Текст книги "Человек-оркестр: микроструктура общения"

Автор книги: Екатерина Михайлова

Соавторы: Леонид Кроль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

5. Пойти туда – не знаю куда…

Переходя к «зеркалу» пластических проявлений, сделаем несколько вводных замечаний. Принцип зеркального уподобления к тому занятию, которое послужило для нас источником примеров, обычно бывает вполне освоен на более простых движениях, поэтому предложение «как можно более точно повторить движение каждого участника» уже не требует дополнительной настройки, пояснений, а, скорее, воспринимается, как напоминание чего-то знакомого.[14]14
  Групповое «зеркало» в кругу (выполняемое сидя, как в последующем примере, или стоя) отличается от упоминавшегося «зеркала» из тренинга актерской психотехники не только своей совместностью, но и содержанием предлагаемых действий. Они почти никогда не бывают бытовыми и обычно «разобраны» на более мелкие части, чем привычные экспрессивные движения. У «отражения» левая и правая сторона не меняются местами, то есть движение правой руки отражается правой же рукой и т. д.


[Закрыть] Второе соображение состоит в том, что за время достаточно длительной, молчаливой и сосредоточенной работы с телом, не предназначенной для наблюдения, у группы возникает и накапливается желание общаться, говорить. Ведущий не позволяет этой потребности в общении разрядиться в форме комментариев «в сторону», шуток, просьб о перерыве – в тот момент, когда работа с собственными пластическими проявлениями уже требует какой-то паузы, перемены, он предлагает сделать «зеркало». Накопившаяся потребность в общении, не найдя привычного выхода, разряжается внутрь круга, в само задание, создавая как бы дополнительное освещение всему, что происходит перед «зеркалом» и в нем самом. При опоре на только что проработанные (как бы заново «обжитые») возможности той или иной части тела движения, совершаемые перед «зеркалом», оказываются разнообразнее и часто неожиданнее для самого человека, чем при действиях автоматизированных, типичных.

Приведем пример серии подготовительных упражнений, переходящих в «зеркальное» взаимодействие:

«Попробуем, не спеша, по-разному пошевелить плечами… внимательно ощупать свои плечи, лопатки, ключицы… пошевелиться, как бы демонстрируя „погон“, который на плече сверху… отдельно подвигать той частью плеча, которая ближе к груди… к шее… представить себе, что плечи стали на двадцать сантиметров шире, массивно ими подвигать… оглядеть свои широкие плечи и подвигаться, как бы показывая свою мощь. Попробуем „поерзать“ вертлявыми, развинченными плечами… напрячь их, как бы ожидая чего-то неприятного сзади… медленно расправить, потянуться, представить себе, что есть крылья, растущие от лопаток – подвигаем сильными крыльями большого размаха… узкими, мягко рассекающими воздух… маленькими крылышками, на которых хорошо не парить, а порхать – воробьиными… Поникшие плечи, как у тряпичной куклы… суетливые, чего-то опасаются… капризные плечи…

Давайте теперь попробуем по очереди, по кругу поделать разные капризные плечи, а все остальные будут отражать эти движения, как в зеркале, стараясь быть как можно точнее…»

Итак, каждому участнику группы предлагается по очереди «покапризничать» одними плечами.[15]15
  Работа с плечами и предшествующая ей подготовка выбраны в качестве иллюстрации достаточно случайно – с той же подробностью в «зеркале» прорабатывается многое другое.


[Закрыть] Поскольку «Зеркало» действует практически синхронно, возникает задача предвидения следующего движения, которое еще не наступило, но вытекает из предыдущего. Невольно, без называния – оно вряд ли возможно на этом этапе – начинается проникновение в закономерности индивидуального пластического почерка, взятого в изолированном фрагменте двигательного поведения – скажем, в движении плеч. Важно, чтобы происходящее носило развернутый характер, то есть, чтобы движение каждого было не «жестом», а некоторой последовательностью, заставляющей искать непривычных способов выражения.

