Текст книги "Ржавчина. Пыль дорог"

Автор книги: Екатерина Кузьменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Слышали, какой вам груз приготовили? – не здороваясь, спросил Стэн.

– Какой? – я ежилась на утреннем холодке, мечтая поскорее заскочить в штаб. – Мы же за вакциной едем.

– Волчью тушку. Полковник связался с каким-то светилом биологии, посылает ему для исследований.

– Сам связался? – присвистнул Дэй. – В лесу что-то сдохло, однозначно.

Не любит полковник ученую братию. Подозреваю, где-то в глубине души винит их в произошедших с планетой катаклизмах. Последний такой островок логичных объяснений для человека, представления о мире которого оказались вывернуты наизнанку.

– Так волк и сдох. – Стэн сегодня прямо-таки неприлично веселый. – Не без помощи автоматчиков, естественно.

– Меня больше волнует, как мы его повезем. Надеюсь, за двое суток он не разложится.

– И не встанет.

Я промолчала – в кладбищенских шуточках, которые так любят чистильщики, всегда ровно половина шутки. Все остальное – вечное «а вдруг?». Да и некогда болтать, нас полковник ждет.

– Особых инструкций, думаю, давать не стоит, – а полковник все равно напряжен, хоть и задание почти пустяковое. – Где склад, на котором вам медикаменты получать, знаете. Поедете на столичной машине, чтоб порожняком ее назад не гнать. Обратно – на нашем базовском грузовике, по времени как раз получится. Это – адрес ученого, которому нужно передать волка.

Профессор Гаэнар, – на тоненькую пачку накладных для получения груза ложится листок с написанным от руки адресом. – Там домашний еще указан, на случай, если в институте его не будет.

Гаэнар, Гаэнар… Не по его ли учебнику я к вступительному экзамену когда-то готовилась? Ладно, спросим.

– Вы на тушку тоже документы заполните, – просит Дэй, – а то прицепятся на въезде в город.

– Ладно, будут, – полковник склоняется над отпечатанным на старенькой машинке бланком. Я, пытаясь окончательно проснуться, разглядываю висящие над его столом карту местности и план Базы.

База – настоящая крепость. Я помню, как укрепляли бетонный забор вокруг бывшей воинской части, как наматывали новые витки колючей проволоки. Над забором вознеслись вышки, на них – пулеметы. Все деревья вблизи вырублены, чтоб увеличить обзор. От Восточных ворот убегает широкая дорога. Асфальт кое-где потрескался, и сквозь него упрямо пробивается жухлая зелень. По этой дороге приходят грузовики из Столицы и других городов. На вылазки мы ходим через Западные, в них упирается утоптанная многими ногами тропа, спускающаяся через поле к реке.

Там пейзаж вроде бы более мирный. Пологие берега речушки, поросшие жесткой травой. Лесок на том берегу. Деревянный мостик через эту самую речушку.

И черная вода. Абсолютно черная, не как по осени, а будто в реку краски или мазута налили. Отражения – смутными силуэтами.

Впрочем, я никогда не стремилась разглядывать в этих водах свое отражение.

Однажды, помню, мы возвращались с задания, и пришлось переходить речку ниже по течению, по камушкам. Никогда не забуду это ощущение: казалось, будто справа и слева от тебя не несколько метров глубины, а бездонная пропасть.

Было дело, наши научники уговорили кого-то из бойцов спустить с мостика ведерко и принести водички на анализ. Оказалось, обычная вода. Мутная и грязная, но не черная точно. Полковник тогда устроил разнос ученой братии, мол, нечего всякую дрянь на Базу таскать. А когда опыт с ведерком решили повторить, бечевка оборвалась, словно дернул кто-то. А, может, просто коряги на дне.

Мы ходим через этот мост каждый день. Речка отделяет прилегающую к Базе территорию от леса, живущего какой-то своей, непонятной, а потому опасной жизнью.

Если взглянуть на карту, окажется, что река почти параллельна ведущей в город трассе. Но река в конце концов распадается на ручьи и исчезает где-то в болотах, а дорога тянется и тянется все дальше на юг, разматывая пыльные километры. Мимо оживающих городов, мимо руин, мимо последнего форпоста, за которым начинаются пески, к морю. В край, солнце и ветер которого намертво въелись в кожу Дэя. Таков теперь мой мир.

