Текст книги "Ржавчина"

Автор книги: Екатерина Леткова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

VII.

Только на шестнадцатый день она пришла въ память. Двѣ недѣли Николай Сергѣевичъ мѣста себѣ не могъ найти. Онъ постоянно входилъ въ спальню жены; но какъ только больная начинала бредить, онъ опрометью выбѣгалъ изъ комнаты.

Слащовъ былъ суевѣренъ. Въ безсознательномъ бреду онъ боялся услышать дурное предсказаніе, предчувствіе смерти. Онъ входилъ съ себѣ въ кабинетъ, начиналъ перекладывать на столѣ всѣ вещи, приводилъ все въ порядокъ, безцѣльно опять входилъ въ комнату жены и пользовался каждымъ маленькимъ случаемъ, чтобъ уйти оттуда, но уйти, чтобы быть полезнымъ больной.

Шатовъ всѣ дни проводилъ у него. Ему было очень жаль Анну и онъ какъ будто бы считалъ себя виновнымъ въ этомъ взрывѣ нервнаго напряженія, вызванномъ имъ наружу тогда, въ маскарадѣ.

Какъ только замѣчалось ухудшеніе въ состояніи больной, Никсъ терялся и бѣжалъ за Шатовымъ. Тотъ спокойно и тихо измѣрялъ температуру, записывалъ ее, слушалъ пульсъ и принималъ какія-нибудь мѣры. Слащовъ, наволновавшійся днемъ, спалъ ночи какъ убитый; Шатовъ всѣ ночи просиживалъ около Анны. Онъ былъ радъ все сдѣлать, чтобы вернуть къ жизни это молодое, странное созданіе.

Уменьшенный свѣтъ лампы едва освѣщалъ большую спальню, обитую темно-краснымъ атласомъ съ бѣлымъ ковромъ и красною мебелью. По срединѣ комнаты виднѣлась широкая кровать, приставленная изголовьемъ къ стѣнѣ. Почти подъ самымъ потолкомъ былъ прикрѣпленъ красный балдахинъ, спускавшійся тяжелыми атласными складками въ подушкамъ. Серебряные амуры, поддерживающіе атласъ, рѣзко выдѣлялись на темномъ фонѣ. Въ тѣни, въ подушкахъ, зашевелилось что-то. Шатовъ быстро всталъ съ дивана и подошелъ къ кровати. Анна лежала на лѣвомъ боку и не могла видѣть его.

– Воды, – тихо сказала она, услышавъ, что подошелъ кто-то, – пить хочется.

Шатовъ молча подалъ ей стаканъ аршаду. Она взглянула на него кроткими, спокойными глазами. Она была слишкомъ слаба, чтобъ удивиться его появленію здѣсь.

– Приподнимите меня, – слабо сказала Анна.

Шатовъ взялъ ее подъ руки и посадилъ, положивъ сзади нея подушки.

– Слабы вы еще, голова закружится, – заботливо сказалъ онъ.

– Ничего, – проговорила она и взялась рукою за голову. – Ахъ, волосы… – безпомощно сказала она, проводя рукою по коротко обстриженнымъ волосамъ. – Когда это?

– Вамъ обстригли, когда вы были безъ памяти, – объяснялъ Шатовъ. – Нельзя было иначе компрессовъ класть, – не проходилъ холодъ къ головѣ.

– А я долго была безъ памяти? – спросила она его.

– Сегодня шестнадцать дней.

– Боже мой!… Значитъ, я была очень больна?… Я ничего не помню, ничего… Я и не страдала, кажется, совсѣмъ.

Она ослабѣла и опять легла.

Шатовъ поправилъ ей подушки, одѣяло и хотѣлъ сказать что-то. Анна спала уже тихимъ, спокойнымъ сномъ. Шатовъ пошелъ въ кабинетъ Никса. Онъ разбудилъ его и сказалъ, что Анна пришла въ сознаніе.

