Текст книги "Искра. Тайна крови"
Автор книги: Екатерина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Данные имеются? – повторила, задыхаясь от возмущения. – Все было идеально!
– Верно. В том и проблема.
– Я вас не понимаю.
– В твоем техничном исполнении не хватает чувственности.
Я уперла руки в бока и возмутилась:
– Это балет, а не сальса, здесь не нужна чувственность!
– Первый танец Джорджианы и Луиса.
Я встала в четвертую позицию и вытянула вперед руки, к Луису в лице фета постановщика. Его лицо мгновенно преобразилось. Мужчина вошел в роль и посмотрел на меня так, что захотелось, если не трусы снять, то на ручки ему забраться точно. В его взгляде было столько всего, что даже танцевать не требовалось, я и так все понимала.
Мы станцевали всего три восьмерки. Сильная ладонь, намеренно или нет соскользнула с моей талии и коснулась местечка пониже, после поворота он прижал меня слишком близко, так близко, что подними я голову – и наши губы соприкоснутся, и я уже молчу про совсем не невинное касание бедрами, когда по рисунку танца он обнял меня со спины. По моей коже словно электрический разряд пробежал. Дыхание сбилось, сердце пустилось в бешеную пляску.
– Все, достаточно, – бесцветным голосом отрезал он. Двери в зал распахнулись и на пороге замерли танцоры. А мы тут стоим в центре зала, обнимаемся и смотрим на них. Балетмейстер уверенно и даже высокомерно, я – испуганно.
– Ну? Чего ждем, как мохноухи рысокоти? Проходим, переодеваемся, разогреваемся.
Танцоры живо подобрали отпавшие челюсти – не каждый день их постановщик танцует, да еще и с незнакомкой, и молча прошли внутрь.
– Слушай, Ландрин, – как ни в чем не бывало, мужчина отошел на шаг и произнес негромко. – Без чувственности твой танец – просто набор движений под музыку. Ты должна взмахом руки заставить мое сердце биться чаще, поворотом головы – захотеть тебя, движением ноги заставить бояться. Я должен чувствовать с первого твоего шага и до момента, когда кончик твоей пачки скроется за кулисами. Сейчас я вижу невероятно техничное исполнение, которому позавидует любой робот.
Стиснула зубы, глотая обиду. Я ведь столько работала! Мне выпала почти невозможная удача – пробы, и так все запороть! У меня нет чувственности? Где же мне ее найти?
– Я не вижу прогресса.
Стоп. Что значит не видит?
– Вы знали? – осенило меня. Иногда мне и правда казалось, что кто-то наблюдает, но я никого не видела и списывала на страх вылететь с должности.
– Конечно знал. Но балетом нельзя заниматься чуть-чуть и уж тем более он не терпит внимания два раза в неделю. Им нужно жить.
– Если бы у меня была такая возможность, – мечтательно вздохнула и покосилась на очередную пару танцоров.
– У тебя есть парень?
Поджала губы. Счастье, что никто не слышал, о чем мы разговариваем, хотя все смотрели на нас. Еще бы. Незнакомка и постановщик! Интриги, скандалы, расследования!
– Был, да сплыл.
Максимилиан усмехнулся и тут уж я не выдержала:
– Находите это смешным? Разбитое сердце – это смешно? – уперла руки в бока.
– Нахожу это закономерным. Тебя не хочется трахнуть.
Вот уже второй мужчина мне об этом говорит! Да еще и так прямолинейно. Впрочем, третий, если считать Таххира. Но тот не сказал, тот наглядно продемонстрировал. Однако с какой стати я должна заботиться о чьей-то эрекции?
– Ну знаете! Весьма этому рада! Я не шлюха, чтобы всем меня хотелось. И не анник!
– Чему же здесь радоваться? Женщина создана, чтобы возбуждать мужчину. Пробуждать в нем эмоции!
– Да что вы говорите?
