Текст книги "Ибо мы слепы"

Автор книги: Екатерина Тевервоский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4

_{Воскресенье. 7 ноября 2010 года}

Джордж приоткрыл глаза, но тут же зажмурился и крепко зажал их ладонью – лучи солнца, бьющие в раскрытое настежь окно, словно прорезали его мозг, причиняя боль. Во рту был солоновато-горьковатый привкус, а голова гудела и, казалось, была на несколько килограмм тяжелее, чем раньше.

Кажется, он слегка перебрал прошлым вечером. Неимоверным усилием воли перебросив ноги через ручку дивана, Джордж сполз на пол, затем поднялся на четвереньки и с пару минут завис в таком состоянии, готовясь к следующему шагу. Наконец, сделав глубокий вдох, он, словно спортсмен, берущий новый вес, на выдохе полностью поднялся. Тут же покачнулся и чуть не упал – ему повезло, что совсем рядом стоял старый письменный стол, о который он сумел опереться. Джордж подошёл к зеркалу, которое досталось ему от матери, а ей, скорее всего – от её матери. В доме вообще почти всё было неимоверно старое, больше похожее на некачественный антиквариат. Джордж посмотрел на своё отражение. Видимо, он завалился спать сразу же, как пришёл, не успев даже раздеться. И выбор пал на ближайший от входа диванчик, располагавшийся в небольшой гостиной. Но почему его одежда такая грязная? А на лице какие-то следы слегка воспалившихся царапин? Не зная, что и думать, Джордж, опираясь рукой о стены, направился в ванную, чтобы умыться. По дороге он спотыкался обо все вещи, стоявшие как на своих местах, так и просто валявшиеся то там, то тут. Вообще этот одноэтажный, уже слегка покосившийся деревянный домишко напоминал теперь скорее заброшенный сарай, набитый всяким никому не нужным хламом и мусором, чем полноценный жилой дом. Толстый слой пыли покрывал здесь почти всё, кроме кровати, застеленной уже восьмимесячным в использовании постельным бельём, дивана в гостиной, который располагается напротив пузатого старого телевизора, показывающего лишь те каналы, что ловила установленная на крыше антенна. На телевизоре, стоит отметить, также не было ни единой пылинки – тщательно протёрт не только экран, но и даже сам корпус. Ну и небольшая часть кухонного стола была бы вполне пригодна для жизни, если бы не сплошные засохшие и липкие пятна, привлекающие к себе рой мух.

Перешагивая через какую-то, непонятно кому нужную, коробку, в которой Джордж понятие не имел, что лежит, он чуть не наступил на хвост одному из трёх своих любимцев – Полосатой, серо-коричневой кошке по кличке Два. Выгнув спину Два в последний момент вылетела из-под ноги хозяина и, с шипением проскочив по коридору, спряталась где-то в бывшей спальной родителей Джорджа. Пока его домашний питомец спасался бегством, Джордж стоял и не моргая следил за ним. В этот момент перед его глазами проносились далёкие воспоминания, от которых на его лице начала медленно расплываться блаженная улыбка.

***

С самого детства маленького Джорджа влекли животные. Когда он видел кошечку, собачку, даже какого-нибудь самого простейшего голубя, то тут же срывался с места и бежал к ним. Только вот они почему-то боялись маленького Джорджа и сразу же тоже срывались с места, прячась где-нибудь подальше от этого мальчика. От чего маленькому Джорджу становилось неимоверно обидно и слёзки разочарования и обиды выступали на глазах. Правда, он всегда плакал безмолвно, в полной тишине, изредка лишь со свистом вдыхая побольше воздуха. 

Но в один момент ему удалось дотянуться до маленького котёнка, которому не было и месяца. Джорджу тогда было пять лет. Как обычно, он оставался в садике последним, всех остальных детей родители разобрали по домам, а его, чтобы не возиться с ним, воспитательницы отпустили погулять на территории за забором детского сада. От скуки он бродил вдоль забора, как услышал тихое мяуканье, доносившееся из кустов в самом углу у забора. Обрадовавшись, Джордж ползком полез через кусты, царапаясь об ветки и даже порвав в районе плеча свою курточку.

