Текст книги "Заповедник, где обитает смерть"

Автор книги: Екатерина Островская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А вас не было, – догадался Волошин.

Старик вздохнул и повторил:

– Меня не было – это правда. Будь я рядом, вытянул бы ее на второе место.

Альберт Ринатович замолчал и начал есть. Потом отодвинул тарелку и сказал:

– Спасибо. Больше ничего не надо. На второе у меня гречневая каша.

Он поднялся. Вышел в коридор, кинул взгляд в открытый дверной проем, за которым была гостиная.

– Камин – это хорошо, – сказал старый тренер и добавил: – Не обижай Надю.

Волошин пошел его провожать, а когда возвращался, сумерки уже укутали все вокруг.

Глава 8

Начинало вечереть, когда Филатов вернулся к дому Сталкера, потоптался у крылечка, потом вошел в арку и оказался во дворе. Здесь стояли автомобили. Возле одного – серой «девятки» – сидел на корточках владелец в черной вязаной шапочке на голове, что-то делал, что именно, Филатов не мог понять. Из интереса подошел поближе и остановился: сидящим на корточках был Сталкер. Он замазывал номер машины грязью, которую, судя по всему, принес с собой, потому что вокруг – только чистый, недавно выпавший снег. Иван быстро развернулся и поспешил к арке. Вскоре мимо проскочила та самая серая «девятка», и Сталкер, сидящий за рулем, не обратил на Филатова никакого внимания.

Вскоре стемнело. Иван дважды поднимался наверх, звонил в дверь, но никто не открывал. «Неужели живет один, без родителей?» – думал Филатов. Это путало все его планы, и все-таки оставалась надежда, что предки студента пока на работе и скоро вернутся. Стоя на улице, Вампир бросался к каждой супружеской паре, подходящей к бетонному крыльцу. Но большинство проходили мимо, а остальные не соответствовали или возрастом, или одеждой – родители парня, который легко вносит вступительный взнос для участия в игре, а потом готов покупать подсказки, должны и одеваться соответственно.

К девяти вечера Иван промерз основательно и только тогда начал думать о том, где придется ночевать.

Он пересек двор, потом еще один, более темный и грязный, вышел на неосвещенный пустырь и сразу уткнулся в дощатый забор, за которым была строительная площадка. На ней лежали поддоны с кирпичами, бетонные плиты и стояло несколько вагончиков-бытовок. Все было засыпано снегом и застыло в своем унылом однообразии. Ни людей, ни жизни, лишь одинокий фонарь уставился в темное небо, ничего не освещая. Иван замер, созерцая все это. Зачем он забрел сюда, и куда несут его ноги теперь, когда впереди только темнота и холод?

Он шел мимо вагончиков, огибая котлован, спотыкаясь на комьях замерзшей грязи. Без скрипа открылась дверь, и в желтом прямоугольнике света возник темный силуэт:

– Чего здесь шастаешь?

Знать бы самому. Филатов не стал ничего выдумывать и ответил просто:

– Ищу, где переночевать.

Человека ответ не удивил.

Он кашлянул и спокойно позвал:

– Тогда иди сюда.

Когда Иван подошел к крыльцу, позвавший его разглядел, по-видимому, и сказал почти весело:

– Вон номеров сколько.

И обвел рукой пространство, показывая на стоящие поблизости бытовки.

– Тебе с удобством или без?

– Хотелось бы люкс.

– С этим сложнее, – почесал подбородок стоявший на крыльце. – Подымайся: что-нибудь придумаем.

В вагончике находился еще кто-то, хотя человеком его можно было назвать лишь по отдаленному внешнему сходству. Небритое существо сидело на металлической сетке ржавой койки перед тумбочкой, застеленной газетой, на которой Иван увидел остатки вяленой рыбы и две бутылки пива. Пустая водочная бутылка лежала под койкой. На деревянном тарном ящике стоял древний черно-белый телевизор, что-то мелькало на экране, но звук был отключен.

– Вот мои апартаменты, – сказал, закрывая дверь, тот, кто окликнул Ивана. – Хочешь – оставайся здесь, не хочешь – выбирай любой вагон; печка есть в каждом, только за топливо надо отдельно заплатить.