Что касается предложения именно «покапризничать», то оно может быть и иным – например, плечами «постесняться» или «поупрямиться». В предлагаемом действии, во-первых, важна его новизна, (скажем, предложение «выразить плечами недоумение» не годится, так как существует достаточно общепринятый и культурно означенный жест), а во-вторых, существенно, чтобы для выполнения время от времени предлагалось нечто, не предназначенное для рассмотрения и выражения – то, чего как бы и нет. В силу запретности, неуместности как раз такие проявления часто приобретают скрытый, изощренный и разлитый характер, окрашивая исподволь многие другие. Взятые в отдельности, рассмотренные «при свете дня», они придают зеркальному взаимодействию дополнительный смысловой оттенок: мы не решаем, кто «капризен», а кто – нет; каждый «капризничает» как хочет, как умеет, а «зеркало» только схватывает, своим многократным (умноженном на число участников) повторением проявляет, сравнивает особенности «капризных плеч» одного, второго, третьего участника группы…

Мелкие, в том числе и негативные проявления перестают быть запретными, получают право на существование и тем самым «приручаются». На следующих кругах можно предложить сделать и увидеть через «зеркало», скажем «угрожающие, агрессивные плечи… тупые… вкрадчивые, от чего-то ускользающие… ленивые… раздраженные плечи… нудные, монотонные… любующиеся собой…» и т. д. Во всех подобных упражнениях не так уж важно, соответствует ли действие некоторому пластическому эталону «вкрадчивости» или «раздражения»: никому не известно, каковы должны быть «раздраженные плечи». Важно другое – то, что будучи лишенным почти всего привычного «запаса», человек легко находит дополнительные выразительные возможности. Одновременно он и получает представление о том, как выглядят его попытки со стороны, и сам «примеряет» десяток вариантов, принадлежащих другим участникам. В хорошо «размятой» группе легко получаются, более того, оказываются интересными совершенно невероятные варианты: «сонный палец», «кокетливая поясница», «смешливые ноги» и т. п. (Разумеется, непривычность словосочетаний при этом не самоцель).

Поскольку до начала зеркального взаимодействия были проработаны более грубые, утрированные, крайние позиции (как бы была обозначена «зона возможностей» плеча), а затем происходила их разработка вглубь и детализация, все последующее общение через «зеркало» опирается на эти недавние, еще не стершиеся ощущения. В «дозеркальной» разминке становится очевидным: есть способы движения, отличные от привычного; эти возможности доступны в любой момент и не используются лишь в силу автоматизма, а вовсе не из-за каких-то физических ограничений; они могут быть найдены практически в любой точке человеческого тела; они не умозрительны, а легко ощутимы. Еще раз подчеркнем, что применяемые нами техники не направлены на отказ от привычного способа движения (который сам по себе, может быть, и хорош), а только размывают его жесткие границы, дают возможность лучше почувствовать «капилляры» его внутреннего устройства.

Одной из линий, вводимых также еще в «дозеркальные» части занятия, является развитие спонтанности действия. Возникает ясное ощущение, что вовсе не обязательно знать заранее, как и зачем должно происходить то или иное локальное движение – его потенциальное многообразие, право и потребность что-то искать в нем самом позволяют положиться на свои непосредственные, ожившие ощущения от данной области и следовать за ними, а не за безопасными двигательными стереотипами.

Стоит сказать несколько слов еще о некоторых свойствах «зеркала». Каждый участник «отвечает» за свое движение очень недолго, успевая при этом почти незаметно для себя сделать что-то новое, но не успевая растеряться почувствовать исчерпанность того, что делает. Впрочем, если «в кадр» попадают движения, которыми человек как бы соображает, что бы тут еще такое сделать, или выполняющие роль знаков препинания (ведь в двигательной экспрессии есть свои многоточия, восклицательные знаки и даже кавычки), – тем лучше. Хорошее «зеркало» непрерывно и схватывает не картинку напоказ, а реальное поведение, в том числе и то, которое бывает до начала и после окончания более или менее осознанного действия. Инициатива при выполнении «зеркала» передается по кругу, о чем при необходимости напоминает ведущий; возникает своеобразная «воронка»: внимание группы, постоянно перемещаясь от человека к человеку, сильно концентрируется. Благодаря этой собранности легки переключения в пределах происходящего в кругу непрерывного взаимодействия.