Источником мяуканья был маленький котёнок, переползший между прутьев забора. По ту же сторону валялась коробка, из которой доносилось ещё пищание и мяуканье, но оставшиеся котята там, внутри, видимо, было менее храбрыми и забились поглубже. Джордж не понимал, что здесь делает эта коробка и почему в ней котята, но он решил, что этот ползущий к нему менее чем одномесячный, рыженький котёнок, дар ему от самой судьбы. 

Джордж медленно подполз к котёнку, боясь спугнуть его, и с пару минут просто наблюдал. Затем очень и очень медленно протянул руку, намереваясь исполнить свою мечту: впервые в жизни прикоснуться к столь милому созданию. Котёнок вновь не убежал от него, а наоборот уткнулся маленьким носиком в его ладонь. Взбудораженный и ликующий маленький Джордж тогда подполз к нему вплотную и теперь разглядывал его со всех сторон вблизи, в какой-то паре сантиметров от него – и не мог поверить в своё счастье!

Наконец, он решился взять котёнка рукой, обхватил его и сжал пальцы, как внезапно раздался какой-то неприятный хруст и котёнок начал дико пищать и извиваться. Маленький Джордж, испугавшись, отпрянул, его глаза были полны одновременно страха и любопытства. Котёнок валялся спинкой по земле, продолжая громко пищать, а Джордж наблюдал за ним, затаив дыхание. В какой-то момент он вытянул свой маленький пальчик и направил его прямо в сторону рёбер котёнка, после чего начал медленно давить, прилагая всё больше и больше усилий. Котёнок пищал и извивался, а маленький Джордж продолжал давить и не остановился, даже когда вновь раздался отвратительный хруст.

В этот момент Джордж услышал, что его зовёт одна из воспитательниц. Он выбрался из кустов, отряхнул колени, чтобы мама не поругала, и побежал ко входу, радостный и счастливый. 

А на земле в кустах у забора слабо и уже беззвучно бился в предсмертной агонии маленький рыженький котёнок…

***

Тот случай из детства был лишь началом ужасающей цепочки мучений и издевательств над животными, претворяемой в жизнь Джорджем вплоть до четырнадцати лет. Впервые почувствовав непонятное ему возбуждение от чувства полного превосходства и власти над живым существом, Джордж раз за разом пытался воспроизвести его. Получалось слабее, будто лишь какие-то отголоски того истинного наслаждения. Потому каждый раз он пытался усилить эту совершенно омерзительную «дозу», нанося всё более страшные раны и увечья ни в чём неповинным зверушкам. Спустя год он задушил больного голубя, который был не в силах улететь от ребёнка-живодёра и лишь слабо трепыхал крыльями, пока шестилетний Джордж – уже первоклассник – сжимал свои пальцы на его шее. Ещё через полгода выбил глаз дворовой кошке, когда закидывал её камнями. В восемь он приманил к себе соседскую курицу и сломал ей обе ноги. А когда ему наскучило смотреть на то, как она билась крыльями об землю, не в силах убежать и спрятаться от него, то размозжил ей голову подошвой своего ботиночка. Помимо всех этих «подвигов» он не мог пройти мимо какого-либо не слишком крупного животного и не сделать какую-то либо пакость: пнуть ногой, кинуть камнем или хлестнуть первой подвернувшейся палкой. Разумеется, если рядом не было людей, которые бы смогли остановить его бесчинства. Уже тогда своим ещё неокрепшим сознанием Джордж понимал, что ему нельзя попадаться за своими развлечениями. Его всего трясло, когда он представлял себе, как его ловят с поличным и ведут к матери с отцом. Словно наяву он видел их глаза: слегка удивлённые и отстранённые матери и полные разочарования отцовские. А когда ему было десять лет, из жизни ушёл его отец, Робин Маллет. Мать совершенно забыла о существовании сына, меняя хахалей, словно перчатки, пока не нашла того самого и единственного, с которым и прожила остатки своих дней. Тем не менее, у десятилетнего Джорджа сразу же после смерти отца окончательно перестали хоть как-то работать муки совести. Теперь он отрезал дворовым собакам и кошкам уши и хвосты, вырезал на их тельцах различные надписи, чаще всего: «смерть». Душил и пропарывал перочинным ножичком соседских птиц. Ломал животным лапы и забивал ногами. Но ничто не могло принести ему то будоражащее чувство, что он испытал в пять лет в кустах в углу территории детского сада, жестоко лишив жизни маленького рыженького котёнка.