– Про меня спрашивала? – спросилъ Слащовъ.

– Н-нѣтъ, – замявшись отвѣтилъ ему Шатовъ и сталъ прощаться.

VIII.

Анна поправлялась быстро.

Уже черезъ три недѣли она могла сидѣть на кровати, разговаривать, читать… Но петербургскія знаменитости велѣли ей не сходить съ постели въ продолженіе шести недѣль.

Какъ только опасность миновала, Николай Сергѣевичъ воскресъ. Ему теперь и самому казалось страннымъ, чего онъ трусилъ? Съ организмомъ жены можно вынести и не такую болѣзнь… И первое время онъ сидѣлъ около ея постели, игралъ съ ней въ карты, а потомъ съ каждымъ днемъ у него являлось все больше и больше «дѣлъ». Онъ уѣзжалъ на цѣлые дни, а къ женѣ «прикомандировалъ», какъ говорилъ онъ, Шатова и Бѣжецкаго. Они втроемъ цѣлыми днями играли въ карты. Сначала Бѣжецкій видимо скучалъ. Онъ не находилъ ни малѣйшаго удовольствія въ обществѣ такой «женщины-мальчика», какаю ему казалась Анна. Ея товарищескій тонъ, безцеремонное обращеніе, вся ея наружность съ короткими волосами, съ полудѣтскою фигурой – не нравились ему. Никсъ почти силой велъ его въ себѣ, чтобы доставить женѣ партнера играть въ карты. Скоро Бѣжецкаго стала занимать нѣкоторая оригинальность въ Аннѣ и, наконецъ, злить ея отношеніе къ нему какъ къ «юношѣ». Онъ сталъ ходить къ Слащовымъ все чаще и чаще, пока; не сдѣлался ежедневнымъ гостимъ. Николай Сергѣевичъ и радъ былъ, что жена не скучаетъ, – онъ могъ безъ угрызеній оовѣсти уѣзжать, «по своимъ дѣламъ». Анна въ самомъ дѣлѣ не скучала. Послѣ того маскарада она не то чтобъ охладѣла къ мужу, а онъ потерялъ тотъ ореолъ, какимъ она его окружала прежде. Она даже бывала рада, когда онъ не сидѣлъ тутъ, не мѣшалъ ея задушевной болтовнѣ съ Шатовымъ и подтруниванію надъ Бѣжецкимъ. Ей становилось сейчасъ легче и веселѣе, когда она не видала передъ собой скучающей физіономіи мужа. Съ Шатовымъ ей было больше всего по душѣ, Бѣжецкаго же она только терпѣла.

– Зачѣмъ вы тамъ подтруниваете надъ несчастнымъ Бѣжецкимъ? – спросилъ ее разъ Шатовъ, когда они остались вдвоемъ.

– Характеръ такой у меня, – весело отвѣтила Анна, закуривая папиросу.

– При чемъ тутъ характеръ? – совершенно серьезно возразилъ ей Шатовъ. – Вчера вы его довели до зеленаго змія, какъ говорится, а за что?… Можно не давать волю своему характеру, не мучить людей, особенно если они такъ хорошо относятся къ вамъ, какъ Бѣжецкій.

– А иначе скучно… О чемъ мнѣ съ нимъ говорить? – Не о чѣмъ… Онъ такъ глупъ, – заговорила Анна капризнымъ тономъ.

– Во-первыхъ, онъ вовсе не глупъ, – все такъ же спокойно возразилъ Шатовъ, – а во-вторыхъ, вы знаете, что подобныя поддразниванья къ добру не приведутъ. Вамъ онъ нисколько не нравится, къ чему же кокетство?…

– Да развѣ это кокетство, Петръ Петровичъ?