– Жалость, конечно, тоже эмоция… – многозначительно протянул он, подходя ближе, совсем вплотную. Я отступила на шаг и уперлась спиной в деревянную балку станка. Он коснулся моей щеки тыльной стороной ладони. Замерла, словно загнанный в ловушку мохноух перед прыжком хищной рысокоти. Когда мужчина, невзначай или нарочито, коснулся меня бедрами, залилась краской по самую макушку. Кажется, даже волосы порыжели от смущения и негодования.
– Если я вас коленкой в пах ударю, это будет достаточно чувственно? – прорычала, когда уже стало невмоготу.
– Ударь, – согласился он, широко улыбаясь. Вот какой интерес, если разрешают?
– Не стану я вас бить, вы же не будете меня насиловать! Тем более в присутствии труппы!
– Интересный ты экземпляр! – после недолгого молчания резюмировал мужчина и отступил на шаг назад. – Напоминаешь мне пружину, сжатую до предела. Сжатие, – он сложил пальцы в кулак и стиснул до побелевших костяшек, – это всегда приложение энергии. Тоже своего рода чувственность. Только у тебя она направлена внутрь, на поддержание каких-то глупых барьеров и принципов. Отпусти ты эту энергию и тогда, возможно, что-то получится.
Он резко разжал пальцы, я даже моргнула от неожиданности. Перевела взгляд на постановщика и возразила:
– Но балет требует дисциплинированности и жестких рамок…
– Этого требует не балет, а техника! – перебил он. – С техникой у тебя все в порядке. Ты хороший исполнитель. Но, чтобы стать танцором, одной техники мало. Зал свободен для тренировок с шести утра до семи и с одиннадцати вечера до полуночи. Можешь приходить и тренироваться с остальными. Через неделю жду с тем же номером здесь.
– Вы… – я открыла рот. Слова благодарности попросту застряли – такими большими были.
– Я! – согласился он. – В центр зала.
Я оглянулась, но рядом с нами никого не было.
– Вы это мне?
– Проблемы со слухом, Аллевойская? В центр зала.
Я вышла, к немалому удивлению присутствующих.
– Первый танец Джорджианы и Луиса. Роки.
Ко мне подошел высокий худощавый блондин в обтягивающем купальнике и лосинах, тонкий, словно тростник и высокий, словно небоскреб. Заиграла музыка, мы повторили танец, который до этого танцевали с Максимилианом. В этот раз прежней уверенности не было, все же партнер не такой опытный, хотя и видно, что профессионал. Я старалась думать о той самой чувственности, которой в моем исполнении нет, но вместо нее мое лицо перекосила какая-то жуткая гримаса, а движения, кажется, стали еще более скованными.
Когда мои ноги снова коснулись пола, балетмейстер окинул взглядом танцоров, напряженно наблюдавших за исполнением. Они, равно как и я, не понимали, что происходит.
– Видите, что бывает, когда танцуешь только телом?
Одна из девушек – солистка в постановке, я знала ее по репетициям, за которыми тайком иногда подсматривала – смахнула с лица напряжение и нервно улыбнулась. Все же, я исполнила ее партию… Девушка расправила плечи, подняла голову, на которой блестели идеально зализанные и собранные в култышку черные волосы и картинно усмехнулась.
– На твоем месте, Сандра, я бы не улыбался так довольно. В центр зала. Ронд де жамп партер, соте и фуэте. Начали. И раз, два, три…
Я грустно вздохнула и под неодобрительные взгляды пошла в сторону лавочки, где лежали мои вещи.
– Вы только посмотрите на нее, – усмехнулась Сандра, когда я проходила мимо. – Возомнила себя золушкой, пустышка?
– Стоп.
Музыка стихла, танцоры остановились и уставились на фета Ронхарского. Из-за меня? Так я быстренько, тенью скользну…
– Аллевойская, я что-то непонятно объясняю?
Разогнулась. Похлопала глазами. Он что, галюн-травы объелся? Или я ее объелась и сейчас у меня острый приступ галлюцинации?
– Ронд де жамп партер, соте, фуэте. Что-то не ясно? – повторил он.
Дважды просить не пришлось. Яснее ясного!
