Текст книги "Хронофаги (СИ)"

Автор книги: Екатерина Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8
Кольца Сатурна

И кольцо стирается со временем.

Овидий

– Хватит ломать комедию! – взревел Бертран, встряхнув Валентина за грудки. – Что ты сделал со Стариком, когда спёр Часы? Отвечай, мразь!

Связанный вор жалко скорчился:

– Какой старик? Отвали, урод…

– А вот этот. Узнаёшь? – Мартин подвинул своего подопечного так, что смуглое лицо оказалось как раз на уровне подбородка поднятого пленника

Голубые глаза сонно сощурились:

– Мааааальчик… Здравствуй, мальчик… А ты сколько времени сожрал?

– Чё… да чё бл*… – припёртый к стенке Валентин забегал глазами, узнав ограбленного деда, и вдруг, оскалившись, заорал. – Нехрен ко мне подкрадываться! Сам виноват! По башке меня огреть хотел! А вот нехрен! Кто полезет – сам и получит!

– Вот оно что, – басовито протянул Олег. – Что ж, это всё объясняет.

– Что объясняет? – от неожиданности Бертран выпустил борта куртки вора.

– А всё, – зевнул кардинал. – Это придурок огрел Старика по башке и спёр Часы. Поэтому-то Старик потерял память и не мог ни вернуться, ни выйти на связь. Знать бы ещё, какого дьявола Ему понадобилось здесь, на земле?..

– Прекрасно, Хаос возьми! – выругался командир, ударив кулаком по столешнице так, что чашки и ложки зазвенели.

– Поаккуратнее! – сердито обернулась Иветта.

– И что нам теперь делать? – угрюмо поинтересовался Мартин, наблюдая, как старик вдумчиво обводит указательным пальцем коричневые завитушки листьев на обоях.

"Был бы здесь Макджи, – подумал Бертран, – он бы точно знал, что нам делать".

Он переводил обезумевший от злости взгляд то на Иветту, то на Валентина, то на Старика, не в силах ничего сказать. Ему хотелось убить людей за уничтоженный конгрегатор и покалеченного Хозяина. Хотя, какая разница! Скоро всех их ждёт смерть – да такая, которую человеческий разум и вообразить-то не в силах.

"Великий Змей ошибся… – всплыло откуда-то из памяти, и кардинал неистово сжал кулаки. – Суккуб сломала его всего за три дня!"

– Итак, до Самайна у нас три дня. О Часах можно забыть, эти двое их угробили… Старик впал в детство и не знает, кто Он. Единственный выход – вернуть Старику память.

– Угу, – кивнул Олег, – только Часы и были памятью Старика. А их, как ты выразился, угробили эти двое…

– Да, верно… – Бертран одарил Валентина ненавидящим взглядом. – Я и забыл. Однако, без конгрегатора стены кольца не укрепишь. А конгрегатор может создать только Старик…

– Который заперт в человеческом теле и все его знания вместе с памятью уничтожены, – подытожил Мартин. – Замкнутый круг. Ещё одно кольцо…

Вета кусала губы, пытаясь скрыть разочарование. Она никогда не видела его лица, только слышала голос, густой, негромкий, волнующий. И вот теперь менестрель здесь: жалкий, пьяный, исцарапанный. Это не сказка, а так, криминальная хроника. Удостоверение – это ведь обман. Обман, чтобы проникнуть в квартиру. Ограбить, убить… или ещё что похуже…

"Но ведь тогда он не знал, что я – это я… И… разве это его оправдывает?.. Получается, эти трое и правда защитили. Даже этот мужлан Бертран с простуженным голосом. Надо ли их так быстро выгонять?"

– Пока Старик в глухом отрубе, – гнусаво продолжал Мартин, – Великий Змей передушит всех своими кольцами. Как Джамала, Герхардта и Абдула.

– Нужно взяться за Старика, – упрямо гнул своё Бертран. – Рассказать всё с самого Начала, может, Он что и вспомнит…

– У нас нет на это времени, командир, – прогудел Олег, сложив громадные кулаки на столешнице, – на это может уйти вечность.

– А гипноз? Загипнотизировать его пробовали? – с изумлением услышала себя Вета.