– Конечно… И самый ужасный видъ кокетства… Не мнѣ вамъ толковать это, – сами очень хорошо знаете. А вотъ какъ Бѣжецкій васъ полюбитъ…

– Полноте, – быстро перебила его Анна, – развѣ можетъ эта пробка любить?…

И разговоръ перешелъ на другіе предметы.

Прошло еще два мѣсяца.

Въ маѣ Слащовы переѣхали къ себѣ въ деревню въ К – ую губернію и взяли обѣщаніе съ Шатова и Бѣжецкаго пріѣхать гостить къ нимъ.

IX.

Они и сдержали свое обѣщаніе. Бѣжецкій пріѣхалъ почти черезъ недѣлю послѣ Слащовыхъ, а Шатовъ немного позже.

Никъ съ Бѣжецкимъ уѣзжали на охоту, навѣщали сосѣдку-помѣщицу въ двухъ верстахъ отъ Нагорнаго, а Шатовъ все время оставался съ Анной. Охоты онъ не любилъ, а ѣздить по сосѣдямъ просто лѣнился. Лѣто стояло жаркое, томительное. Только по вечерамъ и возможно было дышать.

Разъ вечеромъ, когда солнце уже зашло, но земля еще окрашивалась розоватымъ свѣтомъ его лучей, все общество Нагорнаго спускалось внизъ къ рѣкѣ отъ большаго барскаго дома, стоящаго надъ этою рѣкой, на высокой горѣ.

Въ воздухѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка; ни одинъ листокъ не шевелился; вода какъ будто остановилась и точно зеркало отражала въ себѣ небо, розоватыя облака, противуположный берегъ…

– А вонъ и моя Голопаевка видна, – сказала одна изъ дамъ, когда все общество вышло на берегъ и расположилось на сваленномъ бурею деревѣ.

– Гдѣ это? – спросилъ ее, сидѣвшій рядомъ съ ней, Слащовъ, накидывая пенснэ.

– Вонъ видите, новая крыша въ зелени…

– Да?… Какъ отсюда близко, – отвѣтилъ ей Николай Сергѣевичъ. – Еслибы не надо было дѣлать объѣзда черезъ плотину, какими бы мы были близкими сосѣдями, какъ бы я надоѣдалъ вамъ!…

– Неужели сдѣлать нѣсколько верстъ лишнихъ такъ трудно? Если очень хочешь видѣть, то о нихъ и не вспомнишь, – кокетливо заговорила она.

Барыня эта, Софья Ивановна Рудниковская, была ближайшею сосѣдкой по имѣнію Слащовыхъ. Николай Сергѣевичъ зналъ ее уже нѣсколько лѣтъ, но зналъ всегда какъ примѣрную жену и добродѣтельную мать. Онъ находилъ ее хорошенькой, но она не представляла для него никакого интереса.

Два года тому назадъ мужъ Рудниковской сошелъ съ ума. Онъ помѣшался безъ всякой видимой причины, такъ, разомъ. Софья Ивановна была потрясена страшно, но не растерялась, собрала какія имѣла средства и свезла мужа въ Петербургъ въ частную лѣчебницу душевныхъ болѣзней. Тамъ ей дали слабую надежду на его выздоровленіе. Сама она заперлась въ деревнѣ и жила тамъ съ пятилѣтнею дочкой, чтобы поправить денежныя дѣла и имѣть возможность хоть мѣсяца два въ годъ проводить въ Петербургѣ. Ея поступокъ удивилъ всѣхъ. Она издавна пріобрѣла репутацію женщины недалекой и большой кокетки.

Такъ относились къ ней даже теперь и Слащовъ, и Шатовъ, и Бѣжецкій. Николаю Сергѣевичу уже черезъ недѣлю по пріѣздѣ надоѣло его Нагорное и онъ былъ радъ развлеченію.

– Петръ Петровичъ, подойдите сюда, – подозвала Дина Николаевна Шатова, спокойно усѣвшагося также рядомъ съ Софьей Ивановной.