Моя сумка с грохотом шмякнулась на лавку. Секунда и я уже в последней линейке, рядом с подтянутой блондинкой вливаюсь в разминку. Неважно, что через час мне нужно быть в больнице, плевать! Отправлю ТМС-ку своей подруге, она там заведует младшим медицинским персоналом, прикроет. Не каждый день выдается шанс позаниматься с таким великим постановщиком, как фет Ронхарский!
Пот тек с меня в три ручья, пальцы болезненно ныли и кровоточили. Не нужно развязывать пуанты, чтобы это понять. Каждое движение, исполняемое легко и с улыбкой, давалось кровью. Я парила над полом, кружилась и танцевала наравне с остальными. Если и уступала в чем-то, то только Сандре, да и незначительно. Ногу она вскидывала легче и выше, движения ее были воздушней, исполнение – чувственней. Именно глядя на нее, поняла, что имел в виду Максимилиан. Но как мне обрести эту внутреннюю свободу? Заставить расцвести внутреннюю искру бутонами фейерверков?
Под конец тренировки ноги подрагивали. Давно я не загружала себя по полной.
Вслед за остальными я направилась за одеждой, но фет Ронхарский подозвал к себе. Стоило полагать, меня не примут с распростертыми объятиями, но чтобы все настолько плохо! Сандра исподтишка поставила мне подножку. Споткнувшись, я бы растеклась по полу слизняком, но рядом оказался Роки, который вовремя подхватил.
– Вот что бывает, когда берут кого попало! Ты же на ногах едва стоишь! Немудрено на фуэте ногу подвернешь, а потом мы виноваты!
Важно задрав голову, она взяла с лавки свой рюкзак и, пихнув меня плечом, отправилась к душевым. В гордом одиночестве. Не удивительно, что с таким характером никто не захотел составить ей компанию.
– Не обращай внимания. Конкуренцию почувствовала, вот и бесится. Ее можно понять, – хмыкнул Роки.
Интересно, где только успел загореть? Его кожа почти бронзовая – крайне редкий цвет для наших мест. Либо живет на последних этажах и имеет доступ к солнцу в любое время, либо тратит огромные деньги на искусственное!
Я привыкла к взглядам свысока и подлостям, потому выходка прима-балерины вызвала лишь скептическую ухмылку. Ну и чувство собственной важности в левой пятке зачесалось. Не станут третировать того, кого не боятся. А меня – пустышку-самоучку, получившую неплохую школу в детстве она испугалась.
– Если станет приглашать на ужин, – Роки понизил голос и кивнул в сторону постановщика, чей взгляд буквально ввинчивался мне между лопаток, спиной чувствовала! – соглашайся. Это кастинг.
– Кастинг?
Парень приподнял бровь.
– Все примы проходят через это. Сандра тоже прошла, но они с Максом что-то не поделили. Вроде как у нее парень появился и… В общем, сама понимаешь. Такой шанс не каждый день выпадает!
– Спасибо. Наверное, – добавила неуверенно и к постановщику уже подходила без былого энтузиазма.
– Вливаешься в коллектив? – небрежно бросил фет Ронхарский.
– А следует?
– Есть в тебе что-то, – скользнув по мне взглядом, заключил он. – Завтра в семь.
– Завтра в семь?
– Ужин. В Рэдкайле. Не опаздывай, иначе буду считать это отказом.
Подхватил с лавки олимпийку и вышел из зала, а я осталась в толпе незнакомых людей, которым не нравилась, с кучей невероятных эмоций и повисшим вопросом: ужин в Рэдкайле? Он вообще серьезно? Меня же туда не пустят! А, если и пустят пустышку, то у меня платья подходящего нет! Стоп. Я что, правда пойду на ужин с незнакомым мужчиной? А что, если он меня… Ладно, я не маленькая девочка. Не уложит же он меня поперек стола, чтобы взять силой. В его распоряжении вся труппа крупнейшего театра оперы и балета девятого дистрикта, лучше танцоры, красивейшие женщины, одна Сандра чего стоит, а тут какая-то я. Да еще и без искры! Хотя слова Роки заставили сомневаться. Ладно, главное прийти, а там будем смотреть по обстоятельствам. Не каждый день пустышке выпадает шанс подняться с земли хотя бы на средний уровень.