К специальным приемам усиления через «зеркало» относятся, например, повторение с сильным замедлением или синхронное отражение с «увеличением», укрупняющее первоначальное движение и позволяющее вычленить его детали. Но даже без специальных приемов «зеркало» может работать как своего рода усилитель: собственные повторяющиеся, привычные движения, например, в жизни мало замечаются-десятикратное умножение делает каждый повтор заметным, позволяет «поймать» его. Таким образом, зеркальному взаимодействию присущи некоторые свойства «увеличительного стекла», позволяющего рассматривать любое двигательное проявление каждого из участников «до мелочей»; границы представлений о возможной нюансировке способов выражения расширяются. Действие, состоящее в обычной жизни из нескольких «готовых блоков», как бы раскладывается спектрально, распадается на составляющие, варианты, оттенки.

Несколько кругов зеркального повторения движений отдельной части тела – скажем, плеч – приводят к естественному, но редко осознаваемому в других ситуациях выводу: у разных людей плечи двигаются по-разному, притом не за счет внешней «характерности», которая сама есть только фиксация крайних пластических проявлений, а в силу разной внутренней организации движения. Важно, что этот вывод делается, так сказать, не головой, а тоже плечами: в ходе многочисленных наслаивающихся друг на друга уподоблений плечам каждого участника. Это ощущение чужих особенностей нарастает постепенно, исходя и от непосредственного телесного, мышечного чувства, и от глаза: одновременно расширяется и возможность видеть, как «устроено» движение у другого человека. Предложение просто наблюдать не произвело бы такого эффекта: именно сочетание с пластическим уподоблением дает взгляду ту опору в двигательном опыте, которая позволяет ему проникать за пределы внешнего рисунка движения – становиться проницательным.[16]16
  На одном из последующих занятий несколько «зеркальных» заданий специально посвящаются невидимому: например, предлагается без всякого внешнего движения перемещать по своему телу локальные напряжения. Подготовленная группа (даже состоящая из людей, не владеющих телом профессионально) с этой задачей обычно справляется.


[Закрыть]

Взаимодействие через «зеркало», как и всякое общение, требует пауз, возможности иногда «побыть одному». Поэтому время от времени (исходя из состояния участников, степени их включенности в происходящее) предлагаются какие-либо действия без «зеркала», позволяющие затем к нему вернуться. Точно так же и при зеркальной работе с отдельной частью тела в качестве перебива, переключения могут вводиться упражнения, направленные на двигательные проявления, не входящие непосредственно в то, которое разрабатывается. Приведем для иллюстрации фрагмент того же занятия, где одно за другим следует несколько таких предложений, а затем происходит переход к качественно новой функций «зеркала».

После работы с плечами группе предлагается «поделать любые мягкие, неторопливые движения рукой, начиная с одних пальцев – каждый следующий человек в кругу чуть-чуть укрупняет это движение…» Постепенно в него включается вся кисть, запястье, локоть, наконец, плечо, ключицы, лопатка, и «Зеркало» фиксирует все эти переходы. На втором круге движение снова возвращается к плечу, то есть из него постепенно исключаются пальцы, кисть и т. д.

Благодаря недавно проделанным упражнениям достигается значительно большая свобода включения плеча в движения рук, чем было в начале занятия. Поскольку эти два круга относительно просты и служат, скорее, паузой, бывает уместно еще раз напомнить участникам о точности отражения в «зеркале», о его объемности – способности встраиваться внутрь движения, передавать незаметные напряжения, их распределение и динамику.