Три головы, как по команде, повернулись к ней. Взгляд Бертрана выражал невольное уважение, холодные глаза сверкнули победной радостью.

– А что, братья, это мысль! Мартин, ты у нас самый чувствительный, садись, выстраивай портал. Я настрою связь с бессознательным и точкой перехода. Олег… так, Олег… мы здесь надолго, надо запастись провизией.

– Почему я? – удивился здоровяк.

– Во-первых, ты больше унесёшь, а во-вторых, у тебя единственного есть деньги этой страны и опыт общения с аборигенами. Я тебе доверяю.

Вета, тихо закипая от ярости, смотрела, как мощная фигура в сером плаще скрылась в прихожей, а затем оттуда донёсся щелчок замка. Кардинал глухо хлопнул дверью и загремел по лестнице.

– Какого чёрта? – прошипела она, дёрнув Бертрана за рукав. – Ты обещал оставить меня в покое! Я вас накормила, всё рассказала. Что это за фокусы: "мы здесь надолго"?

Не выдержав, за брата ответил Мартин:

– Ты когда-нибудь слышала о Боге Вишну? О том, который спит на свернувшемся кольцами змее? Тысячеголовый правитель змей Шеша, чьи кольца обвивают основание оси мира…

– Вы кто, сектанты? Или так, обкурились?

Бертран неодобрительно покачал головой.

– Мы – серые кардиналы, хранители нашей Вселенной, что течёт во времени и пространстве. Мы служим человечеству ещё с начала времён, когда Старик призвал нас. Сейчас Его разум спит, а память утрачена, но можешь поверить мне – Он самый настоящий бог. Хозяин Времени.

Иветта перевела сумасшедший взгляд на растрёпанного деда – он сосредоточенно катал по скатерти шарики из хлеба, комично вытянув губы трубочкой.

– Древние звали Его по-разному, одни Хронос, Другие Сатурн, третьи Вишну. В годы своей молодости Он создал конгрегатор – прибор, способный собирать время. Старик придал ему вид песочных часов… Да-да, именно его вы и разбили. И теперь всех нас ждёт мучительная смерть.

– Какая сказочная чушь… – безумно улыбнулась Вета.

– Если бы это было чушью, стал бы твой дружок так убиваться? – горько усмехнулся кардинал. – Он украл его! Украл, чтобы красть чужое время и останавливать его. Чтобы пока человек замер, ограбить его, изнасиловать. Так, вор?

– Пошёл ты, – равнодушно отвернулся к стене Валентин, пряча глаза от Иветты.

Девушка осознала, что достаточно больно кусает нижнюю губу, и непроизвольно облизнулась. Слова кардинала были слишком похожи на правду.

– Время – это кольцо, – Бертран сложил ладони так, будто держал прозрачную сферу. – И мы в нём постоянно движемся. Человеческое сознание может улавливать только одно измерение, но это не значит, что время одномерно. Представь себе орбиту, по которой кружат одновременно десятки, сотни, тысячи колец. Как кольца тела огромной змеи. То есть существует не один, а множество вариантов развития событий, мириады "альтернативных реальностей". Но с течением времени кольцо истончается, образуются дыры, за которые зацепляются другие кольца. Если эти дыры вовремя не заделать – миры сольются. Представители других миров повалятся в наш мир, и не во всех вселенных всё так радужно, как у нас. Сатурн всегда отслеживал появление этих дыр, наняв для этого специально обученных людей – хронов, которые раз в году брали часы и заделывали дыры с помощью лишнего времени. Позже они стали называть себя кардиналами. А серыми – по цвету плащей, наших симбионтов-защитников. Ты понимаешь?

Иветта слушала, приоткрыв рот и ничегошеньки не понимая. Где-то далеко-далеко, на задворках сознания эхом отдавалась информация о неминуемой гибели, но девушка видела совсем иное: льдисто-голубые, глубоко посаженные глаза, прямой нос с узкими крыльями и резко прочерченную линию губ.

"Он похож на брата эльфа ЭлАно", – вдруг подумала она.