Онъ всталъ и лѣниво подошелъ къ Аннѣ, стоявшей надъ самою водой вмѣстѣ съ Бѣжецкимъ.

– Что скажете? – спросилъ ее Шатовъ.

– Я хотѣла спросить васъ… Pardon, я васъ отозвала отъ m-me Рудниковской…

– Такъ что же? – спокойно спросилъ онъ. – Успѣю еще и поговорить, и послушать, – цѣлый вечеръ впереди…

Анна сердито взглянула на него и прикусила нижнюю губу.

– Что же вы хотѣли спросить меня, Анна Николаевна? – допрашивалъ ее Шатовъ.

Бѣжецкй не спускалъ глазъ со Слащовой.

– Ничего… Забыла, – пробормотала Анна.

– И не жаль вамъ человѣка тревожить?… Только-что сѣлъ такъ покойно, хорошо, деревенской идилліей насладиться хотѣлъ… Ну, спрашивайте же, Анна Николаевна.

– Сказала вѣдь, что забыла, – раздраженно отвѣтила Анна.

– Какъ знаете, – проговорилъ Шатовъ и направился къ бревну, на которомъ весело разговаривали Слащовъ и Рудниковская.

Анна остановила Шатова за рукавъ.

– Я хотѣла спросить васъ, – быстро заговорила она, – когда вы стоите такъ надъ водой, не является у васъ желанія броситься туда, утопиться?…

– Нѣтъ, не бываетъ, а особенно надъ такой лужей, – отвѣтилъ ей Шатовъ.

– А у меня постоянно… Если я встрѣчаю поѣздъ, меня тянетъ броситься подъ локомотивъ; если стою надъ водой, такъ и хочется утопиться.

– Если будете топиться, пожалуйста при мнѣ, – сказалъ Бѣжецкій. – Я васъ спасу и вы мнѣ цѣлый вѣкъ благодарны будете…

Анна не обратила никакого вниманія на его слова.

– Вамъ нянюшку надо, – такихъ дѣтей нельзя однихъ пускать, – полушутливо, полусерьезно проговорилъ Шатовъ.

– Вотъ вы меня въ няньки и возьмите, Анна Николаевна, – покорно попросилъ Бѣжецкій, взглянувъ на Анну своими красивыми глазами.

– А вы моей нянькой не хотите быть? – спросила Анна Шатова.

– Хотѣлъ бы, да у сеии нянекъ всегда дитя криво, – отвѣтилъ ей шутя Шатовъ. – Ужь у васъ есть нянька – Бѣжецкій. Я лишній.

– Какъ знаете, – разсерженно сказала Анна. – Такъ вы, Ѳедоръ Михайловичъ, моя нянюшка? – обратилась она въ Бѣжецкому. – Отлично! Только смотрите, вѣдь я несносный ребенокъ… Не откажитесь отъ своей задачи…

– Я буду баловать этого несноснаго ребенка, – покорно замѣтилъ Бѣжецкій.

– И плохо сдѣлаете, – лѣниво возразилъ Шатовъ. – Баловствомъ вы нечего не добьетесь…

– Напротивъ, баловство иногда очень полезно, – перебила его Анна.

– Да, иногда, но не съ вашимъ характеромъ… Вотъ m-me Рудниковская, напримѣръ, другое дѣло, – она Богомъ обиженная, – а вы и безъ того балованная…

– Какъ вы мало знаете меня, Петръ Петровичъ, – вскрикнула Слащова, – а такъ часто видимся… Кѣмъ или чѣмъ я балована, скажите?

– Да всѣмъ, начиная съ пустяковъ, – шутливо отвѣтилъ Шатовъ.

– Это вы серьезно говорите?

– Конечно, – какъ будто поддразнивая ее, продолжалъ онъ.

– Annette! Софьѣ Ивановнѣ сыро здѣсь… Мы пойдемъ домой, – послышался сверху голосъ мужа.