 И вот настал день, который должен был стать триумфальным для уже четырнадцатилетнего Джорджа. На мусорке он наткнулся на проржавевший обугленный походный котелок, и в его больном воображении сразу же возникла идея, как использовать его. И он чувствовал, что не может позволить себе не реализовать эту идею.

***

Утром двадцать девятого августа Джордж стащил с обеденного стола кусок копчёного куриного мяса и, зная, что после обеда его безработная мать и перебивающийся ночными сменами её хахаль будут заниматься своими, неведомыми Джорджу, делами в спальне, а значит, как и всегда никто не заметит его отсутствия. Он тихонько выскользнул из дома и уверенным шагом направился к заброшенному деревянному домику, располагавшемуся на самом краю частных участков на границе леса. В пропахшем запахом гнилой древесины и плесени коридоре покосившегося домика он соорудил из собранного в лесу хвороста и нескольких валяющихся досок костёр. После чего запалил его и, залив котелок до самых краёв колодезной водой, принялся кипятить последний. Когда первые пузырики начали лопаться на поверхности, Джордж отправился на охоту, прихватив импровизированный из верёвок универсальный намордник. Его целью было любое некрупное животное. Такое, чтобы он мог с ним справиться. 

Поиски увенчались успехом спустя буквально минут десять, после их начала. Удача отвернулась от небольшой дворняги, почти что щенка, серо-бурой расцветки и с белым пятном вокруг левого глаза. Откликнувшись на свист неизвестного ему подростка, пёсик, виляя хвостиком, быстро перебирая лапками, но сохраняя некоторую осторожность, приблизился к живодёру, принюхиваясь и при этом двигая своим большим кожаным носиком. Обычно животные боялись Джорджа, видимо, чувствуя исходящую от него угрозу. Но пёсик либо не распознал предупреждающие запахи, либо был одурманен запахом копчёной курятины, что протягивал ему Джордж. Но лишь только его носик оказывался в паре сантиметров от заветной еды и язык уже сам тянулся навстречу вкусняшке, как паренёк ловким движением уводил руку и отступал на шаг. Потом ещё на шаг. Наконец, Джордж оторвал маленький-маленький кусочек и позволил пёсику резким движением слизнуть его у себя с руки. После чего он развернулся и направился прямиком в злополучный полуразвалившийся дом. Пёсик, окончательно доверившись мальчику, побежал за ним следом нога в ногу, не переставая энергично помахивать своим пушистым с белым наконечником хвостиком.

Счастью пёсика не было предела, когда паренёк протянул ему огромный кусок мяса целиком, буквально коснувшись его носа. Пёсик аккуратно, чтобы не зацепить руку человека, зубками сжал этот сочный кусочек, как вдруг парень одним ловким движением накинул ему на пасть какие-то верёвки и туго-туго сжал их. Пёсик пытался лязгать челюстью, даже попытался вцепиться пареньку в руку – но у него ничего не получалось. А крепкий удар в районе уха сбил несчастное животное с ног. Теперь пёсик боялся лязгать зубами и лишь скулил, низко опустив голову и вжав её в шею. Он не понимал, за что с ним так поступают, что он такого сделал? Теперь паренёк пугал его, особенно сменивший человеческое выражение лица звериный оскал. Помимо этого пёсик теперь чувствовал витающий в воздухе странный запах, исходивший от этого человека – и он не предвещал ничего хорошего.

Джордж обхватил пёсика двумя руками и, прижав его голову подмышкой, вытянул одну из его лапок, направляя её прямо в центр уже бурлящего котелка. Пёсик извивался и скулил, но живодёр и не думал останавливаться. Сантиметр за сантиметром он приближался к своей цели, в его голове пульсировало воображение, рисовавшее желаемый результат – от чего он чувствовал, как кровь словно горела в его венах, а помимо этого и что-то новое. Какое-то странное возбуждение, готовое разорвать его член на части. Он чувствовал себя властелином мира, которому подвластно всё, чего бы он только пожелал. Подчинять… вот его страсть!

