Текст книги "Рыцарь умер дважды"

Автор книги: Екатерина Звонцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

7
ОДНА СЕСТРА

Путь домой

Если поначалу змеи почти не проявляли враждебности, то теперь взбешены. Как и всякий, кто просыпается в дурном расположении духа, они не рады гостям и не ограничатся вежливым советом убраться. Мы сбиваемся спина к спине, и, кажется, кто бы из нас ни был воином, а кто «неженкой», нам одинаково страшно.

– Эмма, Цьяши, – шепчет Кьори. – Только не делайте резких движений.

– Что тогда? – мрачно интересуется Цьяши. – Нас примут за статуи?

– Они убьют тебя не сразу.

– Здорово!

Цьяши в сердцах потрясает кулаком; жест встречает шипение. Поначалу тихое и сонное, оно теперь почти осязаемо холодит злобой. Колени дрожат. Я едва стою и больше всего на свете боюсь упасть. Случись это – и я немедленно стану чьей-то едой.

– Убери их! – взвизгивает Цьяши, когда одна из кобр бросается на нее. Гибкая Лоза принимает удар клинком, и разрубленная тварь немедля воскресает двумя новыми, поменьше. – Кьори! Убери, ты же можешь!

– Не могу… не могу, мне нужна музыка. Я не освоила еще змеиную речь, это следующий этап моего обучения, и я… я…

Чуткое Сердце оставила попытки починить свирель. Руки опущены, глаза панически округлились. Змеи окружают нас, гибко скользя по мху, и в их перемещениях некая… осознанность? Да, определенно, они прекрасно понимают, что делают, их атака – не слепое желание утолить голод. Они защищают Лощину и того, кто здесь прячется. Осененная этой мыслью, я хватаю Кьори за запястье.

– Позови светоча, пусть он их усмирит! Он ведь говорил с нами из-под земли, он узнал, что мы здесь, без твоей музыки, он…

– Он так силен, когда только-только возвращается из странствий. – Кьори качает головой. – Разговоры быстро утомляют его, он погружается в очарованный сон.

– Иными словами, он бесполезен! – раздраженно бросает Цьяши, и змеиная жрица даже ее не одергивает. – Еще идеи? Может, вытащим обратно тот труп? Они могут отвлечься на него!

Оборачиваюсь. Змеи, сползающиеся все теснее, преграждают путь к зарослям. К тому же я помню: там, среди кустарника и папоротников, тоже дремали гадюки. Не стало ли их больше и не начали ли они уже пиршество? Ведь теплая кровь экилана давно пролилась на мох.

– Не надо. – Кьори, наверное, думает о том же. Она разжимает руку, и обломки свирели падают. – О Звезды… я неумеха! Чистокровные жрицы к моему возрасту знают язык змей! А я…

– Если разобраться, виновата она, – киваю на Цьяши. Ситуация не располагает к ссорам, но я не могу больше слушать эти причитания. – Кто наступает куда попало?

– Ну ты! – вспыхивает Гибкая Лоза. – От тебя вообще нет проку! Эй, Кьори, а давай кинем змеям ее? Может, успеем убежать?

Гадюка подползает к моей давно стоптанной в кровь ноге. Пугливо пячусь и чудом не наступаю на другую змею. Мы с Кьори и Цьяши прижимаемся друг к другу теснее. Лучше держаться вместе; в конце концов, Гибкая Лоза пока хотя бы отгоняет некоторых тварей клинками. Я глубоко вздыхаю и вдруг представляю, что почувствуют родители, если вторая дочь вернется домой вот так. Умирающей от яда змеи, которая, возможно, и не водится под Оровиллом. Сердца отца и матери разорвутся от горя, а город – от слухов. Нет. Я должна спастись, должна или… На обрывке мысли в небе вдруг появляется серо-рыжая тень, а затем в воздухе свистит пущенная стрела.