– Хорошо. Я сама сейчасъ приду, – крикнула Анна поднимавшемуся въ гору Никсу подъ руку съ m-me Рудниковской.

– Смотрите, – сказалъ Шатовъ, показывая нанихъ Аннѣ, – какая она тоненькая, такъ и гнется, сейчасъ сломится, – какъ же не жалѣть ее…

– Ну, и жалѣйте, кто-жь вамъ мѣшаетъ? – раздраженно заговорила Анна. – И что она глупенькая такая, тоже жалѣйте… Какое мнѣ до этого дѣло…

– Что же, вы сердитесь, Анна Николаевна?… Я не хотѣлъ говорить вамъ непріятностей.

– Ахъ, оставьте пожалуйста!… Вы нынче только въ такомъ тонѣ и говорите со мной…

– Анна Николаевна, не будемъ ссориться на прощанье, вѣдь я завтра уѣзжаю.

– Завтра?… Куда же уѣзжаете? – испуганно спросила его Анна.

– Какъ куда? – Въ Петербургъ. Ужь черезъ недѣлю отпуску конецъ, а мнѣ еще въ Москвѣ надо остановиться.

– Это новость для меня, – медленно заговорила Анна. Разговоръ перервался на минуту. Анна судорожно передернула плечами.

– Вамъ холодно? – заботливо спросилъ ее Бѣжецкій.

– Д-да, сыро здѣсь. Никсъ сказалъ правду.

– Такъ вернитесь домой, – предложилъ ей Ѳедоръ Михайловичъ.

– Нѣтъ, мнѣ здѣсь хочется посидѣть, – съ разстановкой заговорила она. – А вы услужите мнѣ, принесите что-нибудь накинуть на плечи.

– Сію минуту, – съ готовностью отвѣтилъ онъ.

– Простите, что безпокою…

– Полноте, Анна Николаевна, какое тутъ безпокойство. – Я очень радъ, – сконфуженнымъ тономъ проговорилъ Бѣжецкій и скорымъ шагомъ сталъ подниматься съ дому.

Анна и Шатовъ сидѣли нѣкоторое время молча. Шатовъ спокойно докуривалъ сигару, смотря куда-то въ даль. Анна судорожно водила зонтикомъ по песку.

– Петръ Петровичъ, – наконецъ заговорила Анна, – зачѣмъ вы уѣзжаете?

– Отпускъ кончается, Анна Николаевна, служба, – отвѣтилъ ей Шатовъ.

– Вы не должны уѣзжать… Кто же со мной будетъ ѣздить верхомъ, гулять, читать?

– Съ вами Бѣжецкій останется.

– Не говорите вы мнѣ про Бѣжецкаго, – я слышать про него не могу!… Онъ такъ надоѣлъ мнѣ своими вытаращенными глазаии…

– Ужь очень влюбленъ, бѣдный! Вы замѣтили, онъ совсѣмъ дара слова лишился, цѣлыми часами молчитъ и только смотритъ на васъ… За то покорный.

– Да что мнѣ въ его покорности? – капризнымъ тономъ заговорила Анна. – Я хочу, чтобы вы меня слушались, чтобы вы не уѣзжали такъ скоро отъ насъ.

– А служба какъ же Анна Николаевна? – смѣясь спросилъ ее Шатовъ.

– Недѣлю жить въ Москвѣ служба велитъ? – живо спросила она.

– Нѣтъ. Но…

– Я не хочу знать этихъ «но», – перебила его Анна. – Я просто не пущу васъ, слышите? – не пущу. Я не хочу, чтобы вы уѣзжали отсюда.

– Анна Николаевна, – попытался остановить ее Шатовъ.

– А вы уѣдете и я уѣду за вами, – продолжала Анна. – Я не могу здѣсь оставаться… Опять вѣчно одна, всѣми брошенная… Петръ Петровичъ, – заговорила она ласково, – я васъ прошу очень очень, останьтесь еще у насъ.

