Текст книги "Ибо мы слепы"

Автор книги: Екатерина Тевервоский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Михаил Теверовский, Екатерина Теверовская
Ибо мы слепы

Пролог

Ледяной ветер поздней осени пронизывал Сьюзи до самых костей, заставляя ёжиться и всё увеличивать скорость шага, чтобы хоть как-то согреться и не замёрзнуть до смерти. Что довольно неудобно было делать в туфлях на высоком тонком каблуке, которые входили в неофициально-обязательную униформу на работе. Не согревала ни кожаная короткая курточка, ни тонкая форма официантки, дополненная лишь капроновыми колготками – единственного элемента, оставшегося от её утренней одежды. Если и было хоть что-то положительное в этот момент, так это отсутствие такого же дождя, вернее, даже ливня, который был утром. Собственно, из-за него её хотя бы чуть-чуть более тёплая одежда теперь сохла в небольшой раздевалке, на двери которой было так церемонно и формально написано большими буквами: «СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ». Лишь колготки, в которых она проработала весь вечер, успели высохнуть. Остальное же было почти всё столь же мокрым, что и до «сушки». Спасибо столь заботящемуся о каждом центе Эрни, владельцу паба и по совместительству бармену, выключившему обогреватель. Даже кроссовки были словно только что вынуты из стиральной машины.

Единственное же, что радовало её и согревало, хотя бы мысленно, так это то, что оставалось пройти ещё совсем немного. Сьюзи прекрасно знала эту дорогу. Десять минут на автобусе, последний рейс которого был уже с часа три назад и тридцать, если пешком, учитывая пару быстрых перебежек, срезавших витиеватый автобусный маршрут в черте города по дворам, а также блуждание за городом по еле видимым вытоптанным тропкам между участков, огороженных покосившимися по большей части деревянными заборами. Обочину слабо освещали одинокие фонари, располагавшиеся на расстоянии не менее метров двадцати друг от друга, из-за чего пару шагов приходилось делать почти что в кромешной тьме. Ведь помимо них лишь на некоторых прилегавших к обочине частных участках стояли домишки – в один, максимум два этажа – в которых в окнах горел какой-никакой свет. А также могла помочь уже спадающая луна, изредка выплывавшая из-за вихрем закрученных в небе облаков, несущихся куда-то в необъятную даль.

– Почему я не согласилась? – стуча зубами каждый слог от холода, еле-еле прошептала она, но тут же отмела эту безумную мысль. Чего можно было ожидать от компании двух уже изрядно выпивших мужчин ей одной в их машине? Конечно, ей знаком был один из них. Патрик, тот, что был поменьше и с чуть более человеческим, в сравнении с остальными, лицом и вечно слегка приподнятым правым уголком губ. Сьюзи знала его почти с самого детства. Они вместе поступили в первый класс, вместе окончили школу. Даже дружили с седьмой по девятый класс, на паре занятий сидели за одной партой. А потом… потом он предложил ей пойти с ним на свидание, когда из возрастной группы детей они плавно перешли в группу подростков. Только уже тогда между ними разверзалась пропасть, расширявшаяся изо дня в день. Она всей душой мечтала вырваться из этого унылого городишки, поэтому всё свободное время проводила за книгами и учебниками, мечтая после школы поступить в юридический институт и уехать навсегда. Патрика же если и не устраивала жизнь здесь, то он просто-напросто смирился. Тратил своё время на бесконечные брожения по улицам и подъездам, всё чаще и чаще прикладываясь к бутылке, вскрывая одну пачку сигарет за другой и, как ходили слухи, уже баловался дурью покрепче, которую в достаточных размерах всей их компании поставлял парень на пару лет старше, уже с четырнадцати лет стоявший на всевозможных учётах правоохранительных органов. И Сьюзи отказала Патрику. Оскорблённый до глубины души, он начал распускать за её спиной различные грязные слухи, выставляя всем известную тихоню той ещё развратницей и нимфоманкой, готовой отсосать любому за одно лишь ласковое слово. Разумеется, дружба их была разорвана безвозвратно.

