Текст книги "1812. Обрученные грозой"

Автор книги: Екатерина Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«Зачем только я приняла его приглашение? – корила она себя, пока компания выбиралась из города. – В следующий раз непременно откажусь. Мне совсем не нужен этот барон. Он, конечно, приятный молодой человек, но мне вовсе не хочется из-за него портить отношения с кузиной».

Легко было понять, почему Швайген предпочитает ее общество: взрослому и неглупому мужчине трудно выносить жеманных барышень, способных лишь хихикать да говорить глупости. Если у барона не было серьезных намерений в отношении одной из девиц – а, судя по всему, никто из них его особо не привлекал, для него предпочтительнее была компания Докки, общение с которой его ни к чему не обязывало.

«Остается надеяться, что он не предложит вступить с ним в связь, – размышляла она. – Мне бы не хотелось разочароваться в нем, хотя своим появлением в Вильне я уже дала повод думать, что ищу развлечений. Как я могла не подумать об этом?!»

Выехав из города, Докки и Швайген вскоре опередили всю компанию, то мчась наперегонки галопом, то давая лошадям передохнуть и двигаясь шагом, смеясь и болтая о всякой всячине. Барон оказался весьма приятным и остроумным собеседником, легко поддерживал разговор, шутил, рассказывал анекдоты и эпизоды из своей жизни и военной службы.

– Первая любовь со мной случилась в семнадцать лет, – говорил он. – Барышне, совершенно меня очаровавшей, в ту пору едва исполнилось пятнадцать. Я был решительно влюблен и полностью ослеплен ее красотой, грациозностью и наивностью, представляя ее ангелом, этакой богиней…

– Позвольте попробовать ее описать, – рассмеялась Докки. – Верно, сложением она походила на Венеру, имела белокурые волосы, голубые глаза, живость во взгляде…

– Ничуть, хотя очень похоже, – улыбнулся Швайген. – Фигура у нее – чисто Диана, волосы и глаза – темные, взгляд томный. Особа эта увлекалась поэзией, музыкой – словом, необычайно романтическая и возвышенная душа. За ней ухаживал один господин с большим состоянием и небольшим брюшком. Ему было двадцать пять лет, и мне он казался стариком. Я считал, что запросто смогу одержать над ним победу, поскольку на моей стороне были молодость и стройная фигура.

– Так ваша богиня была отдана этому господину? – Докки знала, как совершаются некоторые браки.

– Угадали. Но позже, когда я ее уже разлюбил.

– А, так ваша любовь к тому времени…

– Обратилась на другую девицу, вылитую Юнону, – рассмеялся Швайген. – А ваша первая любовь? Вы не поделитесь со мной воспоминаниями?

Докки чуть смутилась и похлопала по шее разгоряченную Дольку.

– Это был приятель брата, который захаживал к нему в гости, – чуть запнувшись, сказала она. – Он играл со мной в солдатики, перешедшие ко мне с другими игрушками брата. Ему было лет восемнадцать, а мне – пять. Помню, как я ждала его прихода, сидя на подоконнике своей комнаты с коробкой солдатиков в руках.

Швайген улыбнулся:

– А когда выросли?

– Сын нашего соседа по имению – сейчас даже не помню его имени – спас меня от бодливой козы, довольно невежливо перекинув через изгородь лужайки, на которую я неосторожно забрела. Помню, сначала я страшно рассердилась на него, потому что оборка платья зацепилась за жердь и разорвалась. Но потом я разглядела его бархатные карие глаза… О, посмотрите, идет колонна солдат, – она показала барону на марширующий вдали военный отряд.

Швайген заговорил о частых маневрах, от которых все в армии уже устали, а Докки с облегчением вздохнула. Тот соседский юноша был довольно противным малым с бесцветными глазами и вовсе не спасал ее от козы.

«Как бы удивился барон, узнав, что я никогда не любила, – подумала она. – Кто-то нравился – да, но не более. Наверное, потому, что я боюсь давать волю своим чувствам или просто не способна любить. Да мне это и не нужно. Еще хорошо, что Швайгену хватило ума не поинтересоваться, любила ли я своего мужа…»

Ее зазнобило, несмотря на теплую погоду, и она постаралась, как обычно делала, выкинуть все непрошеные воспоминания из головы.