– Еслибы могъ, Анна Николаевна, съ удовольствіемъ бы. Да, мнѣ кажется, я и веселья-то вамъ мало приношу съ моимъ скучнымъ характеромъ.

– Это ужь не ваше дѣло… Говорю вамъ, не могу я оставаться здѣсь одна.

– А Никсъ?… Онъ все лѣто будетъ жить здѣсь.

Анна вскинула на него удивленные глаза.

– Вы шутя это говорите? – спросила она, отчеканивая каждое слово. – Вы знаете, что Никсъ и я…

Шатовъ перебилъ ее жестомъ.

– Вы знаете, что я, во-первыхъ, другъ вашего мужа, Анна Николаевна; а во-вторыхъ, я честный человѣкъ, – медленно заговорилъ Шатовъ, – поэтому, пожалуйста, перемѣните разговоръ.

Анна сидѣла какъ облитая холодною водой. Она поблѣднѣла и какъ будто осунулась разомъ. Глаза пристально вглядывались въ кончикъ зонтика, которымъ она опять судорожно завозила по песку.

Разговоръ прервался и нѣсколько минутъ оба молчали.

Шатовъ ходилъ взадъ и впередъ около Анны и время отъ времени украдкой взглядывалъ на нее. Онъ замѣтилъ, что глаза, хоть и опущенные внизъ, потускнѣли, потомъ увидѣлъ на рѣсницахъ по крупной слезѣ, потомъ эти слезы тихо скатились по щекамъ на сѣрое полотно ея платья.

– Вы не сердитесь на меня, Анна Николаевна? – тихо спросилъ онъ, садясь около Анны.

Та не отвѣчала. Шатовъ заговорилъ опять.

– Теперь вы не поймете меня, но черезъ нѣсколько лѣтъ, когда вы будете относиться спокойнѣе ко всему этому, вы поблагодарите меня, – вы скажете, что я честный человѣкъ. Чего же тутъ плакать, Анна Николаевна? – растерялся онъ, видя неудержимыя рыданія Слащовой. – Опять нервы, только-что поправились… Анна Николаевна, сюда идутъ, увидятъ насъ вдвоемъ, вы плачете, – ну, что скажутъ?

– Господи! – воскликнула Анна сквозь слезы, – не все ли мнѣ равно, что скажутъ?… Если вы такъ боитесь, уходите.

– Я не за себя боюсь, а за васъ, поймите вы это, – хотѣлъ убѣдить ее Шатовъ.

– Ну, и уходите пожалуйста! – зло и капризно отвѣтила ему Анна и опять тихо, но горько заплакала.

Шатовъ сидѣлъ и не зналъ что ему дѣлать. Шаги сзади все приближались. Ему не хотѣлось, чтобъ ихъ застали такъ вдвоемъ. Онъ всталъ и какъ будто не хотя, невольно, сталъ уходить въ сторону.

Черезъ минуты двѣ Анна подняла голову. Она была одна. Ее охватило съ страшною силой жгучее чувство досады и злобы на себя, на весь міръ, на свои слезы. Она порвала въ мелкіе кусочки, мокрый отъ слезъ, платокъ и со злостью бросила его въ воду.

– Анна Николаевна, вы однѣ? – услышала она голосъ Бѣжецкаго.

– Да, одна… Идите-ка сюда, здѣсь такъ хорошо, – подозвала она его, не поднимая головы, чтобы не показать своихъ заплаканныхъ глазъ.

Но отъ влюбленнаго Бѣжецкаго не скрылся разстроенный видъ Анны.

– Анна Николаевна, да что съ вами? – невольно вырвалось у него. – Вы плакали?

Анна не отвѣтила. Бѣжецкій понялъ, что не долженъ былъ спрашивать, и постарался перемѣнить разговоръ. Она оцѣнила это; его деликатность тронула ее. Она охотно поддержала разговоръ и даже не крикнула на него, какъ бывало прежде, когда онъ поцѣловалъ ея руку въ ладонь.

