы и Зимы вытягивают шеи, чтобы посмотреть, что случилось. Чилл неспешно оборачивается на звук, и его улыбка тут же гаснет.
– Смотрите-ка, кто вернулся. – Дуг пинает пачку крекеров мыском сапога. – Едва из стазисной камеры вылез, и уже создаешь проблемы.
Я бросаю многозначительный взгляд на его сломанный, только-только начавший заживать нос.
– По всей видимости, не я один.
Дуг потирает переносицу. Украшающий ее желтовато-зеленый синяк идеально сочетается с таким же под левым глазом Денвера. Топча сапогами осколки стекла, Дуг подходит ко мне вплотную.
– Это очень увлекательная история, Соммерс. Ты просто обязан ее услышать.
Я делаю шаг назад.
– Не хочу ввязываться в неприятности.
– Слишком поздно. – Он негромко щелкает костяшками пальцев левой руки. Я настороженно наблюдаю за ним, наполовину ожидая, что он меня ударит. – Гея зовет тебя к себе в кабинет. Немедленно. И куратора твоего тоже.
Я потрясенно молчу, и он презрительно кривит губы. Схватив Чилла сзади за ворот рубашки, Денвер грубо сдергивает его с места и тащит в коридор. Мне больно видеть плещущийся в глазах Чилла страх.
Выждав немного, чтобы дать им фору перед Перекрестьем, Дуг пихает меня вслед за ними. Как только створки двойных дверей сходятся за нашими спинами, он берется за меня всерьез.
– У меня состоялся весьма занимательный разговор с твоей подружкой, Соммерс.
– Я же тебе тысячу раз говорил, что мы с Ноэль…
Дуг разворачивается на каблуках и хватает меня за грудки.
– Не смей произносить ее имени!
– Во имя Кроноса, Дуг! Мы с ней просто друзья.
– Ну а я говорил о Флёр.
Он отталкивает меня от себя.
Упоминание имени Флёр ранит, подобно удару. Мне приходится заставлять себя идти дальше. И следить, чтобы голос не дрожал. Мы медленно шагаем к Перекрестью.
– Тебя дезинформировали, Лаускс. Когда я в последний раз видел Флёр, она затащила меня на гору и всадила мне нож в селезенку.
– Ты в этом уверен? Готов биться об заклад, что единственная дезинформация, поступающая в Центр Управления, содержится в отчетах ваших кураторов.
Я сдерживаю гнев, остро ощущая закручивающийся у лодыжек дымный туман.
– Между мной и Флёр ничего нет.
– Забавно, что сначала она утверждала то же самое. Но Исправление умеет вытягивать из Времени года правду.
Я слышу негромкое пощелкивание его покрытых синяками костяшек, а в голове крутится одно-единственное слово. Исправление. Они подвергли Флёр этой процедуре. Позволили Дугу терзать ее – и все по моей вине. Когда она проснется, будет ненавидеть меня за это. И все, связанное со мной, тоже.
Дуг отрицательно качает головой.
– Поначалу я и сам сомневался. Она упрямо стояла на своем, выгораживая тебя. Уклонялась от вопросов о выключенных передатчиках. – Он наблюдает за мной с жадностью, ожидая хоть какой-то реакции, но я не даю ему лишнего повода подозревать Флёр. – Черт возьми, Соммерс, что в тебе есть такого, что порождает такую преданность? Вспомнить хоть те зарубки, что она вырезает на деревьях… – Он морщит лоб от отвращения. – Можно подумать, она действительно в тебя влюблена.
Его слова пронзают меня насквозь, так глубоко, что я едва могу дышать.
– Это ничего не значит, – цежу я сквозь стиснутые зубы. – Просто метки. Трофеи.
Его самодовольная улыбка говорит, что он точно знает, чем именно они являются. У меня возникает чувство, что он вторгся в некую тайну, нечто святое между мной и Флёр. Как будто он перехватил личное письмо и зачитал вслух, и мне вдруг отчаянно захотелось убить его за это.
– Возможно. Я пока не решил, то ли она без ума от тебя, то ли просто наказывает себя. В любом случае, она обладает впечатляющей терпимостью к боли. – Он наклоняется ближе ко мне, будто собирается поделиться сокровенной тайной. – Она крепче, чем кажется. Мне потребовалось несколько часов, чтобы сломать ее.
