Текст книги "Проводник"

Слава подлил чай в кружки и задумчиво добавил:

– Вот такие дела, а автомат тот мне больше не снился.

– А потом что было?

– Погостила она у нас еще несколько дней. По округе погуляли, она мне на местную красоту глаз заточила. Поговорили за многое, но это уже больше философские беседы. С Варварой тоже отдельно пообщалась. С Маруськой какие-то секретики пообсуждала. И ты знаешь, Бэл, у нас как будто семья на другие рельсы перешла. Сложно объяснить, как это: раз – и на душе мир появился, но так здорово ощутить! Вроде, ничего вокруг не изменилось, а тебе вдруг жить интересно становится. И ведь всё свое прошлое помню, ничего не забыл, но смотреть на это стал без боли, стыда и надрыва. А на прощание Ветла спросила: "С медведем-то что делать будем?" Я аж головой замотал: "Не стреляй! Он мне шанс дал". Потом не выдержал и спросил, кого он заломал, что она на отстрел приехала? Ветла лишь привычно улыбнулась: "Тебя!"

В этот миг из-за резкого порыва ветра неожиданно с силой хлопнула открытая оконная створка, тут же залаял Печенег, и мужчины невольно вздрогнули.

– Что за фигня?! – встрепенулся Бэл, а Слава уже рванул прихрамывая к дверям, выкрикнув на ходу:

– Окна закрывай, сейчас гроза начнется, все стекла расхлещет! А я приборы сверю, – и быстро вышел из дома.

Бэл защелкнул шпингалеты, озадаченно глядя на улицу. Там уже не было прежней идеалистичной книжной красоты. Склон напротив погрузился в сумрак свинцовых туч. С треском скользнули молнии и за ними, не отставая, прокатился размашистый грохот. И уже в следующую минуту с ревом обрушился ливень.

Входная дверь хлопнула, и на пороге появился абсолютно мокрый Вячеслав, который с улыбкой развел руками:

– Не, ну нормально! Для метеостанции это оказался неожиданный поворот погоды! – и уходя в комнату переодеваться добавил: – Обожаю Камчатку!

***

Часы давно перевалили за полночь, но Бэлу не спалось. Ворочался с боку на бок, то прислушиваясь к стуку дождя за окном, то проваливаясь в размышления. Не шло у него из головы откровение Вячеслава. Но и поверить во все это было за пределами разумного. Хотя... Чего ведь только не случалось за время службы, да такого, что однозначно было в ведении каких-то иных сил. И тут же услужливая память напомнила, как попал он под первый свой обстрел. Случилось это как в насмешку над ним, с детства боящимся высоты, при вылете на задание. И когда тяжелую машину стало мотать в воздухе, заваливая в крен, у него, еще молодого лейтенанта, от ужаса грудь перехватило, да так, что даже благой мат застрял в легких. Ноги налились свинцом, а в мозгу проскочила паникерская мысль: "Всё! Кренец-кандец!" Даже сейчас, лежа в постели, он вспомнил тот сковывающий сердце кошмар, и накатило, перехватив горло до боли. Вот ведь сколько лет прошло, а тело помнит!

Бэл встал и походил по комнате, пытаясь отогнать чересчур уж реальные воспоминания. Но картинки прошлого уже неотвратимо скользили перед глазами. Прожить те ужасные мгновения, затянувшиеся в вечность, помогло одно – закрыв глаза и вцепившись в сидушку, одеревеневшими губами шептать молитву Богу и Ми-24, сначала беззвучно, а под конец уже, как ему казалось, крича изо всех сил: "Вертушечка, вынеси! Вывези! Держись!" Вот ведь штука какая, но даже сейчас он мог поклясться, что тогда в падении что-то изменилось, в нарушение привычных законов физики. И ведь сели! Подломив шасси, вертушка выпустила их, перепуганных пацанов, на твердую землю. Отбежав подальше, он обернулся посмотреть, не загорелась ли машина, и вздрогнул от неожиданности – на какое-то мгновение показалось ему, что лежащий вертолет был живым существом, прижавшим обстрелянный бок к земле, тяжело дышащим, но улыбающимся им в след. Тогда, он мотнул головой, отгоняя наваждение, но сказал вдруг в голос: "Спасибо!" И, чтобы никто не увидел, как увлажнились глаза от пережитого страха и радости спасения, отвернулся, и быстро двинулся прочь, рывком вытерев лицо рукавом полевки.