Затем «зеркало» на время выключается, и внимание возвращается к плечам: «…Представьте себе, что у вашего правого и левого плеча различные свойства: они имеют разную подвижность, существуют в разных темпах, наконец, у них сейчас разное настроение. Попробуйте одновременно так ими и подвигать, стараясь чувствовать ту область, где они приходят в соприкосновение изнутри…»

«…А теперь вернемся к „зеркалу“ и перед ним вспомним манеру двигаться, привычки, темперамент и настроение, скажем, правого плеча… левого…» (Отдельный интерес может представлять то, какие именно контрастные пары – состояний, темпераментов – берет каждый из участников. Естественно, никакие характеристики движения и выбор состояний не обсуждаются, единственный способ прикоснуться к содержательной стороне заключен все в том же зеркальном уподоблении).

«.. Расслабимся, слегка переменим позу, устроимся поудобнее, спокойно подышим… а теперь попробуем пошевелить плечами по-разному – но так, как это мог бы делать N».

На этом круге «зеркало» приобретает несколько новых качеств. Так, оно становится отсроченным: впитав в течение предшествующих серий самые разные особенности N, «зеркало» реализует свою способность запоминать и возвращать запомнившееся. Во-вторых, оно теряет свою слаженность, синхронность: каждый вспоминает или представляет себе плечи N по-своему, при этом N получает десяток даже не портретов, а одновременно показываемых «фильмов» про свои плечи. Конечно, для того, чтобы это действительно были десять разных «фильмов», то есть чтобы участники в этот момент соотносились только со своей пластической памятью и полагались на себя, необходима вся предшествующая подготовка.

В ней, включая и ее «дозеркальные» ряды, накапливаются некоторые существенные особенности взаимодействия: группа постепенно привыкает к продолжительной работе на уровне части тела, у которой как бы нет разработанной выразительности; движение без предсказуемого внешнего результата начинает доставлять удовольствие. Когда на глазах рождается целый поток явно разных, но не называемых, не комментируемых, не оцениваемых движений, возникает настоящая, а не декларативная безоценочность. Постепенная концентрация на конкретной области позволяет в течение довольно длительного времени пользоваться «ее языком», не утомляясь и не иссякая. Появляются пластические отражения уже не только внешних, «характерных» штрихов, но и не видимых постороннему наблюдателю глубинных особенностей.

В каком-то смысле так построенная работа с отдельным коммуникативным каналом является серией «чудес»: там, где на первый взгляд находилось что-то одно (одно движение, например) или вообще ничего не находилось, оказывается возможным рассмотреть целый спектр переходящих друг в друга проявлений, свой микромир. Мы «достаем» из части тела ее скрытые возможности, как фокусник – бесконечные платки из цилиндра. Чтобы все происходившее не исчезло для участников бесследно, не оказалось только «фокусом», важны условия, в которых может припомниться, соотнестись и как бы «отстояться» все полученное. Последняя описанная серия, в частности, обладает таким свойством памяти: каждому человеку его живое «зеркало» возвращает разные грани всего, что с ним происходило.

Возможен еще один «виток» занятия, также усиливающий свойство групповой памяти, но выводящий ее из пластического мира в мир слов: предлагается «по горячим следам» дать по 5–6 ассоциативных определений, относящихся к плечам каждого. В этих ассоциациях отражаются не только отличия одних плеч от других, но и воспроизводятся их множественные состояния для одного человека: он получает 50–60 определений, служащих связкой между миром смутных, безымянных проявлений и того, что уже можно назвать, описать, выразить словом. Тем самым снова подтверждается «право на жизнь» мелочей пластического почерка, во многом определяющих оттенки восприятия. Так с помощью других средств (словесных ассоциаций в данном случае) проявляется способность «зеркала» добывать новое знание, не отходя от той «натуры», которая перед ним, а внутри ее, всматриваясь и углубляясь.