– А вы отлично ездите верхом, – заметил барон, откровенно любуясь ее изящной и уверенной посадкой в седле.

– Обожаю лошадей и верховую езду! – сообщила ему Докки. – И никогда не упускаю случая прокатиться хорошим галопом.

– Тогда наперегонки – вон до той развилки, – предложил он.

Докки с места подняла в галоп свою резвую тонконогую кобылу, Швайген припустил за ней, и они поскакали по дороге, наслаждаясь быстрой ездой и компанией друг друга.

У речки Погулянки их ждали слуги, на берегу были расстелены одеяла и разложены скатерти, уставленные тарелками с закусками. Верховые участники прогулки успели спешиться и размять ноги, пока до места пикника добрался экипаж с дамами в сопровождении нового всадника, которым – к изумлению Докки – оказался князь Рогозин.

– Мы встретились у выезда из города, – сообщила кузине довольная Мари. – Конечно, я пригласила князя составить нам компанию.

Появление Рогозина стало не слишком приятным сюрпризом для баронессы, но оно внесло ощутимое оживление в ряды барышень. Те защебетали куда веселее, взбудораженные прогулкой на свежем воздухе, присутствием молодых офицеров, среди которых оказался теперь и князь, чья внешность, титул, а также репутация отъявленного сердцееда не могли оставить равнодушными трепетные девичьи сердца.

Жадова не скрывала радости по поводу представившегося ей случая свести знакомство с Рогозиным, о чем она прежде могла только мечтать. Но, будучи наслышанной о попытках князя добиться расположения Ледяной Баронессы, она настороженно следила за каждым их словом или жестом, обращенным друг к другу. Рогозин оправдал ее надежды, когда после трапезы предложил Докки прогуляться вдоль реки. Было неловко отказываться от его вежливого приглашения, поэтому ей пришлось опереться на подставленную им руку и пройтись в его обществе по берегу Погулянки.

– Не ожидал вас здесь встретить, – сказал князь, едва они отошли от компании на достаточное расстояние, чтобы никто их не услышал.

– Отчего же? – спросила Докки.

– В Вильну приехали жены офицеров, чтобы побыть со мужьями, дальновидные матери привезли дочерей на выданье, желая по случаю устроить их замужество, – ведь здесь собрался весь офицерский состав Первой Западной армии, – он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на нее. – Среди прибывших есть и светские дамы, которые рассчитывают обрести новые или возобновить старые знакомства. Смею ли я надеяться, что теперь вы отнесетесь более снисходительно к своим верным поклонникам?

– Не смеете, – Докки сильно уязвили его слова. Предположи он, что она ищет мужа, – это выглядело бы не так оскорбительно, как его намек на то, что она находится здесь в поисках определенного вида развлечений.

– Я всего лишь сопроводила сюда свою кузину, – она остановилась и высвободила руку из-под его локтя, – и никто не давал вам права делать подобные выводы.

– Вовсе не хотел обидеть вас, дорогая Докки, – с присущей ему фамильярностью и беззаботностью откликнулся князь. – Вы меня не так поняли. Я лишь выразил надежду, что вы благосклонно воспримете мое восхищение вами и мою вечную преданность. Кто знает, возможно, близость войны и связанные с нею опасности смягчат ваше сердце, и в нем найдется хоть капля сострадания к душе, истерзанной безответной любовью к вам…

Докки еще злилась, но ей трудно было удержаться от улыбки, выслушивая оправдания Рогозина и его витиеватые заверения в чувствах, какие он испытывал одновременно ко многим женщинам.

– Право, князь, оставим эту тему, – она повернулась и направилась обратно, жестом пригласив Рогозина следовать за собой. – Капля моего сострадания вам обеспечена, но уверена, вы легко найдете куда более отзывчивых дам, которые смогут предложить вам гораздо больше, нежели я.