Через пару лет Сьюзи исполнила свою мечту и после окончания школы уехала из города получать высшее образование. Казалось, весь мир был открыт перед ней, но судьба распорядилась иначе. И как зачастую бывает, распорядилась жестоко. Отец Сьюзи скончался в результате аварии при возвращении с военной службы, а её мать, от пережитого при получении известия инсульта, стала инвалидом, в результате чего никак не могла ни помочь дочери получить образование, ни даже прокормить теперь саму себя. Поэтому-то свой двадцать первый день рождения, так и не окончив даже второй курс колледжа, Сьюзи уже проводила в столь ненавистном ей городишке, устроившись официанткой в не менее ненавистном ей пабе.

Внезапно из-за поворота выехал автомобиль, осветив лишь одной ярко горевшей фарой Сьюзи. Девушка отошла к дальнему краю обочины и остановилась, не сильно веря в трезвость водителя в столь поздний час, а также не желая быть обрызганной грязной водой из колеи, образовавшейся вдоль всей дороги и усугублявшееся бесчисленными ямками. Сьюзи достала телефон из узкого кармана короткой коричневой юбочки, решив написать сообщение матери о том, что минут через десять она будет дома – ведь мама всегда так волновалась в те дни, когда Сьюзи приходилось столь поздно возвращаться с работы. На часах отобразилось время: «2.49». Сьюзи уже начала набираться первые буквы сообщения, как неожиданно осознала, что свет от фар больше не движется, а машина так и не проехала мимо неё, что явно должно было уже случиться. Девушка подняла голову и увидела фигуру, уверенным шагом направляющуюся к ней. В свете фары она не могла рассмотреть её, да это ей было и не нужно, ведь Сьюзи уже знала ответ на любую предлагаемую ей помощь от этого человека, кем бы он ни был.

– Спасибо, но мне не нужна помощь! – крикнула она, чтобы человек расслышал её, правда слегка дрогнувшим и осипшим от холода голосом.

Но фигура продолжила уверенным шагом приближаться. Девушка почувствовала нараставшую в ней тревогу и отступила на пару шагов назад. В её голове проносились мысли развернуться и побежать, но она здраво оценила их: в такой неудобной обуви она не убежит, а если незнакомец не желает ей ничего плохого, то это будет выглядеть совсем абсурдно. А, может быть, это и не незнакомец? Выставив руку вперёд, стараясь закрыть глаза от лупившего нещадно света фары, Сьюзи попыталась разглядеть человека. В какой-то момент он сам своим грузным телом закрыл её от света, и девушка осознала, что, кажется, знает его.

– Джордж?

Лишь только она произнесла имя, как с ужасом заметила, как изменилось лицо этого человека. Теперь она была уверена, что это именно Джордж, безобидный слегка странноватый парень, которого многие считали а-ля местным дурачком, никогда не вписывавшимся ни в одну компанию. Тот самый, что чуть ли не каждый вечер заходит к ним в паб и может несколько часов тихо сидеть в уголке в одиночестве со стаканом дешёвого виски или же даже просто водки, утупившись в деревянную столешницу самого дальнего столика в углу. Он был всегда предельно вежлив по отношению к Сьюзи: тихонько благодарил и как-то глупо улыбался, ни разу так и не подняв на неё глаза, когда она подходила принять или же принести заказ. Но теперь она видела безумный оскал, ожесточивший мягкие, слегка оплывшие черты его лица. Столь же безумный взгляд смотрел прямо на неё, Джордж не моргал, не щурился и вообще никак не шевелил глазами. В какой-то момент она почувствовала себя слабой и беззащитной перед этим человеком, чья фигура была шире её минимум раза в два, а ростом превосходившая на целые две головы.