Наш опыт проведения занятий с разными группами показывает, что двигательная разработка облегчает и «освежает» ассоциативное мышление, а ассоциирование, в свою очередь, закрепляет новое в движении.

Ассоциативное описание может предлагаться по-разному. Иногда бывает продуктивнее использовать не прилагательные, а глаголы, причем недостающие выдумываются тут же, сходу.

Симпатичным примером может послужить описание манеры шевелить плечами человека, который, по словам одной из участниц его группы, «бычится», «бучится» и «бочится». «Бык», «бука» и «боком» очевидны, сходство с глаголами типа «тужиться» и «пыжиться» – тоже. Интересно также звуковое подобие всех трех слов, которое в этом случае отражало изрядную монотонность поведения того, о ком шла речь, – застревающий, «буксующий» характер его пластики. (Надо ли говорить, что не только пластики?!)

В каких-то случаях ассоциации даются в еще более игровом ключе – так мы обычно делаем тогда, когда от работы с отдельными бусинками-штрихами приближаемся к «нитке», то есть, говоря наукообразно и маловразумительно, к пластическому и темпоритмическому инварианту индивидуального коммуникативного почерка. Тогда речь идет об описании всего человека, но под определенным углом, вызывающим образы разных его «ипостасей». Например, предлагается подробно описать каждого как ландшафт, или детскую игрушку, или дом – вариантов ассоциативных задач множество. Связь с «бессловесной» частью занятия, конечно, есть всегда – хотя не обязательно прямая. В ассоциативных «входах» мы стараемся избежать всего того, что может подтолкнуть к мышлению «готовыми блоками», пусть даже и очень выразительными (например, никогда не ассоциируем с книгами или фильмами), потому что важно сохранить близкую связь порождаемых образов с непосредственно воспринимаемыми, «фактурными» свойствами человека и не ускорять появление обобщений, до поры до времени довольно поверхностных.

И еще одна деталь: ассоциативное описание никогда не делается «раз и навсегда», поскольку человек в группе проявляется по-разному, относятся к нему и видят его тоже по-разному. Так что для действительного расширения и переструктурирования представлений участников о себе и о других нужно постоянное вызывание потока образов, в который, как и во всякий поток, «нельзя войти дважды».

6. Знание – сила?.. (несколько слов о технике безопасности)

Что же дает внятное разделение своих проявлений на относительно независимые и как-то дополняющие друг друга слои со всей разнокалиберностью их деталей и зачем человеку нужно погружение во множество образов своего поведения? (Разумеется, пластическое «зеркало» – только одна из линий микроструктурного тренинга, но попытаемся воспользоваться этим примером для того, чтобы ответить на вопросы, которые возникают и по поводу всего тренингового цикла).

Авторам случилось несколько раз попасть в сложное положение как раз в духе вопроса: «Зачем все это нужно?», – только поставленного неожиданно и острее, чем это обычно бывает в группах. Один из наиболее невинных, но достаточно ярких примеров таков.

В кулуарах представительной профессиональной конференции, разговорившись с уважаемым коллегой и несколько (был грех!) увлекшись, мы позволили себе минуты две подробно говорить о его жестах – весьма, надо сказать, отточенных и выразительных. Не обошлось и без кое-какого беглого «зеркала»: как уже было сказано, словесное описание неточно и громоздко.

«Зачем вы это мне рассказали, – такова была реакция, – я теперь буду об этом помнить и потеряю непосредственность». Со временем этот ответ перестал казаться курьезным, хотя, как нам до сих пор кажется, непосредственность от одного разговора еще никто не потерял. Но подобные эпизоды заставили всерьез поразмыслить о том, какие опасности содержит Зеркало[17]17
  Во избежание путаницы (которой и так немало, но что поделать) в дальнейшем будет говориться о Зеркале как принципе и «зеркале» как одной из методик микроструктурного тренинга общения.


[Закрыть] (пластическое ли, ассоциативное или какое-нибудь еще), а стало быть, и о противоядиях.

