Текст книги "Кольцо князя-оборотня"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ищейка
Февраль

Зима в этом году выдалась морозной, снежной и спокойной. Васютка не мог отделаться от впечатления, что люди, уподобившись медведям, впали в спячку, вот и удивляет статистика – и убийств почти в полтора раза меньше, чем осенью, и грабежей, и изнасилований. Весну Васютка не любил. Да и чего ее любить-то, холод, слякоть, снег вперемешку с дождем, вечно мокрые ноги и, в довершение всего, насморк, который мучил Игоря ежегодно.

Но сегодня Игорю было не до зимних красот или весенних проблем, сегодня хоронили Сергеича, и Васютка всерьез подумывал о том, чтобы вечером напиться до поросячьего визгу, а утром, пока гудящая с похмелья голова слабо соображает, подать в отставку. Ничего, не пропадет, устроится в охрану или в частное детективное агентство, будет следить за чужими женами, зато и проживет долго.

Гроб опустили в яму, и могильщики принялись за работу. Мерзлая земля неприятно стучала, ударяясь о крышку гроба, а Игорь все думал о том, как неисповедимы пути господни. Был Сергеич, и не стало Сергеича. А почему? Потому, что какому-то подонку не хватило тридцатки, чтобы бутылку купить. Подонка нашли и посадили, только вот Сергеичу уже все равно.

Не к месту вспомнились другие похороны, той самой девчонки-наркоманки, в деле которой Сергеич просил не копать глубоко. И тут же появилась шальная мысль – может, не из-за денег Сергеича убили, а из-за того дела? Но ведь Васютка внял совету, тем более что прав был Сергеич и доказать что-либо было невозможно. Однако неприятный осадок после разговора остался, именно из-за этого осадка Васютка и начал избегать Сергеича. Неприятно было разговаривать с человеком, который, возможно, продался. А теперь вот выходило… Нелепо выходило.

На месте ямы появился холмик, деревянный же крест никак не желал становиться прямо и заваливался то на левый, то на правый бок, могильщики матюкались и выравнивали, а он не выравнивался. Вот и жизнь так, собьется набок, и не выровняешь, как ни старайся. Сергеича зарезали три дня назад в каком-то подъезде. Тоскливая смерть. Крест наконец выровняли, и присутствующие потянулись к грустному холмику, чтобы возложить цветы. Игорь тоже приткнул свои четыре гвоздички.

Нет, не из-за Курпатовой Сергеич умер и не из-за Альдова, с этакими мыслями и в параноика превратиться недолго. Если б тот же Альдов решил избавиться от свидетеля, то нанял бы кого-нибудь посерьезнее того полуразумного спившегося мужичка-убийцы, который то порывался в десятый раз признаться в содеянном, то просил у кого-то прощения, то, наоборот, начинал кричать, что от всего откажется, если выпить не дадут. Случай, дикий, нелепый случай.

Или все-таки высшая справедливость? Хотя нет, какая справедливость в смерти? Не заслужил Сергеич подобного… И никто не заслужил. А справедливость в том, что убийца сядет, и надолго, хотя от осознания данного факта тоже легче не становится.

– Вы едете на поминки? – шепотом поинтересовалась незнакомая Васютке женщина в черном платке. Родственница, наверное. Что ж, Сергеича следовало помянуть. Хороший был мужик.

Охотник
Март

Музыка в клубе ревела так, что все мысли моментально улетучились, сметенные звуковой волной.

– Ну, как тебе? – проорал Пашка.

– Нормально.

Очень даже нормально, как раз то, что нужно, чтобы нажраться в хлам и подцепить валютную красотку, которую завтра можно будет просто выставить за дверь, не объясняя причин и не извиняясь «за доставленные неудобства».

– Водку пить будешь?

– Буду. – На втором этаже музыка играла чуть потише, а еще открывался замечательный вид на сцену, где две девицы в перьях изображали нечто среднее между танцем и половым актом. Девицы Альдову не понравились, но это пока, просто нужно выпить, что Егор и сделал.

– Как съездил? – поинтересовался он.

– Нормально. Там – Европа, тут, как всегда, полная жопа. – Пашка рассмеялся собственной шутке. – А у тебя чего нового по твоему… вопросу?

– Ничего. – Егор пытался вспомнить, что именно он рассказывал Пашке. Не так и много. Когда Тома исчезла, Пашка Кусков был за границей и вернулся только на днях.