Небритая личность при слове «топливо» с размаху шлепнула себя ладонью по горлу и от этого повалилась на панцирную сетку, с грохотом ударившись спиной о стену.

– Здесь не хочу, – покачал головой Филатов, глядя на пытающегося подняться типа.

– Это Жорик, – объяснил гостеприимный хозяин, – мой кореш. Хороший мужик. Мы с ним двенадцать лет не виделись. Он только в ноябре вышел. По сто пятой отзвонился.

– А за что сидел?

– Да я ж говорю: за убийство. Много, конечно, впаяли, но адвокат зараза попался. Говорил, статью перекфа… переквалифа… пере… Ну, ты понял. Адвокат обещал переделать статью на убийство в состоянии аффекта. Не вышло. А на самом деле надо было по неосторожности и случайности. Жорик случайно домой зашел в обед, а жена с каким-то мужиком в постели. Ну, ты понял. Какова шалава! Ну, Жорик говорит мужику: «Ты, дескать, вали отсюда – к тебе претензиев нет: я сам мужик и такие вещи понимаю и с этой жабой разберусь». А мужик отвечает: «Сам вали отсюда, мы еще не закончили, в натуре». Жорик хотел ему по репе дать, а мужик ему в рыло заехал, дружок мой аж в коридор выкатился. Достал из шифоньера ружье и говорит голубкам: «Выметывайтесь оба!» Мужик вскочил, а баба жориковская говорит: «Не слушай, Арнольд, этого козла, – у него ружье давно не стреляет». И ржет. Но Жорик и нажал на оба курка: кто же знал, что оно заряжено. Бабе в лобешник. А у любовника кишки наружу. Ага, картечью засадил. Мужик живучий попался, два дня еще протянул. А если бы не окочурился, дали бы дружку моему не двенадцать, а только десять. Вот такая философия получается: за жизнь человека два года, а по закону восемь. Чисто математически – ни в какие ворота…

Филатов молча слушал пьяный бред и косился на лежащего на койке типа.

– Не, – успокоил его хозяин, – Жорик только с виду страшный, а так очень душевный человек. Если кого замочить надо, то ты только скажи, он любого…

– Штука баксов, – раздался хриплый голос Жорика, – хоть президента.

– Нет, я лучше сам, – пошутил Филатов и испугался своих слов.

Только сейчас он понял: за убийство могут посадить. Пусть не на двенадцать лет, на десять, но даже если дадут пять, это конец. Лучше умереть: он ведь другой – не такой, как эти существа, лучше исчезнуть, чем стать похожим на Жорика.

– Так где я могу переночевать? – спросил Филатов. – Только найди мне чистую бытовку, не такую, как твоя.

– Как знаешь, – сказал хозяин, – чистоту не гарантирую. Чисто обычно в морге, а здесь живые обитают. Ладно, пойдем, я тебе люкс предоставлю. Но…

Он поднял вверх палец:

– С тебя фунфырь.

– И закусь, – раздался голос с койки.

Филатов со сторожем вышли на стройплощадку. Из-за облаков выскочила гордая московская луна, где-то вдали светились окошки домов, и среди них наверняка были окна Сталкера.

– Нет, если кого убрать надо, ты только скажи, а то Жорик засиделся на воле. На киче хоть хавку дают, а здесь побираться надо или на гопстоп идти. Киллером стать – самое милое дело: на кусок хлеба всегда заработаешь. Даже с маслом…

Сторож разглагольствовал, позванивая связкой ключей.

– Сейчас ведь как? Каждый против каждого чего-то имеет. Думаешь, у меня врагов нет? А кто я? Тьфу! Я – бич. Бывший интеллигентный человек. В бане, между прочим, когда-то работал. Уважали меня…

Подошли к голубому вагончику, поднялись по ступенькам крыльца. Сторож достал из кармана еще одну огромную связку ключей и показал Филатову:

– Гляди, сколько! К любому замку подобрать можно. Я ведь раньше, еще до бани, слесарем в жилищной конторе пахал. Там и позаимствовал.

Наконец отобрал на связке необходимый ключ и вставил его в навесной замок. Дверь была открыта. Сторож вошел внутрь, включил свет, затем поторопил Ивана:

– Чего стоишь? Заходи!