Когда мы спустились во двор, Стэн и один из наших механиков уже заколачивали ящик с грузом. Я принюхалась – нет, разложением не пахнет.

– Не волнуйся, – утешил меня Дэй. – Стэн говорит, они его завернули в брезент и обложили пакетами со льдом. Так что как-нибудь довезем. Эй, шеф, – это уже незнакомому шоферу, – на ночь на Перевале остановимся?

– А где еще? – шофер мрачен и небрит. – Нет, если хочешь, можем хоть в чистом поле, но я предпочитаю есть горячее и спать в тепле, если возможность выпала.

Наконец ящик заколочен и погружен, документы аккуратно сложены в мой рюкзак, погода, дорога и груз обложены шофером не по одному разу. Можно ехать. Дэй запрыгивает в кузов и помогает влезть мне.

Двери закрываются. Следующая остановка – Перевал.

Трясясь в крытом брезентом кузове, красот дороги не увидишь. Разве что любоваться на убегающую назад полосу асфальта, но для этого надо откинуть брезентовый полог. Разговаривать тоже не хотелось. Впрочем, с Дэем можно просто молчать, завернувшись в одну плащ-палатку. Когда-то – вечность назад – мы могли валяться рядом на кровати, читая каждый свою книгу, или часами бродить по старым районам города, держась за руки. Машину равномерно потряхивает на выбоинах. Потом водитель сбрасывает скорость, слышится окрик охранника. Остановка. Стук в кузов.

– Вылезай, приехали!

…Не знаю, кто и когда назвал это место Перевалом. Может, так сокращали слова «перевалочная база». Когда-то это была большая охраняемая стоянка для дальнобойщиков. Со своей заправкой, небольшими магазинами и гостиницей. Теперь Перевал больше всего похож не то на передвижной цирк, не то на лагерь кочевого племени. Мест в гостинице давно уже не хватает для всех желающих, и вокруг нее лепятся палатки. В больших бочках сжигают мусор – на должном удалении от заправки, разумеется. Вокруг огня собираются люди – перекусить и поболтать. Кто-то спорит, кто-то негромко поет, кто-то уже откровенно клюет носом, не обращая внимания на шум и гам.

–…И когда ты решишь свернуть с этой трассы на проселок, вспомни: нет там никаких проселков. Только ответвления, но это широкие асфальтированные дороги.

– Ну к демонам твои проклятые проселки, – перебивает Дэя один из шоферов. – Мне завтра в рейс, между прочим.

Суеверный народ водители, я их понимаю.

– Могу про девушку на мосту рассказать, – меняет тему Дэй.

– Потом, – требуют из темноты, – ты про поворот закончи.

Шофер сплевывает в огонь и уходит ночевать в кабину.

– Если этот поворот все же увидел, то дави на газ, не вздумай остановиться. Даже просто посмотреть. И не дай боги увидеть, как там, за деревьями, свет фар мелькает.

– Так это что, призрачная машина? – ржет кто-то.

– Может, и так, – произносит Дэй, отстраненно глядя в пламя. – А может, это просто похоже на свет фар. Те, кто мог бы рассказать, вряд ли находятся в этом мире. Есть только пара счастливчиков, которых скорость да удача вывезли.

– Так это правда? – тот же парень, что спрашивал про машину.

– Люди говорят – правда.

– А, – разочарованно тянет любопытный. – Я-то думал, ты сам видел…

– Кое-что и сам видел, – тон Дэя меняется, совсем чуть-чуть, и надо хорошо его знать, чтоб заметить это.

– О, другой разговор!

– Было мне четырнадцать тогда. Так получилось, что пришлось заночевать в склепе. Паршивый такой городишко: заправка, магазин да мэрия. Начало осени, дождь, как будто на небесах все трубы прорвало. И, как назло, пустые карманы. А под крышу-то хочется. В общем, бродил я по улицам, пока темнеть не начало, и вышел к кладбищу. Думал, хоть к сторожу попрошусь. И тут облом – нету сторожа. И сторожка запертая стоит. А склеп там действительно красивый, хоть и старый. Статуи у входа, двери резные. И дыра в крыше, как раз просочиться. Ну я и спрыгнул…

– Страшно небось было?