– Ну, за встречу?

– За встречу.

Водка обожгла горло, а желудок протестующе заурчал, намекая на то, что неплохо было бы и поесть.

– Ну, ты давай рассказывай, – предложил Пашка, – а то, честно говоря, я не очень-то понял, что произошло.

Егор рассказал, подробно, начиная с записки и заканчивая сегодняшним визитом на кладбище. Отчего-то в пересказе история выглядела чересчур… фантастичной.

– Ну, ты, брат, даешь! – восхитился Пашка, опрокидывая очередную рюмку. – Я там, в Англии, значит, лужайки стригу, а у тебя тут форменный триллер. И ведь, как партизан, по телефону ни гугу.

Альдов лишь пожал плечами: ну да, телефонный разговор – это ведь совершенно не то, не любил он телефонов.

– А ты уверен, что тот тип правду сказал?

– Зачем ему врать? – Водка была холодной и вкусной, закуска горячей и тоже вкусной, теперь даже музыка раздражала не так сильно, и девицы на сцене ничего, симпатичные. От выпитого в голове слегка шумело, а тело расслаблялось, наливаясь приятным, хотя и искусственным теплом.

– Например, – Пашка подцепил на вилку полупрозрачный ломтик колбаски, – чтобы от тебя отделаться. А что, самая удобная позиция – ничего не видел, ничего не знаю. Но чтобы кто-то кому-то поручил заняться вымогательством… Не, Альдов, ты как себе хочешь, но это бред и лажа голимая! Выпьем?

– За голимую лажу? Выпьем.

– Вот, – Пашка с почти профессиональной ловкостью наполнил опустевшие рюмки, – он, значит, не ожидал, что ты на него выйдешь, и, когда увидел в том зале, растерялся.

– Он мог просто выставить меня вон.

– Ага, а ты бы Синицкому звякнул… Синицкий по-прежнему у тебя безопасностью занимается?

– Да.

– Я бы уволил. – Пашка окинул задумчивым взглядом тонконогую надменную красотку, которая приземлилась за соседним столиком. Красотка взгляд поняла правильно и ободряюще улыбнулась. Ну вот, поговорили, значит. Сейчас она сюда припрется, и на всей беседе можно будет поставить крест. У Пашки при виде таких вот длинноногих, грудастых и губастых мозги начинали работать в строго определенном направлении.

– Мальчики, прикурить не найдется? – Девица решила форсировать события.

– Гуляй, девочка! – огрызнулся Пашка. – Не видишь, разговариваем!

Красавица, пробурчав нечто не слишком лестное, удалилась.

– Так, Альдов, слушай меня. Ты в милицию обращался?

– Конечно.

– Да нет, я не про первый раз, я про целителя этого. Ты в милицию ходил после той встречи? Рассказывал кому-нибудь, кроме меня, про то, что нашел его?

– Нет.

– Зря. Давай пей, легче станет. Значит, так, сейчас дергаться поздно, скорее всего, он залег на дно. Или вообще закрыл лавочку и свалил куда-нибудь. В ту же Англию, например.

– На Англию деньги нужны.

– Ага, а он, значит, зарабатывает плохо. Сколько он с тебя снял? А таких дураков, как ты, Альдов, в каждом районе по десятку. Ладно, не хмурься, достанем мы твоего пророка долбаного. И Томку найдем, и девочку… – Пашка замолчал, неловко ковыряя вилкой в тарелке, словно ему было очень неудобно перед Егором за то, что у Пашки проблем нет, а у Егора есть.

– Ох, Егор, ты вот мне скажи, отчего жизнь такая пошла, что хоть волком вой… – Пашка уже порядком захмелел, впрочем, Альдов сам был близок к тому блаженному состоянию, когда моря становятся по колено, а проблемы – по барабану. – Думаешь, Альдов, я вот с тобой просто так встретиться хотел? Думаешь, соскучился там, в Англии? Ни хре-на! – Кусков бухнул рюмку о стол, на удивление, рюмка лишь тоненько звякнула, но не разбилась. – Я сюда вернулся бизнес делать. И с тобой вот встретился, чтобы бизнес делать. Мы ж с тобой, Альдов, не монтажники-высотники, мы с тобой бизнесмены!