Чувствуя буквально захлёстываюшую её панику, Сьюзи резко повернулась и побежала прочь от этого человека. Но не успела она сделать и пары шагов, как её нога подвернулась, неудачно угодив в небольшую трещину в асфальте, а столь неудобная обувь никак не помогла смягчить эту оплошность – резкая боль в голеностопе буквально застелила Сьюзи глаза пеленой слёз. Она упала на землю, схватившись за стопу, но, как только увидела, что Джордж тем же мерным шагом приближается к ней, попыталась подняться на ноги и побежать. Но снова упала. Чувствуя, как сердце готово вырваться из груди, Сьюзи обернулась к Джорджу и уже хотела сказать, спросить, закричать – она не знала что, в ней лишь теплилась последняя надежда, что он ответит человеческим голосом, а не таким, какой бы соответствовал тому звериному оскалу, который она увидела на его лице.

Но не успела она повернуть головы, как получила тяжёлый удар кулаком в районе скулы. Будучи от рождения хрупкой и нежной, а также никогда не получавшей таких ударов, Сьюзи в один миг обмякла, а её сознание провалилась в бездонную пустоту. И лишь сердце продолжало биться в том же безумной ритме, готовое разорваться от страха и боли.

Часть 1. Отрицание

Мне надоело все: опять заботы,

Вся жизнь горит, сиянью вопреки,

Достали вечных дней круговороты,

Лучи вокруг так стали далеки.

Теверовская Е.Г.

Глава 1

За 11 дней до…

_{Суббота. 6 ноября 2010 года}

Потрёпанный годами фордик аккуратно вырулил с едва присыпанной гравием грунтовой дороги, подняв напоследок своими шинами, на которых уже почти окончательно стёрся протектор, столп пыли. И теперь медленно полз по уже изрядно износившемуся асфальту, положенному почти пять лет назад в честь столетия города, хоть городом это место (часто именуемое самими же его жителями «дырой») было назвать очень и очень сложно. Время расцвета и мнимого величия осталось где-то там, при его самом основании. Но даже по такому асфальту была возможность двигаться сильно быстрее, чем по грунтовой, что, наконец, давало водителю возможность прийти в себя от жары и хотя бы продышаться полной грудью от потока воздуха, забившего теперь в открытое боковое окно и заменяя тем самым отсутствовавший в машине кондиционер. По чуть толстоватому, с слегка оплывшими чертами лицу и уже явно проглядываемому второму подбородку, стекали крупные капли пота, которые водитель этой полуразвалившейся колымаги пытался интенсивно стирать рукавом сильно потёртой и кое-где подштопанной неумелыми неровными стежками холщовой куртки, принадлежавшей когда-то ещё его отцу. Одна из немногих вещей, оставшаяся после отца и оберегаемая мужчиной не меньше, чем этот самый полуразвалившийся фордик. Но вины водителя в таком состоянии автомобиля не было от слова совсем: он мог потратить целиком свободные дни только лишь на то, чтобы полировать своего железного коня; вновь и вновь проходиться тряпочкой, смоченной водой с разведённым в неё хозяйственным мылом, по его бокам, стирая каждое, даже едва заметное пятнышко. И всё это минимум по пять раз. А потом ещё и придирчиво осматривал сантиметр за сантиметром кузов, чтобы перемыть машину ещё раз, если что-то всё же да осталось на уже начавшем ржаветь из-под слоя потрескавшейся краски металле.