Она втыкается в землю посередине поляны. К черному наконечнику привязано длинное голубое перо, которое, едва соприкоснувшись со мхом, рассыпается в прах. Это не сопровождают вспышки или звуки, но тут же от стрелы по кругу разбегается лед, словно стылая река. Змеи, оказавшиеся на пути, тоже превращаются в ледяные изваяния, прочие пытаются расползтись с пути неумолимого волшебства. Мы – Кьори, Цьяши и я – замерли как вкопанные. К реальности нас возвращает окрик:

– Бегите!

Я смутно узнаю этот зычный мужской голос. Я сегодня его уже слышала.

Цьяши реагирует первой: вонзает в землю клинки, хватает нас за одежду и устремляется вперед. Широким прыжком мы минуем последних змей и приземляемся с еще не застывшего мха на холодный белый покров. Ноги тут же предательски разъезжаются, и мы падаем почти одновременно. Цьяши бранится, беззастенчиво потирая ушибленный зад, Кьори молниеносно вскидывает голову. Проследив ее взгляд, я вижу: тень, прежде парившая над лесом, спускается, а вскоре и приземляется поблизости. Забавно… меня снова спас огромный мангуст.

Он еще крупнее Шику и защищен такой же броней, к которой, правда, добавлена деталь: подобие то ли уздечки, то ли намордника. Видно, всадник использовал ее, чтобы животное не кидалось на змей, и, видно, оно недовольно: фыркает, дергает ушами. Всадник развязывает какие-то узелки и снимает с мангуста конструкцию из ремней и заклепок. Я машинально слежу за ловкими движениями пальцев – бледных, но с коричневатыми ногтями; ветер играет цветами в зачесанных зеленых волосах. Передо мной Вайю из рода Черной Орхидеи. Спешившись, он идет к нам.

– Как я и ожидал, у вас неприятности. – Тон ровен, но только глухой не уловил бы там гнева. – Жрица, потерявшая свирель. – Кьори виновато трет разбитую коленку. – Воин, бросивший оружие. – Цьяши оборачивается на едва заметные надо льдом рукояти клинков и неразборчиво что-то бубнит. – И… обманщица. Может, объяснишь, зачем явилась вместо сестры? Я знаю ее достаточно, чтобы не перепутать ни с кем.

Ни с кем, я осознала это еще при встрече. Поэтому ныне я не удивлена, не сбита с толку, готова ко всему. Наверное, он ждал, что пристыдит и напугает меня, вот только я уже достаточно стыдилась и пугалась. Слова скорее будят гнев; вместо того чтобы отвести глаза, я поднимаюсь – первой из нас троих – и выпрямляюсь. Ноги разъезжаются, а как же холодно разбитым стопам, которые совсем не спасают обмотки… Но, отгоняя все это, я говорю:

– Обманщица, сэр? Простите, но, видимо, вы не понимаете ситуацию. Я пришла далеко не по своему желанию, а лишь выполняя просьбу Джейн. Предсмертную просьбу. Мою сестру убили, слухи правдивы. И если бы не я, в ваших рядах уже сегодня воцарилось бы смятение.

Кажется, последнего он не слышит: пошатывается еще на «убили». Выдержка впервые изменяет Вайю; он не сразу справляется с собой, не сразу принимает спокойный вид. Сначала в бездонном взоре распускается боль, и я ощущаю нестерпимо сладкий цветочный запах. Запах этой боли.

– Вот как? Что ж… Я этого опасался, но как же не хотел терять надежду…

В очередной раз я наблюдаю, как весть о гибели моей сестры буквально ломает кого-то. В очередной раз испытываю спонтанную жалость – наверное, потому столь острую, что часть ее обращена ко мне самой. Есть нечто неодолимое в желании делить скорбь, мучить ею других так, как мучаешься сам. Не решаюсь ни ответить Вайю, ни коснуться его плеча в знак ободрения. Он тоже неподвижен.

– Если тебе нужно знать, – тонкие губы с усилием размыкаются вновь, – я был наставником Жанны. Со дня, как она пожелала биться за нас.

– Я догадалась, сэр.

Снова мы молчим: он, еще недавно готовый корить меня, и я, еще недавно трепетавшая перед ним. Молчат и две девушки, по-прежнему сидящие и потирающие ушибленные места. Наконец, совладав с горем, Вайю подает руку сначала Кьори, потом Цьяши, и обе поднимаются. Гибкая Лоза направляется к клинкам: поднимает за рукояти, расшатав треснувший лед. Когда она возвращается, волоча их, лезвия скрипуче процарапывают за ее спиной длинный след.