– Бизнесмены, – подтвердил Егор. Пьяный Пашкин бред странным образом гармонировал с окружающим миром и нынешним состоянием Альдова. Прав старый товарищ, они – бизнесмены, они ж вместе начинали, вместе фирму основали, вместе пахали плечо к плечу, а потом Пашка решил, что вдвоем в одной фирме тесно, и ушел. Ну, не в том смысле, что удалился с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью на прощание, нет, все было прилично – юристы, бумаги и деньги. Жаль только, что где-то в этом заклятом треугольнике потерялась дружба.

Про Пашкин бизнес Егор почти ничего не знал, ну, слышал кое-что из разряда сплетен, но не больно-то верил, а напрямую спрашивать неудобно. А потом Пашка за границу слинял.

– Думаешь, назад попрошусь? – Пашка пьяно икнул. – Нет уж, я самостоятельный, куда хочу, туда лечу… Чего хочу? Куда лечу? – Философская мысль была утоплена в водке.

– Ты, Альдов, мужик толковый, к тому же я тебе верю. Не, я серьезно – верю, как самому себе! Больше, чем себе!

– Спасибо. – Егор чувствовал себя почти счастливым.

– Я знал, что ты не откажешь!

– В чем?

– Ни в чем! – заявил Пашка.

– Не откажу. – В беседе не было смысла, впрочем, он и не был нужен, Альдову хватало самого факта разговора, а царящее вокруг веселье отвлекало от мрачных мыслей. Кладбище… да какое, к лешему, кладбище?

– Так я завтра с бумагами подъеду? – поинтересовался Кусков.

– Конечно! – В конце концов, завтра можно будет и посмотреть, что за бумаги, и подумать, стоит ли их подписывать. Или что там Пашке нужно.

Ведьма
Февраль

Юлька умерла спустя неделю после нашего разговора. Не из-за меня. Не из-за Андрея. Не из-за зимы, работы или плохого питания, а из-за всего, вместе взятого. Я говорила. Я пыталась убедить отвезти ее в больницу, создать условия и все такое, но меня не слушали. Точнее, слушали, но не слышали.

Я – ведьма.

Я навела порчу и погубила Юльку.

Кто-то видел, как мы разговаривали у колонки, и сделал определенные выводы, а остальные с этими выводами согласились. Конечно, ведь проще найти ведьму, чем обвинить себя. Никто из них не хотел винить себя.

Ведьма.

За окном танцевали снежинки, белые и легкие, словно кто-то в небе распорол огромную подушку, наверное, снаружи красиво. Не знаю. Меня заперли в доме и на всякий случай приковали цепью, той самой, из подвала. Как же я ненавижу всех их, раньше я и не предполагала, что ненависть такое замечательное чувство, глубокое, почти как любовь. Больше, чем любовь, из-за любви я едва не умерла, а ненависть оживляет.

– Сидишь? – Андрей подошел сзади. Я не стала оборачиваться – не хочу видеть эту свинью. Но свинья не уходила и дышала перегаром в затылок.

– Пить будешь?

– Нет.

– Зря. – Андрей шумно вздохнул. – Чего ты там увидела?

– Ничего. – Чистая правда, между прочим, за окном белый хоровод, и чем больше я вглядывалась в снежную муть, тем меньше видела.

– Это ты виновата, – заявил он. – Ага. Ведьма.

– Я не ведьма, а ты – лжец. – Мне не было страшно, мне не было противно, мне было все равно. Почти как тогда, в аэропорту. – Ты спал с ребенком, ты убил ее. Почему ты не отвез ее к врачу, когда… все началось? – Знала я не так и много. Вчера Юле стало плохо, сначала она жаловалась на сильную боль, ближе к вечеру началось кровотечение, а около полуночи девочка умерла. Меня же обвинили в ее смерти.

Сумасшествие. Я требовала отвезти ее к врачу, а они… «Все в руце Божьей», – ответила сестра Виктория. В руце… Они даже не попытались спасти ее, просто стояли вдоль кровати на коленях и молились во спасение души. И меня тоже заставили молиться. Я не хотела, не потому, что не люблю Юльку, а потому, что в отличие от одержимых верой сестер понимала – молитва не поможет, Юльке нужен врач, а не священник. Она могла бы выжить, могла, но вместо этого умерла.

– С-сука! – Андрей покачнулся, но удержался на ногах. Урод, торчит здесь уже третью неделю. Как приехал накануне Юлькиной смерти, так и остался, и когда уберется – непонятно. С Викторией мне было проще, она хоть не пила и не сходила с ума от безделья.