– Ты чего, блять, творишь тварь?! 

От этого неожиданного гулкого баса, раздавшегося у проёма уже давно отсутствующей двери, Джордж отпустил пёсика, который тут же забился в дальний от него угол. Теперь уже иного рода адреналин наполнял его тело. Адреналин от страха. 

– А ну-ка иди сюда, паскуда мелкая!

С этими словами человек ринулся на Джорджа. Стараясь не показывать незнакомцу лицо, Джордж нырнул в соседнюю комнату и, пользуясь своей худобой, в одно движение выпрыгнул сквозь разбитое окно. После чего приземлился на коленки, но даже не обратил внимание на резкую от ушибов боль и, что есть сил, рванул в сторону леса. Сильно более крупный мужчина по всей видимости, не смог так быстро и ловко преодолеть это препятствие, а потому вслед убегавшему Джорджу неслись теперь только лишь проклятия. 

Наконец, когда Джордж окончательно выбился из сил, задыхаясь, он упал прямо в высокую траву и, широко расставив руки, часто дышал, лёжа на спине, и смотрел на пролетавшие где-то высоко-высоко над кронами деревьев перистые облака. 

После Джордж очень много думал о произошедшем. Не мог не думать. Встречая дома, как и всегда, подпитых мать и отчима после очередной попойки, проходя мимо как незнакомых, так и знакомых ему людей на улице – его сердце каждый раз замирало, будучи в полной уверенности, что о его грязных делах уже прознали, и вот-вот его ждёт наказание. Тогда он решил, что больше никогда не будет мучить животных. Ведь теперь он так сильно боялся быть пойманным…

***

Вынырнув из окутавших его воспоминаний, Джордж сорвался с места, не замечая ужасного похмелья и остальных последствий довольно сильного алкогольного опьянения после вечера прошлого дня. Он по очереди подбежал к каждой из кошек и расцеловал каждую раз не менее сотни, повторяя их клички и бормоча что-то совершенно бессвязное под нос елейным полушёпотом. В этот момент в его глазах стояли слёзы от умиления и любви к своим домашним питомцам.

– Ты моя любимая Раз! Никому в обиду тебя не дам… и тебя, ты, моя любименькая Два! Не обижайся Раз, я люблю вас всех одинаково, иди ко мне моя кошечка, моя миленькая. Моя хорошенькая. А ты чего спряталась под диван, мисс Три? Иди к своему папочке, папочка в обиду не даст, да? Не даст, не даст – вы знаете! Вы мои любименькие, мои самые лучшие! Вы-то знаете, что я не такой, что я хороший!..

Дав волю чувствам в полной мере, Джордж закончил этот неожиданный ритуал и, почувствовав себя снова просто невообразимо фигово, поковылял в ванную, еле сдерживая после этой беготни и охватившего его волнения рвотные позывы. Сама ванная комната представляла собой крохотную комнатку, в которой вся в пятнах и царапинах проржавевшая ванна занимала если не две трети пространства, то как минимум половину. У противоположной от неё стены ютился не менее древний унитаз, внешнему виду которого позавидовали бы декораторы любого трэшового хоррора. При этом он почти что упирался в небольшую стиральную машину, из-за чего сидеть на нём можно было только извернувшись боком. От резко включенного Джорджем света орава тараканов бросилась в рассыпную по заляпанной стене, выкрашенной побелкой последний раз уже как с два десятка лет назад и никогда не знавшей бережного отношения.