– Страшновато, конечно. Я даже прощения попросил. Ну, положено так, когда в заброшках ночуешь. Выбрал угол посуше, залег, долго всякие шорохи слушал, да так и заснул. Просыпаюсь среди ночи, гроза прошла, сквозь дырявую крышу звезды светят. Поворачиваю голову. И вот тут, ребята, было бы сердце послабее, там бы и помер. Смотрит на меня лицо с провалами глаз. Пристально так. Сцапал камень, да ему в лоб, – Дэй выдержал паузу. – Зеркало. Но у меня так руки тряслись, что я из склепа вылез и остаток ночи по округе шатался. Потом мне, кстати, рассказали, что раньше действительно в изголовье покойнику зеркало ставили.

Ну, чтоб душа себя увидела и вспомнила, а не нечистью стала. А утром я свое отражение в витрине разглядел и понял: даже если там какие упыри были, все разбежались. После той ночевки мной не только живых, мертвых – и тех пугать можно было. Взрыв хохота.

– А еще знаешь?

– А как же. Про хранителя струн слышали? Мне один уличный музыкант рассказывал…

Истории у Дэя всегда разные. Люди любят страшные и красивые сказки умершего мира. Возможно, потому, что на смену им явилась не менее страшная явь. В истории, рассказанные Дэем, никогда не попадает ничего из нашего боевого опыта. Чистильщики… Боевая двойка. Боец и медик. Чуть ли не с первого года Ржавчины – а ведь шесть лет прошло. Кого-то из наших мы подбирали потерявшими разум, кто-то пропал без вести. А мы живы. То ли везение, то ли особый склад ума, позволяющий не пускать в себя безумие неисследованных территорий…

–…Кто-то говорит, что уличного музыканта случайно застрелил выбегающий из банка грабитель. Кто-то – что у него было слабое сердце, и однажды он просто упал на асфальт, выронив гитару. Но все сходятся в одном: иногда, когда идет дождь, в подворотне можно услышать тихую мелодию. Если пойти на звук, она станет громче и четче, но гитариста ты так и не увидишь. Если хватит смелости идти дальше, в абсолютно незнакомом дворе ты увидишь пустой гитарный кофр. Мелодия достигнет своего пика и смолкнет. В кофр нужно положить подношение. Монету, браслет, брелок от ключей, пластиковую зажигалку, шпильку – что угодно.

– Шпильку-то нафига, он же не девка?

Дэй встряхивает головой, перебрасывая на грудь толстую косу.

– Вопросы?

– Ты не хвастайся, ты дальше рассказывай. Зачем это нужно?

– Затем, что за хорошую музыку не грех и заплатить, – пожимает плечами Дэй, – а у музыканта, который это сделал, струны дольше не рвутся.

– А кто не заплатил?

– Думаю, тот, кто не хочет платить, музыку и не услышит. Даже если она будет играть прямо над ухом. Ходили же люди мимо гитариста, не обращая внимания, пока он был жив.

Холодный город под дождем и плачущая в подворотне гитара. Есть в этом что-то завораживающее. Я тоже люблю красивые и страшные сказки. А может, Дэй просто умеет их рассказывать…

Дэй

До Ржавчины в Столице я не был ни разу – сказалась моя нелюбовь к мегаполисам. Говорят, нынешний город – лишь тень былой красоты. Не знаю. Мне не с чем сравнивать, разве что с пожелтевшими открытками. Рин как-то сказала, что Столица напоминает ей сломанное украшение из бабушкиной шкатулки.

– Находишь его на самом дне, понимаешь, что оправа искорежена, половины камней недостает, серебрение облезло, а цепочки запутались. И все равно красиво.

Мне бы такое сравнение и в голову не пришло за неимением бабушкиной шкатулки, но, пожалуй, лучше и не скажешь. Ажурные пешеходные мосты, перекинутые над перекрестками улиц, – та самая искореженная оправа. Остовы так и не восстановленных зданий – следы выпавших камней. Выгоревшая краска стен – облезлое серебрение. Драгоценность, брошенная на развилке дорог.