Сердце гулко стучало, и, осознав это, Вета густо покраснела. Припомнив, что с Сергеем Павловичем такого даже приблизительно никогда не было, она ощутила дикий стыд и опустила голову.

– Ты можешь выгнать нас. Но любая задержка может стоить жизни всем нам. Решай сама.

– Та молния… Она оттуда? Из другого мира? – сухо спросила девушка.

– Наверняка, – пожал плечами Бертран. – С каждой минутой дыры всё больше. Троих братьев уже похитили существа из соседних вселенных.

– И что… что вы собираетесь делать?

– Последовать твоему совету, что ж ещё. Без конгрегатора кольцо не укрепишь. А создать его может только Старик.

Командир и Мартин сели в разных углах кухни друг напротив друга и принялись сосредоточенно крутить свои кольца в виде змей, будто настраивали радиоволны на невидимом приёмнике. Постепенно над полом, выложенным сине-белой плиткой в шахматном порядке начало сгущаться зеленоватое облако.

Вета лихорадочно тёрла виски, пытаясь вернуть в происходящее логику. Однако, подушечки пальцев снова заныли, напоминая о недавних ранках и пришлось оставить это занятие. Самый обыкновенный день за окном кухни опровергал напрочь все рассуждения кардиналов. С улицы несся визг покрышек, шум моторов и какие-то невнятные вопли. Синица в "чёрном берете" зависла перед стеклом, словно проверяя, нет ли чего поживиться, и упорхнула по своим делам.

"Гнать их всех надо, гнать в три шеи. Сейчас уже двенадцать, наверное. Ленке бы позвонить, узнать, что там, на Лехновке…"

– Всё это какое-то безумие…

– Не спорю, – отозвался Бертран, не оборачиваясь. – Быть может, времени нет вовсе, откуда нам знать? Может, мы существуем только здесь и сейчас.

– Но я же помню, что было до. Я помню, я знаю, что это было.

– Что есть память, как не осознание прошлого?

"Так нельзя. Это неправильно. Если так и дальше пойдёт, я начну думать, что мне нравится эта спесивая морда. Всё это добром не кончится".

И всё же она стояла, оперевшись на мойку, и смотрела – жадно, стараясь запомнить каждую чёрточку и тень морщинки.

– Я могу как-то помочь?

– У меня стойкое ощущение, что ты ко мне липнешь.

Вета отпрянула, побелев, будто её ударило током.

"Липнешь? Липнешь?!"

– У тебя комплекс недостатка отцовской любви, – бесстрастно добавил он. – Вот и липнешь ко всем, кто старше тебя.

– Липну?

– Ну, да. Как та собака у теплотрассы. Сколько лет было Сергею Павловичу?

Девушка молчала, понимая, что кардинал прав. И правда эта ранила хуже острого ножа.

– Это просто от нехватки любви отца. Это пройдёт. Поверь, я знаю, о чём говорю. Я ведь был у тебя в мозгах.

Иветта отчаянно сжала кулаки, развернулась и встретилась взглядом со скрюченным пленником, у двери.

– Может, распакуешь меня? – предложил Валентин. – Неудобно, затекло всё.

Девушка молча кивнула и вышла в комнату. Субботнее осеннее солнце обливало молочным светом два мягких кресла в накидках, угрюмый платяной шкаф, колченогий стул и собранный стол-тумбу. В углу, на разложенном диване, разметалась гостья. Склонившись, Вета машинально потрогала её лоб, убедившись в том, что жар спал, и поправила сбившееся одеяло. Рука потянулась, чтобы убрать прядки, налипшие на мокрый висок, но тут же отодвинулась.

"Я так с ума сойду. С ума. Её кто-то дома ждёт".

Решив, что свет только мешает, она решительно задёрнула плотные шторы, вернув комнату во власть бархатного сумрака, и вынула ножницы из ящика в столе.

Олег скрутил пленника на совесть: несмотря на то, что руки уже заметно вспотели, запястья было бы сложно выпростать из такого толстого слоя скотча. Едва Вета перерезала ленту, Валентин охнул, потирая затёкшие кисти и плечи, а затем икры, когда ноги обрели свободу.

– Зря ты это делаешь, – заметил Мартин, не отрываясь от едва видимого облака, сконцентрированного в центре кухни. – Боком выйдет.