– Надо идти. – Вайю хмуро наблюдает за этим. – Он стает быстро. Экиланы используют его, лишь чтобы ненадолго отвлечь противника.

– Славно, что ты нашел именно такое перо. – Кьори оправляет одежды, интонация пугливо-заискивающая. – Змеи не боятся холода, ты даже не повредил им.

– Я не находил. Это из ее трофеев. – Вайю кивает на Цьяши.

Та, спохватившись, косится на торчащую посреди поляны стрелу.

– Кстати, я прихватила кое-что еще, с трупа Великого Советника. Пойду заберу…

Она, оскальзываясь, косолапит теперь туда, где бросила награбленное добро. Вайю удерживает ее за плечо; лицо впервые озаряется радостью, пусть и мрачной.

– Труп Великого Советника? Бесшумный Лис что, убит? Это… ты с ним справилась?

Гибкая Лоза оборачивается на нас с немой мольбой, которую я легко понимаю. Ей явно хочется блеснуть перед Вайю, она уже открывает рот с самодовольным видом, но Кьори, либо не понявшая, либо не согласная, отвечает за нее:

– Здесь был… – она медлит, – Мэчитехьо. Он убил того экилана. Выдрал ему сердце.

– Сам? – Вайю словно не верит ушам. – Выдрал сердце? Не… выпил его время?

– Да, убил без ножа, – подтверждает Цьяши, с досадой косясь на Кьори. – Они, знаешь, ругались, хотя мы не поняли, из-за чего.

– Ругались, – раздумчиво повторяет Вайю и потирает лоб. – Интересно… что вообще Злое Сердце делал здесь? Какие такие вещи он не может поручить другим?

– Искал что-то, – опять удовлетворяет его любопытство Цьяши и опять не полностью. – Но мы не поняли, что. Дуреха-жрица боится, что наш Саркофаг, но едва ли…

– Не зови меня так! – возмущается Кьори, но, спохватившись, отгоняет обиду. – Вайю, они вели странные речи. Я правда боюсь, что светоч в…

Вайю кидает взгляд на меня, потом на дальние тики.

– Позже. Мы еще обсудим это, Кьори, и я внимательно тебя выслушаю. Сейчас скажи: что Эйриш решил по поводу девушки?

– Велит вернуть ее домой, – устало отзывается жрица. – И… велел ей самой что-то еще. Правда, Эмма? Что он сказал тебе наедине?

Трое ждут, и я в замешательстве. Вспоминаю указание: «Не размыкай губ» и обещание: «Скоро я к тебе приду». Перевожу взор вниз, на лед. Лед этот скрывает мох, мох – землю, земля – Саркофаг. Мертвый Эйриш здесь, рядом, и… что бы Кьори ни говорила об очарованном сне, я почему-то не сомневаюсь: каждое мое слово будет услышано.

– Благословил. И предупредил, что дома могут стеречь опасности. Это все.

Все, что вам нужно знать для вашего же блага, как бы я ни хотела сбросить свой груз. Я замолкаю под острым взглядом Вайю, гадаю, поверил ли он: именно его вера наиболее важна. Мы встречаемся глазами, и я упрямо поджимаю губы.

– Что ж. – Он, сдавшись, кивает на мангуста. – Я готов сам доставить ее к Омуту. Пусть полетает. Жанна всегда мечтала… – вновь скорбь проступает на лице, – поделиться с сестрой если не секретами, но хотя бы волшебством Агир-Шуакк. И пока… – появляется грустная улыбка, – Эмма видела не лучшие проявления этого волшебства.

Предложение не вызывает ничего, кроме тревоги. Я не хочу куда-либо идти с Вайю, не хочу вести с ним лишних разговоров. Не потому, что не доверяю, – хотя мы и не знакомы вовсе, а лишь связаны общим горем. Скорее потому, что боюсь быть пойманной на какой-нибудь лжи. Он очень умен, и лучше мне к нему не приближаться.