Внутреннее помещение бытовки ничем не отличалось от вагончика сторожа. Здесь тоже стояла кровать, на ней даже матрас лежал, стол, пара стульев, тумбочка и такой же древний телевизор. В углу темнела печка-буржуйка.

– Дай на топливо, – попросил сторож. – Сейчас за дровишками сбегаю.

Иван достал двадцать долларов, но хозяин стройплощадки только скривился:

– Чего ты мне суешь? Куда я с этим пойду? Валютную проститутку снимать? Ты мне денег дай.

Филатов протянул ему пятисотку, и довольный сторож исчез, сказав:

– Сейчас вернусь. Я мигом.

Иван сел на кровать. Отодвинув лежащий на ней голубой рабочий комбинезон и оранжевую строительную каску; еще раз обвел взглядом помещение, и вдруг ему стало тоскливо. Невыносимо, словно он пришел сюда, чтобы остаться навсегда. Прощай, спокойная и благоустроенная жизнь, постель, пахнущая лавандой, душевая кабина с паровой баней, джакузи и унитаз с измерителем давления и пульса. У него не будет ни квартиры, ни собственной фирмы с роскошным кабинетом, в котором он почти не бывает, не будет секретарши, так сладко произносившей когда-то его имя: «Иван Сергеевич», словно целует пространство между ними. Ничего не будет, а сам он превратится в такого вот Жорика. И всему виной дурацкая игра! И его собственное идиотское желание разбогатеть любым способом! О чем он думал, где была его голова, когда он отправлял заявку? Лучше об этом не думать!

Захотелось отвлечься и забыться. Филатов взглядом поискал пульт дистанционного управления телевизором, но его нигде не было. Вдруг Иван вспомнил, что раньше не было пультов. Он поднялся и нажал кнопку на панели. Экран долго оставался темным, потом издалека приплыл звук и наконец появилось изображение – ведущая московских криминальных новостей. Девушка с каким-то восторгом начала тараторить:

– Очередное заказное убийство в столице. Два часа назад у дверей офиса одной из принадлежащих ему фирм застрелен предприниматель Георгий Тарасян. Как сообщил наш источник в следственном управлении ГУВД столицы, погибший был известен в криминальных кругах как Гарик Керченский и возглавлял в Москве одну из преступных группировок. Многочисленные свидетели утверждают, что киллер вел огонь из серой «девятки»; в тот момент, когда Тарасян садился в свой «Мерседес», рядом притормозил автомобиль, за несколько секунд покушавшийся сделал двенадцать выстрелов из автома…

Девушка заглянула в листочек со шпаргалкой.

– …Из автоматического пистолета Стечкина. Погибли водитель, девушка, находящаяся в машине Тарасяна, ранено двое случайных прохожих. Одна из случайных жертв – двенадцатилетняя школьница. Только одна пуля попала в голову Гарика Керчинского, который попытался укрыться за своим «Мерседесом», – он погиб мгновенно. Киллер скрылся. Номера «девятки» были замазаны грязью. Расследование ведет прокуратура Центрального округа, задержаны первые подозреваемые…

Начался другой сюжет, а Иван сидел пораженный. Вот тебе и мальчик-студент! Сопляк завалил преступного авторитета, да еще сколько посторонних людей! А ведь он хотел поговорить с его родителями и вместе спасать паренька.

Раздались шаги за дверью. Филатов выхватил из-за пазухи пистолет, опустил предохранитель, направил дуло на дверь. «Все, – пронеслось в мозгу, – конец!» Он чуть было не нажал на спуск. В бытовку зашел сторож, держа перед собой охапку дощечек от упаковочных ящиков.

– Сейчас растоплю, – сказал он, не замечая ствола. – А потом в магазин. Тебе чего взять?

– Водки, огурцов и хлеба.

Вскоре в печке заполыхало пламя, сторож вышел на крыльцо, и, когда уже закрывалась дверь, Иван крикнул:

– И сока. Любого, только не томатного.

Какая тут может быть «Кровавая Мэри»!