Когда мы добрались до склада, оказалось, что придется подождать часа три, пока груз по нашему заказу соберут и упакуют.

– К профессору? – сощурилась Рин. – Мне очень хочется узнать, кто ему сказал, что поступающим в университет нужно все объяснять в таких зубодробительных выражениях.

– Думаю, это было первой проверкой, – предположил я. – На терпение.

Шофер согласился подбросить нас до здания института. Если бы отказался, я бы открутил ему что-нибудь жизненно важное: прыгать с тяжеленным ящиком по улице не хотелось совершенно.

А вот дальше началось шоу.

Когда мы добрались по данному полковником адресу (это был главный корпус), высокие двери оказались заперты. Мы обошли здание вокруг, обнаружили черный ход, но седенькая вахтерша пояснила нам, что профессор Гаэнар здесь появляется только иногда, а искать его нужно в другом корпусе совсем по другому адресу.

Мы долго петляли по каким-то совсем уж узеньким улочкам, пока не обнаружили голубой двухэтажный домик в старинном стиле. На фасаде белели многочисленные сколы отвалившейся штукатурки. Здесь было пооживленнее. Я поймал за рукав тоненькую девушку в потертом черном костюме.

– Простите, мы ищем профессора Гаэнара. Где его кабинет?

– Левый коридор, сто шестой. Только его нет.

– Как, опять? – вырвалось у Рин.

– Девушка, – убедительно попросил я, – найдите нам, пожалуйста, профессора Гаэнара. Он должен получить груз. Там материал для исследования, – я кивнул в сторону ящика, который мы с шофером втащили в холл.

Девушка кивнула и исчезла где-то в переплетении институтских коридоров. Я огляделся в поисках стульев или хотя бы удобного подоконника. Ага, как же. Тогда мы с Рин уселись прямо на ящик, прислонившись к стене. Странно, у меня с утра такое чувство, будто чего-то не хватает. Только сейчас понял – чего. Автомата. В Столице их запрещено носить всем, кроме гарнизона. Вроде бы и задание выполняем, а с собой только пистолеты, будто у себя в городе по улице идешь. Вот и привык к оружию, как к части тела. Несколько лет назад, кстати, обзавелся вторым пистолетом. Шикарная трофейная машинка с минувшей войны. Подобрал на одном задании в куче досок, некогда бывших чьим-то письменным столом, игнорируя все приметы и возможную судьбу предыдущего владельца. Забавно. В семнадцать я считал себя в принципе неспособным выполнять чьи-то приказы и носить форму. Я перевел взгляд на Рин и улыбнулся. А в шестнадцать не мог представить, что буду просыпаться рядом с одной и той же девушкой, при этом ощущая себя счастливым.

– Чему улыбаешься?

– Да так. Понял, что счастье – штука на редкость простая. И достижимая.

– Ценное наблюдение, – она склонила голову мне на плечо. – Я не шучу, правда ценное. Вот только, чтоб до некоторых это дошло, пришлось мирозданию пошатнуться.

– Ничего, выправим.

– Молодые люди, вы ко мне? – из коридора вынырнул седенький невысокий человечек в белом халате. Чем-то таким старым, полузабытым повеяло от этой фразы. Как будто мы с Рин пришли пересдавать экзамен. Это при том, что я в университете вообще не учился.

– К вам, если вы профессор Гаэнар, – я неторопливо поднялся. – Только найдите какого-нибудь лаборанта, чтоб помог ящик дотащить.

На заданиях не получается жалеть друг друга, любое послабление напарнику может оказаться гибельным. Дал поспать подольше – не выспался сам, а потом в решающий момент подвел измотанный организм, и нажал ты курок на полсекунды раньше или позже. Но чтоб я позволил Рин тащить груз вместе со мной, когда рядом имеются молодые здоровые парни…

Лаборант нашелся быстро, видимо, профессор Гаэнар обладал определенным весом в этом научном бедламе. Пришлось спускаться в полуподвал, где обнаружился небольшой кабинет и холодильник вроде тех, что раньше стояли в моргах. Сейчас-то умерших чаще сжигают. Раньше все боялись какой-то заразы, да и места для кладбищ не было, а теперь, кажется, это стало традицией. Не самый плохой вариант погребения.

