Текст книги "Селфи на краю (СИ)"

Автор книги: Екатерина Суркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Когда Ларс протянул руку к звонку, им вдруг овладела такая нерешительность, что квитанция в руке стала влажной от пота. Он остановился и сделал глубокий вдох, стараясь унять волнение. Лавров вытер ладонь о джинсы и нажал звонок, думая, что вовремя успеет ретироваться, если вдруг дверь откроет мадам Кобрина.

Где-то застучали молотком. Ларс был благодарен судьбе за этот шум: он всегда боялся тишины и молчания, предпочитая любые звуки их томительной, тягостной неопределённости. На его счастье, из раскрытого окна послышался пронзительный скрип качелей и песня под гитару. Кто-то самозабвенно фальшивил, дубася ни в чём не повинные струны.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Дана Кобрина в чёрном облегающем мини-платье. Её заплаканное лицо выражало гнев. Увидев это, Ларс уже собрался было уйти, но лёгкий интерес, промелькнувший в её тёмных глазах, заставил его остаться. Дана чуть смутилась и поспешно вытерла щёки.

– Простие… То есть, простите, – тихо проговорил Лавров, – это…

Все заготовленные слова сразу пропали. Дана отбросила назад чёрные кудри и чуть отступила назад.

– Это… – Ларс готов был ухватиться за платёжку как за соломинку. – Это вот… Вот эо к нам в ящик положили. Перепутаи… Перепутали.

Картавость Лаврова заставила её улыбнуться. Дана взяла квитанцию и помахала ею в воздухе.

– Спасибо…

Она оглядела его с головы до ног и тихо проговорила:

– Тебя зовут Лар… Или Лавр…

– Лас… Нет, Ларс, – выпалил Лавров, очень боясь услышать из её уст мамино «Лаврик».

– Может, зайдёшь?

Ларс замялся, но отступать было поздно, и он смело шагнул через порог.

Он словно погрузился в другой, более совершенный мир. Здесь не было ни отставших обоев, ни облупившейся штукатурки, ни дверей с облезшей, выцветшей краской. Шахматный линолеум, натёртый до блеска, отражал свет хрустальной люстры, сделанной в форме шара. На стенах с обоями, имитирующими кирпичную кладку, висели большие репродукции сюрреалистических картин, напомнившие Ларсу об отцовских книгах. Узкая, кофейного цвета лестница вела на второй ярус, где в полумраке плясали оранжевые отблески света. Ларс чувствовал себя героем одного из своих рассказов, попавшим в Средиземье, и Дана казалась ему прекраснее всех эльфийских принцесс. Боясь испачкать безукоризненно чистый линолеум, он неловко шагнул и опрокинул узорчатую напольную вазу. Ларс вздрогнул, но вместо фарфорового звона послышался глухой стук.

– Не бойся, не разобьётся, – хихикнула эльфийская принцесса, – она из пластика.

Водрузив на место невезучий элемент декора, Дана махнула рукой в сторону лестницы. Они поднимались по маленьким, изящным ступенькам молча. Понемногу успокаиваясь, Ларс понимал, что должен наконец взять инициативу в свои руки и хоть как-то завязать разговор, но боялся, что от любого неосторожного слова зыбкое волшебство развеется, и он снова окажется в своей квартире, рядом с пылесосом и ковром.

Вдруг его взгляд упал на одну из репродукций. Художник запечатлел прелестную маленькую балерину в стремительном пируэте. В каждой руке она держала по букету алых роз. Однако это хрупкое создание не только очаровывало, но и настораживало: большие чёрные глаза смотрели пронзительно и даже зло, а серебристое сияние, окутывающее изящную фигурку, рождало в душе непонятный страх. Ларс пригляделся и замер: сияние оказалось расплывчатым силуэтом человеческого черепа, розы – его глазницами, а пышные оборки на юбке балерины – огромными зубами.

– Послушай! – воскликнул Ларс, – этот художник украл идею у Дали! «Балерина в голове смерти» – помнишь?

– Что? – не поняла Дана, – а, ты про этих… Ты у моей мамы спроси. Это она их тут повесила.

Ларсу показалось, что в её голосе промелькнула лёгкая грусть. Тема искусства была ей неприятна, и он сказал первое, что пришло в голову:

– Пластиковые вазы – лучшее изобретение человечества! Вот горшок пустой, и он предмет простой: он никуда не денется! И потому горшок пустой, и потому горшок пустой гораздо выше ценится!