– Нужно вернуть ей одежду, – робко возражает Кьори. – Хотя бы… – видимо, она вспоминает, в каком виде застала меня, – то, что от этой одежды осталось.

– Лохмотья, – подтверждает Цьяши. – Пусть забирает, мало ли какую заразу принесла из своего мира. Так что, Вайю, – она напористо хлопает его повыше колена, – сначала подкинешь нас в убежище, а потом решим, кто отвезет ее к воле Омута.

Он колеблется, но наконец соглашается.

– Как угодно. Нет! – Снова он удерживает Цьяши, шагнувшую было к торчащей стреле. – За трофеями вернетесь потом, раз тебе доставляет такое удовольствие рубить ветки. Лучше лететь поскорее. Ты все равно ничего не достанешь из-подо льда.

Гибкая Лоза что-то бурчит и получает весьма неожиданный подзатыльник.

– Ай!

– Я даю тебе определенную свободу и не призываю к порядку при других, – сухо откликается Вайю. – Но не забывай, что ты – моя ученица. Летим.

На упряжи мангуста я теперь замечаю несколько желтых перышек, явно зачарованных. Мы все забираемся на длинную спину животного, и оно взмывает в воздух. Меня посадили сразу за Вайю, в которого можно крепко вцепиться, а сзади Кьори. Мне не страшно, но нет и восторга или трепета. Осознание – я летаю, я поднимаюсь к небу, как птица! – напоминает вяло плещущуюся на дне рассудка воду. Я измучилась, устала. Разглядывая сверху тропические леса, я не любуюсь, а ощущаю спонтанную жалость: как все эти несчастные, особенно слабые, вроде змеиной жрицы, живут в таких условиях? Каково быть вырванными из нормальной жизни, ведь она была нормальной до прихода экиланов. Впрочем… девушки, с которыми я разделила путешествие, родились, уже не зная нормальности. Вайю, вероятнее всего, тоже.

Наставник Джейн весь путь мрачно молчит, молчит, и когда мы приземляемся возле опутанного лианами бурелома. Говорит мне лишь одно: «Переоденься, и я тебя отвезу». Кьори с Цьяши переглядываются, но – к моей панике и обиде – не спорят, не выказывают желания меня проводить. Мы опять пробираемся сквозь ветки и долго лезем по укрепленным земляным тоннелям, затем спутницы оставляют меня в первом же помещении, заставленном ящиками. Цьяши бросает: «Прощай, не-Жанна!»; Кьори: «Я скоро приду». В ожидании я, не заботясь ни о чистоте, ни об удобстве, просто сползаю по стене на пол и прячу лицо в ладонях. Тяжело думать, тяжело даже дышать, хотя в прошлое пребывание в убежищах я этого не замечала.

Возвращается Кьори, приносит мое траурное платье. Кто-то в наше отсутствие слегка почистил его и подлатал. Кровь и следы древесного сока, конечно, остались, но выглядят менее жутко. Я благодарно улыбаюсь и начинаю снимать облачение.

Кьори помогает сменить наряд. Чуткое Сердце молчит, и мне это не нравится. Когда платье надето, я разворачиваюсь к жрице и опускаю руки ей на плечи.

– Я благодарна тебе, – произношу с усилием, успела охрипнуть, пока мы не говорили. – Если бы не ты, я пропала бы или хуже – потеряла бы рассудок. Ты замечательная, и я… я очень счастлива, что у моей бедной сестры была такая подруга.

Жаль, у меня не было. И не будет. Кьори опускает взгляд, но тут же вскидывается. Обнимает меня, быстро отстраняется, вытирает слезы. Я снова слабо улыбаюсь и вдруг вспоминаю кое-что сказанное светочем. «Мой план – надежда». Мне велено молчать, но могу я подарить хотя бы толику этой надежды бедной жрице?

– Светоч верит, что у вас все скоро наладится. Верь и ты.

В глазах Кьори появляется странный блеск.

– Наладится? – Она вздыхает. – Все могло бы наладиться, только если бы Эйриш по-настоящему воскрес, да и то…

– А он может воскреснуть? Цьяши говорила, нет.