Онъ также оцѣнилъ это.

Черезъ четверть часа они шли подъ руку пить чай и нашли на террассѣ m-me Рудниковскую, весело бесѣдовавшую съ Никсомъ и Шатовымъ, сидя между ними на диванѣ.

X.

Ѳедоръ Михайловичъ Бѣжецкій былъ извѣстенъ всему Петербургу, хоть никакихъ особенныхъ свойствъ и преимуществъ за нимъ не водилось. Онъ просто былъ молодой человѣкъ хорошей фамиліи, съ порядочными средствами, на видной дорогѣ, и этого было достаточно, чтобъ его знали въ салонахъ.

Товарищъ Слащова по службѣ, Бѣжецкій взялъ его себѣ въ учителя. Всѣ кутежи, всѣ ужины, на которыхъ появлялся Никсъ Слащовъ, были обязательны и для Бѣжецкаго, что дѣлало его популярнымъ и въ этомъ кружкѣ.

Страсть къ лошадямъ и балету доставляла ему извѣстность и еще между очень многими.

Однимъ словомъ, Бѣжецкаго знали всѣ, и знали какъ за кутилу, не увлекающагося ни одной порядочной женщиной, а тѣмъ менѣе дѣвушкой.

Бѣжецкій избѣгалъ бывать въ семейныхъ домахъ, – ему тамъ нечего было дѣлать; съ каждаго бала онъ торопился уѣхать на какой-нибудь кутежъ или partie de plaisir. За то здѣсь полезнѣе Бѣжецкаго не было. Онъ зналъ всѣхъ содержателей ресторановъ, всѣ знали также и его. Бывало пойдетъ, пошепчется и все устроитъ безъ суеты и хлопотъ. Цыганки звали его по имени и для «Ѳедора Михайловича» пѣли лучше и больше. Здѣсь онъ находился совершенно въ своей сферѣ, зналъ наизусть гдѣ лучше кормятъ, какіе «примёры» привезены, какъ приготовить крюшонъ. Въ обществѣ Бѣжецкій какъ будто терялся. Онъ очень мало говорилъ, слушалъ разсѣянно и обыкновенно смотрѣлъ въ упоръ на ту, за которой ухаживалъ, – а разъ онъ бывалъ въ обществѣ, онъ непремѣнно за кѣмъ-нибудь ухаживалъ.

Съ Анной онъ былъ знакомъ давно. Но съ перваго же раза они не понравились другъ другу. Она нашла его дуракомъ, а онъ сейчасъ же замѣтилъ въ ней полное отсутствіе женственности, составляющей, по его словамъ, главную прелесть женщины.

Теперь, когда онъ, самъ не зная какъ, сталъ видать ее каждый день, когда она своими поддразниваніями доводила его до злобы, до ярости, – онъ влюбился въ нее. Бѣжецкій былъ вообще изъ такихъ натуръ, которыя деспотичны съ младшими и съ радостью отдаются въ рабство тѣмъ, чью силу они почувствуютъ надъ собой.

Анна была, безъ сомнѣнія, гораздо умнѣе Бѣжецкаго. Она видѣла его насквозь со всѣми его недостатками. И онъ это очень хорошо зналъ. При ней онъ былъ тише воды, ниже травы. Сколько разъ ему хотѣлось «оборвать» Шатова, отвѣтить на колкость Анны, но онъ молчалъ и продолжалъ все по-прежнему глядѣть на нее полузагадочнымъ, полунѣжнымъ взглядомъ. Это порой выводило ее изъ себя, она не хотѣла видѣть Бѣжецкаго, не могла слышать, какъ Шатовъ поддразнивалъ ее его собачьей привязанностью, но въ минуты сознанія одиночества она не могла не цѣнить эту привязанность.