Принесенная водка оказалась суррогатом, пахнущим спиртом. Филатов наливал эту гадость в пластиковый стаканчик, залпом выпивал, закусывал огромными раздавленными бочковыми огурцами, из которых прыскал рассол, потом отламывал кусок черного хлеба и жевал, и жевал. Опьянение пришло сразу, в ушах шумело, как будто Иван мчался на поезде или проваливался в лифте в бездонную пропасть. Трещали, сгорая, дощечки в буржуйке, и больше никаких звуков, словно весь мир уже умер.

На столе лежала забытая сторожем связка ключей.

Человек в голубом комбинезоне и такой же куртке с надписью на спине «Мосстройгаз» потоптался у бетонного крыльца, потом снял с головы оранжевую каску, протер вспотевший лоб, снова надел ее и вошел в дом, таща металлический ящик для инструментов. Около лифта человек столкнулся со старухой в потертой котиковой шубе.

– Ну, наконец-то, – проворчала она, – а то неделю целую звоню, и никого. Из подвала так газом несет. Когда почините?

– Скоро, – ответил Филатов, отвернув лицо в сторону.

Он хотел вспомнить какое-нибудь специфическое ремонтное слово, чтобы старуха и впрямь поверила, что он из ремонтной службы, но сказал только:

– Не суетись, бабка.

У дверей квартиры долго переводил дух, одновременно прислушиваясь к звукам за стеной. Позвонил. Все по-прежнему тихо. Еще раз нажал кнопку звонка. Никто не подошел к дверям и не спросил ничего. Иван достал из кармана связку ключей и сразу увидел пару латунных для финских замков. Вставил один в замочную скважину, повернул, потом еще раз. Ни щелчка, ни какого-либо скрежета, но дверь уже была не заперта.

Иван оглянулся по сторонам. На площадке и на лестнице ни души. Он осторожно, чтобы без скрипа, приоткрыл дверь и вошел в квартиру. Остался на пороге, прислушиваясь, но слышал только, как бьется собственное сердце. Пистолет лежал в кармане куртки, и Филатов осторожно поддерживал его рукой через брезентовую ткань.

– Хозяева! – крикнул Иван, но получилось не громко, а так только свистящий шепот. – Хозяева, – повторил он. – Газовая служба. Вы что дверь не закрываете?

В ответ ни звука, хотя свет горел и в коридоре, и в одной из комнат.

Филатов осторожно вытер ноги о мохнатый коврик у двери. Посмотрел на свои итальянские зимние ботинки, торчащие из-под грубых рабочих брюк. Чтобы они не выглядели слишком роскошно, он полчаса назад втирал в них цементную пыль – вроде получилось.

– Есть кто дома? – тем же громким, но осторожным шепотом спросил Филатов.

Подойдя к двери комнаты, в которой горел свет, он заглянул внутрь: тахта с разложенной постелью, книжный шкаф, рабочий стол с компьютером, музыкальный центр. Судя по всему, комната Сталкера. Двинулся по коридору, открыл дверь еще одной комнаты – гостиная. Третья оказалась спальней родителей. Тоже никого. Пуста и кухня. Неужели пропустил парня? Что делать теперь, Филатов не знал. Неужели Сталкер скрылся так неожиданно, что даже не успел погасить везде свет? Даже в ванной…

Иван толкнул узкую филенчатую дверь ванной комнаты, шагнул внутрь и тут же отпрянул: прямо перед его лицом в дверном проеме висел худенький парнишка. Ноги не доставали до кафельного пола около полуметра, тапочки лежали возле чугунной ванны, а на большом пальце правой ступни наклеена белая полоска пластыря, закрывая красную кожу, стертую новой обувью.

Голова Филатова закружилась, стало мутить, он едва успел рвануть дверь в туалет, ввалился туда. Его вырвало. Бежать, бежать немедленно! Он выскочил в коридор, подбежал к двери, схватил оставленную при входе коробку для инструментов, хлопнул по боковому карману, проверяя, на месте ли пистолет, и замер. На лестнице раздались голоса: мужской и женский. «Родители», – догадался Иван и щелкнул задвижкой.

– Сколько тебе будут платить? – спросил женский голос.