– Но красивая. Я тебе говорил, что ты красивая? – Рука легла мне на затылок. – Не люблю красивых женщин, они все твари. Твари и сволочи.

– И ведьмы.

– И ведьмы, – согласился он.

– А ты – детоубийца.

Не следовало мне этого говорить. Мне вообще не следовало с ним разговаривать, потому как эта беседа закончилась так же, как и все другие, только на сей раз я вписалась лбом не в стену, а в стекло. Стекло, как и следовало ожидать, треснуло, а из носа пошла кровь.

– Знаешь, когда я отсюда выберусь, – запрокинув голову, я крепко сжала переносицу двумя пальцами, если повезет, кровотечение скоро остановится, – ты сядешь.

– Вот поэтому ты отсюда не выберешься. Мне свидетели не нужны.

Все-таки я его ненавижу.

Ищейка
Февраль

Васютка тонул в бумагах, барахтался из последних сил, но бумажное море засасывало почище трясины. Начальство, недолго думая, скинуло все Сергеичевы дела на Васютку, вот и приходится копаться в чужом мусоре.

Так, это у нас что? Телефонный справочник – пригодится, отложим в сторону. Ксерокопии какие-то, судя по дате – тысяча девятьсот девяносто четвертый год. В мусорное ведро. Недописанный отчет, придется, видимо, дописать, вот радости-то. Фотография – девочка, симпатичная, наверное, Сергеичева внучка. Что с ней-то делать? Выбросить? Неудобно как-то, девочка со снимка улыбается и смотрит так доверчиво, наивно, нет, рука не поднимется. Отдать? Но кому? Поминки Васютке совершенно не запомнились, может, потому, что не хотел он запоминать бесконечную череду одинаковых скорбных лиц, одинаковых белых с синенькой каемочкой тарелок, одинаковых рюмок, одинаковых речей-славословий. Нет, никому там эта фотография не нужна. Значит, придется выбрасывать, не хранить же ее в самом-то деле.

Следом за ксерокопиями и снимком в мусорное ведро отправились три обертки от конфет, несколько тетрадных листов в клетку, на которых Сергеич делал какие-то свои собственные, непонятные постороннему глазу пометки, и заявление от некоего Альдова Е.М., датированное декабрем прошлого года. Странно, что оно в столе, а не подшито к делу, должно быть, Сергеич заставил гражданина Альдова Е.М. заявление переписать, а первую копию по недосмотру в стол засунул. Или, может, на черновик пустить собирался, с бумагой в отделении всегда была напряженка.

Ох, кажется, бумажное море слегка улеглось, и Васютка немного перевел дух. Альдов. Знакомая фамилия, но как Игорь ни силился, не вспомнил, где ее слышал, у него всегда была плохая память на имена.

Охотник
Март

– Альдов, ты же обещал! – Пашка заявился в офис с самого утра, во всяком случае, Егору казалось, что на дворе рань несусветная, а часы показывали половину первого. Ох, и погуляли же вчера… Егор, очнувшись в гостиничном номере, долго не мог сообразить, где же, собственно говоря, он находится и что за девица пьяно похрапывает под боком. Будить незнакомку Альдов не решился и, быстренько одевшись, выскользнул из номера, девице за причиненный ущерб – если таковой имелся – оставил деньги на тумбочке.

Досыпал он уже в офисе, строго-настрого запретив секретарше пропускать кого бы то ни было. Спать на диване было неудобно, голова раскалывалась, а секретарша пропустила Пашку. В отличие от Егора Кусков выглядел почти нормально – легкий запах перегара не в счет. Пашка с порога пристал с требованием подписать какие-то бумаги, якобы Альдов вчера согласился, а сегодня на попятную пошел, Егор от бумаг и от Пашки отбивался и клял себя на чем свет стоит. Не из-за бумаг, фиг с ними, подпишет – из-за того, что опустился до пошлой пьянки в пошлом кабаке и в результате пошло проснулся в гостиничном номере с пошлой девицей под боком. Чертово слово намертво приклеилось к нему.

Еще до свадьбы Томочка смеялась, что Альдов пошло думает. Плевать.

Мысль о Томиле вызвала новый приступ головной боли.

– Эй, Егор, ты вообще меня слышишь? – Пашка помахал руками, видимо, чтобы внимание привлечь. – Я тебе тут битый час распинаюсь, а ты…

– Чего тебе?