– К счастью, мир не без добрых людей, – охотно согласился он. – Тем обиднее, когда единственная женщина, которая нужна, отвергает брошенные к ее ногам самые нежные и искренние признания в неизмеримой и беззаветной страсти…

– Ежели б я была единственной, кто вам нужен! – рассмеялась Докки.

– Хотите стать моей единственной? – оживился Рогозин. – Клянусь…

– О, не нужно клятв, – остановила она его. – Мы с вами прекрасно знаем, что они невыполнимы и ни к чему не приведут.

Они подошли к компании, и Докки присела рядом с Мари и Аннет, почувствовав на себе внимательный взгляд Швайгена. Рогозин с беззаботным видом взял бокал вина, подошел к барону и Жадову и вместе с ними стал наблюдать за молодежью, затеявшей игру в камешки: под визги барышень офицеры закидывали речную гальку в воду – кто дальше бросит.

Жадова вскользь посмотрела на Докки и продолжила разговор с Мари.

– Конечно, мужчинам трудно остепениться и привыкнуть к мысли о верности женам, когда вокруг столько соблазнов. Ежели первые люди государства при законной жене заводят другую женщину, – она намекала на Марию Нарышкину, пассию государя, о чем сразу догадались ее слушательницы, – то чего ждать от остальных, охотно перенимающих легкомысленные нравы двора и высшего света? Да еще и некоторые дамы, всякие вдовушки и жены, разъехавшиеся с мужьями, коим несть числа в наше время, считают себя вправе развлекаться самым вольным способом, тем всячески поощряя мужчин и отвращая их от женитьбы на достойных и скромных девушках, с которыми только и возможно познать истинные радости семейной жизни.

Мари, встрепенувшись, заговорила о наследниках, рождение которых подвигает мужчин к женитьбе, а также о любви, которая может настичь и привести к алтарю любого.

Вдруг Аннет перебила ее самым неделикатным способом, прошипев сквозь зубы:

– Гляньте-ка! Вот ярчайший пример бесстыдства и пренебрежения всеми приличиями!

Дамы обернулись в ту сторону, куда смотрела Жадова, и увидели всадников, проезжавших по краю поляны. Впереди рядом с офицером в генеральском мундире ехала известная в петербургском свете красавица княгиня Сандра Качловская. Она несколько лет назад разъехалась с мужем и, как утверждали злые языки, за это время сменила не одного любовника.

– Генерал-майор Алексеев-младший, – Аннет показала на спутника княгини, молодого мужчину весьма приятной наружности. – Сзади едет генерал Ядринцев со старшей внучкой князя Вольского. До чего же она страшненькая! Мои девочки куда как краше… А вон тот – на серой лошади – полковник, сопровождает старшую дочь Софи Байковой. Уму непостижимо!

Докки отметила, что два генерала из списка Жадовой, коих та прочила в женихи своим дочерям, не ведая, что творят, ухаживали совсем не за теми барышнями, за кем были бы должны.

После того как кавалькада скрылась из виду, Жадова с нескрываемым разочарованием в голосе воскликнула:

– Как это Софи отпустила свою дочь в компании Сандры?! Я бы в жизни не позволила Лизе и Полли даже приблизиться к столь распущенной особе! Кстати, Софи рассказывала, что Сандра вьется вокруг Палевского, но, по всей видимости, потерпела неудачу, раз отправилась на прогулку с Алексеевым. Говорят, на последний бал ее сопровождал Фирсов. Впрочем, на ней они все равно не женятся – она же замужем! – и у моих дочерей есть все шансы своей юностью и свежестью увлечь какого-нибудь генерала или титулованного полковника!

Мари с ней полностью согласилась, добавив, что и ее дочь вполне способна понравиться тому же генералу Алексееву, который, как она заметила, с большим интересом на нее посмотрел. Жадова стала пылко доказывать, что Алексеев больше смотрел на свою спутницу, чем по сторонам. Но едва она собралась привести очередное тому доказательство, как к ним подошел ее муж, предложивший дамам собираться, чтобы успеть вернуться в город к обеду.