Именно туда я и смотрела, когда, зябко передергивая плечами, шла до подземки. Средний уровень! Под ногами чавкал вчерашний дождь, а там, наверху, любая погода в радость. Прежде мы с родителями жили на среднем уровне, летали на воларах, наслаждались относительно свежим воздухом, никакой грязи, никаких забот. Разве что птицы грозными камнями в период брачных игр бомбардировали стекла, но когда мы поставили птиценепробиваемые и этой проблемы не стало. Там наверху правда проще и шанс, который мне выпал, следует использовать. Там можно увидеть кроны гигантских деревьев и их зелень, а не только корни, как внизу. Конечно, на домашних огородах выращиваются карликовые деревца по метру-полтора, но разве они сравнятся с настоящими двухсотметровыми великанами? Одно из таких как раз растет рядом с больницей, напротив Аклуа Плейз, где меня ждет не дождется фет Хартман. Ох, простите, фетрой!
Трен за двадцать минут домчал до первого района – центра девятого дистрикта, и я выползла наружу в безликой толпе пустышек, таких же как я, похожих друг на друга. Между нами одна разница: я не плачу налог в виде обязательной сдачи ста единиц телепатической энергии, потому что во мне искра есть. Теоретически. Любой прибор это покажет. Вот только невозможность ее раскрыть приравнивается к ее отсутствию.
Я замерла возле лечебной высотки. Вверх уходят пятьдесят этажей, готовых принять больных с самыми разными проблемами и патологиями, от обычных физических до всевозможных магических. Наверное мне невероятно повезло, поскольку удалось устроиться на пятидесятый этаж – к богатым больным. Конечно, говно у них не розами пахнет и оно точно такое же, как у бедных, но платят за его уборку в разы больше. За такие деньги я и горшок вынесу, и уши развешу, ведь очень часто у нас лежат богатые старики, ставшие ненужными своим детям и им банально не с кем поговорить…
Через дорогу от больницы, светлой, словно хрустальной, стояла вбитая в землю Аклуа Плейз. Контраст неописуемый. Там, за черным тонированным стеклом кипела жизнь самых богатых, обеспеченных и высокородных жителей девятого дистрикта. Там решались судьбы, заключались важнейшие договора, там находился залог благополучного существования всех жителей и залог нашей безопасности – семейство Хартманов. Я поежилась, глядя на хищный взгляд припаркованных возле здания воларов. Конечно, большая часть из них стоит на подземной парковке, некоторые – на крыше, но часть, словно красуясь, выставлена напоказ перед парадными дверями. Из тонированных штуковин лениво выползали мужчины в безумно дорогих костюмах и женщины, одетые с иголочки. Молодые, богатые, все лоснятся и сияют.
Сейчас мне чудилось, словно из этого хищного, пропахшего властью, опасностью и какой-то первобытной мощью здания на меня смотрит он – Харви, чтоб ему… Венероликий! Мужчина, полагающий, будто достаточно обронить небрежное приглашение, и я прибегу, сломя голову. Взгляд стал физически ощутимым, и я поспешила юркнуть в стеклянный лифт, чтобы взлететь на пятидесятый этаж. Конечно никто на меня на самом деле не смотрел. Уверена, Хартман не опускается ниже сотого этажа, если вообще знает о существовании того, что ниже линии воображаемого фарватера. Но впечатление на меня, как оказалось, он произвел неизгладимое.
Звякнул лифт, напоминая, чтобы я покинула его уютные закрома и двинулась выполнять непосредственные обязанности. И без того на полтора часа опоздала. Если меня не уволят – будет чудо! Впрочем, если уволят, я долго убиваться не стану. Не каждый день получается станцевать у фета Ронхарского. Да что там, не каждый день можно станцевать с ним!
– Опоздала! – повинилась, скидывая с себя кофту и прямо так, комком бросая в шкафчик.