Потом, позже, по возвращению, зашел в церковь и долго разговаривал с Богом, стоя перед старинной иконой в золоченном окладе, а под конец вдруг попросил, чтобы помог он, всесильный, и та вертушка выздоровела, вернее, чтобы починили, спасли, а не отправили в утиль. И ведь встретил её спустя несколько лет и командировок, проезжая по Ханкале. Увидел, как поднялась с аэродрома на вылет двойка "крокодилов", и необъяснимо трепыхнулось учащенно сердце. Топнул по тормозам, торопливо спрыгнув в раскисшую грязь дороги, и стал пристально вглядываться в приближающиеся машины, беззвучно шепча вмиг пересохшими губами: "Я прошу тебя... я просто прошу, пусть это будешь ты...", и когда разглядел приметный знак по фюзеляжу, облегченно засмеялся, радостно замахав руками. И Ми-24 вдруг отклонилась от курса, подлетела близко-близко, зависла на секунду над ним, словно тоже узнав в заматеревшем спеце того перепуганного, ободранного в кровь паренька. Затем, качнув на прощание бортом, набрала обороты, легко догнала напарницу и уже через несколько минут их мощные силуэты скрылись из виду. А Бэл еще какое-то время стоял, смотрел вслед этим удивительным, совершенным машинам. Тогда сослуживец подошел к нему и довольно покрутив фотоаппаратом сказал: "Классные все-таки летчики ребята! Разрешили сфоткать себя на память". Но Бэл чувствовал тогда, что нет, не все так просто.

А сейчас Бэл понял, что стоит у окна, смотрит невидящим взглядом в ночь, рисуя пальцем невидимые линии по стеклу. "Всё бывает в этом удивительном мире", – уверился он, искоренив сомнение.

***

Утром Бэл проснулся от того, что тихонько скрипнула дверь в комнату. Пытаясь не выдать, что уже не спит, скосил прищуренные глаза и усмехнулся уголками губ. Через приоткрытую щелку его пристально разглядывали любопытные детские глазки. Бэл подавил улыбку и неожиданно пружиной подскочил на кровати, подкинув над собой одеяло, с криком "Попалась!". Реакция была незамедлительная – восторженный визг за дверью и удаляющийся топот маленьких ножек. Он же громко рассмеялся, довольный такому развитию знакомства. Со стороны кухни, где что-то уютно шкварчало и посвистывал закипающий чайник, раздалась торопливая речь:

– Дядя Бэл не спит! И как вкочит! А потом заычит! Ста-ашно!

Послышался веселый женский голос, который что-то ответил ребенку. И вот уже детский топот спешно последовал обратно в сторону комнаты. Бэл, быстро одевшись, спрятался за шкафом. Широко распахнув двери, забежала маленькая девчушка в ярком платье с подсолнухами и встала, как вкопанная, озадаченно разглядывая пустую постель. Бэл, подавив смех, выскочил, изображая страшный рык:

– Сейчас я поймаю и съем эту Маруську! – и неуклюже передвигаясь, попытался ухватить девочку, но та, вновь, упоенно заверещав, увернулась и выбежала из комнаты.

Бэл, рыча и топая, пошел следом. На кухне у плиты стояла Варвара и переворачивала зарумянившиеся сырники. Обернулась на вошедшего взлохмаченного Бэла в одетой наизнанку футболке и прыснула от смеха. Фыркнул и сидящий за столом Слава, а Бэл, не обращая на веселье внимания, спросил страшным голосом:

– Признавайтесь сей час же, где маленькая девочка, которую я желаю съесть за завтраком?

За спиной Вячеслава послышалась возня, и Маруся, высунувшись из-за крепкого отцовского плеча, весомо ответила:

– Маусю есть нильзя!

– Попалась! – Бэл ухватил заливающегося смехом ребенка, подкинул над собой несколько раз, и довольный её восхищением, поставил на пол. – Ну привет, девица-краса, длинная коса! Мама тебя спасла, вкуснятину приготовила.

– А я тебя знаю. Ты дядя Бэл. Мне папа ассказывал, – девочка восхищенно, высоко задрав голову, рассматривала великана. Подумала и добавила: – Ты добый и еще хаоший! И не ешь детей.