– Во время испытательного срока – восемьсот, – ответил мужчина, – а потом полторы тыщи.

– Ой, – задохнулась от счастья женщина, – сразу шубу мне купим. Я тебя так любить буду.

– Через два месяца уже весна наступит.

– А мы все равно купим.

Шаги стихли.

Филатов, стараясь не смотреть в сторону ванной, зашел в комнату с разобранной постелью, подошел к рабочему столу, тронул мышку. Сразу же засветился экран монитора. На нем было послание для Сталкера.

«Поздравляем с выводом из игры Волыны. Ваш следующий объект – Шумахер. Желаем успеха».

Теперь надо уничтожить информацию, все, что есть в компьютере, все файлы, все программы, чтобы не осталось ничего, никаких следов.

Через пять минут все было закончено. Можно было уходить. Но вдруг Иван понял: должно быть письмо, хоть какая-нибудь предсмертная записка. Он вошел в гостиную, окинул ее взглядом – ничего. Потом пошел в спальню родителей, включил свет и сразу увидел черный пистолет, лежащий на тумбочке. Под ним лист бумаги. Филатов сунул оружие во второй боковой карман комбинезона и взял предсмертное письмо Сталкера.

«Дорогие папа и мама.

Простите меня, но квартиру, которую мне оставила бабуля, я продал, а деньги истратил. На меня что-то нашло, я ввязался в страшную игру и теперь стал убийцей. На тротуаре кричала маленькая девочка. Это было страшно. Пуля попала ей в живот, и по телевизору передали, что она умерла в больнице. Кроме нее, еще двое погибли случайно. Я не хотел их убивать. Передайте родственникам, что я… Меня тоже убьют, можете пострадать и вы, как пострадали от меня невинные люди. Лучше уж самому выйти из игры. Хорошо, если загробный мир существует, тогда я скоро увижу бабулю. Мама и папа, я вас очень люблю. Я просто хотел стать богатым, чтобы вы не надрывались на работе. Простите меня.

Ваш сын Алик.

А мои роликовые коньки подарите мальчику с пятого этажа. Сейчас они ему велики, но года через два будут как раз. Я вас люблю».

Иван скомкал письмо и положил в карман. Вышел в коридор, отодвинул задвижку и прислушался. Все тихо. Можно уходить. Он спустился по лестнице. Внизу около лифта стояла все та же старуха, рядом с ней мальчик лет двенадцати.

– Ну как, исправили? – спросила бабка.

– Да, – кивнул Филатов.

– А теперь вот лифт не работает: как нам с внуком на пятый этаж подниматься?

В ожидании дневного поезда на Петербург Иван бродил в окрестностях площади трех вокзалов, от нечего делать заходил в магазины, рассматривал ненужные ему вещи, даже купил в подарок Волошину узкий настенный коврик, на котором по лыжне среди елочек бежали две биатлонистки в белых костюмчиках с надписью «СССР» на груди. Продавщица коврик аккуратно свернула, упаковала в полиэтиленовый пакет с изображением американского звездно-полосатого флага. Филатов вышел на улицу и сразу увидел дверь с табличкой «Интернет-кафе». Зашел внутрь – барная стойка и десятка два столов с компьютерами. За несколькими сидели подростки.

– Мне бы где-нибудь в уголочке, – попросил Иван администратора, – и если можно, пятьдесят граммов коньяка и чашечку кофе.

«Бах! Бах! Бах!» – раздалось где-то совсем рядом: кто-то из подростков играл в компьютерную стрелялку. Иван закрыл ладонями уши, чтобы ничего не слышать.

Ему принесли кофе и заказанную рюмку коньяка. Филатов выпил коньяк залпом, сделал глоток из чашки, закрыл глаза и почти сразу увидел перед собой кафельную стену ванной и тощее тело парня.

– Еще рюмочку, – сказал он администратору.

За то время, пока ему наливали и несли на подносе рюмку с коньяком и блюдечко с двумя кружками лимона, Иван успел отправить сообщение:

«Сталкер выведен из игры.

Вампир».