Дана рассмеялась: песенка Винни Пуха на мгновение отвлекла её от грустных мыслей. Наверху царил полумрак. Она включила свет, и у Ларса захватило дух от шоколадно-бежевого простора комнаты. У самой дальней стены возвышался большой камин, рядом стоял накрытый столик с двумя бокалами и бутылкой шампанского. Справа поблёскивала прозрачная декоративная перегородка в виде аквариума. Глядя на витиеватые ракушки и рыб, Ларс вспомнил современную киноверсию «Ромео и Джульетты».

Словно прочитав его мысли, Дана подошла к аквариуму с другой стороны и взглянула на Ларса сквозь стекло и воду. Он зачарованно вглядывался в её лицо: смуглое, нежное, с точёным, вздёрнутым носиком, оно казалось ему воплощением красоты и совершенства. Тёмные глаза уже высохли от слёз, и взгляд их был озорным и лукавым. Флегматичные, полосатые скалярии толкали носами статуэтку водолаза, вплывающего в иллюминатор затонувшего корабля. Пучеглазые вуалехвосты, словно пышные алые цветы, плавно покачивались, время от времени пощипывая листочки водорослей. Тонкие зелёные стебли дрожали, словно играя воздушными пузырьками, стремящимися кверху. Дана улыбалась ему сквозь подводное великолепие. Совсем как Джульетта. Вдруг телефон, лежавший на кожаном диване, мягко завибрировал. Ларс вздрогнул, мысленно прощаясь с улетающим видением, но «джульетта» приложила палец к губам и не спеша взяла маленький, розовый айфон с подвеской в виде сердечка.

– Да, мама… – Голос Даны вдруг стал тихим и бесцветным. – Угум… Да-да, конечно, помню… Пока.

Даже понимая, что мадам Кобрина уже отключила связь и, судя по всему, находится где-то далеко, Ларс чувствовал себя крайне неуютно и даже хотел уйти.

– Да расслабься, – усмехнулась Дана, – никто сюда не придёт. Родители уехали. У домработницы выходной. А он… Ну… Ты его со мной видел… Артур…

Тут глаза Даны снова наполнились слезами. Она глубоко вдохнула и даже собралась было с духом, чтобы закончить фразу, но вдруг снова расплакалась так, что Ларсу захотелось обнять её и, гладя по голове, укачивать словно ребёнка.

Она подняла на него глаза – чёрные, глубокие, с дрожащими на ресницах слезинками – и даже шагнула вперёд, но он продолжал стоять, не в силах отвести взгляда от её заплаканного лица.

– Он тоже не придёт… Никогда. – Она вздохнула. – Я ждала его. Он обещал приехать, но опять нашёл отмазку. Срочные дела. Так всегда было. И сегодня я с ним рассталась. Сказала всё, что думаю. А когда ты позвонил, я подумала, что это он.

Ларс решился и шагнул к ней, но Дана резко подняла руку, жестом останавливая его. Она снова вытерла слёзы, села за столик и кивком указала ему на второй стул.

– Тебе поп-панк нравится? – спросила она, листая треки в айфоне.

– А может… – тихо ответил Ларс, – может, ты что-нибудь сыграешь? Все стреляются от твоей музыки, а я люблю слушать скрипку.

Дана надула губки и нажала кнопку на айфоне – загрохотал поп-панк, и девичий голос запел:

Убирайся, бывший,

Ты в моей жизни лишний!

– Как я ненавижу скрипку, ты бы знал! – слегка покачиваясь в такт музыке, сказала она.

– А что любишь?

Дана пожала плечами.

– Проще сказать, чего не люблю. Спешку. С детства всё делаю второпях. А ещё ненавижу слово: «Через не хочу». Три школы с семи лет – полная дичь. – Она покрутила пальцем у виска.

– А какая третья?

– Школа манекенщиц, – процедила сквозь зубы Дана, – как только я её окончила, меня запихнули на курсы норвежского языка.

«Джульетта» смотрела на аквариум, и её глаза выражали такую злость, что владей она магией, стекло лопнуло бы в два счёта. Однако и злость шла ей не меньше, чем кокетство, и Ларс даже «примерил» на Дану образ прекрасной, властолюбивой Морганы.