На это Бэл щелкнул зубами и изобразил страшное лицо. Маруся хохоча убежала из кухни.

– Умеешь же ты с детьми общий язык находить, – Слава отпил кофе, довольный радостью дочки.

– Привет, Варя, как всегда замечательно выглядишь! – Бэл почтительно кивнул женщине. Та подошла и обняла его:

– Здравствуй! Молодец, что приехал. Слава знаешь, как ждал!

– Ой, да кто его ждал, на фиг он нужен сто лет. Все пельмени съел, водку выпил, двор во дворе истоптал!

Хозяйка смеясь отмахнулась:

– Иди умывайся и садись завтракать.

***

После завтрака Варя погнала всех прогуляться, пока она будет в доме прибирать. Так и порешили: сходить до водопадов, а по возвращении мужчины задумали готовить фирменный ферганский плов. Маруся приклеилась к новому знакомому и, держа его за ладонь, без устали задавала все новые и новые вопросы, на которые Бэл отвечал педантично и размеренно:

– А ты мне зайку подаил, можно я его Фома назову?

– Конечно, можно. Это же теперь твой заяц.

– А ты видел мишу?

– Нет, и очень этому рад.

– Почему?

– Ну, потому, что медведь большой и сильный.

– Но ты тоже большой и сильный.

Слава одернул дочку:

– Маруся, ты совсем заговорила дядю Бэла.

– Не заговоила, а заспашивала! А почему Бэл? Это имя?

– Нет, солнышко, это не имя, это мой позывной.

– Позывной? А у папы тоже зазывной Бэл?

– У папы позывной Валдай.

– Ого! Касиво! А у меня какой?

Слава усмехнулся:

– А у тебя – Хитрая лиса – язык как егоза.

Тут бежавший чуть впереди Печенег встал как вкопанный и тихонько зарычал. Бэл тут же прижал девочку к себе, Вячеслав достал из кобуры ракетницу. Но через пару минут собака махнула хвостом и засеменила дальше.

– Отбой! Ложная тревога, – объявил Слава, и компания двинула дальше.

Через пару километров Бэл начал различать приближающийся гул, постепенно переходящий в рев, и озадаченно посмотрел на друга:

– Водопад?

– Он, родимый! Ну что, Маруся, удивим гостя? – она радостно закивала. – Ну тогда веди, показывай.

И девочка, воодушевившись возложенной ответственностью, прибавила шаг и потянула Бэла за руку по скалистой тропе вверх.

– Маруся, ну ты спортсменка! Давай потише, папу подождем... Вот это да!

Они вышли на небольшую площадку, а скорее плато, и Бэл не сразу осознал, что от удивления даже приоткрыл рот. Перед ними, всего в десятке метров, находилось мрачное глубокое ущелье с отвесными, как казалось, готовыми рухнуть, стенами, и с высоты сотни метров из-под ледникового козырька с ревом вырывался столб мутной воды, которая с грохотом проносилась это невообразимое расстояние, наполняя воздух невесомой переливающеюся пылью, и скрывалась где-то в недрах разлома.

– Ну как? – спросил подошедший Вячеслав.

– Впечатляет! – Бэл не мог оторвать взгляда от этой опасной бурлящей мощи, которая билась и жила всего в нескольких шагах.

– Дядя Бэл, дай монетку, – дернула его за руку Маруся.

Бэл пошарил по карманам и передал пятачок. Девочка спокойно зашагала в сторону обрыва. Мужчина беспокойно глянул на ее отца, но тот успокоил его жестом. Она действительно, в свои небольшие года, уже понимала границу дозволенного и опасного. Подошла, и нелепо замахнувшись бросила в поток монетку, которая блеснув на прощание, тут же скрылась из вида. Интересно, где ее вынесет, обкатанную до блеска? Бэл достал фотоаппарат и несколько раз щелкнул, с досадой понимая, что техника никогда не сможет передать всей силы, опасности и величия зрелища.