Мое зрение затягивает инеем. Я успеваю всего разок заехать Дугу в челюсть, прежде чем он хватает меня за воротник и возвращает удар в троекратном размере. Денвер берет меня в удушающий захват сзади. Разъяренный Дуг вызывает пламя. Оно извивается на его ладони, приближается, и я пытаюсь увернуться, высвободиться из захвата Денвера.
– Мистер Лаускс.
Мы все замираем от знакомого строгого голоса за спиной Дуга. Профессор Лайон.
Дуг гасит пламя, чертыхаясь себе под нос, а я в жизни ничьему появлению не радовался так, как сейчас.
– Вы и ваш коллега свободны, – объявляет профессор. – Я сам провожу мистера Соммерса и его куратора. – Чилл съеживается в комок позади профессора.
Дыхание Дуга обжигает мне лицо. Он сжимает кулак, его тело натянуто, как струна.
– Отвали, старик. Это тебя не касается.
Чилл напрягается, широко раскрывая глаза в пустой оправе очков. Хоть Даниэль Лайон и ушел в отставку, он по-прежнему остается легендарным Зимним Львом[3]3
В английском языке фамилия профессора созвучна слову «лев».
[Закрыть], который три сотни лет держал в повиновении самый холодный регион мира. Его здесь уважают.
– Старик? – эхом повторяет профессор Лайон и презрительно улыбается. – Вы полагаете, что я слаб? Что я держу вставные челюсти в банке на прикроватной тумбочке? – Арктические голубые глаза профессора темнеют, когда он наклоняется ближе к уху Дуга. – У меня есть оружие поострее зубов во рту, мистер Лаускс. Не советую вам со мной связываться.
Денвер убирает руку с моей шеи, и я оседаю на пол, пытаясь восстановить дыхание.
Ноздри Дуга раздуваются, а губы дергаются, когда он произносит предупреждение:
– Молись, чтобы Флёр урыла тебя, когда в следующий раз встретит. – Он напоследок толкает меня ладонью, все еще обжигающе горячей от огня. – Знай свое место, Соммерс. И держись подальше от моей девушки.
Дуг отступает, не сводя с меня пристального взгляда, и Денвер кладет руку ему на плечо и уводит обратно в столовую. Когда они скрываются из вида, я опираюсь на колени, потирая ожог в том месте, куда он меня толкнул. Рядом со мной появляются парадные туфли профессора Лайона.
– Спасибо, – выдыхаю я, все еще испытывая острую нехватку воздуха.
Лайон поправляет манжеты, не глядя на меня.
– Следуйте за мной, оба. Вас ожидают в Центре Управления.
Никакого сочувствия. Никаких нотаций или обычных заверений. Не сказав больше ни слова, Лайон шагает к Перекрестью.
«Они все знают. Знают, что произошло на горе. Они думают, что мы влюблены друг в друга. Что мы что-то скрываем. И Флёр они уже наказали».
При мысли о том, что нас ждет, мое тело наполняется холодным ужасом.
6
Из пыли в пыль, из праха в прах
Джек
Дымный туман по пятам следует за профессором Лайоном, быстро спускающимся по лестнице к Перекрестью. Кампус поделен на четыре крыла по сторонам света: северное зимнее, южное летнее, восточное весеннее и западное осеннее. Обособленные жилые помещения расходятся от центра кампуса в разные стороны, как спицы колеса. А в центре, на месте ступицы, находится Перекрестье.
Круговой коридор разделен серией контрольно-пропускных пунктов, предназначенных для ограничения доступа из крыла в крыло и для регулирования посещения расположенных в нижнем ярусе административных этажей.
– Как думаешь, чего они хотят? – шепотом спрашивает Чилл, когда мы проходим мимо поста Стражей в конце своего крыла.
– Не знаю. – Мне куда проще солгать, чем сказать правду.
Профессор Лайон подносит ключ-карту к сканеру, на плексигласовой панели загорается зеленый глазок, и пневматическая дверь в Перекрестье отъезжает в сторону. Нас встречает порыв прохладного воздуха, от которого у профессора запотевают очки. В ожидании лифта он снимает их и протирает толстые линзы носовым платком, который достает из нагрудного кармана блейзера.