– Поможешь?

– Чем?

– Деньгами. Шучу, конечно, – Пашка довольно хохотнул. – Альдов, ты даже не тугодум, ты хуже. В общем, повторяю в последний раз, мне нужно спрятать деньги.

– Зарой.

– Чего?

– Зарой, говорю, если спрятать нужно. Клад…

– Егор, заткнись и послушай дядю Пашу. В конце концов, я не так часто прошу о помощи. На меня наезжают, причем наезжают нехило, возможно, придется фирму отдать, но… Короче, фирму-то я отдам, бог с ней, с фирмой, но деньги, Альдов, нужно спрятать, и так, чтобы, если и найдут, изъять не сумели. Понятно объясняю?

– Ты, – Егор дотронулся до головы, внутри звенело и трещало, и мысли терялись среди этого треска, – ты скажи, чего от меня нужно.

– Да сущая ерунда! – обрадовался Пашка. – Пустяк, можно сказать, ты, главное, не нервничай, и все будет в шоколаде, это я тебе говорю…

Часть вторая

Год спустя
Ведьма

Зима. Весна. Лето. Жизнь проходила мимо, и странно было наблюдать за ней, но я привыкла.

– Когда ты от этого окна наконец отлипнешь? – Андрей снова был пьян. – Чего ты там находишь? – пробурчал он, усаживаясь за стол. По старой традиции я старалась не смотреть на него, а его это злило. Раздражение будет нарастать, пока не заполнит комнату удушливым облаком, а потом последует взрыв. Хорошо, если дело обойдется разбитым носом, переживу, но с каждым разом Андрей заходил все дальше, он ненавидел меня едва ли не сильнее, чем я его.

– Сидишь целыми днями и смотришь, смотришь, смотришь… Ты, Настька, стерва. Как это я сразу не понял, какая ты стерва?

– Наверное, слишком собой занят был. – За окном медленно и печально умирало лето. Еще светло, еще тепло, и кажется, что так будет всегда, но в зеленых гривах берез уже появились первые золотые пряди. Осень. Скоро зябкие нервные дожди смоют сусальную позолоту с листьев, и облезлые, беспомощные, они укроют землю толстым мокрым ковром, под которым спрячется черная грязь, жухлая трава и холодная дождевая вода.

– А я тебя убью, – сказал вдруг Андрей. Это что-то новенькое, раньше он говорил, что просто не выпустит меня отсюда, а теперь, значит, убить собрался. – Не веришь? Вот просто возьму и сверну тебе шею.

– За что?

– П-просто так. – Он икнул. Скотина. Боров. Ну почему он не уезжает, раньше ведь только изредка здесь появлялся, а зимой как приехал, так и засел, если и выезжает куда, то в город за выпивкой. Пил Андрей много и со вкусом, самое странное, что никто – я готова была в этом поклясться – в «Милосердии Господнем» не догадывался об этом его пороке. Кстати, днем Андрей был почти трезв, а вот вечером… Не хочу думать об этом, лучше буду смотреть в окно.

– Что, – мое небрежение его задело, – думаешь, не смогу? Я, Настька, смогу. Я уже смог. Не хотел, а смог. Я ведь не хотел его убивать, не хотел, честно, а он заставил.

– Кто заставил?

– П… Не-ет, не поймаешь, не скажу, потому что, если я тебе скажу, меня убьют, а я не хочу умирать из-за какой-то ведьмы. Он втянул меня в эту историю, он заставил участвовать, а потом, когда парень взял след, отказался помочь. Сказал, что это мои проблемы, что я грязно сработал, а я ведь не хотел. Я знал, что это опасно… Меня заставили, заставили, понимаешь ты это?

Похоже, сегодня Пророк надрался сильнее, чем обычно, вот и несет всякий бред. Или не бред?

– Понимаю.

Андрей сдавленно всхлипнул.

– Не понимаешь, ничего ты не понимаешь. А я знаю, это ты наворожила, ты, ты… Ты – ведьма! Ненавижу! – Бутылка разбилась о стену совсем рядом. – И тебя, и его. Его особенно. Вот что мне теперь делать? Альдов, если найдет, душу вытрясет. Сказать правду? Тогда тот меня убьет. У него связи. Глупо-то как… Столько денег, а сижу в этой дыре… Принеси!