Глава V

На обратном пути Докки ехала в сопровождении двух спутников – барона и князя, а барышни и их матери бросали на нее весьма красноречивые взгляды, свидетельствующие об их недовольстве и даже возмущении тем, что она притягивает к себе внимание лучших кавалеров. Домой Докки вернулась в крайне раздраженном состоянии.

– Я сопроводила вас в Вильну и на том свою миссию считаю исчерпанной. У вас есть жилье, вы обрели нужные знакомства, приглашения на вечера и балы, я вам более не нужна и с легким сердцем уезжаю в полоцкое имение, – заявила она, едва осталась наедине с Мари.

– О, chèrie cousine! – растерянно простонала Мари. – Но как же, почему?! Мы приглашены на званый обед, будет бал, куда мы хотели пойти вместе. И ведь без тебя я больше никуда не попаду, никто нас не пригласит! О, не бросай нас!

– Вы прекрасно обойдетесь и без меня, – покачала головой Докки. – А мне надоели эти постоянные намеки на вдовушек, как и обращенные на меня злобные и завистливые взгляды.

– Это все Жадова! Она и на мою дочь смотрит неодобрительно, хотя никто не виноват, что генерал Алексеев сегодня из всех барышень выделил Ирину.

Докки с удивлением смотрела на кузину, пока та путано распространялась об успехах Ирины в Петербурге, существовавших только в воображении матери, о заинтересованных взглядах, которыми одаривают ее дочь все офицеры. В итоге Мари призналась, что не ожидала от своей дорогой кузины такого успеха у кавалеров, подходящих в мужья юным барышням.

– Я думала, ты найдешь себе какого-нибудь поклонника, но более… пожилого, – разоткровенничалась Мари, укоризненными глазами глядя на кузину. – Конечно, молодым офицерам предпочтительнее проводить время с тобой, нежели с незамужними девицами. Ведь любое внимание мужчины к барышне может быть расценено как желание жениться, а кто станет рисковать своей свободой, прежде чем утвердится в собственных чувствах? А ты у нас вдова, самостоятельная женщина…

– Только не нужно повторять разглагольствования мадам Жадовой о вдовах, которые своим существованием и поведением толкают мужчин на путь порока и отвлекают от женитьбы на порядочных девушках! – рассердилась Докки. – Видит бог, я уже по горло сыта подобными рассуждениями!

– Ma chèrie! – испугавшись резкого тона обычно сдержанной кузины, ахнула Мари. – Я вовсе не имела в виду… Ей-богу! Ты знаешь, как я к тебе привязана и как ценю все, что ты для нас делаешь. Просто ты не представляешь, как тяжело быть матерью и иметь на руках семнадцатилетнюю дочь, которую нужно выдать замуж. Но ты не подумай… Умоляю тебя, не бросай меня здесь одну, хотя бы первое время! А что касается Швайгена… Для него это просто развлечение – ведь у вас не может быть ничего серьезного, он скоро это поймет и оставит тебя. О, что я такое говорю?!

Докки, утомленная этим разговором, встала и только хотела выйти из гостиной, как в дверях появился насупленный Афанасьич и объявил:

– Госпожа Ларионова с дочерью и господин Ламбург!

Дамы, забыв о внутренних разногласиях, в панике переглянулись, а в комнату уже входили жена Мишеля Александра с дочерью Натальей и Вольдемар Ламбург.

– Откуда вы здесь?! – от неожиданности невежливо вскричала Докки.

– Вы, дорогая сестра, – отвечала ей Алекса, невозмутимо развязывая ленточки шляпки, – в записке сообщили maman, – так она называла свою свекровь Елену Ивановну, – что уезжаете в Вильну. Это выглядело так необдуманно с вашей стороны, поэтому мы срочно решили, что кто-то из родственников должен составить вам компанию, чтобы вы не чувствовали себя одинокой в чужом краю. Мишель, увы, не смог поехать, но, к счастью, господин Ламбург, который также крайне за вас волновался, смог выхлопотать себе командировку. Мы поехали на почтовых, что было весьма утомительно, поскольку приходилось ожидать лошадей чуть не днями на каждой станции. Но вот – мы здесь!