– Может. – Кьори горько улыбается. – И одновременно не может: Саркофаг не заживляет раны до конца. Знаешь, один раз я явилась к нему одна, и открыла крышку, и попыталась помочь Эйришу выйти. Он истек кровью на моих руках, его раны так страшны… – Лицо искажается мукой при этом признании. – Глупый поступок, глупый, не стоило внимать его просьбе, но в тот день он вернулся из очередного странствия и чувствовал себя особенно сильным. Но дело, видимо, не в силе. Есть кое-что еще.

Кьори опять чуть не плачет. Я догадываюсь: объяснение будет наподобие того, что Эйриш воскреснет лишь во Второе Пришествие или благодаря какой-нибудь полумифической вещи вроде волшебных бобов. Так и оказывается.

– Ты наверняка видела: в ногах Саркофага высечена надпись на древнем диалекте Звезд. Ты ведь не смогла прочесть ее, верно?

– Не смогла.

– Там написано… – Кьори устало складывает руки у груди. – «Воскресить вечно живого и вечно мертвого может лишь тот, кто разделил с ним одну рану». Это толкуют так, что кто-то из прежних соратников Эйриша мог бы его оживить. Но когда Эйриш пал, послание еще не расшифровали, а когда расшифровали, было поздно: все знавшие светоча уже погибли. Если все верно, он обречен томиться вечно, а мы – лишь слышать его голос. Хотя знала бы ты, как он статен, как красив и…

Кьори смущенно спохватывается. Я тактично делаю вид, что не слышала, да и это интересует меня куда меньше другого. «Обречен томиться…» Существо, с которым я странным образом побеседовала в Лощине, не кажется узником. Оно смеется, шутит шутки и прекрасно знает, что делает и что будет делать дальше. Откуда?..

– Тебе пора. – Жрица отвлекает меня новым недолгим объятьем. – Я провожу тебя по тоннелям, но не буду подниматься. Не хочу видеть Вайю, поговорю с ним, когда вернется. Мне необходимо собраться, и я должна еще дать знать, что мне нужна новая свирель.

Киваю. Я и сама не горю желанием идти к наставнику Джейн, но выбора нет. Более почти не переговариваясь, мы минуем тоннели, скомканно прощаемся, и к Вайю я возвращаюсь, точнее, буквально вываливаюсь мешком из бурелома, уже одна. Он молча помогает мне встать, аккуратно отряхивает, вынимает из волос насекомых и ветки. Мы забираемся на спину мангуста и опять отрываемся от земли. Вместо того чтобы смотреть вниз, я поднимаю голову к зеленоватому, затянутому тонкими облаками небу. Оно потемнело. Наступает вечер?

Сидя за спиной Вайю, я вдыхаю слабый запах орхидей в его развевающихся волосах. Венчиков три; Кьори объяснила, что у большинства представителей «зеленого» народа мужское число соцветий нечетное, а женское четное, что соцветия эти у большинства расположены на голове или груди и что с возрастом цветы увядают. Орхидеи в волосах Вайю все раскрылись полностью, листья крупные. Наверное, по местным меркам он далеко не юноша.

– Она… умирала мучительно?

Когда это раздается в ветреной тишине, я едва не теряю равновесие. А ведь следовало ожидать, что наедине мне зададут некоторые вопросы. Задумываюсь. Рассказать ли, что по ступеням крыльца Джейн ползла, что кровь осталась по всему дому, что доктор Адамс больше часа зашивал раны? Воспоминания свежи, минуло ничтожно мало. Но почему-то мне хочется пощадить этого совершенно чужого мужчину, пусть саму меня не щадили.

– У нее была нелегкая смерть, сэр, но и недолгая. Она успела попрощаться со мной, сказать несколько слов духовнику и отошла.

Он не отвечает, я лишь чувствую: напрягается прямая спина. Стало ли Вайю легче, – не моя забота, я не пробую соболезновать. Молчу, и тишину нарушает он:

– Ты оказалась удивительно храброй.