– Помочь вам ящик вскрыть? – спросила Рин. А что, время у нас еще есть, а профессор крепким не выглядит…

– Буду вам очень благодарен, леди…

– Ринара Сайлас, – Рин редко представляется полным именем, но, кажется, институтская атмосфера подействовала и на нее.

– Дэй Райнен, – надеюсь, мужику хватит такта избавить нас от вечного удивления окружающих: «Ох, я думал, вы родственники!». Такта хватило. Мы содрали с ящика крышку, пакеты со льдом отправились в мусорку, и на свет белый был извлечен труп волка. Морду буквально вспороло очередью, о сохранности глаз можно было даже не заикаться, да и череп достанется здешним исследователям не в идеальном состоянии. Этого зверя убивали долго. Рин, изучавшая биологию, когда-то объясняла мне, что таких тварей в природе в принципе существовать не может. Что они раза в два-три крупнее обычных волков. Что для дикого зверя нехарактерно нападать на человека, если этот зверь не голоден и его потомству ничто не угрожает. Что не бывает мутаций в первом поколении, да и во втором не такие заметные. Что… Но все эти выкладки опровергала лежащая перед нами мертвая зверюга, начисто лишенная той дикой красоты, которую я видел в кино. Созданная из мяса и костей машина для убийства.

– Это его еще удачно уложили, – объяснил я. – Повезло, что он был один, обычно стаями бегают.

– То, что волк вышел из леса, да еще так близко к одной из баз, тревожный признак. Думаю, потому полковник и обратился к вам, – Рин теребит кончик перекинутой на грудь косы. Профессор хмурится, его благодушие как ветром сдуло.

– Значит, результаты исследования нужны как можно скорее, я правильно понимаю? Хоть одну живую особь бы для анализов. Нет, я не дурак, чтобы думать, что их можно легко и без жертв поймать. Но в таких случаях положено отмечать миграции, ареалы обитания и еще много факторов. Нужны полевые исследования.

– С этим будут проблемы. С исследованиями на «диких» территориях. Там есть вещи опаснее волков. И куда менее подчиненные логике.

– Молодой человек, так вы чистильщик?

– Мы оба, – отзывается Рин, демонстрируя выцветшую черную повязку на рукаве – единственный положенный нам знак отличия. – Почему это вас так удивляет?

– Если честно, я представлял вас несколько иначе.

Кем-то вроде элитного спецподразделения.

Ага, если бы.

– Внешность обманчива. – Рин пересекает маленький кабинет и берет со стола раскрытый на чистой странице блокнот. – Что именно о волках вас интересует? Тут два живых свидетеля…

Рин

– Вам никогда не приходило в голову, что вы особые люди? – спрашивает профессор, отставив в сторону чашку.

Стихийный сбор информации перешел с столь же стихийное чаепитие.

– Чем именно особые? – Дэй безмятежно щурится на солнце за полуподвальным окном. При нашей работе начинаешь ценить каждую минуту покоя.

– Вы приходите в новый район, а творится там не пойми что…

– Вообще-то да. Спасибо, если дождь сверху вниз идет, – я честно пытаюсь понять, куда он клонит. О том, как приходится работать на неисследованных территориях, мало кто знает, кроме самих чистильщиков. Знают военные, читающие наши отчеты. Всем прочим в отсутствие газет и телевидения приходится довольствоваться слухами. Этот способ передачи информации пережил конец света и, кажется, переживет века.

– Вот. А вы приходите, исследуете, наносите на карту…

– Стреляем, – добавляет Дэй, не меняя интонации.

– Стреляете. После вас приходят те, кто восстанавливает дороги и коммуникации, помогает выжившим, если они есть. Район заселяется. И странности уходят. Вы же мир заново творите! Меняете так, что он становится нормальным и привычным. А захотели бы – могли солнце зеленым сделать или доисторических животных развести.