Она с невыразительной блуждающей улыбкой протянула баронессе руки. Докки быстро их пожала и шагнула в сторону, чтобы избежать поцелуев Алексы, но наткнулась на Вольдемара, воскликнувшего:

– Ma chèrie Евдокия Васильевна! Несказанно счастлив видеть вас после долгой разлуки и непередаваемо рад, что вы находитесь в добром здравии! Мне пришлось сделать все, да-с, все – неимоверными усилиями добиться командировки, вынести изнурительные тяготы продолжительного пути, чтобы встретиться с вами и лично убедиться, что вы благополучно добрались до Вильны. Но, должен отметить, как уже верно сказала Александра Алексеевна, ваш спонтанный отъезд поверг как вашу семью, так и меня в состояние полного недоумения… да-с…

Пока Вольдемар произносил свою громкую и проникновенную речь, Докки покосилась на застывшую неподалеку Мари, возле которой с растерянным видом стояла Ирина. Дочь Алексы – Натали – прохаживалась по гостиной с кислым выражением на лице, разглядывая неказистую обстановку комнаты. Племянница Докки была как две капли воды похожа на свою мать: такая же бесцветная, худая, с неуловимой улыбкой на лице и пустыми глазами неопределенного цвета.

– Maman! – наконец воскликнула она, перебив на полуслове Вольдемара, в подробностях рассказывавшего, какие сложности им пришлось преодолеть, пока они нашли в Вильне ma chèrie Евдокию Васильевну. – Неужели нам придется жить в этом ужасном доме?!

– Chèrie, – сказала Алекса дочери. – Невежливо так говорить при тете, хотя странно, Докки, – она обратилась к баронессе, – что вы сняли такое невзрачное жилье. При ваших-то средствах вы вполне могли позволить себе поселиться в более приличном месте.

Докки только вздохнула и пригласила гостей садиться. Она пришла в себя от первого шока, вызванного появлением родственниц и Вольдемара в Вильне, а мотивы их поездки в Литву были для нее очевидны. Ламбург, несомненно, был умело накручен Еленой Ивановной и послан сюда, чтобы отгонять от Докки возможных ухажеров. Заодно на семейном совете решили отправить с ним Алексу с Натали. Племяннице как раз подыскивался подходящий жених, кои все сейчас обретались в Вильне, присутствие же здесь Докки давало им возможность жить за ее счет, а также попасть на светские мероприятия, на какие приглашалась только сама баронесса.

Об отъезде в Залужное – по крайней мере в ближайшее время, – теперь не могло идти и речи, поскольку от Докки ожидалось, что она будет везде сопровождать своих родственниц, а сама попадет под неустанную заботу господина Ламбурга.

Она откашлялась и резко – неожиданно даже для себя самой – сказала:

– Вы можете снять более подходящее для себя помещение – надеюсь, Мишель снабдил вас необходимой суммой на проживание в Вильне? И должна вас предупредить, что на днях я уезжаю в Залужное.

– Как – уезжаете?! – удивленно воскликнул Вольдемар.

– Не можете же вы, сестра, бросить нас здесь одних? – Алекса пораженно уставилась на невестку.

– Почему нет? – пожала плечами Докки.

Алекса недовольно вздернула бровями и умиротворяющим голосом произнесла:

– Но мы рассчитывали… Говорят, снять квартиру в Вильне нелегко да и дорого, а ваш брат, увы, оказался в несколько затруднительном положении, поэтому не смог обеспечить нас необходимым. Да и зачем, коли вы здесь? Ведь вы не откажете своим близким родственникам? К тому же нам надо войти в общество. Нет, вы не можете уехать, оставив нас здесь одних!