– Чё ты этих уродов слушаешь, – презрительно бросил вор, расстёгивая куртку. – По ним же видно – убьют и не спросят, как звали.

Девушке почудилось, будто плечи Бертрана едва заметно просели.

– Пошли хоть поговорим, – Валентин кивнул в сторону комнаты. – Сколько не виделись…

"Никогда не виделись", – хотела парировать Иветта, но промолчала.

В полутёмной комнате он по-хозяйски упал на диван, чудом не задев спящую девочку. Хозяйка села на самый краешек, сложив руки на коленях. Как школьница. Всё шло не так, она чувствовала это. Будто с того момента, когда они увидели друг друга, нарушилось какое-то волшебное табу, запрещающее лицезреть менестрелю принцессу и наоборот.

– Неплохо тут, у тебя, – осклабился гость, стаскивая куртку.

Он подвинулся ближе и Вета поморщилась: от вора несло п?том и перегаром.

– Что ж ты не позвала ни разу, в гости не пригласила? – осведомился Валентин, приобнимая её. – Я ждал-ждал, ждал-ждал…

Девушка вздрогнула и сбросила руку с плеча.

– Ты не такой был…

– Жизнь научила. Бери, что плохо лежит, а то возьмёт кто-то другой. А ты как раз плохо лежишь.

– Я же не вещь…

– Разве ты не этого хотела? У тебя тогда даже голос дрожал!

Вета покачала головой, не сводя с него раненого, негодующего взгляда.

– Да ладно тебе, – распаляясь, озлился Валентин, – хватит цену-то набивать! Тоже мне, недотрога…

Он легко опрокинул девушку навзничь, и, уже задирая майку, получил ощутимый удар кулаком в затылок. Обернувшись, вор с удивлением увидел длинноногого белобрысого мальчишку в розовой пижамке, который тут же зарядил ему в левый глаз. От неожиданности Валентин завопил и рухнул на пол. Поднявшись, он получил несколько резких ударов в уже пострадавшую челюсть и поставил неприятелю подножку. Парнишка навзничь упал на ковёр.

– Проститутка! – прорычал мужчина. – Развела тут блат-хату!

Вета сидела на диване с круглыми, как блюдца, глазами и совершенно ничерта не понимала. Так Бертран с Мартином и застали её, когда ворвались в зал, щёлкнув выключателем. Комнату залил бледно-золотой свет, временно ослепив напуганную девушку, вора с перекошенным от злобы лицом и лохматого мальчишку лет тринадцати.

Глава 9
Бертран. Рем

Время – лучший учитель,

но, к сожалению, оно убивает своих учеников.

Берлиоз Гектор

Бертран онемел. Хватило одного взгляда на растрёпанную девушку, сжавшуюся на диване, чтобы спину снова продрал ледяной ветер. Тогда он был совсем молод, вечно голодный юнец… тогда тоже царила осень, такая же непривычно холодная и странная, не предвещающая ничего хорошего…

Ноябрьский мистраль завыл нудно и протяжно, забираясь холодными лапами под старое пальто. Бертран поёжился и почесал гладко выбритый подбородок, безбожно натёртый жёстким крахмальным воротничком.

Церковь святого Бенедикта соседствовала со старой библиотекой из красного кирпича и небольшой аптекой. Обычно тёмный переулок полыхал закатным пурпуром, поэтому Бертран не сразу заметил, что у чёрного хода в храм, хихикая, обжимались двое. Влажные звуки поцелуев разносил ледяной ветер.

– Пошли прочь! – рявкнул молодой человек.

Вспугнутые влюблённые, оба мальчишки, прыснули в проулок. Диакон осенил себя крестом и проводил парочку неодобрительным взглядом.

В храме было немногим теплее, изо рта вырвались клубы пара. Сквозь стрельчатые окна и разноцветные витражи, изображающие Христа в Гефсиманском саду, рвались последние солнечные лучи, словно копья воинов архангела Михаила. Аквамариновые, оранжевые, изумрудные, они, словно пронзали скамьи, ажурные колонны и статую Девы Марии на западном престоле, застревая в тенистых углах. По белому мрамору тяжёлого католического креста крались алые пятна.