Открыв кран с холодной водой посильнее, Джордж засунул под него целиком голову, надеясь тем самым остановить пульсировавшую в висках боль. В какой-то момент это ему почти удалось, как внезапно резкое воспоминание возникло перед его глазами: он волочит за волосы плачущую и молящую его остановиться женщину в кусты…

– Н…Н-нет… нет-нет-н-нет…

Его словно парализовало. Он стоял, обхватив пальцами края раковины так, что его костяшки побелели, и без перерыва повторяя только слово «нет». Наконец, он поднял голову и взглянул прямо на отражение своего лица в зеркале, по диагонали которого пролегала тонкая трещина. Глаза безумные и полны страха, нижняя губа слегка трясётся, вены на широком мокром лбу вспухли и пульсируют в такт губе. Джордж ощущал то же самое чувство, как когда его застукали за попыткой обварить заживо щенка в заброшенном доме. В голове пролетали мысли о том, что уж теперь точно все знают о том, что совершил он, Джордж Маллет. Полиция наверняка ищет его, возможно, к работе подключены и детективы… а значит, они скоро будут здесь. Они придут, чтобы заставить его заплатить сполна! Джордж забегал по коридору из одной его стороны, в другую, нервно кусая губы и заламывая пальцы.

– Нет… Ч-что же я… что же я наделал! Меня поймают. Теперь точно поймают! М-моя жиз-з-знь кончена!

С пришедшим к нему осознанием он кинулся в теперь уже пустовавшую спальню матери, отогнул одну из половиц и вынул на поверхность деревянную шкатулку, с каймой по краям, покрытой металлом. Продолжавшей дрожать рукой откинул крышку и извлёк из шкатулки блеснувший в лучах солнца Кольт модели М1911. Когда-то он принадлежал его отцу, Робину Маллету. Джордж заворожено рассматривал пистолет, его резкие грани, отсвет металла. Наконец, холод и вес оружия придали ему уверенности. Джордж перезарядил пистолет, снял с предохранителя и прижал дуло к виску с такой силой, что казалось ещё чуть-чуть и его височная кость треснет под натиском металла. Крепко стиснув зубы, он зажмурил, что есть сил, глаза и попытался заставить себя надавить на спусковой крючок…

Но у него не получилось сделать этого. Ненавидя себя за трусость, Джордж откинул пистолет на пол, но тут же спохватился и принялся протирать его, после чего аккуратно положил в шкатулку и вновь спрятал под половицей.

– Что ж, я буду ждать их. Пусть делают со мной что хотят!

Глава 5

Воскресенье. 7 ноября 2010 года

Джордж сидел на старой деревянной банкетке в коридоре, прислонившись спиной к холодной стене и не отрывая взгляда, даже почти не моргая, смотрел на входную дверь, ожидая, что вот-вот её, как в боевиках, выбьет отряд спецназа и скрутит его прямо здесь на полном грязи, мусора и песка ковре. Секунды тянулись как минуты, минуты как часы, но всё же время неумолимо текло вперёд, а единственные правильно работавшие часы в доме – будильник в его комнате – отсчитывали час за часом, пока не наступило шесть часов вечера. И тогда будильник разорвал гробовую тишину громким звоном, приведшим Джорджа в чувство. Шесть часов вечера. Ему пора собираться на работу.

Быстренько переодевшись в форму охранника, Джордж стремглав бросился сначала в туалет, а потом и чистить зубы, вспомнив, как ему наказывала мать не забывать делать это каждое утро и вечер. Осознав, что он пропустил утреннюю процедуру, Джордж выдавил из самого дешёвого тюбика зубную пасту на щётку и быстренько прошёлся ею по зубам, прополоскал рот водой, после чего сделал то же самое второй раз, выполняя уже как бы вечернюю чистку зубов. После чего, почувствовав дикий голод и недовольное очень громкое бурчание желудка, покидал какую-то оставшуюся ещё с позавчера еду в контейнер, составив в итоге себе на вечер блюдо из слегка заветренных макарон вперемешку с фасолью, парой кусков колбасы и ломтика хлеба. И уже выбегая с пахнущей, как и весь дом, плесенью кухни, вспомнил о яблоке, забытым им ещё утром прошлого дня перед собеседованием в полицейском участке. Парочку особо смелых насекомых, также присмотревших этот лакомый кусочек, Джордж на бегу стряхнул рукой, после чего спрятал его в карман своей форменной куртки. И, наконец, покинул этот худший кошмар любого риелтора.