Но в этот один из последних радовавших лучами солнца и не менее жарких, чем солнечные, осенних дней всё могло измениться. Он, Джордж Маллет, надел свой лучший пиджак и брюки, постиранные на днях и выглаженные вечером прошлого дня и, на всякий случай, ещё разок утром. А также пересилил себя и зашёл в давно необитаемую часть дома – в спальню, где когда-то жили его отец с матерью, а потом… потом мать вместе с отчимом. Которого Джордж люто и всем сердцем ненавидел не меньше, чем свою мать. Он пробыл в этой комнате не более десяти минут, пока не отыскал в давно запылившемся шкафу белую рубашку, принадлежавшую некогда неудачнику-торгашу отчиму, который бы не смог продать и сотню долларов за пятьдесят центов. И всё же после этого Джордж порядка часа истошно рыдал в ванной, прерываясь лишь на спазмы, сдавливавшие ему горло и не позволявшие выдавить не звука; вспоминая пугавшие его до сих пор моменты из детства… в какую-то секунду воспоминания так сильно охватили его, что он мог бы поклясться, что на мгновение увидел фигуру отчима в треснутом зеркале, наблюдавшего за ним из-за спины из дверного проёма тем же звериным взглядом, как когда тот был в плохом расположении духа, да ещё и до чёртиков пьян… Джордж интенсивно потряс головой, стараясь выкинуть все эти тяжелые мысли из головы. Не сегодня! Сегодня у него прекрасное настроение. Ведь он направлялся в полицейский участок, на собеседование к капитану Фостеру. Он ушам своим не поверил, когда трое суток назад его домашний телефон, на котором приходилось пальцем еле-еле из-за его старости и заскорузлости прокручивать колесо, разразился чуть глуховатый звонок и милый женский голос сообщил ему о приглашении на собеседование. Джордж не мог поверить в это, как не верил в успех и тогда, когда только лишь посылал своё резюме по почте, не решившись зайти в полицейский участок, чтобы отдать его лично.

Чтобы успокоиться, Джордж принялся чуть слышно насвистывать себе под нос засевшую у него в голове мелодию из рекламы овсяных медовых хлопьев, прокручиваемую в каждой рекламной вставке когда-то. Чаще всего он слышал её, когда ещё крутили на телевидении столь обожаемое им вечернее шоу «Поймай меня». В том шоу инсценировались реальные случаи из рабочей практики полицейских со всего мира, а иногда и вставлялись интервью участников тех самых событий. По большей части, полицейских. И пока фордик нёс его по двухполосной в каждую сторону дороге, считавшейся главной в городе и проходившей через центр, соединяя окраины города и вливаясь далее в федеральную трассу, Джордж представлял себя участником этого вечернего шоу. Как бы он рассказывал о своих подвигах, в которых он неминуемо должен был поймать пулю, защитив напарника своим телом, но даже с ранением всё равно доводил дело до конца и останавливал преступника. После чего передавал его так поздно подоспевшим на помощь остальным сотрудникам полиции. И уже тогда трагично падал в обморок от потери крови. Ему всего двадцать пять, а он уже всеми любимый и почитаемый герой! В этот момент на его лице играла глупая улыбка, открывавшая слегка кривые желтоватые передние зубы, а взгляд проваливался куда-то в пустоту. Это чуть не привело к заносу в кювет, но Джордж вовремя опомнился и резким движением выкрутил руль влево, тем не менее, резко сбросив скорость. Из-за чего в следующую же секунду его фордик обогнал огромный пикап, чей верзила-водитель с покрасневшим от злости лицом и надутыми венами осыпал Джорджа массой оскорблений, сочетавших в себе как описания умений последнего в вождении, так и затрагивавшие всех его родных и близких, хоть нынче уже и неживых. На всё это Джордж виновато улыбался и, густо покраснев, но не от злости, а от стеснения, пытался извиниться, но так и не смог выговорить ни слова, при каждой попытке охватываемый приступами заикания от слишком сильного волнения. Наконец, показав ему свой длинный и толстый средний палец, разъярённый водитель слегка подрезал его, после чего двигатель взревел и унёс пикап далеко вперёд. Джордж краем рукава куртки в очередной раз протёр свой лоб и, слегка успокоившись, начал набирать скорость, параллельно с этим вновь проваливаясь в свои мысли и мечты. Но теперь они были не об участии в вечернем шоу. Сначала Джордж представил себе, как было бы прекрасно прокрасться к этому верзиле ночью в дом, после чего усыпить его хлороформом, как показывают в фильмах, связать и выволочь из дома куда-нибудь в открытое поле… или же в подвал своего дома. Где тот бы говорил с ним, Джорджем Маллетом, уже иным тоном. Совершенно иным. Представляя себе это, Джордж вновь стал счастливо улыбаться и включил радио, из которого полились тихие нотки джаза, заставившие его влиться в мерный ритм музыки, и начать, хоть и неумело и невпопад, подпевать.