***

Ужин удался. Плов всегда был визитной карточкой Вячеслава. Умел он договариваться с этим привередливым блюдом. Около девяти Маруся позвала папу почитать сказку перед сном. Перед уходом поцеловала маму, затем подошла к Бэлу, обняла его, смешно чмокнув в щеку, засмущалась и убежала к себе в спальню. Бэл помог Варе убрать грязную посуду со стола и накрыть для чая. Сели в ожидании Славы. Варя подняла рюмку с наливкой и сказала:

– Спасибо что приехал. Слава очень скучал по тебе, по ребятам.

Бэл поставил рюмку.

– Варя, не надо за меня пить. Не такой я хороший друг оказался на проверку. Должен был раньше приехать.

Она мотнула головой:

– Ты приехал вовремя, и это главное. А то, что было, нам надо было самим пережить и выход найти.

Бэл внимательно посмотрел на нее и вдруг спросил:

– А про Ветлу, правда?

И даже не удивился тому, что она не стала ничего уточнять, а просто ответила:

– Правда.

Налила чай, подумала и добавила:

– Она ведь меня тоже сводила... туда. Сидели с ней разговаривали, и вдруг она спросила, что бы помогло мне понять мужа. И я ответила – его война. Она тогда посмотрела на меня как-то особенно, как будто пытаясь лучше разглядеть. Подумала, затем предупредила, что это не только познать, с этим потом придется жить. А я тогда самоуверенно решила, что мы то знание на двоих разделим, значит, уже легче станет. Она лишь кивнула, и скажу тебе – выдалось путешествие! Я увидела такое, что однозначно не готова была увидеть, и теперь не знаю, жалею я о своем скоропалительном решении или нет, но точно всё простила, а главное, поняла своего мужа, и это позволило не потерять любовь к нему, когда мне казалось, что общего будущего у нас просто нет.

Бэл дернулся и чуть не опрокинул кружку:

– Расскажи! Куда она тебя водила? Варя, мне это очень важно.

– Знаю, но так страшно вспоминать! Я ведь не просто оказалась в роли наблюдателя, я чувствовала то же, что чувствовал Слава в те жуткие моменты, и это было настолько реально, что сейчас мне уже кажется, что это не его... это всё моё. Но, если бы это было так, то я бы просто повредилась рассудком, а не разговаривала сейчас с тобой. Хотя, может какая-то часть меня и сошла с ума от кусочка чужой правды... – Варя рывком отвернулась, легким девичьим жестом смахнув покатившиеся слезы. Помолчала и вдруг спросила:

– Помнишь тот подвал с растерзанными женщинами, который вы нашли на зачистке? Это первое, куда меня отвела Ветла. Помнишь это, Бэл?

Бэл отшатнулся от нее, скрипнув зубами и замотав головой:

– Нет! Не надо об этом! Не хочу!

Варя села напротив, внимательно глядя на него. И он просел под её взглядом, сник, и кивнув, прохрипел вмиг потускневшим голосом:

– Продолжай...

– Бэл, скажи, как можно жить с этим? Те смрадные комнаты до сих пор во мне. Я видела молоденьких девчонок, вывернутых наизнанку, словно тряпичные куклы. Женщин без лиц, без рук, безо всего... А над всем этим месивом гордо возлежала на столе бензопила... и словно ухмылялась окровавленными зубами, в которых завязли кусочки человеческой плоти и обломки костей. Рядом с ней валялось то, что использовалось для унижения... – Варвара осеклась, закрыла лицо руками, резко встала из-за стола, опрокинув стул, и отошла к окну.

Бэл тоже соскочил в порыве подойти, обнять, успокоить, но Варя, неожиданно твердым голосом, не оборачиваясь, продолжила:

– А еще помнишь вырезанного из чрева матери нерождённого малыша, мальчика... Я находилась в этом аду и не понимала, что же происходит с обычными людьми, которые сами когда-то были детьми, играли в игрушки, ходили в школу и любили своих близких? Что такое с ними случилось, что они превратились в нелюдей, в отморозь, уверенную в своей безнаказанности? Вернее, об этом думал муж. Мне же в какой-то момент стало настолько невыносимо от этого растянувшегося во времени вида людского безумия с запахом разлагающейся плоти, от гнетущих подробностей садистского пира, что я малодушно заскулила, прося вывести меня обратно, но Ветла отрезала – иди и смотри. И я смотрела, как вы под обстрелом хоронили их, этих девчонок, а вернее то, что от них осталось. Молча. С какой-то педантичностью, несвойственной для войны. Сломав в себе отвращение и отторжение, аккуратно заворачивали останки в ткань, которую нашли наверху, словно мастера, пытающиеся собрать осколки хрупких ваз. Слава положил малыша с мамой и крепко накрепко замотал их белой простыней, чтобы больше никто не смог их разлучить... Потом вы долго мастерили крест, пряча друг от друга глаза, а я стояла у их общей могилы и безмолвно выла от накрывшего ужаса – этого не должно было произойти! Никто из них не заслужил того кошмара, который им пришлось не пережить – прожить! И одновременно с этим тогда я ощутила гордость, необычайное уважение к тебе, к мужу, за вашу мужскую человеческую силу. За то, что не убежали малодушно, не оставили их догнивать в том доме без креста и помина. Хотя, ты знаешь, я бы и это поняла. Но ваш поступок был настолько мощным! Вы стали для них не только упокоением, но и успокоением, и отмщением. Воюя, вы точно знали, за что рассчитываетесь с бандитами.

Варя подошла к столу, подняла стул и села, необычайно бледная, но с твердой спокойной уверенностью во взгляде.

– А еще поняла, почему Слава в церкви всегда ставил свечи, поминая всех по именам, а последние девять – просто молча. И после этого понимания, раз – и как слайд сменился, и вот уже лес, подгорье, ваша группа тогда под обстрел попала. Знаю, что скажу банальность, но для меня это как будто ад раскрылся. Что я знала о войне? Да ничего. Несколько фильмов с дорогими спецэффектами. А здесь – раз, и все реально – смерть, боль, кровь. Я даже помыслить не могла, что это настолько страшно. У меня от неожиданности ноги подкосились. Как маленькая девочка, за дерево заползла, и уши руками зажала. Да только это не помогает, когда все кругом визжит, рвется и грохочет, когда животный страх разливается в воздухе и на вдохе сковывает легкие, заставляя сердце галопом биться в горле. С вскриком рядом упал боец, парень лет двадцати с небольшим...

– Это Митька был...Он два дня до своего двадцатипятилетия не дожил, – уперев взгляд в стол вдруг перебил Бэл. – Как пацан ждал день рожденья! Всё решал, как отмечать будем. Домой хотел позвонить, маму поздравить... Мы ему даже подарок приготовили, клинок серебряный на зачистке нашли. Так его, неподаренный, ему в цинк и положили. Он ведь самый молодой из нас был, смешной...

В комнате повисла тишина. Каждый думал о своем, пока Бэл не попросил:

– Продолжай, Варя.

И она продолжила, разглядывая свои руки, которые била дрожь:

– Пуля ему в голову попала, сорвала часть скальпа, череп раскола. Он в агонии стал биться, и вдруг словно увидел меня. Замер и руку ко мне протянул, словно помощи искал, затем беззвучно шевельнул губами, вздохнул и умер. Будто свет в глазах выключили. Я это никогда не забуду. Просто теперь не смогу. А тогда, размазывая слезы по щекам, свернувшись клубочком, ощутила главное и единственное желание вжаться, врасти в эту вздыбленную землю, закрыть глаза, стать невидимой и незаметной, слиться и раствориться. Представляешь, Бэл, я ведь совершенно забыла, что и так нахожусь в этой грохочущей жути "зайцем". Да, гордиться нечем. Бесславно бы я погибла, будь это моя война...

Вдруг, словно почувствовав что-то, рывком оборачиваюсь и вижу, что Слава, в отличие от меня, чувство реальности не потерял и воюет как положено мужчине. Огрызаясь и смещаясь, пытаясь обойти засаду. И так у него это ладно получается, что мне вроде как даже спокойнее стало. Да только не долговечное это чувство в бою. Далеко пробиться он не смог. Заметили. Зацепили. Когда поняли, что ранили, снайпер стал все ближе и ближе стрелять, издеваясь и выдавливая на открытое место. Меня как водой ледяной окатило! Деваться некуда. Да и на месте остаться не лучше перспектива – поиграют, поиграют, да быстро накроют. Ты, Бэл, на меня так не смотри, это я как будто Славины мысли тогда услышала, да ощутила реальное понимание ситуации, и прям нутром ощутила, что дальше будет. В общем, сложно объяснить, как это вдруг произошло – слияние чувств и мыслей моих и Славы. С одной стороны, я знала, что он думает, какие варианты прокачивает, как выжить пытается, а с другой грустная мысль – ну вот, не будет у меня мужа, и Маруськи не будет. И ты знаешь, вот прям такая тоска за горло взяла, что даже страха как не бывало. Тут вдруг кто-то из пацанов закричит: "Валдай! Держись!", а дальше бой на новый виток пошел – шквал огня, мат русский, да такой отборный, что я аж зажмурилась. И ведь отбили, вытащили! Живого! Знаешь, шла рядом, когда его уже к вертолету несли, и не могла понять, это я его благодарность чувствую, что не бросили, помогли, вытащили, или это я сама готова вам в ножки поклониться, что у меня будущее в тот момент не сломалось. И еще чётко поняла, как же я люблю своего мужа! Прям такая нежность душу наполнила, передать сложно.