Суетясь в сборах на работу, Джордж немного отвлёкся от своих мыслей о том, что он личность номер один, разыскиваемая полицией. Но как только двигатель его фордика заревел, пару раз перед этим побулькав, они – эти самые мысли – вновь завладели его сознанием. Теперь Джордж напряжённо всматривался в каждый автомобиль, встречавшийся ли ему по дороге, едущий за ним или же, наконец, обгонявший его. В каждом он до последнего момента видел полицейских под прикрытием, следивших за тем, чтобы он ехал точно в расставленную ими ловушку. Или они хотят давить на него психологически, чтобы заставить самого признаться?

После бедного райончика, состоявшего из частных покосившихся хибар и в котором находился дом родителей Джорджа, простиралась узкая полоса пролеска, отделявшая более дорогие и ухоженные участки, с большей частью двухэтажными кирпичными домиками, спрятанными за высокими невзрачными заборами, собранными их однотипных профлистов. А уже эти участки прилегали к спальным окраинам города, состоявшим из домов трёх, пяти, большее десяти этажей, кроме парочки самых новых и дорогих восемнадцатиэтажных домов в элитном районе. Они окаймляли исторический, если его можно было так назвать, центр города, утыканный уже наперебой как двухэтажными, трёхэтажными, пятиэтажными домами и даже парочкой огороженных частных участков, принадлежавших самым богатым семьям города.

В том месте, от которого начинали простираться спальные районы, стояла патрульная машина. Приметив её издалека, Джордж стиснул пальцами руль, снизил на всякий случай скорость до сорока километров в час, вместо разрешённых шестидесяти и, выпрямив до хруста спину и шею, теперь аккуратно проезжал мимо. Его одновременно и радовало, что на обочине не стояли сотрудники полиции и никого, следовательно, не останавливали, но и вместе с тем напрягало – вдруг это подставная машина? Которая должна была заставить его занервничать и понаделать глупостей и ошибок?! Джордж кинул взгляд на зеркало заднего вида и не удержался от восклика:

– Чёрт возьми!

Ему в зад дышал коричневый седан, точь-в-точь как в фильмах у детективов, работающих под прикрытием. Подозрительный автомобиль словно приклеился к нему, не спешил ни обгонять, ни сворачивать где-либо. Чувствуя, как его сердце бьётся всё чаще и чаще, Джордж решил проверить – на следующем же перекрёстке он, не включая поворотника, резко завернул руль вправо. Украдкой вновь посмотрел на зеркало – коричневый седан медленно вползал на перекрёсток, входя в поворот и продолжая движение за фордиком. «Неужели, я всё же прав?!» – пронеслось в голове у Джорджа. Чувствуя, что он не выдержит всего этого, Джордж включил аварийку и плавно съехал на обочину, стараясь не нанести ни одной лишней царапинки от летевшего из-под колёс гравия своей обожаемой машине, которую иногда ласково называл «моя ласточка». Теперь какие-то считанные метры разделяли их. Джордж продолжал сидеть выпрямив спину и стискивая руль машины. Помимо лёгкого дрожания каждой мышцы, теперь он почувствовал, как от столь сильного волнения по его телу начал стекать градом пот, а футболка прилипла к спине. Вот нос машины уже поравнялся с его задним бампером. Теперь и с задней дверцей. Передней… Ещё секунда, и машина заворачивает на следующем же перекрёстке на дорогу, уходившую за стоявшие плотной стеной дома, во дворы. Не веря своему счастью, Джордж начал истерически смеяться. И не мог остановиться. От бессилия сделать глубокий вдох, он жадно ловил воздух ртом, выдавливая из себя обрывающиеся звуки, отдалённо похожие на смех. В какой-то момент его взгляд упал на часы, расположенные рядом со спидометром. Он опаздывал на работу! Резко оборвав смех, Джордж вывернул обратно на дорогу, развернул машину и вернулся на знакомый и привычный ему маршрут. Теперь его лицо было абсолютно серьёзно, челюсти плотно сжаты, а глаза вновь искали намёки облавы и слежки в каждой проезжавшей мимо машине.