В полицейском участке было на удивление тихо и спокойно для субботнего утра. Всё же вчера была пятница, которую в их городке любили отмечать почти столь же богато и с размахом в плане выбора алкогольных напитков, как и сам Новый Год. Из-за чего, чаще всего, работы у полицейских несколько прибавлялось, и полицейский участок наполнялся самыми яркими отбросами общества, некоторые из которых становились уже постоянными посетителями, такие как Мэтт Пинт и Саймон Ведлит, чья суть жизни, казалось, заключалась в желании попытаться проломить кому-либо голову с поводом или же без. Но сегодня в приёмной ожидал своей участи, сидя на одной из двух секций металлических кресел у стены, лишь один какой-то пьяный алкаш, на запястьях которого не было даже наручников. Видимо, его привёл сюда патруль лишь для того, чтобы продемонстрировать хоть какую-то деятельность, ведь все прекрасно знали, что выяснять кто он и откуда никто не будет. Он просидит с полчаса здесь, в приёмной, чуть проспится и придёт в себя, после чего его просто-напросто выкинут из полицейского участка.

Джордж разгладил руками пиджак, обвисший на выдающемся вперёд животе, пригладил этим же универсальным инструментом волосы и, стараясь держать походку максимально уверенной, едва переставляя дрожащие от волнения ноги, подошёл к сидевшей за защитой из решётки и стекла тридцати четырёхлетней Мэгги Филс. Очень часто именно её Джордж представлял в роли своей напарницы, при этом, не только в профессиональном плане. Возможно, это было связано с тем, что в последние года два если Джорджа и заносило в полицейский участок с его умением и везением попадать в неприятные ситуации, то в приёмной сидела именно Мэгги. А, быть может, из-за её длинных ножек, переходивших хоть и не в идеально тонкую талию, но зато подчёркивавших очень уж аппетитные формы. Вот и теперь Джордж испытал трепетное волнение ниже пояса, стыдливо метнув пару раз взгляд на декольте Мэгги, образованное расстёгнутыми верхними пуговицами официальной формы и заканчивавшееся на последней пуговке, которая, казалось, готова в любую секунду оторваться от постоянного усилия по сдерживанию столь объёмного бюста носительницы этой синей рубашечки. В этот момент она занималась тем, что активно наводила третий слой макияжа, довольно эротично приоткрыв своё маленький ротик, что окончательно выбило Джорджа из колеи, и теперь он тупо стоял у окошечка и смотрел на Мэгги, не в силах произнести ни слова.

– Вы что-то хотели? – обратив внимание на посетителя, не отрывая взгляда от небольшого круглого зеркальца, стоявшего на столике, спросила Мэгги.

– З-здрас-сьте. Я Джор-рдж Маллет, вы н-наверное, помните ме-н-ня, – запинаясь, ответил Джордж.

– Возможно, но что у вас за вопрос?

«Она помнит меня!» – молниеносно пронеслось в голове у Джорджа. Он постарался удержаться от счастливой улыбки, но уголки его губ уже предательски потянулись вверх. Толстой ладонью он прикрыл рукой рот и неумело сделал вид, что закашлялся.

– С вами всё в порядке? – Мэгги взбросила тонкие подкрашенные бровки и сморщила свой маленький носик.

– Д-да. Простите. Я пришёл на собеседование, к к-к… к-капитану Фостеру.

– А-а, да? Двадцать четвёртый кабинет. Это по коридору налево, там не ошибётесь.

– С-сп-спасибо. Большое.

Джордж неуклюже повернулся, запутавшись в своих же ногах, и сделал первый шаг, как голос Мэгги заставил его остановиться:

– На-ле-во! – протянула она, выделяя каждый слог так, словно говорит с умственно отсталым. Собственно, Джордж в её представлении, как и многих других, таковым и являлся из-за своей неуклюжести, заторможенности и глуповатой улыбки, что вечно растягивалась на его лице по поводу и без.