Диакон задвинул засов и подул на озябшие пальцы. Паллиумы в сакристии понурились на вешалках, лишившись сутулых плеч владельцев. Повесив пальто, Бертран достал из кладовой щётку, вымел пол, затем пришла очередь ведра с водой и тряпки. Скоро колючая шерстяная сутана взмокла от пота, а бледные щёки украсил румянец.

Пресвитеры уже давно дома, ужинают и пьют чай со своими жёнами, отец Антуан любит клубничный, а отец Раймон – с бергамотом. Старый сторож Мишо помер позавчера, в среду, поскользнувшись на свежем льду и свернув тощую шею. Бертран сам вызвался охранять церковь но ночам, святые отцы только радовались такому решению, потирая морщинистые руки. Они не знали, что за магнит тянул его сюда.

"В конце концов, они многого не знали", – улыбнулся служитель, проведя по густой шевелюре, словно припорошенной инеем.

Три года назад, увидев на утренней мессе, что юнец, что околачивался с остальными бродягами возле церкви в дни раздачи бесплатной похлёбки, поседел за ночь, отец Антуан не оставил этот факт без внимания. Бертран начал заикаясь, но дальше ложь полилась легко и свободно, словно он всю жизнь только и делал, что лгал. Он нёс что-то о святом Бенедикте, что привёл его в этот храм, пообещав кров и пищу, если он будет служить богу. А когда молодой человек попросил доказательств, призрак разверз перед ним геенну огненную. И было это так ужасно, что волосы встали дыбом.

Пресвитеры долго и горячо шептались у исповедальни, пока Бертран жадно уписывал горячую похлёбку в кладовой. Ещё несколько часов назад он лежал в лесной яме, в которой заночевал накануне, проснувшись и заледенев от ужаса: по нему ползало не менее трёх десятков змей, привлеченных теплом человеческого тела. Парень почти не помнил, как выбрался и, дрожа, побрёл в сторону города.

Отец Антуан оставил прихожанина служкой, а через полтора года отец Раймон отправил письмо прелату Марсельскому. Тот не замедлил приехать и долго пытал седого юношу, стараясь отыскать в его льдистых глазах хоть один намёк на ложь. Служка отвечал терпеливо, пока не сомлел в глубоком обмороке, что, конечно же, не могло не умилить пресвитеров. Было принято решение хиротосанить юношу, которому явно покровительствовал основатель ордена, сам святой Бенедикт. Так церковь получила симпатичного диакона, который седой шевелюрой в сочетании с обаятельной улыбкой сумел привлечь новых прихожан и увеличить пожертвования.

Когда Бертран закончил, солнце село, наполнив храм сумерками. Христос на витраже пропал, зато физиономия Петра так налилась тьмой, будто он снова собрался предать учителя. Диакон зажёг несколько свечей и принялся чистить подставки от воска, пытаясь утихомирить суматошный стук сердца. Затем он вымыл и натёр до блеска потир, перекрестился и, взяв свечу, спустился в подвал, обгоняя по стёртым ступеням бесноватые тени. Она звала. Так же сильно, как и накануне. Горячий воск тихо плакал на запястье, разделяя немой восторг диакона.

Бертран откопал её вчера ржавым заступом, звенящим о стылую землю, и несколько часов не мог оторваться, разглядывая со всех сторон и не находя изъяна. Она была прекрасна. Неведомый мастер высек божественное тело из белого мрамора, вклеив кусками розового кварца соски, ноготки и даже уголки прикрытых глаз – бездонно-агатовых, как глухая полночь, как первозданный Хаос. Полные зовущие губы алели рубинами на лице сердечком, обрамлённом водопадом волос иссиня-чёрного камня. Она застыла в позе танцовщицы, удивительно живая и настоящая. В первую ночь он опомнился лишь под утро, тесно прижавшись к полным бёдрам и обнимая тонкую мраморную талию. Вторую нараспев читал Евангелие от Марка в слепой надежде оживить. Холодная статуя захватила целиком разум и душу, он весь день изнывал от желания обнять её, собирая пожертвования на западном престоле. И лишь назойливые видения, что вдруг стали сопровождать редкие сны, пугали Бертрана. По рубиновым губам бежала чья-то тёплая кровь, и прелестница улыбалась так, что заходилось сердце, только что сдавленное страхом: а чья же кровь?..