Хм. Подозреваю, у любой изменчивости есть свои пределы. Но у профессора горят глаза, он готов с жаром отстаивать новую гипотезу. И мне вдруг становится жалко лишать пожилого уже человека им самим созданной сказки.

– Нет уж, спасибо, – Дэя перспектива явно не впечатлила. – Мы лучше сделаем мир безопасным. Для всех. Ну, кроме идиотов, сующих пальцы в розетку или не ставящих оружие на предохранитель.

– Эмоционально. Скажите, Дэй, сколько вам лет?

– Двадцать три года.

У нас разница в возрасте – всего несколько месяцев. Мало кто верит, а тот, кто верит, обычно жалеет, что мы родились не в один день. Просто так, для полноты сходства.

– Я думал, меньше. Чем опаснее эпоха, тем раньше взрослеют люди. Напомнило мне это одну старую историю… Слышали когда-нибудь легенду об ахан?

– О ком? – переспросил Дэй, на секунду опередив меня. Какие-то магические существа, если ничего не путаю.

– Ахан. Детях, рожденных смертными женщинами от существ из Иного мира.

Точно! Мифологическая энциклопедия – большая, в плотном черном переплете, с верхней полки родительского книжного шкафа. Кажется, к этой статье еще прилагалась картинка с черноволосым всадником в алых доспехах. Цвета запекшейся крови.

– Что-то такое было, – вспоминаю я. – Про Тайрина Черного Стрелка говорили, что он из рода ахан, но за точность цитаты не ручаюсь и ссылку на академическое издание старинных баллад не дам.

– И кому же отцы ходили бить морды за позор дочерей? – заинтересовался Дэй. – Что? Я просто сочувствую бедным демонам.

– Обычно – соседскому парню, – профессор остался невозмутим. – Ахан не всегда рождались в первом поколении. Иногда проходило много лет, а потом вдруг в обычной семье в законном браке появлялся ребенок, не похожий ни на мать, ни на отца. Кровь жителей волшебного мира может спать очень долго…

– И что с ними делали? – когда-то я много читала об обычаях Темных веков, и они не отличались гуманностью. Четвертование, колесование… А уж если сделать скидку на неизбежную романтизацию эпохи авторами подростковых приключенческих книжек, в сухом остатке получается на редкость мало приятного.

– Иногда убивали. Иногда они становились деревенскими знахарями или колдунами. Второе даже чаще, потому что крестьяне предпочитали не портить отношения с магической родней. Ну и вечный деревенский прагматизм: пусть уж хоть на что-то сгодятся. «Дети ночи и тумана, пьющие лунный свет», – процитировал профессор. – Правда, красиво? Так вот, в некоторых регионах верили, что ахан рождаются перед серьезными потрясениями. Войнами, эпидемиями. Что их появление как-то уравновешивает надвигающуюся беду.

Это еще одна причина, почему их редко убивали, хотя желающих иметь с ними дело было немного.

Интересно, а какой-нибудь заковыристый способ убить на всякий случай придумали? Наверняка был. Причем именно такой, чтобы ни убийцу, ни всю деревню не зацепило посмертным проклятием. Брр, что-то я не хочу об этом думать.

– И вы хотите сказать, что чистильщики – кто-то вроде ахан? – я качаю головой. – Не сходится. Во-первых, далеко не все из нас встретили катастрофу юными.

Так что пункт «рожденные незадолго до страшных со бытий» не проходит. А в изменении мира, пожалуй, есть доля истины. Но, думаю, волшебной крови для этого было бы маловато. Нужно, скорее, понимание того, что вещи иногда не такие, какими кажутся. И желание что-то исправить.

Когда мы выходим от профессора, у нас еще остается время до получения груза.

– Может, поедим нормально? – предлагает Дэй. – Чай – это, конечно, хорошо, но хотелось бы чего-то посущественнее.

– Ну, пошли, – перед уходом я пообещала Гаэнару, что буду отсылать ему любую информацию, связанную с волками, и теперь прикидываю, с кем из наших будет лучше поговорить. Здравствуйте, подзабытые со школы дневники наблюдений, сравнительные таблицы и прочий аналитический материал.

Дэй лезет в карман за карточками на питание.