– Как Ленин на буржуазию, – пошутил он.

Дана рассмеялась и выключила музыку.

– Ну да, я ненавижу всё, чем занимаюсь.

Лавров разглядывал белую кружевную скатерть, тарелки с красиво уложенными салатами и одинокую герберу в хрустальной вазе. Уверенность быстро возвращалась к нему.

– Может, я открою шампанское? – предложил он.

– Ну наконец-то, – я думала, ты и до завтра не догадаешься.

От её слов Ларс почувствовал себя неловко. Он взял бутылку и не спеша разорвал фольгу. Пробка попалась пластмассовая, по мнению маминых гостей, самая коварная. Разматывая проволоку, Лавров старался придать своему лицу как можно больше невозмутимости, чтобы «джульетта» не сомневалась в его опыте. Пробка, словно объевшаяся улитка, лениво ползла вверх. Ларс осторожно придерживал и подтягивал её.

– Эй! Возьми! – Дана подала ему полотенце.

Ларс взял полотенце, случайно коснувшись её руки, но насладиться триумфом ему было не суждено: подлая пробка с глухим щелчком вылетела и, отрикошетив от аквариума, вернулась на стол. Лавров зажмурился – верное воображение успело нарисовать ему бурную струю воды и беспомощно бьющихся на полу рыбок.

– А-ха-ха… – расхохоталась Дана. – Ты что, калёного стекла не видел? Суперпрочность! Фирма гарантирует!

Ларс открыл глаза: ни лужи, ни осколков не было, лишь перепуганные рыбки метались из стороны в сторону среди взбаламученного, поблёскивающего песка.

– А, понятно… – Ларс робко улыбнулся. – Лёгкий шок и масса впечатлений. Рыбий экстрим, одним словом.

Дана ничего не ответила. Она вдруг снова погрустнела и молча уставилась в окно. Торопясь развеселить её, Лавров разлил шампанское по бокалам. Он вдруг вспомнил давнюю забаву, которой отец когда-то научил маминых гостей.

– Знаешь «морские камушки»?

– Это ещё что за фигня? – капризно спросила Дана.

– А ты попробуй. Сделай так… – Он накрыл бокал ладонью. – А теперь легонько ударь своим бокалом о мой.

– Ну и что будет?

– Увидишь.

Дана презрительно поджала губки, но всё-таки послушалась. Тишину комнаты тронул лёгкий стук морской гальки, загадочный и тихий, словно привет далёкой, морской стихии. Ларсу даже показалось, что он слышит крики чаек, и перед глазами, шлифуя прибрежные камни и взбивая пену, заблестели набегающие волны.

– Ой, – прошептала Дана, – море…

Её лицо на мгновение озарилось каким-то детским удивлением и восторгом.

– Давай ещё…

Ударяя бокалом о бокал, Ларс снова коснулся её пальцев. Дана словно не заметив этого, быстро выпила шампанское, поставила на стол чёрную кожаную сумочку и вынула из неё пачку сигарет.

– Хочешь?

Лавров лишь покачал головой. Его мимолетное знакомство с табаком состоялось в первом классе и не имело продолжения, поэтому теперь он был несколько удивлён, увидев «Мальборо» в нежных руках «джульетты», однако курила она красиво, затягиваясь не спеша и пуская дым в раскрытое окно. Ларс молча любовался ею.

– Можно тебя спросить? – тихо проговорил он.

Дана взглянула ему в лицо, и он опустил голову, внезапно заинтересовавшись блюдами на столе. На тарелке, сделанной в форме лодки, среди тонких огуречных ломтиков пестрели разноцветные квадратики-суши, по бокам, словно вёсла, лежали палочки.

– Угощайся смело! – воскликнула Дана.

Ларс застыл в нерешительности.

– Да забудь ты про эти палки! Ешь руками! Сделай хоть что-нибудь не так, как… Ха-ха-ха… «Как принято» или «как нужно делать»!

Ларс ел суши впервые, но совсем не испытывал восторга: просто рыба и рис. Айфон снова завибрировал. Увидев высветившееся имя, Дана закусила губу. Затем, быстро овладев собой, она выпрямилась, и держа айфон на ладони, твёрдо произнесла:

– Перестань. Мне. Звонить.