Юноша томно вздохнул. Он никогда не видел такой красоты, да и откуда? Разве можно считать за женщин бородавчатую садистку-надзирательницу Мари в приюте, толстуху Фюи с жёлтыми прокуренными зубами или воробышка Жаннетту?

"Жаннетта, piaf…"

Ей было пятнадцать, но выглядела она младше года на два. Жаннетта проводила у храма больше времени, чем дома, но это мало кого удивляло, все знали, что отец-грузчик бьёт дочь, а мать скользнула под лёд прошлой весной, когда полоскала бельё. Бертран не жалел для неё похлёбки, вспоминая себя в приюте, но не мог не отметить, что девушка проявляет к нему интерес. Большие глаза цвета свежезаваренного чая загорались огнём при виде молодого диакона, а бледное лицо расцветало улыбкой, когда широкая ладонь проводила по светлым волосам, растрёпанным, как воробьиные перья.

Бертран вздрогнул, услышав чей-то стук. Торопливо забросав статую ветошью, он поднялся по лестнице и хлопнул крышкой подвала. Звук шёл от центрального входа.

– Кто там?

– Это я, отец Бертран…

Последнее слово унёс вой ледяного осеннего ветра, но диакон и без него понял, кто за дверью. Лишь один человек называл его "отцом", нарушая церковную субординацию. Отодвинув засов и тяжёлую створку, он выставил перед собой свечку. Апельсиновый треугольник света выхватил из мрака подростка, закутанного в старую шаль. Из-под низко надвинутой вязаной шапочки, во все стороны торчали вихры светлых волос. Недолго думая, Бертран впустил девушку внутрь и задвинул чугунный засов.

– Ты что здесь делаешь в такой час? И сколько тебе повторять: я не отец, а всего лишь диакон…

– Отец с Гюставом деньги получили, – шмыгнула разбитым носом Жаннетта. – Они там празднуют… на столе плясать заставляли…

Бертран привычно разогрел похлёбку на каменке в кладовой и нарезал хлеба, пока гостья умывалась в медном тазу. Наскоро помолившись, они разделили поздний ужин и чашку чая. Девушка даже развеселилась, когда диакон закутал её в меховой жилет Мишо и уложил на тюфяк.

– Ты должна уйти до рассвета, пока не явится отец Раймон, – погрозил пальцем юноша. – Тебе скоро шестнадцать, представь, какие слухи поползут, если тебя здесь найдут! Нам обоим тогда несдобровать.

– Не уходи, – попросила в ответ Жаннетта, моля влажным щенячьим взглядом.

Бертран вздохнул и сел рядом, но тепло сразу разморило гостью, и она заснула, по-детски приоткрыв рот. Притворив дверь кладовки, диакон начал мерить пол широкими шагами – от престола до входа и обратно. Она звала. Она требовала. И что самое ужасное – он хотел подчиниться. Сделать всё, лишь бы она хоть раз улыбнулась.

Юноша смахнул пот со лба, взял свечу и вернулся в подвал. Ветошь пала к точёным ножкам красавицы, обнажая грудь, готовую вздохнуть. Изнемогая, Бертран прильнул к алым устам, которые показались горячими и солёными. Сверху донеслись двенадцать ударов часов с городской ратуши, но суматошный стук сердца заглушил и их, так что не сразу удалось расслышать:

– Отец Бертран…

Он обернулся и побледнел. Жаннетта, растрёпанная и печальная, сама протягивала хлебный нож. Жилет и шаль она оставила в кладовке, оставшись в платье, которое ей было мало и, наверняка, жало в бёдрах.

– Жанет… – начал он, и тут видение с окровавленными губами накрыло так яростно и жестоко, что Бертран застонал.