И тут до Джорджа дошло: полиция готовит ему засаду на его рабочем месте… Они арестуют его прямо при его коллеге, пожилом охраннике Фрэнке, когда он будет передавать ему ключи? Или же сразу же, как он останется один? Чувство безысходности охватило его с ног до головы. Безысходности и страха. Поэтому на небольшую стояночку, расположенную на охраняемой по ночам Джорджем территории, за уже крошащимся белым бетонным забором, фордик заезжал резко, дергано и даже пару раз заглох, когда пожираемый своими мыслями его водитель пытался припарковаться задом.

– Ну вот и всё, я готов… – выдохнул Джордж и, чтобы быть при полном параде, натянул на голову кепку охранника и, махом открыв водительскую дверь, с тяжёлым сердцем и затаив дыхание, грузно выбрался из своей машины.

Но никто не бросился на Джорджа со всех сторон, колошматя его дубинками и электрошокерами. Никто не бежал к нему с наручниками наперевес. Никто даже не кричал его имя и не требовал его лечь лицом на землю. Никто. «Неужели, всё же прямо при Фрэнке?» – подумал Джордж и, украдкой бросая взгляд по сторонам, но и стараясь прямо держать голову, он направился в первый корпус складов, в котором располагался пост охраны. Вообще, этот пост представлял собой небольшую комнатушку, спрятанную за железной дверью у самого входа в первый корпус складов, и напоминавшую больше какую-то подсобку. На коротком столе, который простирался вдоль всей стены, громоздились с десяток мониторов, вызывавшие каждый раз у Джорджа ассоциацию с глазами огромного паука, неотрывно следившими за ним каждую его смену. На эти мониторы выдавалась картинка с камер наблюдения, которыми этот богом забытый склад был утыкан, видимо, по старой памяти. Кстати, Джордж не мог вспомнить ни дня, чтобы все камеры работали при его заступлении на пост или хотя бы одна из них не отключилась уже во время его смены. Дополнял же интерьер комнатки охраны одинокий стул с высокой спинкой и пятью колёсиками, два из которых уже давным-давно треснули. В эту самую комнатушку и зашёл, постучав предварительно по железному косяку двери, Джордж. Он был уже настолько уверен, что там его ждут представители полиции, что даже удивился тому факту, что на стуле одиноко подрёмывал один-одинёшенек Фрэнк.

– А? Что? Кто? – дёрнулся он, когда Джордж легонько потряс его за плечо, после того как с несколько минут робким полушёпотом пытался разбудить его вербально на расстоянии. – А-а. Это ты, Джордж. Привет. Немного прикорнул под конец смены, надеюсь, не сдашь меня?

Джордж раболепно улыбнулся, весь сжавшись, и отрицательно покачал головой.

– Вот и славненько. Хороший ты парень, Джордж! Вот, держи ключи, – встав со стула, Фрэнк потянулся, хрустнув, наверное, каждой косточкой своего тела, протёр руками лицо и поправил свои седые пышные усы. Лишь после этого отстегнул от пояса связку ключей и передал их своему преемнику.

Джордж уважал и любил Фрэнка как старшего брата. Он был единственным человеком в его жизни, кто никогда не отмахивался от него и не посылал куда подальше, спустя пары минут местонахождения с ним в одной комнате. Он и Сьюзи… Что безумно расстраивало Джорджа, так это то, что Фрэнку было уже семьдесят пять. И хоть он с самого трудоустройства Джорджа охранником на этих чёртовых складах – а этой его работе шёл уже третий год – любил говаривать, что ещё чуть-чуть и уйдёт на пенсию, но в последнее время эти фразы и разговоры происходили всё чаще и чаще. Джордж чувствовал, что Фрэнк в скором времени выполнит своё обещание.

– Затекла у меня спина, конечно, о-ох… Я каждый час старался проходы делать, разминался. Но всё равно онемела, так онемела. Наверное, намекает мне, что пора бы уже мне и честь знать, пора на пенсию и лежать на кровати уже! – С этими словами Фрэнк улыбнулся, так искренне и широко, что его глубокие морщины вокруг глаз разгладились, а глаза в противовес уже обыденной фразе, загорелись искорками. – Будешь тогда тут самый старший. Молодых обучать будешь, что делать можно. Чего нельзя. Что ж, ладненько, Джордж, хорошей тебе и спокойной смены. Поеду домой отсыпаться.