Столовую мы находим ближе к центру, в помещении бывшего бара. Вывеска с наполовину разбитыми, наполовину сгоревшими лампами все еще украшает фасад здания. Дэй вдруг оглядывается через плечо.

– Подожди меня внутри. Я сейчас.

Аэй

Говорят, когда-то в этом парке в центре Столицы назначали свидания влюбленные. Большой стенд в центре тоже был поставлен для них. Раньше там оставляли открытки с признаниями и договаривались о встрече. Теперь – писали записки для потерянных друзей, родных, сослуживцев. Когда не помогали хаотично вывезенные архивы, люди шли сюда, храня хрупкую надежду, что близкий человек жив, что однажды его занесет в Столицу.

Я вытащил из нагрудного кармана лист с фамилиями («Едешь? Посмотри, не искал ли кто меня, у тебя рука счастливая») и прошелся вдоль стенда, вчитываясь в записки.

Странички блокнотов разных форматов, оборотные стороны старых документов, листы ученических тетрадей…

Взгляд зацепился за знакомую фамилию. Один из наших бойцов. Перечитал – ошибки нет. А почерк-то женский… Я открепил бумажку и спрятал в карман. Главное, чтоб мужик с ума от счастья не сошел. Этот клочок по нынешним временам – дороже золота. Всего записок для народа с нашей Базы оказалось три. Теперь всю дорогу буду судорожно хвататься за карман – не дай боги потерять. Три записки – это даже не щедрый улов. Это сокровище.

Я задумался. Оторвал нижний край листа со списком, вытащил обломок карандаша.

«Ищу капитана Эстерфа Райнена, кавалера Ордена Светлого Пламени…»

Что еще написать? Друг? Нахальство. Сын? Просто сволочизм. Жена ушла от Эстерфа Райнена, забрав ребенка, – во всяком случае, так говорили в части. Не стоит давать человеку фальшивую надежду.

Подписаться старым именем? В детстве я шипел, как рассерженный кот, стоило кому-то кроме родителей и учителей так меня назвать, так что не факт, что его кто-то запомнил. Кем я прихожусь человеку, который учил меня стрелять и драться, и чью фамилию я присвоил?

Ладно. Хватит ежей против шерсти гладить.

«Ищу капитана Эстерфа Райнена. Дэй»

И номер базы – нынешняя замена почтового адреса.

Вспомнит – так вспомнит.

Рин

– Оу. А что такая девушка делает здесь одна? – чужая ладонь нахально ложится мне на плечо.

– Определенно ждет не вас, – я стряхиваю ее и оборачиваюсь. Мужчина не пьян – алкоголь выдают по карточкам, и запьянеть от такой дозы нереально, так что это обычная распущенность. Дома бы такого просто не произошло: там слово «нет» понимают куда лучше. Может, дело в том, что в непосредственной близости от неисследованных территорий многие женщины и девушки привыкли работать и сражаться наравне с мужчинами – и от хрупкой вроде бы девчонки можно получить по физиономии. Может, там у людей в голове прочнее засели законы первых лет Ржавчины, обещающие за насилие, разбой и убийство одно наказание – расстрел на месте.

– Да ну? – приставучий тип сделал попытку меня обнять, я отстранилась.

– Не надо этого делать.

– Красавица, ну что ж ты такая злая?

Столовая почти пуста, только у входа сидит пожилая женщина в потертом деловом костюме, допивает чай и просматривает какие-то документы. Даже парень за стойкой ушел куда-то в сторону служебных помещений. Идиотская ситуация. Девица с пистолетом не может урезонить приставшего нахала. Будь на моей камуфляжке хоть какие-то знаки различия – навязчивого кавалера как ветром бы сдуло. Но выгоревшую черную повязку на рукаве замечают не все. А форма… Мало ли кто ее носит? Да и личное оружие многим разрешено. Не стрелять же, в самом деле. Пощечину отвесить? Или припугнуть?

– Думаю, вам не нужны проблемы с патрулем. Может, разойдемся тихо и мирно?

Мужик широко улыбается.

– Да не вопрос, ясно, что у нас все полюбовно будет.

Он идиот?!