Теперь послѣ разговора съ Шатовымъ ее вдругъ наполнило чувство благодарности къ Ѳедору Михайловичу.

Вечеръ прошелъ вяло, монотонно. Всѣ какъ будто были не въ своей тарелкѣ. Въ одиннадцатомъ часу m-me Рудниковская стала собираться домой.

– Шатовъ, поѣдемъ верхомъ провожать Софью Ивановну, – предложилъ Слащовъ.

– Пожалуй. У меня что-то голова болитъ…

– Отлично. И вы, Бѣжецкій, тоже?

– Нѣтъ, я не пущу его, – живо сказала Анна. – Мы съ Ѳедоромъ Михайловичемъ пойдемъ опять къ рѣкѣ на луну смотрѣть…

– Полно, мой другъ, ложись лучше спать… Посмотри, на кого ты похожа… Тебѣ здѣсь силъ надо набираться послѣ болѣзни, – уговаривалъ ее Николай.

– Вотъ еще! Вы кататься поѣдете, а я дома сиди въ такой вечеръ… Нѣтъ, нѣтъ, я Ѳедора Михайловича не отпущу…

– Я съ удовольствіемъ покоряюсь, – отвѣтилъ Бѣжецкій, весь покраснѣвъ.

Когда Рудниковская, Слащовъ и Шатовъ уѣхали, Анна попросила Бѣжецкаго подождать внизу у рѣки, – она переодѣнется и сейчасъ придетъ.

Бѣжецкій сошелъ къ рѣкѣ. Вода тихо бѣжала между заросшихъ травой береговъ. Луна серебристыми блестками разсыпалась по мелкой ряби.

Далеко, далеко, на поворотѣ рѣки, на плотахъ развели огонекъ. Онъ золотымъ столбикомъ отражался въ водѣ. Кругомъ было тихо. Все какъ будто заснуло. Только нѣтъ-нѣтъ плеснется гдѣ-нибудь рыба, да заслышится кваканье лягушки.

Бѣжецкій все сидѣлъ на бревнѣ и ждалъ. Ему показалось, что прошло больше часа. Онъ сталъ ходить взадъ и впередъ. Анны все не было.

«Не случилось ли чего? Можетъ боится идти одна», подумалъ онъ и пошелъ въ дому.

Въ окнахъ было темно; въ комнатѣ Анны закрыты ставни. Онъ вошелъ въ домъ.

– Анна Николаевна! – окликнулъ онъ громко. Никто не отвѣчалъ ему.

– Анна Николаевна! – повторилъ онъ въ темноту. Въ сосѣдней комнатѣ кто-то зашевелился.

Бѣжецкій ждалъ. Кто-то босикомъ вошелъ въ комнату, гдѣ стоялъ Бѣжецкій.

– Ѳедоръ Михайловичъ, это вы, что ли? – услыхалъ онъ голосъ горничной Анны.

– Да, Серафима, я… Что, Анна Николаевна ушла?

– Куда ушла? – шепотомъ спросила она. – Спать легли, уже спятъ давно поди…

– Спятъ? – удивленно переспросилъ Бѣжецкій и, не дожидаясь отвѣта, сталъ на носкахъ подниматься на верхъ, къ себѣ въ комнату.

Но Анна еще и не думала засыпать. Она лежала съ судорожно сжатыми губами и широко раскрытыми глазами, пристально устремленными въ темноту. Она слышала, какъ мужъ вернулся, какъ онъ шептался съ Шатовымъ около двери, какъ потомъ легъ и сію минуту заснулъ. Уже должно быть разсвѣло, – въ щели ставней пробивалась зеленоватая полоска свѣта. Анна все не спала и все думала… только не о Бѣжецкомъ. Ей даже и въ голову не пришло, что онъ ждалъ ее у рѣки, что онъ страдалъ, какъ и она, ворочаясь съ боку на бокъ на кровати.