– Спасибо, с-сэр. Спокойной ночи, – ответил ему Джордж.

– Да не за что, сынок. Всё, пошёл я.

– Сэр… п-простит-те. Хотел с… спросить у вас. Одну… вещь, – спохватился Джордж.

– Да, конечно! Без проблем, парень, – Фрэнк повернулся к нему и теперь смотрел своими ясными, несмотря на возраст, яркими карими глазами прямо в глаза Джорджу, явно заинтересовавшись тем, о чём же его хотят спросить.

– Как-к бы… как бы сп-просить… – Фрэнк не перебивал его, а лишь терпеливо ждал, – никто не с-спрашивал… обо мне?

– Меня о тебе? – Фрэнк, явно удивлённый, почесал затылок. – А-а, ты, наверное, паришься, что о тебе там думает Стивен? Так вот, что я тебе скажу – в жопу этого Стивена. Он там нормальные деньги получается, за то, что мы тут с тобой свои спины гробим и здоровье в принципе. А нам гроши отсыпает. Поэтому не парься. Просто помни, опять же – в жопу Стивена.

С этими словами его сухой невысокий силуэт исчез за дверью, оставив Джорджа один на один со своими мыслями и смотревшими на него экранами мониторов. «Неужели никто не разыскивает меня? И никто не готовиться арестовывать меня? Но… почему? Может быть, они выжидают, когда я расслаблюсь?» – такие вопросы пульсировали в голове Джорджа. Он уселся в кресло и, пытаясь отвлечься, принялся рассматривать статичные картинки на экранах – на складах никого не было и ничего не происходило. На этот раз не работали камеры, выводившие изображения на первый и шестой мониторы.

Время шло, но никто так и не вломился к нему на пост охраны. Уже начало понемногу светать, Джордж в один из обходов не сдержался и встал как истукан, любуясь на алеющий над кронами деревьев и верхушками видневшихся высоток города постепенно выплывавшего из-за горизонта круг восходящего солнца. Красивый пейзаж в совокупности с мягкой тишиной, нарушаемой лишь пением рано пробудившихся и теперь встречающих радостным щебетанием восход птиц, подействовали успокаивающе на Джорджа. Он шумно втянул ноздрями холодный воздух, делая глубокий вдох. «А что, если я не виноват?» Медленный выдох через рот. Снова вдох. «Ведь она сама хотела секса». Выдох. Полминуты отдых. Вдох. «Видимо, ей были важны не деньги – она хотела переспать со мной, но не знала как». Джордж прикрыл рукой глаза от теперь слепившего его солнца, разливавшего свои лучи по стволам деревьев, затем скользившие по их корням и, наконец, растекавшиеся по цветам и траве, пробивавшейся даже на территории склада тут и там сквозь трещины в асфальте. «И вообще, а что я плохого сделал? Она проститутка, она шлюха! Она должна любить секс, в конце же концов!».

– Я просто помог ей удовлетворить её желание, – растягивая слова вполголоса проговорил себе под нос Джордж, чувствуя, как внутри у него растекается тепло от осознания того, что он всё правильно сделал, что он не плохой, а наоборот хороший.

«А что, если это дар судьбы? Дар мне за то всё плохое, что происходило со мной вообще и в особенности позавчерашним утром?». Джордж побарабанил пальцами по перилам, окаймлявшим лестницу, отходившую от входа. Эта мысль крепко зацепила его разум, он не мог отделаться от неё. «Да! Точно! Жизнь решила отблагодарить меня за все невзгоды! Что, если теперь я могу делать, что захочу? Что, если теперь я безнаказанный?». Джордж начал воображать, как он делает абсолютно что захочет: заходит в магазин и берёт не те продукты и товары, на которые ему хватит денег, а сметает с полок всё, что только лишь приглянётся его сердцу и желудку; покупает, вернее, берёт себе тот самый огромный телевизор, что видел с пару недель назад в витрине магазина. Или же… у него была мечта много более заветная, чем все эти, даже вместе взятые.