Лоби, скрестив руки на груди, откинулась на спинку кожаного кресла. Здесь, в комнате младшего медицинского персонала кудрявая блондинка была королевой, поскольку в большей степени именно от нее зависело, кто останется работать, а кто вылетит. У нее слабая лечебная искорка, но хорошее образование, потому Лоби выбила себе непыльную денежную работенку ближе к специальности. Или просто я удачу привлекла, потому что, при нашем знакомстве искры у нее вроде как не было – разглядеть не могли. Мы вместе мыли посуду в одной маленькой забегаловке. Через неделю Лоби огорошила меня новостью, что у нее открылась лечебная искра, и она поступает на факультет медицинского менеджмента. Так я потеряла связь со многими друзьями. У всех открывались искры, находились таланты и устраивалась жизнь. У всех, кроме меня.
С другой стороны, Лоби считала меня своим хвостиком манула – символом удачи, потому помогла получить денежную работу и вовремя закрывала глаза на подобные выходки.
– Надеюсь, причина стоящая?
– Более чем! – я быстро застегивала пуговицы на серебристом халате с антимикробным покрытием и обернулась в поисках таких же перчаток. – Я танцевала!
– Понятно, – она кивнула на край своего стола и вернулась к планшету, на котором строчила очередной отчет и отвечала на сообщения пациентов. – Отработаешь тогда. Останешься сегодня на час дольше.
– Да не проблема! – схватила перчатки и, медленно натягивая, прожигала светящимся взглядом девушку.
– Ладно, Аллевойская, выкладывай. Что там за танцульки?
– Максимилиан Ронхарский! – сообщила триумфальным шепотом и от восторга даже рассмеялась. Далекой от творчества подруге имя ровным счетом ничего не сказало. Вот, если бы Максимилиан открыл новый грибок или штамм вируса, она бы им восхищалась, а так… никак.
– Красив, богат или все и сразу?
– Невероятно талантлив! – возмутилась я. – Хотя, конечно, он такой мужчина! Просто обалденный мужчина!
Лоби одобрительно подняла брови и кивнула, мол, другой разговор!
– Обалденный мужчина ждет тебя в двадцать пятой палате. И он, судя по запаху, обделался, – строго заявила Марта – моя коллега. В отличие от меня, пачкать руки о человеческие испражнения, наша принцесса не любила, я же ничем не брезговала, потому пожала плечами и отправилась на разведку в поисках обещанного счастья.
Как в итоге оказалось, не сильно ошиблась наша жгучая двухметровая кудряшка-вредина!
Я подхватила тележку с необходимостями для ликвидации клиентских неожиданностей и, мечтая о сытном обеде, поехала в сторону двадцать пятой палаты. Из-за незапланированной репетиции не только на работу опоздала, но и не успела заскочить в Нэсти Опкинс – сеть ресторанчиков быстрого питания, где подают преимущественно булочки из картофельного хлеба, набитые всякими сублимированными начинками: мясом, овощами, фруктами. Все время менторским тоном говорю Альби и Тану, что это вредно, а сама уплетаю за обе щеки, потому что времени остановиться и нормально пообедать у меня не бывает.
– Я обделался, – громко заявил фет Сайонелл. Так, чтобы у меня не осталось сомнений, кто из двоих лежащих в палате мужчин является источником запаха. Судя по тому, что пациент с левой кровати ходил самопроизвольно в специальные пакеты, поскольку уже три недели лежал без движения, фет Сайонелл оказался прав.
– Мы это быстро исправим, – я достала одноразовые пеленки. – Давайте начистоту. Мы с вами пока не знакомы, а карту я прочитать не успела. Двигаться можете?
Старичок поднял руки, ноги, а затем обворожительно улыбнулся и пояснил:
– Болезнь Торкинсона. Потеря чувствительности при сохранении двигательной активности. Мне противопоказано ходить, потому что могу не рассчитать силу нажима и сломать ноги. Представляете, как уникален наш мир, что придумал такое?