– Эй, отвали от моей девушки, – вернувшийся Дэй как раз расслышал последнюю фразу. Мужик повернулся к новому источнику звука в комнате. Недоверчиво уставился Дэю в лицо.

– Твоя… Кто? Девушка? Ты что, трахаешь свою сестру?!

Точно идиот.

Дэя обычно недооценивали как бойца. То ли слишком велик был контраст с профессиональными военными, то ли люди и вправду настолько обманывались первым впечатлением. Вздрогнула и оторвалась от бумаг женщина, удивленная грубым словом. Неуклюже осел на пол любитель случайных знакомств, получив короткий и жесткий удар в лицо и недоверчиво разглядывая капающую из разбитого носа кровь. На чисто вымытом зеленом кафельном полу алые капли вдруг показались неестественно яркими.

Входная дверь распахнулась, глухо стукнула о косяк.

– Что здесь происходит? – парень с сержантскими нашивками обвел взглядом помещение. За его спиной на крыльце переминались еще двое бойцов. А вот и патруль. Сменились с дежурства, зашли пообедать, а тут немая сцена. Хаоса в происходящее добавил подавальщик, выскочивший из кухни с обрезом в руках.

– Тьфу ты. Я думал, тут драка намечается, – и виновато попытался пристроить оружие под стойку. Правильно, тут и так концентрация огнестрела на единицу территории зашкаливает. Сержант пригляделся к нарукавным повязкам.

– Что, парень, после неисследованных территорий крышу сорвало?

Его форма ничем, кроме нашивок, не отличается от нашей, разве что гораздо новее. Ну да, ему явно не приходилось отстирывать ее после купания в болоте. Боги, какое ребячество, вроде вражды пехоты и флота. У них своя задача, у нас своя.

– Нет, он приставал к моей девушке. – Дэй с видом оскорбленной невинности вскидывает подбородок.

– Это правда, – вдруг вмешивается женщина в деловом костюме. – Он к девочке лез и лез, я уж думала, скоро руки распускать начнет. Ну а потом такое сказал, что повторить гадко…

Ого. Готова была поклясться: человек с головой ушел в работу, не замечает ничего вокруг. Интересно, кто она, контрразведчица на пенсии?

– Офицер, мужчина действительно повел себя… неадекватно, – вклиниваюсь я.

– Документы, – бесстрастным тоном требует сержант. Я вдруг проникаюсь к нему сочувствием: пообедать – и то нормально не дают. – Ты, – кивок в строну избитого, – тоже.

На белую пластиковую столешницу ложатся наши удостоверения, командировочные листы, накладные на груз и паспорт неудавшегося ухажера. Сержант переписывает данные в блокнот. Затем просит предъявить документы женщину, она охотно подчиняется, попутно продолжая пересказывать увиденное второй или третий раз. Сержант морщится.

– У вас есть к нему претензии?

– Нет, – отвечаю я. – Мы все равно сегодня уезжаем. На лице сержанта явно читается облегчение. Не придется оформлять протокол, записывать показания внимательной дамы. Раньше за нарушение общественного порядка светил штраф, теперь сообщают на место работы, и начальник накладывает взыскание сам – например, в виде лишних рабочих часов.

– Тогда свободен, любитель острых ощущений.

Кто-то из бойцов, сжалившись, дает мужику носовой платок.

– Извините, девушка, – неожиданно оборачивается он, – дурь нашла.

Конфликт исчерпан, сержант устало плюхается на стул.

– А теперь я, наконец, намерен поесть – и все твари Иного мира меня не остановят.

– Прошу прощения за это шоу, – говорит Дэй подавальщику, принимая у него пластиковый поднос с тарелками. Тот неопределенно пожимает плечами, мол, ничего, бывает, я бы за свою подругу тоже вступился.

В золотистых глазах Дэя медленно тает отражение холодных улиц, теперь уже сгинувших, где оказаться с десятком переломов в канаве было настолько же простым делом, как поймать попутку на трассе.

– Тебя можно оставить одну хоть ненадолго? – вопрос задан без раздражения, больше из любопытства.

– Можно, я бы справилась.

–…Чистильщики, что с них взять? – долетает до нас обрывок разговора. – Они, брат, такое видят, что недолго и с катушек слететь.