Она смотрела на экран с лёгким превосходством. Когда вибрация наконец смолкла, Дана щелчком выбросила окурок в окно, быстро провела пальцем по светящейся поверхности и нажала надпись «заблокировать абонента». Когда они поужинали, она вернулась к прежней теме.

– Так что ты хотел спросить?

– Ну… Ты не пробовала поговорить с мамой… Сказать всё по-честному?

Дана вздохнула. Она прошла по комнате, взглянула на аквариум, где успокоившиеся рыбки тупо глазели на мир сквозь стекло, и повернув выключатель, убавила свет. Потом «джульетта» грациозно опустилась на колени перед огромным камином, и в его квадратной нише, словно повинуясь волшебству, зашумело пламя. Ларс взглянул на него и обомлел: оранжевые шёлковые лоскутья, подсвеченные снизу, нежно трепетали под искусственным ветром, отбрасывая причудливые тени на стены и пол. Почерневшие дрова время от времени издавали приятный треск.

– Как? – изумлёно воскликнул Ларс. – Тоже ненастоящий?

– Пластик, подзвучка, подсветка и шёлк, – ответила Дана, – а насчёт того, что ты спросил…

– Если не хочешь, не отвечай.

– Нет, почему же… Моя мама выросла в детдоме. Там её сильно чморили. С тех пор она всё делает напоказ. Смотри!

Дана подошла к журнальному столику и постучала наманикюренным пальчиком по увесистой книге, лежащей на нём. «Ф. Достоевский. Подросток» – прочёл Ларс.

– Ого. Это ты читаешь?

Дана расхохоталась, и смех этот был не весёлым, а скорее, злым. Она взяла с дивана кожаную подушечку, открыла молнию её чехла и вынула синтепоновую ткань, сложенную вчетверо.

– Разверни.

Ларс развернул синтепон и увидел книгу. На обложке полуобнажённый красавец страстно обнимал девушку в кружевном белье.

– Что это? – не понял Ларс.

– То, что я читаю. Памела Прайд «Время страсти». Наша домработница любит посплетничать. Теперь она всем расскажет, какие мы умные, классику читаем. У мамы вся жизнь – сплошное шоу. Когда мне исполнилось десять лет, она заказала машину с воздушными шариками и шофёром-клоуном. На ней меня в школу привезли. Все помирали от зависти, а я чувствовала себя последней дурой. Так что, непонятно, кто был тогда настоящим клоуном…

– Послушай, а может, всё не совсем так?

– В смысле?

– То есть, твоя мама пытается подарить тебе то, чего не имела сама?

– Точнее, впихнуть это в меня, – съехидничала Дана, – лучше налей ещё шампанского…

Она, сбросив туфли, взобралась на подоконник. Ларс подал ей бокал, и Дана выпила шампанское до дна. Лавров сделал один глоток: он не любил тяжёлой тупости, наполнявшей голову после алкоголя.

– Меня всё достало! Смотри, мама, я тебя позорю! – Она произнесла это с большим чувством, но достаточно тихо. – Вечно понтуется! На выборы на машине ездит, а участок вон он, через дорогу! С вахтерами и гардеробщицами не здоровается, королеву из себя строит, а сама домработницу боится! Что смотришь? Сигареты подай…

Дана снова закурила. Воспользовавшись паузой, Ларс тихо проговорил:

– А может… Может, попробовать пожалеть ее? Родители хотят казаться строгими, но на самом деле они очень беспомощные… Потому что любят нас. Знаешь, однажды мой брат чуть не умер, и я никогда не забуду мамино лицо в тот момент.

– Да ну тебя…– Дана зло усмехнулась. – Она хочет, чтобы я вечно стыдилась того, что не страдала, как она! «Проблемы тебе и не снились!» «Я тебе ни в чём не отказываю – будь добра, учись!» Задолбала! Она ужасно боится, что кто-нибудь скажет, будто я тупая и все мои оценки купленные! А отец думает только о бизнесе… Он доверяет Артуру… Артур ждёт не моего совершеннолетия. Он ждёт от моего папы стартовый капитал для своего дела. А родители думают, что у нас всё супер! Но теперь он точно ничего не дождётся. Ха! Я их всех обломала! Всех!