– Но разве мы договаривались, что вы приедете? – Докки, и так донельзя утомленная сегодняшними событиями, уже не могла сдерживаться. – Почему вас удивляет, что у меня есть свои планы? И зачем я вам здесь нужна? Вы сами сможете устроиться в городе, а господин Ламбург вполне способен вас везде сопровождать…

Все заговорили одновременно. Мари умоляла Докки еще немного задержаться и не покидать ее так быстро. Алекса упирала на то, что сестра не может бросить свою невестку в незнакомом городе. Вольдемар гудел, что приехал сюда только в надежде увидеть ma chèrie Евдокию Васильевну. Ирина зарыдала, перепугавшись, что без Докки они более не получат приглашений на балы, Натали же и вовсе обвинила тетку в жестокости и пренебрежении родной племянницей.

В конце концов под натиском уговоров, увещеваний и требований Докки была вынуждена отложить свой отъезд на неопределенное время, чтобы ввести в общество невестку и племянницу, а также предоставить спальню Алексе (барышням пришлось поселиться в одной комнате, чем они были очень недовольны).

Вольдемару удалось снять отдельную квартиру, но неподалеку, благодаря чему стал частым гостем в доме своих знакомых дам. Докки сопровождала родственниц в магазины, наносила с ними визиты, ездила на прогулки, которые уже не доставляли ей прежнего удовольствия, и из последних сил терпела общество Ламбурга.

Мари и Алекса, у которых в Петербурге были весьма прохладные отношения, сблизились на почве общих интересов – поиска женихов для дочерей, а Ирина и Натали даже подружились, целыми днями обсуждая офицеров, званые обеды, ужины и балы.

Барон Швайген тем временем стал завсегдатаем – насколько ему позволяла это служба – в их доме. Он с некоторой ревностью воспринял появление Ламбурга, довольно спокойно реагировал на попытки девиц флиртовать с ним и выказывал баронессе свое явное расположение и растущий интерес. Докки нравился полковник: он обладал легким характером, был прекрасно воспитан, приветлив и неглуп, и она с удовольствием принимала знаки его внимания, лишь про себя порой дивилась иронии судьбы, по которой она увлеклась – вопреки собственным предубеждениям – военным, бароном, к тому же немцем, пусть только на четверть (его дедушка был родом из Восточной Пруссии). Но она не решалась показывать свою пока невнятную к нему склонность, поскольку боялась тем вызвать его на объяснение, во время которого он мог или предложить ей выйти за него замуж – чего она страшилась, или попытаться склонить ее к связи, на которую она определенно не собиралась соглашаться.

В один из дней Докки вместе с родственницами совершала очередной вояж по магазинам. Она размышляла о своих взаимоотношениях с бароном, в то время как Мари и Алекса обсуждали модную отделку платьев, сидящие в коляске напротив Ирина и Натали с загадочным видом о чем-то перешептывались, периодически разражаясь неприятно журчащим хихиканьем.

– О, стойте, стойте! – вдруг закричала Ирина, вскочив с сиденья.

– Что такое? – Докки очнулась от своих мыслей и приказала кучеру придержать лошадей, думая, что девушка что-то уронила на мостовую.

– Ох, я сейчас умру! – Ирина судорожно прижала руки к груди, а Натали, вытаращив глаза, завизжала: «Вы только посмотрите!..»

Дамы испуганно оглянулись, не понимая, что привело барышень в такое исступление, и увидели выезжающую на площадь кавалькаду офицеров в генеральской форме, столь ненавистной для Докки после замужества. Но сейчас, когда навстречу ей двигалась, гарцуя на рослых, лоснящихся конях, гурьба веселых, смеющихся над чем-то всадников, которые выглядели так молодо, бесшабашно и неотразимо красиво в шляпах с пышными плюмажами и в ярких мундирах с переливающимися на солнце золотыми эполетами, – она с невольным восхищением залюбовалась статью и мужественным видом бравых армейских генералов.

Девицы что-то верещали, Мари и Алекса во все глаза уставились на офицеров, прохожие толпой устремились к всадникам, чтобы ближе разглядеть их, а какая-то девушка с нарциссами в руках вдруг бросила им цветы. Букет желтым фейерверком разлетелся в воздухе и посыпался на офицеров; те на лету ловили цветки. Один из них – лихой красавец с дерзкими темными глазами и пышными черными усами в красном гусарском доломане с ментиком через плечо, – соскочил с коня и крепко поцеловал раскрасневшуюся виновницу переполоха. Толпа заволновалась, загудела и захлопала, Ирина и Натали ахнули и ринулись было из коляски, но матери успели их остановить, призывая к соблюдению необходимых манер и достойному поведению на публике.