Одна из сил, могущих, как мы видели, отталкивать от Зеркала – это страх и нежелание начать видеть лишнее, зафиксироваться на ранее не осознававшихся («непосредственность») моментах в своем или чужом поведении. Эта опасность увидеть «механику» того, что казалось целостным и единственно возможным, утонув при этом в хаосе деталей, описана (и как!) в повести «Импровизатор», принадлежащей перу В.Ф. Одоевского. Бедный поэт Киприяно становится несравненным профессионалом, заключив дьявольский договор с ужасным доктором Сегелиелем; цена – удел пожизненно «все знать, все видеть, все понимать»: «Несчастный страдал до неимоверности; все: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, – все чувства, все нервы его получили микроскопическую способность, и в известном фокусе малейшая пылинка, малейшее насекомое, не существующее для нас, теснило его, гнало из мира; щебетание бабочкиного крыла раздирало его ухо; самая гладкая поверхность щекотала его; все в природе разлагалось пред ним, но ничто не соединялось в душе его: он все видел, все понимал, но между им и людьми, между им и природой была вечная бездна; ничто в мире не сочувствовало ему». Насколько же реальная опасность «потерять непосредственность» и не грозит ли наше увеличивающее «зеркало», да и весь микроструктурный подход муками несчастного импровизатора?

К счастью, без договора с дьяволом или его полномочным представителем это невозможно. Запас разнообразия (и в действии, и в восприятии) велик; осознавая множество особенностей своего и чужого поведения, человек не только не превращается в несчастный автомат, а пожалуй что и наоборот. Затертое, привычное – то есть, автоматическое – как бы зацветает новыми смыслами, связями, сравнениями. Ведь ужас положения Киприяно состоял в том, что он стал не просто видеть строение всего вокруг, а видеть его во многом глазами своего «благодетеля», то есть бессмысленным набором шевелящихся элементов, лишенным любви и света.

В отличие от доктора Сегелиеля, презиравшего, как и следует бесу, род людской, мы полагаем обратное: каждый фрагмент поведения при внимательном и непредвзятом рассмотрении «с увеличением» оказывается не абсурдным копошением, а по-своему стройным микрокосмосом, где дух порой захватывает от богатства неожиданной жизни, которая потенциально-то всегда здесь была, но для реализации нуждается в «оптике».

Давным-давно работая с группами, мы до сих пор не знаем, какими «цветами» заиграет вот эта рука вот этого обычного человека. Он и сам этого не знает. Но вместе мы можем это увидеть – разумеется, если правильно настроить «мелкоскоп». О некоторых правилах речь уже шла, хотя мы хорошо понимали, что пишем не учебник для профессионалов. Есть, пожалуй, еще одно обстоятельство, заслуживающее упоминания в разговоре об опасностях и противоядиях. Рассмотрение движения (или любого другого проявления) с сильным увеличением – это рабочий инструмент, и только. Такое видение не остается в неизменности с участником группы «на всю оставшуюся жизнь»: оно как бы вступает в реакцию синтеза с привычным взглядом на вещи или способом действия и изнутри меняет его, но и само при этом перестает существовать в чистом, «лабораторном» виде.

Здесь мы вплотную подходим к еще двум опасностям, таящимся в Зеркале. Страшно не найти из Зазеркалья дороги назад – но страшно и вернуться ни с чем, потерять всякую связь с «тем берегом». В сказках феи и русалки часто не хотят отпускать героя обратно к людям, соблазняя его красотами и сокровищами волшебного мира, а то и просто лишая памяти. Но и благополучно вернувшийся герой оказывается перед серьезным вопросом: что же с ним было и какое это имеет отношение к его обычной, «неволшебной» жизни. Хорошо, если ему оставлен знак «всамделешности» его путешествия – хрустальный башмачок в кармане передника или те «вещественные доказательства», на которые была щедра Мэри Поппине. Хуже, если в обычной жизни ему только остается, что вспоминать и тосковать – как в печальных шотландских сказках тоскуют те, кто однажды неосторожно свел знакомство с эльфами.