Она вдруг замолчала, словно удивившись своей откровенности. Метаморфоза Даны заставила Ларса испытать лёгкий шок, однако чувство восторга вовсе не исчезло, а лишь пополнилось острым состраданием, ведь нежной эльфийской принцессе, похищенной из сказки, пришлось немного огрубеть, выживая в реальном мире. Джульетта изменилась, войдя в двадцать первый век, но не утратила своего очарования.

– Послушай, – тихо проговорил Лавров, – а чего ты больше всего на свете хочешь?

– Не знаю… – Она пожала плечами. – Я знаю лишь, чего не хочу, а чего хочу – не знаю.

Где-то вдали пророкотал мотоцикл. Огоньки ночного города ласково мерцали в густой темноте. На небе пронзительным серебром горела огромная луна – круглая, словно по циркулю. Завораживающий свет мягко очерчивал изящную фигурку Даны, касаясь её юного насмешливого лица.

– Смотри, Ларс! – Она стала медленно наклоняться назад и подняла руки. – Я не держусь…

Ларс молча подошёл к ней, схватил за руку и осторожно потянул вниз. Спрыгнув с подоконника, Дана оступилась и он, удерживая, крепко обнял её. Лавров боялся, что Дана оттолкнёт его, но она, наоборот, прижалась к нему ещё крепче. Она казалась ему не только прекрасной и опьяняющей, но и хрупкой и по-детски беззащитной, и он стал тихо укачивать её, с наслаждением вдыхая аромат чёрных кудрей.

– Скажи, тебе ведь тоже всегда приходится делать то, что нужно? – прошептала Дана.

– Ну да, наверное…

– Так сделай то, чего хочешь. Я научу тебя…

***

Ларс проснулся рано. Нежная утренняя лёгкость окутывала комнату: камин, столик и аквариум, казалось, застыли в этом мирке тихой радости. Дана спала, уютно положив руки под голову. Солнце осторожно касалось её растрепавшихся волос, словно боясь нечаянно разрушить живой, тёплый мирок. Ларс натянул джинсы, поднял валявшуюся на полу футболку и застыл в нерешительности. Он был безмерно благодарен судьбе за этот немыслимый и нереальный дар. Он вовсе не считал прошедшую ночь украденной, он лишь хотел вознаградить Дану так же щедро, как она вознаградила его за долгие годы верного ожидания. Он хотел подарить ей весь мир, но не знал, с чего начать. И тут его посетила великая идея: начать с малого, стремясь к великому.

Он шагнул было к лестнице, но испугался, что эти прекрасные мгновения растают, не оставив и следа, и решил обмануть хитрое, ускользающее время. Он взял айфон, нажал чёрный значок камеры и осторожно навёл объектив на спящую Дану. Её ресницы чуть подрагивали, густые чёрные пряди опутывали пальцы с поблёскивающим перламутровым лаком на ногтях. Ларс нажал на белую кнопку «фото» и, взглянув на похищенную у времени картинку, на цыпочках спустился вниз.

Его квартира с так и не дождавшимся у порога велосипедом показалась ему совсем другой, купающейся в том же зыбком мирке тихого, умиротворяющего счастья. Часы робко тикали, словно боясь его спугнуть, и пылинки, чтобы вписаться в его ритм, танцевали в солнечном луче медленнее, чем обычно.

Ларс торопливо выкатил велосипед из подъезда и вскочил на него. Он ехал по шоссе, время от времени отвлекаясь на спешащие машины, и не понимал, как люди могут думать о скучных делах и не чувствовать тепла этого зарождающегося, неповторимо прекрасного весеннего дня. В то утро он как никогда любил людей. Мимо промчался автобус, битком набитый садоводами, и Ларс пожелал им как можно скорее забыть давку и злость и хотя бы вполовину ощутить то, что чувствовал он. Его счастье было тихим, но таким щедрым и огромным, что казалось, его хватило бы на всех.

Лавров, не привыкший возиться с замком, как всегда, вскарабкался на старенькую ограду и легко спрыгнул вниз. Дачный дом и огород, казалось, тоже замерли в лёгком, полном тёплого света мирке счастья. Яблоневые ветви, усыпанные белоснежными цветами, стремились к небу – бездонному и по-весеннему чистому. Жёлтые глаза одуванчиков нагло глядели с оккупированных дорожек. В дальнем уголке сада, окружённые большими атласными листьями, робко белели жемчужинки ландышей. Перешагивая через недавно вскопанные грядки, Ларс подошёл к ним.