Вот и теперь эта идиотская услужливая улыбочка вновь растянула уголки его рта, приоткрывая всё те же кривоватые передние зубы, правда, спустя секунд пять после того, как Джордж недоумённо смотрел на Мэгги, ошарашенный её замечанием. Она могла бы поклясться, что слышала лязг заржавевших шестерёнок, что крутились в этот момент в голове этого странного дурачка, решившего, что ему есть место в полиции. Хоть даже и такого паршивого городка.

Коря себя, на чём свет стоит, Джордж чуть более, чем следовало, широким, будто заедавшим, шагом, наконец, направился в верном направлении. Испарина вновь выступила у него на лице, а также он почувствовал, как от волнения по спине градом покатились капли пота, из-за чего рубашка моментально прилипла к телу. В этот момент он осознал, что забыл утром воспользоваться дезодорантом. Взглянув на свои подмышки, он увидел растекавшиеся там крупные пятна пота, проглядывавшие даже через толстую суконную ткань серого пиджака. Разумеется, это ничуть не добавило ему уверенности. Теперь, плотно прижав руки по бокам, Джордж в ещё более странном деревянном стиле преодолевал метр за метром обшарпанного коридора. Стены, покрашенные некогда в тёмный коричневый цвет, теперь потрескались и облупились, а недавняя отделка их яркими бежевыми деревянными панелями лишь усиливали контраст этого и так столь ужасавшего дизайна, если его можно было так назвать. Вдоль потолка висели четыре длинные люминесцентные лампы, две из которых, потрескивая, раздражающе мигали. Вообще, двухэтажное здание полицейского участка было одно из первых, построенных в городе. Ходили слухи, что изначально в нём планировалось разместить школу – это объяснило бы такие количество однотипных комнат, сильно напоминавших своим пространством учебные классы.

Джордж остановился у двадцать пятого кабинета и, шумно втянув ноздрями воздух, наполняя им весь объём лёгких, тихонько постучал костяшками пальцев. Но ответа не последовало. Джордж постучал ещё раз. Та же реакция изнутри комнаты. Решив, что продолжать стоять на пороге, переминаясь с ноги на ногу, будет глупее, чем всё же войти и извиниться, он задеревеневшей ладонью нажал на ручку двери и потянул на себя. Потом толкнул от себя… но дверь не поддавалась. Закрыта? Мысли в его голове перепутались, Джордж не представлял, что же ему теперь делать. Пойти переспросить номер двери у Мэгги? Нет-нет… Это же безумно глупо. И так стыдно! Джорджу показалось, что кто-то резко выкрутил температуру нагревателя, из-за чего его лёгкие теперь воздух буквально обжигал, обдавая жаром также его голову и тело. Внезапно, дверь кабинета напротив распахнулась, и на её пороге появился собственной персоной капитан Фостер. Глупо улыбаясь, но уже не только от желания угодить, но и от искренней радости, что он нашёл капитана полиции, Джордж, застыв на месте, теперь смотрел, как руководитель полицейского участка натягивает свою куртку.

– Маллет? Я уж думал, ты решил не приходить, – застёгиваясь, поздоровался Джим Фостер. Заметив, что Джордж стоит у двадцать пятого кабинета, он добавил. – Видимо, Мэгги назвала тебе не тот номер… не волнуйся, главное, что мы тут нашлись с тобой.

– К-капитан Фос-с-тер, наверное, это я неправильно… понял Мэгги, – утупившись взглядом в пол, пролепетал Джордж.

– Защищаешь её? Это молодец, но в любом случае не волнуйся, – капитан ободряюще похлопал его по плечу. – Слушай, мне тут надо срочно на вызов один важный, но ты не волнуйся! Парни с тобой поговорят, определят, в какой отдел тебе лучше всего будет пойти. Главным за меня остаётся лейтенант Рой Лонг, поэтому обратись прямо к нему. Всё, давай, не тушуйся.