Поколебавшись, внутренне приготовившись к тому, что будет больно, я все же спрашиваю:

– Все так удивляются. Неужели… Джейн говорила, что я труслива?

Вайю оглядывается; я вижу его выразительный профиль. Опять обратившись вперед, Черная Орхидея ровно отвечает:

– Отнюдь. Но она рассказывала о вашем мире как о месте без волшебства. Именно поэтому она была так тверда в нежелании выпускать Ойво, она считала, что вы не выдержите правды. Одни из вас проявят враждебность, другие сойдут с ума. Она заблуждалась?

Мне не обмануть ни его, ни себя.

– Ничуть. В нашем мире немного людей, у которых холодный разум сочетался бы с сердцем, открытым чудесам. Я едва не лишилась рассудка, оказавшись здесь, впрочем… – я медлю, – впрочем, сильнее всего меня свело с ума то, что Джейн так таилась. Даже на смертном одре она ничего мне… ничего…

Оказывается, не все слезы выплаканы, иначе почему так щиплет в глазах? Я выдыхаю «не рассказала» в спину Вайю и замолкаю, уткнувшись лбом в грубую ткань его накидки. Там хотя бы не вышит лик моей несчастной сестры. Я зажмуриваюсь, по-прежнему не пытаясь любоваться видами; в конце концов, все они – один нескончаемый лес.

Но так кажется, лишь пока минут через десять Вайю вдруг меня не окликает:

– Ты зоркая? Кинь взгляд вправо. Так далеко, как только хватит глаз.

Я выпрямляюсь – усилившийся ветер хлещет по лицу и осушает слезы. Я послушно поворачиваю голову туда, где в зелени что-то темнеет. Приглядываюсь: за стеной, состоящей из деревьев, – переплетенных, как в Лощине, но в разы огромнее, – высокие причудливые башни. Они напоминают соборы с европейских гравюр, те, что в Вене, Кельне и десятках городов, чьи названия не отпечатались в памяти. На многих крышах разбиты сады. Я не знаю, почему, но уверена: в неизвестной дали мощеные дороги, и просторные улицы, и переулки, петляющие хитрее троп. Там фонтаны и беседки, тенистые парки, площади, где танцуют в праздники… и еще я догадываюсь: все эти сокровища украдены. Украдены у тех, кто прячется в лесах и носит лохмотья. Ведь Вайю показывает мне Черный Форт.

– Многие примкнули к экиланам, только бы жить там. – Наставник Джейн угадывает мои мысли. – А оставшиеся не осуждают их, потому что понимают: война обречена. По сути, нет никакой войны, есть стычки, случающиеся, когда экиланы в очередной раз расширяют Форт или пересекают его границы, чтобы поохотиться в диких землях. Большинство их даже не ищет нас, а Форт растет пока в противоположную от нас сторону. Для Мэчитехьо мы уже не враги, мы – забава. Мало кто верит, что нам что-то удастся отвоевать. Чтобы выжить, нужны иные пути, а их нет. Одни из нас слишком горды и отчаянны, другие столь же горды и при этом трусливы.

– Как Форт растет? – Я щурюсь. Башни все дальше. – Он же окружен деревьями…

– Это не просто деревья, это Исполины. Баобабы, которые были крохотными, когда наши предки строили с ними рядом жилища. Если Мэчитехьо нужно… – Вайю медлит, – он взывает к разуму Исполинов. Велит им шагнуть, огородить собой еще немного лесов или лугов. Наверное, он остановится, лишь когда достигнет краев мира. За краями ничего.

Края мира. Я не впервые слышу это выражение. Оно важно, судя по ужасу, с которым произносится. Стоит ли соприкасаться с этим ужасом, если скоро я уйду?

– Ничего? – все же переспрашиваю я. – Как это? Ведь Земля…

Вайю перебивает, прежде чем я осознаю глупость довода. Он хмыкает, даже развеселившись:

– Ваша Земля, может, и круглая. Жанна говорила то же, всем на удивление. Но ты не на Земле, Эмма. Наш мир плоский. За пределами – только звездная бездна, даже то, чем мы здесь дышим, – он чуть разворачивает мангуста, – держится на магии и простирается недалеко. Недостаточно далеко, чтобы, шагнув с края, ты не задохнулась. А как в звездной бездне холодно, Эмма, как холодно… Кстати, именно так экиланы совершают казни. Поэтому большинство из нас, попав в плен, убивают себя сами. Мне, например, для этого достаточно оборвать цветки.