Он стал осторожно срезать ландыши секатором*. Прозрачные росинки проворно стекали по их листьям и, успев сверкнуть в солнечных лучах, капали в рыхлую, пахнущую свежестью землю. Осторожно застёгивая спортивную сумку, Ларс представлял, как обрадуется Дана, увидев его цветы. Они настолько прекрасны, что непременно заставят её забыть о слезах и боли.

Подъезжая к подъезду, Ларс заметил недавно припарковавшийся красный БМВ, но не придал этому значения. В то утро ничего плохого просто не существовало для него: тихий мирок счастья поглощал и затмевал любые, не угодные его хозяину детали. Он бежал по лестнице, перескакивая через ступеньку, и уже видел перед собой счастливое лицо Даны.

Его звонок прозвучал длинно и требовательно. Тишина за дверью насторожила Ларса: вдруг с Даной что-то случилось? Мирок счастья тревожно запульсировал, Лавров слышал лишь своё учащённое дыхание и стук сердца. Оно гулко билось, и обычные подъездные звуки не хотели придти на помощь Ларсу. Хоть бы хлопнула чья-то дверь или, на худой конец, соседи включили перфоратор. Рука, сжимавшая цветы, как и вчера, вспотела.

Когда Дана наконец появилась на пороге, Ларс застыл в изумлении. Розовый топ и короткие шорты подчёркивали её красоту и грацию. Чёрные кудри были завязаны в хвост на затылке. Смоляные завитки на висках, влажные после умывания, могли бы завершить её кокетливый образ, но лицо Даны было холодным и высокомерным. Даже не взглянув на ландыши, она поспешно вышла на площадку и прикрыла за собой дверь.

– Лучше уходи, – тихо сказала она, – я ничего тебе не обещала. Уходи, ты понял? Мне сделали предложение – видишь кольцо? Вот!

Её безымянный палец обвивала тонкая золотая змейка с рубиновым глазком. Зыбкий мирок болезненно дрогнул, поблёк и съёжился. Ларс набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы найти в себе силы и всё-таки выдохнуть вопрос, ответ на который был уже дан.

Вчерашняя «джульетта» приоткрыла дверь, чтобы уйти, и Лавров услышал, как кто-то окликнул её из комнаты.

– Да никто там не пришёл! – Она нарочно говорила громко. – Соседи квитанцию принесли.

Мирок стремительно таял, растворяясь в душном воздухе подъезда словно дым. Ларс был готов хватать его руками и стоял, словно пристыжённый, продолжая прижимать к груди букет ландышей. Холодный циник-разум всё понимал, но упрямая, мечущаяся душа не желала признавать правду.

– Не уйдёшь – будут проблемы… – Она не прошептала, а, скорее, прошипела эти слова.

Ларс повернулся к ней спиной и медленно пошёл к лестнице. Теперь он понимал, что пытался спасти принцессу от дракона, но оказалось, что принцесса и дракон – заодно*. Спустившись, он открыл крышку мусоропровода и бережно положил в него ландыши. На пятом этаже хлопнула дверь, и Лавров был даже рад, что гадкую, тянущуюся тишину что-то наконец нарушило.

Комментарий к Цветы для Даны

*Фраза подслушана на Ютуб-канале Альберта Сафина.

*Секатор – специальные ножницы, позволяющие делать точный, чёткий срез цветочной ножки.

========== Снова Голубой карьер. Прозрение ==========

Юля висела на стволе сосёнки, словно на турнике. Она подтягивалась на руках, пытаясь вскарабкаться на пригорок, но ступни соскальзывали, и Юля снова и снова повисала над обрывом. Хилая крона подпрыгивала, словно головка игрушки-болванчика, и маленькая фигурка беспомощно болталась над водой. Ларс, несколько мгновений назад желавший этого, застыл в ужасе. Захлестнувшая его ярость вмиг угасла. Монстры прошлого и настоящего, терзавшие его, померкли и отступили: не было ни злобы, ни ненависти, была лишь хрупкая человеческая жизнь, метавшаяся на краю.