С этими словами капитан Фостер пулей пролетел коридор и исчез за поворотом. Джорджу ничего не оставалось, как пройти сквозь оставленную капитаном открытой дверь двадцать четвёртого кабинета. В нём вдоль каждой стены стояли три стола. Один, напротив самой двери, сейчас пустовавший и самый большой, принадлежал некогда самому капитану Фостеру, после получения новой должности переехавшего в свой собственный кабинет, тогда как остальные два – его нынешним помощникам, лейтенанту Рою Лонг и сержанту Шону Зальцбику, которого Джордж сразу же узнал: он был довольно частым гостем в столь любимом Джорджем пабе «Андрисон». И нередко принимался цеплять всех вокруг, в том числе и беззащитного Джорджа, особенно, когда сержант изрядно напивался. Что, собственно, происходило почти каждый раз. То ему не нравилось, что Джордж слишком тихо сидит, то что тот слишком много заказал – в общем, Шону явно хотелось как-нибудь разнообразить своё времяпрепровождение. Конечно же и сержант Зальцбик узнал пришедшего на собеседование потенциального новичка. Его вытянутое узкое лицо расплылось довольной ухмылкой, как только он поднял свои тусклые серые глаза на Джорджа, в которых тут же загорелись не предвещавшие ничего хорошего искорки. Он театрально вскочил со своего рабочего места и подбежал к Джорджу, протягивая ему длинную тонкую руку и столь же соответствующими ей длинными тонкими пальцами. После чего сам же схватил руку Джорджа, стоявшего в оцепенении в дверном проёме, и, энергично тряся её в экстазе ложного приветствия, утянул новичка за собой вглубь комнаты, не забыв носком берцы левой ноги захлопнуть дверь. На всякий случай.

– Кто пришёл! Смотри, Рой, кто к нам пришёл! Это же… о нет, неужели это сам Джордж Маллет? – приговаривал не умолкая Шон во время своей довольно неубедительной актёрской игры. – Как же мы тебе рады. Как долго мы тебя ждали! Ну, рассказывай.

– Р-рассказывать? – перебирая между пальцев край пиджака, спросил Джордж, трясясь, словно осиновый лист на уже высохшем сучке дерева во время шторма.

– Что угодно, дружище. О себе, о том, кем хочешь стать, почему решил стать полицейским вообще! Откуда у тебя тачка такая крутая, в конце концов! Не тушуйся, ну же.

И Джордж принялся рассказывать. О том, как с детства хотел защищать слабых, также, как и его отец. На что получил, пропущенное, правда, им мимо ушей замечание от лейтенанта о том, что по его данным отец Джорджа был дальнобойщиком, а никак не правоохранителем. На что последний поведал, что его мама в редкие периоды хорошего настроения рассказывала ему о его отце множество историй: как тот кидался разнимать драки, готов был встать перед толпой, избивавшей, пусть даже и заслуженно, какого-нибудь незнакомого ему паренька на ночной парковке. На что полицейские многозначительно переглянулись, а Шон внезапно решил подбодрить его:

– Хорошо, ну а дальше? Не тяни, рассказывай!

Далее он решил описать, как сильно обожает ту вечернюю передачу «Поймай меня». И как она сильно мотивировала его решиться попытать счастья в поиске новой работы, а не тухнуть на гроши ночным сторожем никому уже ненужных полузаброшеннных складов. Он, говорил, говорил и ещё раз говорил, будучи уверенным, что его на самом деле не только слушают, но и слышат. Разумеется, сначала он удивился такому тёплому и дружескому приёму. Глупая улыбка в тот же момент выплыла на его лицо, а глаза засветились искренней радостью. Иногда сержант Зальцбик прерывал его, всё более вбивая Джорджа в недоумение:

– А ты девственник вообще? Терпишь, чтобы о тебе сняли кино наподобие «Сорокалетний девственник»?

– Ч-ч-что?

– Не, забей. Работаешь охранником, значит?

Джордж принимался отвечать, тяжело возвращаясь в ритм повествования, как сержант вновь задавал ему каверзные вопросы:

– Слушай, а ты слышал, что инцест – дело семейное?