У меня было иное слово. Не уникален, а жесток. Передо мной симпатичный старик, на вид всего лет девяносто, может чуть больше. Такие только выходят на заслуженную пенсию и начинают жить: путешествовать, заниматься садом и спортом, иногда уезжают на плантации, чтобы быть поближе к природе, переселяются в зеленый дистрикт… Но передо мной и измученный жизнью, поседевший человек, чье лицо покрыто желтоватыми пятнами, чьи костяшки пальцев размером с виноградину, и который постоянно испытывает боль. Пластырь с обезболивающим, который реагирует на уровень боли и автоматически впрыскивает в кровь препарат, тому доказательство. Хуже всего, что болезнь ласково тебя убивает, поднимаясь снизу вверх. Сначала теряется чувствительность пальцев, стопы, голени и так далее. Затем перестаешь чувствовать, что сходил в туалет, но ходишь исправно. Смерть наступает неожиданно, когда бесчувственность касается головного мозга. Болезнь Торкинсона называют улыбчивым убийцей, потому что при последнем выдохе губы больного непроизвольно растягиваются. Увы, но лекарство так и не открыто, а искристые способны лишь облегчить проявление симптомов и продлить жизнь таких пациентов. Именно этим мы здесь и занимаемся: продлеваем жизнь наших подопечных и стараемся сделать ее чуточку лучше.
– Мне кажется, что наш мир жесток, фет Сайонелл. Раз в нем существуют болезни, подобные вашей.
– Я хотя бы могу поговорить с хорошенькое девушкой. В отличие от него, – он посмотрел на соседа. Сосед смотрел на потолок. Три последних недели.
– Давайте так. Вы осторожненько повернетесь на бочок, а я все сделаю, ага?
– Или вы можете проводить меня до ванной комнаты, убедившись, что я не переломаюсь по дороге. Это будет почти свидание!
Отказать такому мужчине не представлялось возможным! Он подкупил меня с первого взгляда. Веселый, обаятельный, несгибаемый. Знает, что ему осталось жить от силы недели полторы, тем не менее, не унывает. Нельзя привязываться к пациентам, но васильковые глаза фета Сайонелла уже запали мне в душу. Вот как-то так сразу! Необъяснимо!
Я помогла мужчине опереться о меня и довела до ванной комнаты, расположенной прямо в комфортабельных апартаментах.
– Любите погорячей? – поинтересовалась, настраивая воду.
– Я уже не в том возрасте, дорогая, – пошутил он. – Как тебя зовут?
– Ландрин. Можно просто Ланни.
Помогла ему устроиться на биде, сконструированном как раз для помывки таких вот больных и получила изумленный взгляд:
– Ландрин?
– А что вас удивило? – сделала теплую воду и принялась намыливать мочалку, но фет Сайонелл мотнул головой и попросил меня отвернуться.
– У вас редкое имя. Но ведь Ландрин – не полное, я прав? – произнес он после долгого молчания. Резко развернулась, наплевав на правила приличия, но фет уже закончил мыться и внимательно рассматривал меня.
– Мы знакомы?
– Исключительно по планшету.
Я расслабилась. Действительно. Все пациенты, при заказе услуг, могут зайти в раздел обслуживающего персонала и посмотреть общую информацию обо всех, кто имеет доступ к их… Скажем так, трудам жизнедеятельности.
– Ландрин Флер Аллевойская, – он поднялся и, опершись на мое плечо одной рукой, дошел до раковины, вымыл руки. – Поможете мне одеться для прогулки? У меня к вам деловое предложение.
– Деловое предложение? – я улыбнулась, полагая, что дедушка несколько не в себе. Тем не менее, как учила Лоби, если у кого-то из пациентов едет крыша – со всем соглашаемся и нажимаем красную кнопочку во внутреннем кармане халата. Нажимать на красную кнопку я не спешила, но улыбаться и соглашаться начала.
Я заправила фету Сайонеллу новый комплект постельного белья, пригнала прогулочное кресло, помогла переодеться и расположиться в передвижном устройстве. Не волар, конечно, но тоже весьма комфортабельно и не требует сопровождающего, передвигается на телепатической энергии.
– Боюсь, что на прогулку у меня времени нет. Другие пациенты нуждаются в моем внимании, – мягко улыбнулась, глядя в васильковые глаза пациента. На нем теперь дорогой костюм стального цвета, еще больше подчеркивающий бледность некогда румяной кожи, но при этом обращающий внимание на стать, которую не способна пожрать даже немощь. Когда-то он был весьма завидным женихом и, должно быть, знатным великородным.