Глава 9

Умники говорят, что отношения между людьми регулируются их отношением к собственности. Не размерами доходов, а именно отношением человека к чужому богатству определяется место человека в обществе, и совсем неважно, как он добывает свой хлеб, главное, что это честный труд. Тот, кто завидует богачу и презирает бедняка, обманывает самого себя и свои надежды на счастье. На преступление толкает не бедность, а нищета духа. Нищий не тот, у кого не хватает денег на самое небходимое, а тот, кто мечтает о доходах, которых у него никогда не будет. У мечты о дорогом автомобиле, морской яхте, о красавице с обложки журнала нет будущего. Но печальнее всего, что у страны, в которой уважают богатого убийцу и презирают нищего попрошайку, тоже нет будущего.

Об этом думал Волошин, лежа в постели. Вылезать из-под одеяла не хотелось, не было желания чем-либо заниматься и уж тем более смотреть в монитор на списки выбывших из игры участников. Ничего не хотелось, даже к собственной судьбе появилось какое-то равнодушие. Волновало лишь одно: Иван отсутствовал уже третий день. Телефон отключен, но, видимо, Филатов жив, раз в списках потерь Вампир не значился. Алексей решил, что его друг где-то скрывается – нашел нору понадежнее и решил залечь. Все же Алексей проверил свой электронный почтовый ящик: вдруг Филатов прислал сообщение. Ничего не было, а в почте Ивана только то, что отправлял ему сам Волошин, хотя…

Алексей прочитал три строчки текста и не поверил своим глазам: «Поздравляем Вампира с аккуратной работой. Ваш новый объект – Спрут. Не сомневаемся в вашем профессионализме. Удачи!»

Волошин открыл счет Филатова и не поверил глазам: только что пришло новое поступление – девяносто тысяч! Как это возможно, чтобы трус Ванька, не умеющий стрелять, стал убийцей?

В полдень к коттеджу подъехал автомобиль. Алексей в окно увидел выходящего из «БМВ» Филатова. Иван не стал загонять машину в гараж или задерживаться во дворе, а направился к дому. Волошин встретил его на крыльце, здороваться не стал, да и приятель его молча проследовал мимо с хмурым лицом. Иван вошел в дом, поставил на пол спортивную сумку, снял дубленку и только после этого открыл рот:

– У нас поесть найдется? А то я за последнее время оголодал малость.

Он и в самом деле осунулся, к тому же был небрит, но, как ни странно, спокоен. Алексей не спрашивал ни о чем, хотя с трудом сдерживал злость, а не любопытство. Но Иван только казался равнодушным; сев за стол, он вдруг закрыл лицо руками и произнес совсем тихо:

– Я боюсь.

Это не было новостью: Филатов трясся от страха уже две недели. Но сейчас, видимо, настал момент, когда уже не осталось сил ни на истерики, ни на борьбу со страхом. В такие минуты люди без сопротивления принимают свою судьбу, какой бы несправедливой она ни казалась.

– Нам не уцелеть, – прошептал он. – Мы погибнем, я знаю.

Это взбесило Волошина, хотя еще совсем недавно и он старался не думать о завтрашнем дне, считая, что ничего от них самих не зависит. Но сейчас надо думать не только за себя, но и за друга.

– Что-то случилось? – спросил Алексей, скрывая, что ему кое-что известно.

– Ничего, – посмотрел в сторону Филатов. – Я никого не убивал. Был в Москве, хотел договориться, но парень оказался благороднее нас – покончил с собой. Повесился. Пожалуй, это лучший выход…

– Прекрати, – перебил его Волошин. – Мы сейчас с тобой как две лягушки из китайской сказки, которые упали в кувшин с молоком. «Конец», – подумала одна и утонула. А вторая била лапами, чтобы удержаться на поверхности. Так долго боролась за свою жизнь, что взбила масло, оттолкнулась и выпрыгнула.

– Сказка начнется, если мы уцелеем.

На этой оптимистической ноте разговор не закончился. Волошин в очередной раз напомнил другу об идее воспринимать все происходящее как компьютерную игру, сидеть дома, забыть про оружие и руководить действиями врагов, стравливая их.

– Главное – не высовываться, ждать, когда все перестреляют друг друга.

– Я понял, – согласился Филатов, – выходит, что божественная заповедь запрещает убивать, но способствовать убийству не возбраняется.