Народ вновь зашумел: еще одна девушка – совсем молоденькая, почти девочка – за неимением цветов бросила в военных клубком разноцветных лент, на лету распавшихся на блестящие розовые, желтые, голубые, белые волнистые змейки. Не долетев до всадников, они стали плавно опускаться на мостовую, и девочка расстроенно смотрела, закусив губу от огорчения. Неожиданно один из генералов в темно-зеленом вицмундире тронул своего гнедого коня и успел поймать извивающуюся в воздухе голубую ленточку. Девочка радостно улыбнулась, а всадник, легко наклонившись с седла, не поцеловал, но ласково потрепал рукой в перчатке ее румяную щечку.

Докки, с любопытством взирая на столь очаровательную сценку, случайно встретилась взглядом с этим генералом и отчего-то смутилась. Он же равнодушно скользнул по ней очень светлыми на загорелом лице глазами, развернулся и присоединился к своим товарищам. Через минуту всадники скрылись на боковой улице, толпа рассеялась, и о суматохе на площади напоминали только раздавленные копытами лошадей останки желтых цветов и лент, измятых и враз посеревших.

Ирина и Натали долго не могли успокоиться, перебирая и смакуя подробности происшедшего и отчаянно завидуя тем девушкам на площади, которым неслыханно повезло получить особые знаки расположения от молодых и красивых военачальников. Остальные офицеры, не говоря об обладателях более низких чинов, были мгновенно забыты – героями сегодняшнего дня стали два отличившихся генерала.

Мари тотчас сообщила, что гусаром, поцеловавшим девицу с цветами, был князь Дмитрий Ташков. Генералом, поймавшим ленточку, оказался тот самый знаменитый граф Поль Палевский.

– Le prince Ташков! – стонали Ирина и Натали. – Le comte Палевский!

– Генерал-лейтенант Палевский, – причитала Мари, чуть задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, – генерал-майор Ташков…

– Димитрий Ташков, конечно, хорош, – Алекса обмахнулась платочком – на ее скулах рдели красные пятна, – но Поль Палевский… О, Поль Палевский!..

Имена этих генералов не сходили с их уст и по дороге домой, и в гостиной, когда все уселись выпить чаю. Докки заметила, что обсуждение внешности Ташкова, его яркой формы, как и смелости, благодаря которой он сорвал поцелуй, заняло куда меньше времени, чем разговоры о Палевском – граф, судя по всему, рассматривался куда как более значительной и ценной фигурой на брачном рынке.

Мари, почерпнув массу полезных сведений от всезнающей Жадовой, рассказала, что Ташков командует всего лишь полком, а состояние его расстроено. При этом она забыла упомянуть слова все той же Жадовой, что гусарский генерал известен в свете более своей разгульной жизнью, бесконечными кутежами, дуэлями и беспутными выходками, нежели боевыми подвигами. Судя по всему, сомнительная репутация возможного кандидата в женихи волновала материнские сердца куда меньше, чем его чин и доходы.

Зато Палевский по всем статьям соответствовал матримониальным чаяниям – у него было и высокое положение, и состояние, и связи.

– Ему всего тридцать два года, а он командующий корпусом, – вещала Мари своим внимательным слушательницам. – У него три поместья, от которых, говорят, доход огромадный. Ко всему прочему, он ходит в любимцах у государя, осыпан подарками – и золотыми саблями, и шпагами с бриллиантами… А уж наград, наград сколько! Полная Анна, второй Владимир, два Георгия [11]11
  Орден Святой Анны (три степени; за боевые и гражданские заслуги перед государством), Святого Владимира (четыре степени; за военные заслуги и за гражданские отличия) и Святого Георгия (четыре степени; за боевые заслуги).