Очи налились багровым и всё-всё-всё, кроме статуи перестало существовать. Выхватив нож, он схватил девушку за волосы и полоснул по белому горлу. Тугой горячий поток хлынул прямо в глаза, диакон зажмурился и отпустил жертву. Она почти не кричала, но добить резким ударом в сердце ума хватило. Смочив дрожащие пальцы в крови, Бертран мазал и мазал рубиновые губы, плечи и соски. И падая в тяжёлое забытьё, он увидел то, чего так добивался – мёртвые уста ожили, разомкнувшись в хищной улыбке, но вместо зубов или языка показалась бездна, чёрная, как грех, и бесконечная, как сам Хаос…

Юноша не знал, сколько длилась тьма, но до сознания вернулся слух. Говорили двое, один с явно восточным акцентом, второй с северным.

– Сэм, может, Великий Змей ошибся? Суккуб сломала его всего за три дня!

– Йормунганд никогда не ошибается, ты же знаешь, Джамал. Нужно дать парню шанс.

– День слияния колец миновал совсем недавно. Может, Великий Шеша ещё не пришёл в себя?

– Уроборос не может ошибиться, – вмешался третий голос, удивительно мощный и тяжёлый. – Посмотрите на его волосы, Змей сам отметил его.

– Где я? – прошептал Бертран. Перед глазами плыли разноцветные пятна.

– Почему бы тебе не спросить, где крошка Жанетта? – возмутился "восточный".

Молодой человек попытался и снова потерял сознание…

"Oh, le piaf, mon piaf…" – мысленно простонал кардинал и вдруг понял, что произнёс это вслух.

– В чём дело? – голос Олега вернул в действительность. – Наш балбес расшалился? Ручонки распускает?

Здоровяк закрыл дверь в квартиру и, передав пакеты с продуктами Мартину, демонстративно закатал рукава. Валентин попытался дать дёру, но чтобы пробиться сквозь массивную фигуру кардинала, нужно было стать по меньшей мере призраком. Олег поднял вора за шкирку, пристально разглядывая.

– Бить-то тебя жалко, малец вон как славно навалял. Но надо.

Он быстро ткнул куда-то в область печени, солнечного сплетения и за ухом. Валентин только глухо охал и сдавленно матерился, сильно напоминая марионетку: руки бессильно повисли, голова свесилась набок.

– Выставь его за дверь. Пожалуйста, – попросила Иветта.

– Позже, с твоего позволения, – пробасил Олег, – чует моё сердце, этот поганец нам ещё пригодится. Глядишь, за три дня человека из него сделаем…

Голубоглазый мальчишка – будто брат-близнец недавней маленькой гостьи, уселся на диван, небрежно почёсываясь и с недоверием поглядывая на Валентина. Пижама едва не трещала на широкой груди, штаны еле закрывали колени, болтаясь на бёдрах.

– Ты кто? – пусто спросила Вета. – И откуда здесь взялся в моей пижаме?

– Рррем, – по-волчьи оскалился парень. – Женщин надо защищать.

– Угу, – задумчиво кивнула девушка, потирая виски.

– А особенно матерей.

– Угу…

– А твоя мама любила тебя?

Вета задумалась. Старые воспоминания отдавали болью и нежностью. А ещё мамиными духами – лаванда и роза, когда она склонялась, чтобы поправить одеяло, перед лицом всегда покачивался маленький золотой кулон в виде четырёхлистного клевера.

– Да… конечно, любила…

Затем помолчала и внезапно заговорила: торопливо, неразборчиво.

– Ты знаешь, когда я была маленькая, я страшно не любила вставать по утрам. И она… она говорила мне, что время, которое я просыпаю, собирают в мешки ольшики. И чем больше этого времени, тем быстрее они построят дорогу из своей страны. А потом вылезут из-под кровати и утащат к себе в тёмные норы… Я верила. Каждое утро рано вставала. А когда… её не стало… я наоборот сначала спать по утрам. И просыпать. Будто назло. Чтобы они забрали меня к себе. А вдруг она тоже там, у них?.. Мне иногда даже снились их норы… только это не норы, а большой замок с флагами, на стенах густой плющ, а с потолка, представляешь? Всё время лепестки сыплются!..

Она вымученно рассмеялась собственной выдумке и обернулась. Лучше бы она этого не делала, потому что перед ней снова сидела девочка: фигура стала меньше, грудь?же, пижама снова легла почти в размер. Римма улыбнулась и доверчиво потёрлась о плечо.