Снова мы летим над лесом и снова молчим. Молчим до самой поляны, где плещет Омут, заросший кувшинками. Молчим, пока навстречу не выходит обнаженная девушка, все тело которой поросло цветками. Сосредотачиваясь и успокаиваясь, я считаю их: действительно четное число, двенадцать соцветий и бутонов. Зеленая Леди вопросительно поднимает бездонные глаза.

– Жанна уходит. Ей пора.

– Так скоро? – Голос девушки дрожит. – Она ведь…

– Она сегодня сделала достаточно, а может, и слишком много. Проведи ее домой.

Воля Омута кивает и протягивает мне руку. Я задерживаюсь, поворачиваю к Вайю голову.

– Спасибо, – шепчу совсем глухо.

– И тебе. – Он ненадолго удерживает мою ладонь и добавляет: – Береги себя.

Почти нет запаха цветов. Ему все равно, кто я, все равно, что я ухожу. Как, по сути, всем им, они тоже любили мою Джейн. И именно здесь, сейчас, я окончательно и беспощадно понимаю: любовь заслужена. Джейн заслужила всю любовь, которую унесла в могилу. Во всех мирах. И никогда не была обязана ею делиться.

Я берусь за прохладную руку Зеленой Леди, и мы идем вперед. Я задерживаю дыхание, прежде чем нырнуть, но даже не успеваю почувствовать, что мне не хватает воздуха. Я открываю глаза уже одна, лежа на прелой листве меж Двумя Озерами. Платье сухое. Впереди темнеют обтянутые прогнившей тканью срубы мертвых индейских домов. Я в Оровилле. Я дома.

…Я боюсь каждой тени, хотя в небе ласковое солнце. Незнакомцы чудятся мне среди развалин, за деревьями и даже на дороге к поместью. Я то и дело оборачиваюсь, как воровка, не хочу, чтобы меня – такую оборванную – увидели и начали расспрашивать. Мне везет: я добираюсь до ворот незаметно и так же незаметно ухитряюсь пробраться к черному входу. Взбегаю по лестнице, и тут никому не попавшись, пересекаю, оставляя грязные следы, коридор. На следы плевать: скажу, что гуляла. Главное – умыться, и причесаться, и переодеться, и потом спрятать платье. Таков мой план, но первое, что я делаю, – смотрю на часы. Удивительно… с моего ухода в лес прошло немного; если учесть дорогу, я не отсутствовала и двух часов, в Агир-Шуакк же прошла четверть суток.

Остывшая вода есть, а вот сил нет, – и перед тазом и кувшином я опускаюсь на колени. Сутулю спину, складываю руки у груди.

– Я дома, Джейн…

Взгляд падает на ее застеленную кровать, ее тумбочку. Нет ее книг, нет флакона с духами, нет почти ничего: мать все куда-то убрала. Лишь две вещи на месте – фигурки. Лис из светлого дерева и койот из темного. Интересно, задалась ли мама вопросом, откуда второй зверек? Я точно не задаюсь, не могу больше, слишком страшно, слишком бессмысленно.

Я поднимаюсь и вынимаю собственную фигурку – енота – из ящика шкафа. Аккуратно обтираю и сдуваю пыль, после чего ставлю к Джейн на тумбочку: подальше от койота, поближе к лисе. Три вырезанных зверя глядят на меня осмысленно, как настоящие.

– Я дома, Джейн. Ты ждала?

Ненадолго замираю с зажмуренными глазами, солнце пробивается сквозь веки. С усилием расправляю плечи и иду умываться.

Впереди решения, которые нужно еще принять, и неопределенные события, которых предстоит дождаться. Но все это далеко. Время есть. Достаточно.

– Я дома, Джейн. Привет.

На самом деле ждать недолго. В городе скоро появятся новые лица.