Перекрестье густо пропитано диссонирующими запахами из других крыльев. За прозрачной перегородкой слева от меня смутно виднеется вход в весеннее крыло, затянутый усиками ползучего плюща, растущего в гигантских кадках у ворот. Где-то в глубине этого крыла спит Флёр. Я потираю распухшую губу. Подбородок болит от удара Дуга. Наша потасовка длилась не более пары секунд, а Флёр…
Дуг сказал, что ее экзекуция продолжалась несколько часов. Вот сколько времени ему потребовалось, чтобы сломить ее.
– Приведите себя в порядок, мистер Соммерс.
Я нехотя отворачиваюсь от крыла Флёр. Когда мы входим в лифт, профессор, не встречаясь со мной глазами, протягивает мне свой носовой платок, и я беру его и прижимаю к разбитой губе. Меня беспокоит тон Лайона хотя бы потому, что профессор упорно избегает моего взгляда.
Мистером Соммерсом он называет меня всякий раз, как я балансирую на грани совершения того, чего не следует. Его всегда забавлял мой выбор фамилии[4]4
В английском языке фамилия Джека созвучна со словом «лето».
[Закрыть]. Ожидается, что мы возьмем имя в соответствии со своим временем года, чтобы оно наложило отпечаток на нашу новую личность, подобно дерьмовой тюремной татуировке. Тот факт, что я выбрал имя, идущее вразрез с ожиданиями Геи, является для профессора неиссякаемым источником любопытства.
Во время моего первого года пребывания здесь он окрестил меня мятежником, когда застукал за ковырянием старого железного замка, висящего на ведущей в катакомбы под школой двери. Он всегда смотрел мне в глаза и даже улыбался, когда ловил на совершении очередной глупости. И ни разу не подвергал дисциплинарному наказанию.
По крайней мере, до сих пор.
Я засовываю испачканный носовой платок в карман, и в этот момент зеркальные двери лифта открываются. Коридор с высоким потолком на другой стороне залит искусственным светом. Чилл запрокидывает голову и раскрывает рот от удивления, глядя на куполообразный сапфировый потолок, усыпанный переливчатыми звездами. Он останавливается у каждой скульптуры, у каждой мозаики. Чилл несколько десятков лет упорно трудился, чтобы заработать шанс пройти по этим полированным мраморным залам. Он отчаянно хотел быть выбранным для продвижения по службе. Стены его комнаты до сих пор оклеены теми же плакатами, что он повесил в конце 1980-х, когда мы только попали сюда. На них изображены сверкающие романтические пейзажи самых желанных зимних регионов: Канадские Скалистые горы, горизонт в Торонто, северное сияние над Фэрбенксом, Аляска – места, которые он никогда не увидит. Сколько я его знаю, он всегда был одержим глубоко укорененным желанием стать в чем-нибудь лучшим, завоевать уважение сверстников. И тут я выключаю чертов передатчик, чтобы побыть наедине с девушкой, и умудряюсь все испортить.
Лайон мягко подталкивает меня вперед, точно так же, как тридцать лет назад, когда я только-только здесь оказался. В галерее, ведущей в Центр Управления, тепло, как мне и запомнилось, и мысли о ней по-прежнему заставляют меня содрогаться. На стенах висят все те же портреты. Отец-Время, размахивая серпом, за лодыжку поднимает в воздух свое дитя. Время подрезает крылья Амуру. Я опускаю взгляд и смотрю в пол, пока мы не проходим мимо худшего из них – барочного изображения титана Кроноса, схожего с настоящим только именем (и, вероятно, темпераментом), зубами вырывающего сердце из груди собственного ребенка.
А вот портретов покойной жены Кроноса, Ананке, здесь нет. Как и скульптурных изображений его дочери Геи. Похоже, Кроносу нравится выставлять напоказ только те мифологические сюжеты, которые ему импонируют. Здесь всем правит Время.
Единственное исключение составляет фреска на сводчатом потолке высоко над головами. Нарисованные события нашей истории тянутся по всему периметру галереи. Мы идем, а над нами нависает Кронос со своим посохом времени, и прищуренные алмазные глаза Ананке следуют за нашей процессией до самого Центра Управления.