"Да по мне дурка плачет…" – тоскливо подумала Вета.

– Идём, – тяжёлая рука Олега легла на плечо. – Посмотришь, как Старик проникает сквозь пространство к Началу Начал. Да и Мартину надо помочь продукты разгрузить.

– А он? – девушка кивнула на обездвиженного Валентина, что сломанной куклой стонал в углу, опершись на стену.

– Возьмём с собой, – улыбнулся кардинал. – Надо торопиться.

– А мальчик? Он же де…

– Нет времени. Идём же.

Он посадил вора в углу на его же куртку, а сам занял место Мартина, который раскладывал продукты в холодильнике. Римма рвалась помочь, но девушка строго-настрого запретила, приказав забраться под одеяло и ждать её. Вета покосилась на бледного, как привидение, Бертрана, истово вращающего кольцо, и, вздохнув, оттеснила зеленоглазого хранителя. Чего только не было на полках! Банки с йогуртом, дорогущая ветчина, сыры нескольких сортов, маринованные грибы, копчёная форель, мешки шоколадных конфет, гусиные паштеты, сардельки, яйца, пельмени…

– А это что такое? – она показала две бутылки водки и бутылку мартини.

– Одна тебе, вторую по дороге подарили, – не отрываясь, бросил Олег. – Ребята у вас тут весёлые. Закурить просят, а как дашь… в зубы, так подарки дарят.

Вета пожала плечами и сунула алкоголь обратно, в кармашек дверцы. Булки она убрала в хлебницу, фрукты помыла и выложила на стол в чашке. Вынув нож, она отрезала кусок банана и с аппетитом съела его.

– Кажется, всё, – напряжённо объявил Бертран. На его висках темнели дорожки пота, голубые глаза покраснели. – Давай Старика.

"Что ж это такое ты по-французски шептал?" – подумала девушка.

Зелёноватое облако в центре кухни сгустилось, обретя форму шара, и начало кружиться вокруг своей оси подобно газовой планете. Однако, старика все эти фокусы совершенно не интересовали: он с видом философа-пифагорейца ковырял в носу, затем доставал содержимое и детально рассматривал в свете лампочки.

Мартин занял место Бертрана, когда тот аккуратно взял бога под руку, как престарелого дядюшку, и бережно повёл к вращающейся сфере.

– Иди на глубину, в подсознание, по дорогам древности… Вспомни, вспомни всё, что было с самого Начала!

И вдруг у Иветты обмерло сердце: Валентин неожиданно разогнулся в каком-то отчаянном и неуловимо быстром прыжке, цапнул нож и занёс его над Бертраном.

– Не надо! – взвизгнула девушка, совсем забыв о непробиваемых симбионтах и, понимая, что крик опаздывает, оттолкнула вора в сторону.

Лезвие сместилось от командира к старику, который тут же схватился за живот и громко застонал, осев на пол. Вета запнулась за его ноги и на какую-то долю секунды оказалась в центре бешено крутящейся сферы. Её завертело на месте, как юлу, и вдруг она пропала.

– Мать твою, выродок Хаоса! – проревел Олег, сшибая Валентина с ног тяжёлым ударом. – Не в тот час ты родился на свет!

Вор налетел на стол, и, потеряв сознание второй раз за сутки, сполз на пол, выронив окровавленный нож. Мартин упал на колени перед стенающим стариком, всё ещё не веря в происходящее. Дрожащими пальцами он жал на пуговицы, включая режим лечения, затем расстёгнул плащ и накрыл им страдальца.

– Свяжи этого ублюдка, Олег… – нервничая, он начал картавить. – Посмотги, что он наделал… Нужно было убить его… Что будет, если Он умгёт, а?

Здоровяк хмуро склонился над богом, оставив сферу, очертания которой начали понемногу бледнеть.

– Нет, Олег! – крикнул Бертран. – Я должен вернуть её, держи точку входа открытой столько, сколько сможешь!

Он прыгнул в искривлённое пространство, понимая, что не успевает: девушка уже далеко, крик её затихал с каждой секундой.