Алексей, конечно, так не думал, но не стал отрицать или спорить – он промолчал, потому что настоящего ответа не знал вовсе.

Может быть, знал его дед-священник. Но деда давно уже нет на свете, а слова его Волошин помнил плохо. Он и самого деда не помнил, а когда напрягал память, то возникала смутная картинка: он, трехлетний, сидит на коленях мощного старика с длинной седой бородой. Борода жесткая, и пахнет от нее травами. Отцу стоило огромных усилий поступить в военное училище, поповских детей принимать не хотели. А в училище его заставил идти именно дед. Алексею, уже как семейное предание, рассказывали, что когда во время Отечественной войны Сталин освободил из заключения всех священнослужителей и вновь открыл храмы, то дед, оказавшись на свободе, пошел записываться в добровольцы, чтобы отправиться на фронт. Его не взяли. Военком, оглянувшись на закрытую дверь своего кабинета, сказал шепотом: «Вас, батюшка, не для того освободили. Ступайте в храм и молите Бога о нашей победе. Я и сам готов перед иконами лоб расшибить, но услышит ли меня Бог».

– Господь всемогущ и всеведущ: шепот грешника Он услышит так же, как крик праведника, – прозвучал ответ.

Дед получил приход в небольшом городке, где сам восстанавливал разрушенную церквушку. Люди пошли туда, потому что тогда только в вере можно было найти силу и утешение. Но все равно много позже говорил своему сыну: он всю жизнь жалеет, что не был на фронте.

Рассказывать об этом Филатову не было смысла. Не говорить же ему, что сейчас нет войны, и если требуется защищать Родину, то только от таких, как они сами, – алчных и равнодушных. А поймет ли это Иван – еще неизвестно. Скорее всего, нет. Слова утешения – плохая защита от страха.

На самом деле Волошин и сам не знал, что предпринять – разговоры о стратегии и тактике он вел только для утешения друга и собственного успокоения.

Теперь Иван сидит за столом и ест, поглощая пищу с таким азартом, словно впервые за трое суток. Может, и в самом деле голод сильнее страха?

Зимний день пролетел быстро, а вечером пришли новые сообщения о выбывших игроках. Стало ясно, что участников игры осталось чуть более четырнадцати тысяч.

– Скоро дойдет очередь и до меня, – пошутил Волошин, вспомнив, что его номер 9999.

Филатов вздрогнул, потому что уже не понимал шуток. Впрочем, им обоим было не до веселья.

– Надо что-то предпринять, – произнес Иван и повторил как заклинанье: – Надо что-то предпринять!

– Начнем с того, что управление игрой осуществляется через Интернет, – сказал Алексей. – Следовательно, где-то есть закрытый и хорошо защищенный сервер. Если сервер взломать, можно получить допуск ко всей информации: к персональным данным игроков, переписке, счетам…

– К жеребьевке, – подсказал Филатов. – Раньше надо было блох ловить, а не чесаться сейчас! Как вообще ты собираешься взламывать сервер? Ты не хакер, я не хакер.

– Найдем.

– Как? Среди моих знакомых хакеров нет. Все, как назло, приличные люди.

Филатов произнес это и задумался.

– Может, объявление дадим?

Алексей покачал головой:

– Не надо, в моей полудохлой компании трудится весьма талантливый в этом плане паренек… Помнишь песенку про Вологду? Это он ее в моем компьютере вместо оповещения установил.

– Ну и что? – усомнился Иван. – Сервер – не песенка. Думаешь, так легко его взять?

– Попытка не пытка. К тому же Измаил тоже считался неприступным. Что, мы с тобой вдвоем глупее одного Суворова?

– Нет, конечно, – согласился Иван. – Суворов вообще ни фига не понимал в компьютерах.

Филатов развеселился.