– Хорошо, если настаиваете – сразу к деловому предложению! – игриво хлопнув себя по коленкам, заявил он. – Мне осталось недолго. От силы дней десять. Я хочу, чтобы эти дни уход за мной осуществляли именно вы.
– Боюсь, это…
– Деньги не имеют значения, – отмахнулся мужчина. – Понимаю, что требуется утрясти какие-то формальности, поэтому объясните, как это делается.
– Обычно это никак не делается, – удивилась я, но ведь желание клиента – закон. Именно клиента, поскольку на пятидесятом этаже не крыло социальной клиники, здесь лишь платные пациенты. – Вам лучше связаться с Лоби… То есть, с фетой Мирианской. Этими вопросами занимается она.
Не теряя времени, фет Сайонелл дотянулся до планшета и произнес:
– Фета Мирианская.
Секунда, другая и на экране появилось лицо подруги.
– Фет Сайонелл? Что-то случилось? Вы недовольны работой персонала?
– Более чем доволен, потому хочу, чтобы ваша девочка сопроводила меня на прогулку.
– Боюсь, это невозможно. У Ландрин нет медицинского образования и лекарской искры. Она занимается работой, не требующей квалификации.
– Тем не менее, меня она полностью устраивает. Если вы хотите получать мои анники до самой смерти, моей, разумеется, не вашей, советую сделать невозможное возможным.
Я не смогла удержаться от улыбки и тайком показала Лоби поднятый кверху большой палец. Если бы каждый пациент был похож на фета Сайонелла, моя работа превратилась бы в сплошное удовольствие. Несмотря на обилие говна. В прямом, а не метафорическом смысле.
– В таком случае придется подписать отказ от нашей ответственности и понимание вами рисков, – она прикрыла глаза, составляя телепатический договор, который через несколько мгновений появился на экране планшета. Фет Сайонелл пробежался взглядом по тексту, открепил от корпуса стилус, поставил размашистую подпись, подтвердил ее отпечатком пальца.
– Фету Аллевойскую следует освободить от другой работы. До своей смерти я хочу, чтобы моей сиделкой была она, и подпишу все необходимые документы.
Лоби удивленно вскинула брови, но пожала плечами и согласилась. И дело даже не в деньгах. Дело в том, что навредить умирающему я все равно не в состоянии, а у богатых при смерти всякие бывают причуды.
Когда монитор планшета погас, фет Сайонелл довольно улыбнулся и потер руки, поворачиваясь ко мне:
– Итак, Александрин. Надеюсь, вы голодны?
– Прямо мысли мои читаете! – живот громким звуком возвестил, что для этого не надо быть телепатом. – Не успела сегодня пообедать.
– Это замечательно! Идемте на крышу, там замечательный ресторанчик, где подают морских гадов! А еще мне хочется чего-нибудь очень вредного. Например, картошки, жареной в масле! Как вы на это смотрите?
Голодным взглядом и с текущей до пола слюной, вот как я на это смотрю! Живот утробным воем подтвердил мои мысли, смутив меня окончательно.
– Будем считать это положительным ответом. Идемте!
Один нюансик – у меня анников не хватит, чтобы расплатиться за обед на крыше. Все, что я могу себе позволить в том месте для великородных – выпить стакан воды и посидеть понюхать, чем пахнут блюда.
– Только избавьтесь от своего халата, – донеслось уже из коридора. Я бросила грязное постельное белье в корзину и толкнула тележку вперед, даже не подозревая, какие перемены готовит для меня жизнь!