Как гласит легенда, в начале были Кронос и Ананке – Время и Неизбежность. Их руки сдерживали и контролировали Хаос, пустое пространство, содержащее только материю и энергию. Из Хаоса родилась Гея. Ее образ материализуется в конце коридора. У нее серебристые волосы и сверкающие глаза, и она выносит из мрака воздух, воду, ветер и огонь. Из этих четырех элементов она создала нас, Времена года.
Кронос любит напоминать нам, что наша магия берет начало из Хаоса. Что мы опасны и непредсказуемы, подобно нашей матери. Он уверен, что мы сумеем достичь баланса только у него под пятой – точнее, под серпом. Учитывая молчание Геи по этому вопросу, я предполагаю, что ее устраивают оба эти варианта.
Конец галереи обрамляет беседка с древними фигами. Слышится журчание воды в расположенном по другую сторону фонтане, которая извилистым ручейком стекает по грубой каменной стене в вырезанный в мраморном полу резервуар. Чилл поднимается у беседки на цыпочки и, запрокинув голову, вдыхает просачивающиеся через вентиляционные отверстия чарующие запахи остролиста и вечнозеленых растений.
Наши отражения плывут, точно призраки, мимо зверинцев Геи, мимо пчел, мух и птиц в богато украшенных клетках и причудливых террариумах – искусственных жилищах за толстыми стеклянными стенами. Ворона склоняет голову, следя за нами со своего насеста. Но Чилл ничего не замечает, зачарованный мерцающим кварцем, подмигивающим ему со стен, и замысловатыми бронзовыми факелами.
Прежде мне доводилось всего раз проходить по этому коридору, и я тогда тоже взирал на его чудеса раскрытыми глазами, наивными и нетерпеливыми. Я был очарован магией, опьянен вниманием Геи и своей способностью управлять ветром, вызывать снег и обманывать собственную смерть… Пока за мной не закрылись двери Центра Управления, и тогда я наконец осознал собственное бессилие.
Видя, как Чилл приближается к Центру Управления, я борюсь с желанием схватить его за шиворот, задержать. Никак не могу избавиться от ощущения, что иду сломя голову прямиком в логово льва, из которого нет возврата.
Профессор Лайон шепчет что-то дежурной. Одетая в блузку с высоким воротником и с планшетом в руках, она прижимает палец к губам, призывая сохранять молчание, проводит нас через арочные двери из дерева и железа и велит ждать в задней части комнаты.
Кабинет Геи обставлен точно так же, как я запомнил. Высокие потолочные балки и скамьи красного дерева придают ему поразительное сходство с залом суда. Стены за гладко оштукатуренными и отполированными деревянными панелями – это тот же самый песчаник и глина из катакомб под нами. Среди смешанных запахов, исходящих от горстки Времен года, уже сидящих на деревянных скамьях, я различаю сочащееся сквозь холодный каменный пол зловоние смерти.
Единственные звуки в комнате – это тихое перешептывание нескольких девушек, сидящих в первом ряду, и пощелкивание клавиш установленных за столом Геи рядов компьютеров. Центр Управления Кроноса резко контрастирует с роскошной деревянной отделкой и старинными бронзовыми факелами в кабинете Геи, будто он намеренно вклинил его в узкое пространство за ее спиной, просто чтобы напоминать ей о том, как легко ему заглянуть ей через плечо.
От встроенных в стену обтекаемых телевизоров с плоским экраном исходит мерцающий свет. По ним на дюжине языков крутят бесконечные новостные сводки, а также демонстрируют спутниковые снимки и карты погоды. Цифровые приборы отмечают часовые пояса по всему миру с точностью до миллисекунды, а на последнем экране, как на табло прилета и вылета в аэропорту, меняется информация по нашим рейтингам.
Под ними за компьютерами сидит дюжина Стражей, занимаясь мониторингом данных, поступающих со всех концов земного шара и из каждого уголка Обсерватории, и их жесткие диски и вентиляторы создают несмолкаемый белый шум.
– Что здесь происходит? – шепчет Чилл. – Что мы здесь делаем?
– Не знаю.