– Раньше надо было думать! С самого начало взломать их поганый сервер! Сделать так, чтобы они сами все друг друга перестреляли! Застрелились, утопились и сдохли! Завтра с самого утра вызываем твоего хакера, и я поставлю… то есть мы поставим перед ним задачу… Сейчас вечер закончится… Погоди, я в компьютер загляну на секундочку…

Филатов поспешил в кабинет. Вечер еще дышал и умирать не собирался. Время надо было как-то провести. Волошин растопил камин, подвинул к огню два кресла. В одно опустился сам и стал смотреть на огонь. «Интересно, – подумал он, – а чем сейчас занимается Надя? Вероятно, на каких-нибудь соревнованиях? Днем бежала дистанцию: зачетную или тренировочную. Сейчас в гостинице или на какой-нибудь базе отдыхает, смотрит телевизор…»

Волошин достал из кармана телефон и набрал номер Нади. Телефон не отвечал.

– Иван! – крикнул Волошин. – Отлипни от монитора! Иди к камину греться!

– Я не замерз, – откликнулся Филатов.

– Давай по рюмочке коньячка хряпнем.

Иван прилетел мгновенно и принес начатую бутылку «Хеннесси». Сам наполнил рюмки и плюхнулся в кресло.

– За что пить будем? – спросил он и тут же предложил: – Давай за здоровье твоего хакера. За его профессиональные знания.

Они выпили, а потом сидели какое-то время молча, не зная, что делать дальше.

Потом Иван спросил:

– Помнишь, на нас налоговая с проверкой наехала? Чего-то нарыли. Я предложил дать им взятку, и ты поехал решать вопрос.

– Помню, – ответил Волошин.

– Ну и?

– Решил.

– А сколько дал? Я просто забыл уже.

– Нисколько. Там начальником приятная дама была. Я пригласил ее в ресторан, потом…

– Ну и?

– Я же сказал, что закрыл вопрос. Чего сейчас вспоминать?

– Помнишь, как ты решил заняться продюсированием рекламных роликов?

– Не помню.

– Как? – удивился доверчивый Филатов. – Еще моя Настя… то есть твоя рекламировала шампунь, крем и эти, как их…

– Прокладки. Помню, конечно.

– А помнишь…

Так они и разговаривали, если это можно было назвать разговором, перебрасывались короткими фразами. В какой-то момент Алексей почувствовал, что беседа напоминает отчет о прошедшей жизни. Прошедшей. Уже от одного слова мороз пробежал по спине.

– У тебя с твоей Надей все нормально? – спросил вдруг Филатов.

– В каком смысле? – не понял Алексей.

– Сам знаешь. У меня с моей как-то все не так получается. Вроде спим мы с ней, в смысле, любовью занимаемся, а потом она заявляет, будто со мной только для здоровья. А какого ей здоровья надо: девятнадцать лет девке. Я задыхаюсь, как загнанный конь, а она готова тут же пятнадцать километров бежать с четырьмя огневыми рубежами. Я ее спрашиваю: «Я тебе хоть немного нравлюсь?» А она знаешь что отвечает? Знаешь?

– Откуда? Меня же там не было.

– Что не нравлюсь. Как думаешь, врет?

– Врет, конечно.

– Она говорит, что ей нравятся такие мужчины, как Альберт Ринатович. И она бы хотела именно такого мужа… Только помоложе, разумеется. Врет?

Волошин пожал плечами.

Друг все не мог успокоиться:

– Она говорит, что он добрый. А я что, злой? Все находят во мне какие-то недостатки. Одна говорит, что я лампочку вкрутить не могу. Ну, не могу. А до свадьбы она что, не знала об этом? Другая требовала каких-то экспериментов в постели. Теперь, наверное, Шалва Цицхоладзе опыты над ней ставит. Третья вообще дура попалась – вспоминать не хочется. Спит до обеда, потом красится до вечера и скандалы закатывает, почему я ей ласковые слова не говорю. А какие слова, если я элементарно жрать хочу?

– Сам выбирал.

– Дураком был, – признался Филатов.

Он помолчал, а потом удивился:

– А тебя, Лешка, за что тебя бабы любят?

– Кто? – поразился Волошин. – Мне тридцать четыре скоро. Ни семьи, ни детей.

– Сам виноват, – обрадовался Иван. – Кто тебе мешает на Наде жениться? Станешь мужем прославленной спортсменки: не зря жизнь прошла.

– Я умирать не собираюсь, – разозлился Алексей.

– Я тоже, – тихо произнес Филатов.

И вздохнул глубоко.