Если же говорить прозой, то все это соответствует вполне земным проблемам соотношения реальности группового взаимодействия (а оно в микроструктурном тренинге, как мог заметить читатель, намеренно непрагматично) – и просто реальности. Как таковой.

Честно говоря, нам довольно редко приходилось отвечать на вопросы о том, как связать с «обычной жизнью» происходящее на занятиях. Видимо, участники групп это хорошо чувствуют сами – отчасти и потому, что в самих методиках микроструктурного тренинга и, в частности, в «зеркале» заложен принцип свободного перемещения «туда и обратно». Уподобление другому человеку, внутренний обмен позициями и временное «влезание в чужую шкуру» действительно являются важными и достаточно универсальными механизмами, встроенными даже в повседневное общение. В первом разделе уже говорилось о том, что в этом процессе буквальное, физическое уподобление является в каком-то смысле первичным элементом. Напомним и то, что сформировавшиеся двигательные особенности обычно не осознаются, как и «типичное поведение», послужившее их источником. Мы можем – с опозданием, когда ситуация общения уже закончилась – сказать, что с нами говорили «тепло» или «натянуто», что кто-то «тяжел», а кто-то «держится на дистанции». Но понять (почувствовать), откуда взялось впечатление тепла или дистанции, что именно его породило и составило, мы обычно уже не можем, а большинство людей и не пытается. В языке, как правило, даже нет названий для оттенков и отпечатков в телесных проявлениях душевных свойств – вернее, этих названий мало для серьезного разговора.

Погружаясь в безымянное множество «оттенков и отпечатков», удается накопить вначале смутный, но развивающийся опыт переживания чужого «положения» и «шкуры» совсем иначе, чем при попытке подыскать соответствующие названия этикетки и опоре на рациональное. Период бессловесного, размытого, конкретно-чувственного «понимания телом» в нашей работе обладает и собственной ценностью, но к тому же является подготовительным, «инкубационным». Его длительность связана с потребностью создать условия и среду, в которой могли бы дозреть, выкристаллизоваться и родиться отчетливые элементы узнавания, а затем и точные описания другого, возможность иных суждений.

Разумеется, определенное место в работе занимает и традиционное для тренинговых групп обсуждение того, «что сейчас происходило», и буквальное разыгрывание более крупных и жизнеподобных фрагментов поведения. Однако при этом нам представляется важным сначала насытить непосредственный чувственный опыт участников таким объемом новых впечатлений непривычного для них масштаба – будь то проявления пластические, голосовые или любые другие, – чтобы переход к обсуждению также мог вызывать появление нового языка для описания происходящего.

Некоторый период «немоты и странности» на занятиях сам по себе не вызывает напряженности – напротив, он как бы дает участникам право забыть или вовсе не знать, «как это называется». В этом смысле многие упражнения микроструктурного тренинга направлены, кроме всего прочего, и на то, чтобы на время лишить «вещи» – «названий».

Критерием подлинности происходящего процесса является повышение «качества взаимодействия»: меньше лишних слов и неточных коммуникативных действий; вместо соревновательного «не хуже других» появляется настоящий интерес к тому, как у другого; возникает удовольствие от движения; многое замечается и решается на несловесном уровне – отсюда масса коротких взаимодействий взглядом, изменением позы, положения в пространстве и т. д.; вместо усталости с течением времени занятия открываются всегда существовавшие, но не использовавшиеся запасы энергии. В общении происходит, в известном смысле, то же, что и в разработанном до нюансов собственном движении. Другой человек не утомляет, потому что в нем много разного; собственное движение перестает быть «скучным» поэтому же. Спокойное, не стремящееся к немедленному результату переключение внимания и действия внутри очерченной области – будь то движение собственного плеча, следование за рисунком напряжений чужого тела или оглядывание всех сидящих в кругу – создает эффект, подобный эффекту паруса или лыж в физическом мире. Во много раз возрастает «площадь опоры», каждое конкретное действие становится «одним из», за счет чего его собственное внутреннее напряжение снижается, распределяясь между разными возможностями, каждая из которых доступна.