– А что, по-твоему, они здесь делают? – спрашивает он, подбородком указывая на сидящих на передней скамье девушек.
Я втягиваю носом воздух. Судя по запаху, здесь присутствуют одна Весна и одно Лето со своими кураторами. Две парочки, расположившись чуть поодаль друг от друга, переговариваются приглушенным шепотом.
– Не знаю.
Гея сидит, склонившись за своим столом, спиной к экранам, наблюдая за смоляно-серым туманом, клубящемся внутри декоративного стеклянного шара в центре стола.
Это напоминает мне бойцовских рыбок, ряды крошечных аквариумов с которыми я видел в витринах зоомагазинов. Рыбки бьются головами о стекло, пытаясь вырваться наружу и добраться друг до друга.
Я стараюсь не смотреть ни на шар, ни на Гею. Ее платиновые волосы сверкающими прядями струятся по плечам. Они того же мерцающего оттенка, что и ее глаза, и не дают ни малейшего представления о ее возрасте, который никому из нас не известен и поинтересоваться которым никому не достает смелости.
Я вздрагиваю от стука посоха Кроноса об пол. Заостренный кончик вонзается в камень, а расположенное на верхушке тонкого стержня хрустальное око, кажется, начинает вращаться, наблюдая за нами с высоты. Изогнутое лезвие серпа Кроноса покачивается в такт его целеустремленным шагам. При виде его, шествующего по проходу с двумя своими Стражами, шепотки стихают. Одна из Стражей – Ноэль Истман. Бросив на меня взгляд, она встает рядом с Кроносом, как часовой, и у меня все внутри обрывается. Он отпускает Стражей, сидевших за компьютерами в Центре Управления. Пока они гуськом выходят, я оглядываюсь через плечо, ища глазами профессора Лайона. Но когда двери закрываются, в комнате не оказывается никого, кроме меня, Чилла и девушек на передней скамье.
Кронос стряхивает воображаемые пылинки с лацкана своего пиджака. Его серебристая борода идеально подстрижена, а волнистые волосы безупречно уложены над единственным холодным голубым глазом. Вторая – по слухам, пустая – глазница скрыта простой черной повязкой, из-под которой виднеются шрамы. Говорят, что глаз ему выцарапала Ананке.
Кронос подзывает девушек с передней скамьи к возвышению. Лезвие его серпа отражает свет, а расположенное над ним хрустальное око рассыпает по полу радужные блики. Вдруг цвета превращаются в образы, заставляя девушек напрячься. Изучая эти изображения, Кронос хмурится сильнее.
– Сомнительных претендентов ты в последнее время выбираешь, – обращается он к Гее, отвлекая ее внимание от шара на столе. – Хаосу здесь не место. Так же как и своевольным детям. Я понятно выражаюсь?
Она скованно кивает, сжимая челюсти, а Кронос берет со стола пульт дистанционного управления и выключает экраны за ее спиной. Все, кроме одного.
Это запись шторма в беззвучном режиме. Циклон бушует, как чудовище, вырывает с корнем деревья, сносит крыши домов, смывает машины и отправляет под воду целые города вдоль побережья Северной Австралии. Гибнет более ста тридцати семи человек… Я отворачиваюсь, не в силах смотреть на эту картину разрушений.
– Что явилось причиной? – вопрошает Кронос. Когда молчание слишком затягивается, он цепляет Весну за шею своим серпом и осторожно притягивает к себе. – Ну?
Она натужно сглатывает, стараясь не делать резких движений.
– Море… было слишком теплым. Я не знала…
Кронос небрежным движением отшвыривает ее от себя.
– Ты – Время года. Твоя работа в том и заключается, чтобы знать.
– Я новенькая! – Весна ощупывает тончайший порез у себя на шее и с удивлением обнаруживает на пальцах кровь. Она указывает на стоящую рядом девушку-Лето. – Это Кай сильная! Она пробыла здесь дольше меня.
Лето продолжает безмолвствовать. Она стоит по стойке «смирно», бледная, сотрясаемая стазисной дрожью, ее волосы прилипли к влажной от пота шее. Она из южного полушария и, наверное, только проснулась и вышла из камеры. Удивительно еще, что ее не стошнило Кроносу на ботинки. Он изучает ее высокий подбородок и яростную позу.