[Закрыть]…

Алекса и барышни ахали, Мари сидела с таким торжествующим выражением лица, будто сама получила эти награды или Палевский уже стал ее зятем.

«И это все, что их в нем интересует, – с внезапно подступившим возмущением подумала Докки. – Награды, отличия, чин, количество поместий, и ни слова о том, как он заслужил все это – верной службой, храбростью, боевыми талантами…»

Она припомнила, как в свое время на все лады обсуждался подвиг Палевского под Аустерлицем. Граф, тогда еще командир полка, заменив убитого начальника кавалерийской бригады, небольшими силами бесстрашно и умело сдерживал превосходящие во много раз силы противника. Он мужественно сражался в Пруссии и Финляндии и уж верно был достоин тех милостей и признаний, которые сейчас с таким упоением перечисляли ее родственницы.

– А красив-то как! – вдохновленно подхватила Алекса. – И осанка, и стать, а глаза…

«Наконец добрались и до красивой наружности», – отметила Докки, невольно вспомнив взгляд его светлых, будто прозрачных глаз. В груди расползся тревожный холодок, а на ум вдруг пришло сравнение: «глаза, как бриллианты…»

– Удивительно, как это он до сих пор не женат и не помолвлен, – тем временем продолжала Алекса.

– Палевский – это особая история, – с видом знатока заявила Мари. – Все барышни, и не только… словом, все дамы, которые его когда-либо видели, совершенно теряют от него голову. И, признаться, я их понимаю, – мечтательно протянула она. – Но граф очень осторожен в общении с незамужними девушками, точнее, их избегает, чтобы не дать и повода подумать, будто он кого-то выделяет или за кем-то ухаживает… Говорят, он очень разборчив, – и, подавшись в сторону Алексы и Докки, чтобы ее не слышали барышни, тихо добавила: – Вроде бы он состоял в связи с маркизой Тамбильон и княгиней Жени Луговской. Княгиня чуть не собиралась просить государя о разводе, чтобы выйти замуж за Палевского, но что-то у них там не сладилось…

Докки слышала кое-какие пересуды по этому поводу и встречалась в Петербурге с двумя упомянутыми дамами. Одна – француженка, смуглая, маленького роста с гибкой изя-щной фигурой и страстными черными глазами, вторая – статная, белокурая, с синими глазами и ослепительно-белой кожей. Обе считались красавицами, великосветскими львицами и пользовались невероятным успехом у мужчин, стремящихся получить хотя бы один их благосклонный взгляд. Докки, ранее не обращавшая внимания на подобные разговоры, теперь – после того, как увидела Палевского, – была вынуждена отдать должное вкусу генерала и его умению завоевать расположение женщин.

– Не сладилось! – фыркнула Алекса в ответ на слова Мари. – Зачем ему жениться на княгине, скажите на милость, если он и так может ее получить? А в жены он себе возьмет какую-нибудь молодую и невинную девицу. Верно, выберет самую красивую, знатную и богатую, хотя… – задумчивым взглядом она посмотрела на свою дочь, Натали порозовела и довольно хихикнула.

– Не обязательно! – возразила Мари, не заметив этого мимолетного эпизода. – Палевский довольно состоятелен, чтобы позволить себе жениться и на небогатой девушке.

– На вашей дочери, например, – усмехнулась Алекса. – Да он и не посмотрит на нее, даже если вы каким-то образом сумеете ему представиться.

Мари и Ирина переглянулись и воззрились на Алексу, но та уже повернулась к Докки.

– Вам следует представить нас генералу Палевскому! – воскликнула она.

– Я с ним незнакома, – ответила Докки, оторопев от возмущенного возгласа невестки.

– Не может быть! – не поверила Алекса. – Он неоднократно бывал в Петербурге, а нынешней зимой…

– Я болела, – сказала Докки и, пытаясь оправдаться, добавила: – Как раз в декабре я простудилась и…

– Но он и прежде появлялся в свете, – не унималась Алекса.

– Но я ни разу его не встречала, – пробормотала Докки. – И не видела…