И Лавров бросился к обрыву. Цепляясь за торчащие из земли корни, он стал карабкаться вверх. Мокрые корни скользили и царапали руки. Взобравшись на пригорок, он метнулся к сосёнке, но поскользнулся и упал. Боль от острого камня, попавшего под колено, пронзила ногу, и Ларс, стиснув зубы, пополз на животе. Мокрая трава лезла в глаза и колола щёки. Сквозь шум дождя послышался хруст сломавшегося деревца…

Ларс наконец добрался до обрыва. Небо сверкало и грохотало так, что, казалось, мир вот-вот лопнет под напором стихии. Он с ужасом глянул вниз. Надломленная сосёнка ещё выдерживала Юлю, но тонкий ствол трещал, готовясь переломиться пополам и обрушиться. Одной рукой она пыталась дотянуться до выступающего корня, но он был слишком высоко. Ларс схватил её за волосы и с силой рванул вверх. Юля собрала последние силы, и, цепляясь за тонкие молодые побеги, оттолкнулась от торчащего из земли корня и влезла на пригорок. Сосёнка с прощальным хрустом переломилась надвое и повисла, держась на тонком лоскутке своей древесной кожи. «Ветер сломается, ветер спасёт…» – промелькнуло в голове Ларса.

Дождь стал стихать, и гроза, уходя всё дальше, напоминала о себе лишь редкими раскатами. Вскоре и они смолкли. Солнце пробилось сквозь облака, мягко позолотило их, и лес, облегчённо вздохнув, отозвался бойким сорочьим стрекотанием. Ларс тупо разглядывал надломленный ливнем стебель репейника. Он плавал в маленькой нише, наполненной водой, и чудом уцелевшая божья коровка, добралась до торчащего из воды листка, расправила крылышки и взлетела. Сейчас Ларсу больше всего на свете хотелось лишь одного: чтобы всего этого не было.

Юля, бледная и промокшая, сидела, обняв коленки руками. Её била мелкая дрожь, мокрые волосы прилипли к щекам, по лицу текли грязные капли. Когда Лавров подошёл к ней, она лишь втянула голову в плечи, ожидая удара. Он помог ей подняться. В ответ Юля взглянула на него с мольбой, но не так, как прежде, а с долей раскаяния и вины, и Ларс впервые почувствовал жалость к ней, однако ненависть, почти остывшая, не спешила покидать свой трон.

Ларс вынул из кармана Юлиной куртки смартфон и швырнул его в воду. Послышался стук металла о камень и плеск воды.

– Пошла вон, мразь.

Лавров произнёс эти слова, отчеканивая каждую букву. Тяжесть в груди ослабла, и Ларс вдруг с удивлением обнаружил, что язык больше не заплетается. Юля продолжала стоять.

– Уходи, – повторил Ларс. Его голос стал мягче.

Бывшая мстительница всхлипнула и стала медленно спускаться вниз. Вскоре она совсем скрылась за пригорком. Голубой карьер заблестел в лучах выглянувшего солнца. Из-за камышей выплыла жирная утка и принялась теребить клювом водоросли. Ларс снова почувствовал боль в груди. Теперь он понимал, что предал этот парк и не только его. Он предал всё, что было для него свято: отца, его сломанную расчёску и прожорливых колибри.

Ларс в изнеможении лёг на траву. Растоптанная гордыня, словно тонущее в жидком металле кольцо всевластья, упорно не желала плавиться и идти ко дну. Жалость к себе – её преданная союзница, готовилась завладеть его сердцем. Всемогущий кукловод валялся на земле грязный и раздавленный – жалкий, как сломанная марионетка. А ведь когда-то он был по-настоящему счастлив, и счастье было лёгким, простым, самим собой разумеющимся. Потому он и не замечал его. А может быть, умение быть счастливым – это такой же талант, как пение, танцы или живопись? Увы, ни мать, ни Юля, ни Дана им не обладали. И мать, даже если вдруг превзошла бы всех, кому так завидовала, всё равно не рассталась бы со своим вечным недовольством. Так Сашка, даже сумев достичь музыкального олимпа, несмотря на это сохранил на лице выражение вечного упрёка всему миру. Люди подсаживаются на страдание как на иглу и передают его друг другу: мать Даны наградила им дочь, Дана передала его Ларсу, а он – всем остальным.

Ларс предал всех и самого себя: он мог бы сделать многое, или просто полюбить жизнь такой, какая она есть, но не захотел. На что он тратил жизнь? На вечную погоню за чувством фальшивого триумфа. Не обладая способностью быть счастливым, он заменил её суррогатом, жестокой, дешёвой игрой, но играть пришлось по чужим правилам. Ларс не умеет быть счастливым. А если так, то не проще ли прекратить всё разом? Тогда, быть может, мать вспомнит о том, что он тоже её сын, отец поймёт свою ошибку, а Сашка наконец осознает себя ничтожеством. Они поймут, вспомнят и осознают. Но будет поздно.