Через четверть часа мы сидели в ресторане под открытым куполом, что раскинулся высоко над нами тонкой сиреневой пленкой. Сиреневый – первый уровень опасности. Всего уровней десять и десятый, в принципе, означает, что можно никуда уже не бежать. Просто расслабиться и ждать, когда тебя накроет ядерным ветром. Можно даже вдохнуть поглубже. Ну, чтоб накрыло быстрее. Хотя и это особо ни на что не повлияет. Накроет и начнутся изменения, необратимые, ужасные…
Ядерная война произошла в 2535 году. Вроде как к нашему дню от радиации не должно было остаться и следа, но, учитывая смещение планеты относительно других планет и кучу всякой непонятной ерунды, которую нам пытались объяснить в университете, никуда радиация не делась. Она трансформировалась в нечто более опасное, из-за чего жизнь за пределами купола невозможна. Точнее, разумная жизнь за его пределами невозможна. Находились смельчаки, что считали иначе. Идиотов всегда хватает. Толпы измененных бродят там, по бесконечным пескам, кто на четвереньках, кто на двух ногах, едят друг друга, брызгают слюной на дохлогрызок и пустынных мертвоедов, соревнуются с ними за лучшие куски падали. То уже не люди…
Сиреневый цвет означал, что где-то поблизости кружат аркхи. Конечно, через купол в центре города им пробраться не светит. Вообще ни при каком раскладе. Вот где-то на окраине, в самом низу чисто теоретически они дырочку прогрызть могут, там телепатический слой наиболее уязвим, но при нарушении целостности купола срабатывает тревога и не позавидую я тому аркху… Это как засунуть голову в мышеловку, она тебе ее придавит и сидеть ждать, вдруг кто придет и достанет тебя, чтобы потом всю жизнь любить, холить и лелеять. Нет. Ликвидаторы и служба контроля взмывают в воздух по сигналу боевой тревоги и в среднем за одну-две минуты находят и уничтожают тварь. С молодыми справляются сами. Если же твари лет пятьдесят-шестьдесят, вызывают Хартманов и эвакуируют район. С такими только великородные справятся.
Великородные…
Я смотрела на черные стекла высотки напротив. Туда, где теоретически ждет и не дождется мужчина, чьи глаза цвета пепельно-сизого тумана никак не желали уходить из памяти. Хотелось думать, что это из-за его положения и надменного тона с гарцаном в голосе. Все же не каждый день правящего встречаешь, но сдается мне, где-то здесь пустынный мертвоед сдох, потому что аркха с два я кому позволю собой так бесцеремонно командовать, а ему позволила! Или не позволила? Ланни, соберись, у тебя мысли похожи на пещеры для тренов. Такие же темные, запутанные и бессвязные! Выкинь его из головы! Желательно с пятидесятого этажа!
Когда я представила, как вниз с истошным воплем летит прекрасное тело Харви Хартмана, сразу полегчало. Потом вспомнила, что он вообще-то мне жизнь спас… Тело вернулось обратно, я зашвырнула его на самый верх Аклуа Плейз, туда, где темное стекло вспарывает небо и теряется за облаками, впиваясь в купол. Все. Отвернулась. Точка.
– О чем думаешь, Александрин? – сложив руки в замок возле губ, поинтересовался Оуэн Голд.
Да, мой пациент тоже оказался родом из пятого дистрикта, где давать двойные имена в порядке вещей. А еще в почти естественных лучах солнца мне удалось лучше его разглядеть. Несмотря на смытый старостью контур лица, все в нем выдавало представителя древней арийской расы. В отличие от моей славянской мягкости, его лицо было резко очерченным: прямой узкий нос, худые губы, выделяющиеся скулы. Сейчас, на фоне болезни они и лобовые кости выделялись особо остро, были почти обтянуты сухой морщинистой кожей. Мне хотелось провести пальцами по его лицу и чтобы магия сотворила чудо. Чтобы сухой пергамент превратился в тонкую и мягкую, словно кожура персика, кожу. Альби как-то вырастила карликовое персиковое дерево. Плодоносило оно всего три раза, но какие были плоды! Не передать… Увы. Искры омоложения у меня нет, а искристые, что ею обладают, берут невероятно много анников за помощь. К тому же, нельзя омолодить больше, чем на пять-шесть лет. И то это действует лишь на внешность. Жить дольше ста семидесяти все равно никому не удается. Даже Хартманам.
– О том, как все же несправедлива жизнь.
– Не стоит думать, будто тебе известно больше, чем ей, – хитро прищурился он, лениво разглядывая в планшете картинки блюд. – Порой она умеет удивлять.
– Это точно, – некстати вспомнился вчерашний день и ответ прозвучал довольно кисло.