«Зеркало» позволяет приблизиться еще к одной проблеме, затронутой в первой части. Начиная имитировать других и попадая в непрерывный поток различий и сходств в конкретном и малом, легче понять (сначала почувствовать), как много в собственном поведении отпечатков чужих, невольно когда-то заимствованных, особенностей. Эти пластические цитаты (часто – целые блоки заимствований) могут засорять также уровни общения, о существовании которых человек и не подозревает. Двигательные привычки «с чужого плеча» обычно составляют некоторый слой поведения, занимающий место возможных индивидуальных реакций и не дающий им проявиться, «прорасти». Попадание в орбиты этих стереотипов часто происходит неосознанно, не носит демонстративного характера, не рассчитано на прочтение. В незаметности и заключается «сила» их утомительности. С помощью «зеркала», служащего, как мы помним, и увеличительным стеклом, они не только высвечиваются, но и часто позволяют вспомнить об источниках возникновения – людях или ситуациях. В таких идущих от движения воспоминаниях, самоанализе, часто происходит разрядка (отреагирование) этих «малых стереотипизированных форм», за счет чего поведение становится более индивидуальным, очищается от невольных заимствований.

Между тем, история опасностей, таящихся в Зеркалах, не окончена. Сказочный мотив Зеркала содержит довольно грозное предупреждение: «получение обратной связи» (говоря унылым техническим языком) – испытание, а не повод для безответственного любопытства. «Чудесное стекло» мифов и легенд одновременно притягивает и страшит, и неспроста. Прогулка в Зазеркалье может обернуться экскурсией по замку Синей Бороды – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Из глубины порой являются отнюдь не безобидные образы («О том, что мерещится в зеркалах, лучше не думать»[18]18
  Ремарка к части II «Поэмы без героя» А. Ахматовой.


[Закрыть]). Не случайно зеркальный двойник в литературных сюжетах часто грозит герою серьезной бедой: «Под наваждением странного зеркала Алексей чувствовал себя каким-то другим. Все элементы его сущности, которые он научился с годами подавлять, с неожиданной силой и бурностью проявились вновь. Какая-то страшная сила тянула все ближе и ближе к пожелтевшей поверхности тусклого стекла. Вдруг он вздрогнул, с ног до головы покрылся холодным потом и, как в подвалах канала Gracio, увидел перед собою два устремленных на него исступленных, совершенно чужих глаза.

В то же мгновение почувствовал резкий толчок. Его зеркальный двойник схватил его правую руку и с силой рванул внутрь зеркальной поверхности, заволновавшейся кругами, как волнуется поверхность ртути».

Этот отрывок из романтической повести Александра Чаянова «Венецианское зеркало, или Диковинные похождения стеклянного человека» позволяет говорить даже сразу о нескольких угрозах, исходящих or Зеркала. И первая – попасть в Зазеркалье, на этот раз мрачное и призрачное, без пути назад (а это, согласитесь, не совсем то же самое, что просто прельститься чудесами «того берега»: разница такая же, как между склонностью к фантазиям и настоящим безумием, полной потерей связи с реальностью). Здесь герой, попадая во власть мрачных чар, еще и теряет чувство самоидентичности – из зеркала глядят «совершенно чужие глаза». И, наконец, главная зеркальная опасность: выпустить на волю Двойника-чудовище, свое неприемлемое, отторгаемое «я». Двойник хочет вырваться из заточения, заменить собой героя и является, как мы видим, материализацией подавленных «элементов сущности». В реальной жизни человек часто тратит огромные силы на то, чтобы чего-то о себе не знать – замуровать Двойника, отделаться от него, жить так, как будто его нет.