И опять внезапно картинка сменилась! Вот уже заходит он на штурм во двор дома, и вдруг прямо в проеме Петр вместо того, чтобы влево зайти, как должен был, на Славку завалился, с ног его сбил, собой закрывая, одновременно вжимая в чернеющее окно чердака очередь из пулемёта... а дальше я сама, телом своим, почувствовала, как его тут же в ответ пулями прошило. И словно не Славка, а я лежу в пыли, на спине, в небо лазоревое смотрю и задыхаюсь от боли, от надрыва в душе, что не договорили, не доспорили мы с Петькой о чем-то важном. Что вот он, откинулся затылком мне на плечо, но нет уже его рядом, ничего нет, и часть меня тогда умерла вместе с ним, и что мне придется с этим жить... Тогда подошла ко мне Ветла, руку протянула, с земли поднимая, и спросила: "Ещё хочешь войны посмотреть, или достаточно?" Мне оказалось по самую макушку. Погладила она тогда меня, рыдающую, по голове, и сказала, что если я сейчас захочу, то заберет она у меня всё это знание в мгновение обратно, и ты знаешь, сказать, что я гордо отказалась, значит слукавить перед тобой. Всё моё сознание тогда возопило, требуя отказаться и вернуться в счастливое мирное неведенье, да душа уперлась и вопреки желанию с губ выдавила: "Нет". Правда, после этого сразу боль невыносимая отступила. Слезы высохли, ум прояснился, а вот любовь, нежность и уважение к своему мужчине остались.

Вот такая история, Бэл. Вот такая она, Ветла.

Варвара встала, походила по комнате, поставила чайник на огонь подогреваться, опять посмотрела в окно и добавила:

– И тебе пора встретиться с ней.

***

– Валдай, я тоже хочу с Ветлой встретиться.

Слава как будто даже и не удивился такому повороту в разговоре.

– Если надо, значит встретишься.

Бэл, сидя все на той же скамье во дворе метеостанции, не глядя на друга спросил:

– Проводишь?

– Нет. Дорогу объясню, но с тобой пойти не смогу. Это твой путь. Если время пришло, встретишься. Если надумал себе что-то лишнее, то не сложится. В этом деле лучше судьбу не прожимать. Такие встречи из любопытства искать не надо.

– Пусть так и будет. Пойду вещи собирать. Не смотри так на меня, Валдай. Сам не скажу сейчас, зачем. Даже представить не могу, о чем с ней говорить буду. Но душу выворачивает, аж суставы ломит. Только сейчас, наверное, понял, что и я потерялся в этой жизни, похлеще чем ты. Вроде как в ажуре-абажуре всё, да не всё.

– Бэл, ты чего это? Случилось что? Может, помочь чем?

Бэл лишь отрицательно качнул понуренной головой.

– Э, брат, давай не финти, рассказывай!

Бэт помолчал и нехотя произнёс:

– Да тут, дружище, вроде как букв можно много сказать, а что в итоге?

– А ты начни, может, что и пойму... я понятливый.

– Ты-то понятливый, да я бестолковый рассказчик.

Слава демонстративно переставил стул и сел напротив друга:

– А ты попробуй.

Бэл поводил рассеянным взглядом по сторонам, словно ища подсказку.