И Джордж продолжал рассказывать, все больше и больше веселя полицейских. Как вдруг он заметил прыскавшего себе в кулак – при каждом его слове, а также брошенной как бы невзначай реплике сержанта – которым старался скрыть свои настоящие эмоции, словно маленький ребёнок, лейтенанта полиции, заместителя капитана Фостера, Роя Лонга. Джордж был доверчивым, и многое мог не замечать, из-за своей рассеянности. Что создавало впечатление для окружавших о его слабости и беззащитности. Никто и представить себе не мог, что если же стоявший перед ними растяпа всё же замечал и осознавал, что над ним издеваются, то внутри него просыпался зверь. Зверь беспощадный, расчётливый и мстительный. И теперь, когда взглядом полным злости Джордж рассматривал раскрасневшиеся пятнами широкие острые скулы лейтенанта Лонга, в совокупности с его подтянутой атлетичной фигурой, которой он завидовал в глубине души, то больше сдерживаться не смог.

– Вам кажется, что я говорю что-то смешное, верно? – чьим-то чужим скрипучим голосом медленно, без единого заикания, процедил сквозь зубы Джордж. На его лице теперь виднелся жуткий оскал.

Сержант Шон уже было открыл рот, чтобы выдать очередную колкую шутку, но так и остался стоять молча, словно в один миг лишился голоса. Они с Роем от неожиданности остолбенели, в мгновение потеряв контроль над ситуацией. Из-за так резко изменившегося голоса, а также выражения лица человека, которого никогда не ставили ни во грош, а теперь не могли поверить, что перед ними стоит тот же растяпа, неуклюжий дурачок Джордж Маллет. Он был такой же сгорбившийся, всё также стоял чуть накренившись на правую ногу – но теперь казался выше и шире. И много сильнее. Природа не скупилась ему на габариты, которые он всегда старался прятать, как бы сжимаясь сильнее и сильнее, стараясь быть как можно незаметнее. На самом деле он был выше любого человека не только в этом кабинете, но и во всём полицейском участке вообще.

– Знаете, я помню Питера. Питера Стаффа. Дружка моего отчима. Он вот также стоял в углу и подсмеивался, одной рукой закрывая лицо, а другой надрачивая свой малюсенький член, наблюдая за тем, как мой отчим драл меня на кровати, не обращая никакого внимания ни на мои крики, ни на мои мольбы. Да-да. Точно также, как и вы сейчас, лейтенант.

С этими словами Джордж неожиданно резко повернулся и, чуть не выломав ручку двери, вышел в коридор и направился к выходу, не обращая ни на кого внимания по пути. Несмотря на то, что внутри у него всё ещё клокотала буря, он понемногу снова становился собой. Шаг становился менее уверенным, руки начали дрожать, а на глазах выступили слёзы – но теперь не от волнения или страха, а от обиды. Обиды на полицейских, на себя… На весь мир.

– Джордж! Уже определился с отделом? – капитан Фостер, выводя из машины закованного в наручники спутника, Питера Нильборна, младшего сыночка мэра города – что, видимо, и послужило причинной оказания такой чести, как личный выезд на арест руководителя полицейского участка – окликнул направлявшегося прямым курсом к своей машине Джорджа.

Но Джордж, не отвечая, прошёл мимо них, буквально в пяти метрах, даже не повернув головы в их сторону.

– Что-то произошло?.. – недоумённо спросил капитан, оставаясь на месте и, нахмурившись, наблюдая за грузной фигурой всегда обычно доброго и приветливого паренька.

– Да лан тебе, забей. Лучше отпусти меня, ничего плохого я этой сучке не делал! Давай не будем тратить ни моё, ни твоё время на этого рыдающего сопляка?

Джордж неожиданно застыл и обернулся через плечо, вперившись полными звериной злобы глазами в произнёсшего эти слова. Холодок пробежал по спине Питера. Он знал Джорджа, когда-то учился на год старше в той же школе. Но лишь единожды за все те годы их знакомства он видел у этого человека такой взгляд. И в тот раз их общий знакомый, Хэнк Сворц, главный заводила десятого класса, в состоянии, близком к отбивной, с неделю провалялся в реанимации…