Я послушно поднялась, пока этот гад новую бутылку не получит, не успокоится. Хотя и с бутылкой не успокоится, возможно, позже, ближе к полуночи, ужрется и заснет, уронив башку на стол.

– Он сказал, нужно ликвидировать, сказал, опасно в живых оставлять, сказал, если парень в милицию пойдет, я сяду. И я… Мне-то и делать ничего не нужно было, только нажать. Хлоп – и все, нету человека. Хлоп… Пить будешь?

Охотник

Егору снова приснился кошмар. Альдов видел этот сон с завидной регулярностью, но так и не смог привыкнуть. Вот он возвращается домой, поднимается по лестнице, долго-долго звонит в дверь, а ему не открывают, он бьет по двери кулаками, из кулаков идет кровь, но дверь стоит. Стоит, стоит, а потом открывается сама, и он шагает в пустоту, что лежит по ту сторону порога.

Сон предупреждал о неприятностях. Альдов давно уже заметил – снится пустота, значит, впереди опасность. И волчья печать жгла огнем… чертов перстень еще никогда не ошибался, раз горит – жди беды. Знать бы еще откуда. Секретарша, встретив Альдова испуганным взглядом круглых голубых глаз, с милой улыбкой прощебетала:

– Егор Мстиславович, вам звонил Кусков Павел Григорьевич. Очень просил перезвонить. Он и телефон оставил…

Пашка? А ему-то что надо? С Пашкой Егор не виделся уже… Дай-то бог памяти… Давно не виделся. Месяца два как минимум. Доходили невнятные слухи, будто у Пашки снова возникли проблемы с бизнесом, он, кажется, даже фирму потерял. Хотя, учитывая тот факт, что собственные фирмы Пашка менял почти с той же скоростью, что и баб, вряд ли потеря так уж сильно огорчила Кускова. Тем более сама фирма – кому знать, как не Альдову, – пустышка, деньги-то…

Ох, не надо было соглашаться, но Пашка удачно момент выбрал, у Егора просто физически не хватило сил вникать, а без уважительной на то причины отказывать Пашке было неудобно. Значит, звонил…

Егор не стал утруждать Аллочку, набрать номер он и сам сумеет, зато точно будет уверен, что эта идиотка не подслушивает. Хотя в современном мире ни в чем нельзя быть уверенным. Тем более когда Томочка снилась. И волчья печать огнем жжет…

– Альдов? – Пашкин голос гудел, рокотал и перекатывался в трубке. – Ну, наконец-то, а я звоню, звоню… Мне говорят, тебя еще нету… А одиннадцатый час, между прочим! – Кусков хохотнул.

– Мог бы на сотовый звякнуть.

– Мог, – согласился Пашка. – Не захотел. Вдруг, думаю, у тебя дело важное, сурьезное, так что ж я отрывать буду. Приедешь – перезвонишь. Да и голосок у твоей девушки приятственный. Сама-то как, ничего?

– Ничего хорошего.

– Злой ты, Альдов.

– Чего надо?

– Встретиться.

– Насчет… того дела?

– Не по телефону. – В Пашкином голосе прорезались недовольные нотки. Сейчас, наверное, сидит, морщится – Кусков всегда морщится, когда ему что-то не по вкусу, и клянет Егорову тупость на чем свет стоит. Конечно, о некоторых делах по телефону разговаривать не стоит. В некоторые дела и ввязываться не следовало бы.

– Когда?

– Давай… Я в октябре приеду. Числа этак пятого…

– Рано звонишь. – До пятого октября оставался без малого целый месяц времени.

– Рано – не поздно, – хохотнул Пашка. – Может, я по тебе, медведю бурому, соскучиться успел. В общем, ты там гляди, чтобы все нормалек, я долго задерживаться не стану, раз, и все, адью… Но один вечер загула я тебе обещаю. Посидим, поговорим, выпьем, девочек снимем. Ты как насчет девочек-то?

– Никак.

– Эх, Альдов, скучный ты человек, ну, ничего, я тебя перевоспитаю. Все, не прощаюсь.

Трубка ударила в ухо короткими гудками. Значит, в октябре. Хорошо, наконец-то он избавится от нудной обязанности хранить чужие деньги. Красота. Новость почти хорошая, но отчего тогда предупреждение? С другой стороны, он вообще во всю эту чертовщину не верит, а следовательно, пускай катятся к фигам и пустота, и печать, и предчувствия.