Ларс решительно поднялся и шагнул к обрыву, но вдруг вспомнил об одном незаконченном деле. Он вынул из кармана айфон и вошёл на страницу Альфа-Эл. Голубоватая шестерёнка – значок настроек, издевательски скалилась на него с правого верхнего угла. Лавров коснулся её, и айфон послушно впустил его в настройки. Ларс привычным жестом толкнул столбик надписей вверх. «Вы можете удалить свою страницу» – гласила надпись. Ларс нажал на неё. Выплыл белый квадрат. Лавров ткнул пальцем в слова: «Удалить аккаунт», и преданная техника ответила ему: «Аккаунт удалён». Конечно, фотографии, сделанные Юлей, отныне будут гулять по сети, но, по крайней мере, Альфа-Эл теперь перестал быть его неотъемлемой частью. В конце концов, фиаско потерпел именно он, виртуальный двойник, к счастью, теперь не имеющий с ним ничего общего. Ларс удалил его, стёр из жизни, свалив на него все грехи и, как ни странно, почувствовал свободу. Оставались ещё трофеи. Опустошая медиатеку, он думал о Дане. Безотказно включившееся воображение рисовало ему её красивое лицо, искажённое запоздалыми рыданиями, гроб, полный цветов, и венки.

В голове вдруг промелькнула мысль о Серёжке, так и не дождавшемся его сегодня, но тут же отошла на второй план. Лавров в последний раз оглянулся вокруг. Лес как назло затих. Если б сейчас хотя бы шишка упала с дерева, или пробежала по траве, качая хвостиком, серенькая трясогузка, он наверняка передумал бы. Но лес молчал.

Ларс постоял ещё немного и решительно шагнул к самому краю. Сломанная сосёнка раскачивалась над водой, её растопыренные веточки то и дело касались узловатых корней, торчащих из земли. Солнечные блики подмигивали ему, будто подзадоривая: «Ну что, слабо?» Он взглянул на острые камни. Мутная, качающаяся вода играла зелёными водорослями, опутавшими их.

И Ларса охватил страх. Он, как и тогда, злополучной зимой, стал давить на грудь, и Лаврову захотелось зажмуриться, чтобы не видеть воды, сверкающей внизу. Пропасть уже не притягивала, а идея эффектно уйти из жизни быстро теряла свою привлекательность: сможет ли его освободившаяся от страданий душа увидеть лица родителей и Даны? Инстинкт самосохранения – трусливый, но умненький цензор – взбунтовался и заявил о своих правах, напоминая о том, что поезд «Земля – Тартар» не имеет обратного рейса.

Лавров вздохнул и, вытерев лицо грязным рукавом, отошёл от края. Толстая кряква взлетела и, сделав над водою круг, села на один из камней. Она принялась деловито чистить пёрышки, и её гладкая шейка зажглась в солнечных лучах зелёным огоньком. Ларс вздрогнул: по пригорку шла женщина в мешковатом платье. Лавров узнал нищенку. Он не заметил, как она появилась из леса. За ней бежала большая собака с чёрной лоснящейся шерстью, инвалидной коляски не было и в помине.

– Ветер сломался и глупца от беды спас, – проворчала нищенка.

Тут она присела на корточки, оторвала от стебля головку репейника и вложила его в руку Ларса.

– Бери, удача будет!

Собака басовито залаяла, спугнув зазевавшуюся утку. Ларс вдохнул чистый, богатый озоном воздух и вдруг почувствовал, как тяжесть в груди отступает, слабеет, оттаивает словно лёд.

– Спасибо… – Он стал спускаться вниз.

Лавров был уверен: мир не отпустил его, но мысль о возвращении домой заставила ядовито поморщиться. Сколько можно терпеть и батрачить? Если Сашка помогает матери самоутвердиться, так пусть она и остаётся с ним. Хватит плясать под чужую дудку. Ларс решительно вынул из кармана айфон и открыл «контакты», но верный гаджет затрезвонил сам, не дожидаясь нужного номера. Звонил Сергей.