– Да тут такое дело... – и выдохнул, будто перед прыжком, – ты про моих спрашивал, а нет моих больше. Про то, что сын болел, да жена не отпускала, это я наврал. Вляпались мы тут в банальщину семейную, невеселую. В общем, Улька, вчера жена, а сегодня – передайте на билетик. История из анекдота – муж пришел не вовремя, а возле подъезда жена с принцем, без белого коня, но зато в синем мерседесе, нацеловывается. Вытянул я этого королевича через форточку... он, правда, когда выходил, лицом сильно ушибся, несколько раз. Ульяна выскочила, давай на меня орать. Наговорили, конечно, друг другу много чего лишнего. Дальше – больше. Истрепали друг другу нервы, вкрай. Никогда не думала, что на такой дряни женился, но никогда не замечал, что и сам ничем не лучше. Не поверишь, чуть до кухонных боев дело не дошло, но Венька удержал – ну, как удержал, зашел как-то в комнату, где мы с ней лаялись, и сказал – уходи папа, ты нам не нужен!

Бэл порывисто встал, сделал несколько шагов по двору, но вернулся, сел обратно на скамью.

– У меня тогда аж в голове зазвенело от слов таких, похлеще нокаута. Ушел. По городу прослонялся полночи, потом на дачу уехал. Там как медведь-шатун несколько дней промаялся, раз десять телефон хватал, то Ульке хотел звонить, то сыну, да только слов нужных так и не нашел. На работу приехал, командир на меня глянул, заподозрил что-то, спросил – нормально всё? Я ерунду какую-то ответил. А на следующей смене выезд тот злополучный на задержание случился. Меня как черт с цепи спустил. Без прикрытия во двор зашел, в полный рост. Глупо. Ну да бандиты такого тоже не ожидали. Так что, даже вроде как в масть пошло. Я, правда, мат Бати в рации до сих пор помню. Ну да раз работа понеслась, то дальше зачищать стали. И вот ведь дела, перед комнатой той, последней, это я Свату рукой махнул, чтобы он направо заходил...

Бэл обхватил голову руками, качнувшись в немой боли.

– Как же так, Валдай? Это ведь я тогда смерть искал! Я! А она так посмеялась надо мной. Да чего там – поржала, костлявая! Серега на руках у меня умер. Пытался что-то сказать, но не смог. А ведь всё могло быть иначе, сделай я другой выбор. Лево-право... Все могло быть так, как было бы лучше для всех. После похорон меня в отпуск отправили. Вот, считай, я от себя убегая, у тебя оказался. Вы с Варькой решили, что я друг такой офигенный, а я так, пустышка. Пока всё в поряде было, и не думал, каково тебе тут. Так, решил для себя, что хорошо всё у вас – Камчатка, дочка, работа... А вот как землю под ногами потерял, так вспомнил о друге. Отогреться поехал, а может, тоже своего медведя найти.

– Бэл, ты чего это! Брось! Никогда ты слабаком не был! И после развода жизнь продолжается, да и Венька брякнул сгоряча, тринадцать – возраст сложный. Перемелется.

– Ты знаешь, головой я всё понимаю, а вот душой ... Сколько мы с тобой прошли, служили как положено, за спинами ни у кого не прятались, святыми не были, но и предателями и мудаками не слыли... Да только что дальше Валдай? Что дальше?

Слава поднялся, посмотрел в даль, и сказал не колеблясь:

– Собирайся, Бэл. Тебе пора.

***

– Не, ну это жежь! – ругнулся водитель джипа, на что Бэл резко открыл глаза и глянул в окно. Растерявшись, потер лицо, спросонья, в непонимании вглядываясь в молочно-туманную даль. Водила же топнул по тормозам, машина чутка зашла в занос, но послушно встала.

– Тэк-с, ща глянем! – сказал он сам себе. Небрежно накинул на голову потрепанную бейсболку, и хлопнув дверями резво выпрыгнул наружу.

Бэл, не раздумывая, тут же следом открыл свою дверь и, уже собравшись делать прыжок, озадачено замер, глядя на сероватый плотный снег, равномерно покрывающий землю. Осмотрелся и присвистнул. Сколько видел глаз, расстилалась ровная снежная равнина, воглым туманом соединяясь с тяжелым низким небом. Открывшийся завораживающий пейзаж своими размытыми очертаниями больше напоминал вид Северного полюса, чем утреннюю июльскую Камчатку.