Текст книги "После "Нолдолантэ"(СИ)"

Автор книги: Екатерина Могилёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Можно было подумать, что некогда содеянное рассеялось, как сон – разве что новые корабли не были так прекрасны, как прежде.

Пройдя одну из арок, служивших входами в Лебединую Гавань, Макалаурэ приостановился, услышав настойчивый голос:

– Только что должен был вернуться ещё один нолдо. Где я могу найти его?

– Откуда ты знаешь, что он был один?

– Знаю. И знаю, что он несёт вести о моём сыне. Живёт ли он по-прежнему на побережье, чем занят ныне. А главное – жив ли он.

– Жив! – Макалаурэ бросился к одной из арок левее – и к Нерданели.

– Ты вернулся, – мать прижала его к себе. – Сколько лет я ждала вас всех. Сколько раз звала через Моря, а зов Мандоса всякий раз оказывался сильней. И всё же я надеялась.

– Я тоже надеялся, аммэ, – Макалаурэ серьёзно взглянул ей в глаза. – Только я должен сказать...

– Должен, но не теперь. После праздника в нашем доме в честь твоего возвращения.

– Время праздновать ещё не пришло – валар призывают меня на суд, и я не знаю, дозволят ли мне вернуться домой. Но я всё равно счастлив.

– Я смотрела за домом Феанаро с тех пор, как узнала о его гибели, – на лицо Нерданели набежала тень. – Но Форменоссэ я никогда не пыталась восстановить: мне она напоминает лишь о раздоре, разлуке и смерти. Крепость так и лежит в руинах, и среди них выросли высокие деревья.

Макалаурэ рассмеялся.

– Поднимать крепость из руин для меня не внове. В Эндорэ чему только не научишься!

Возможное изгнание из Тириона, даже вечное, его не страшило. Хуже, если валар подтвердят свой запрет и велят на первом корабле вернуться в Смертные Земли. Однако такой исход представлялся маловероятным. Эльвинг не изгнала его, но помогла восстановить силы, убитый им телеро без упрёков доставил в Эльдамар... Самим же валар он зла не причинял, хоть и восстал против них.

Сияющий вечер угас, и в небеса заступил прозрачный серпик Исиля. Макалаурэ запрокинул голову, точно впервые видя это чудо.

– Ночь, – тихо произнёс он и коснулся трепетавшего под ветерком листа с мерцающей золотистой каймой. – А осень в Эльдамаре есть – теперь? Пора, когда листья из зелёных становятся багряными и золотыми, а после облетают, устилая землю?

– Ты не первый, кто задаёт мне этот вопрос, – сказала Нерданель. – Нет, я никогда не видела подобного. Скажи – мой ответ обрадовал тебя или опечалил?

– Скорее обрадовал, – помедлив, ответил он. – Эта пора прекрасна своей особой, ни с чем не схожей красотой – но я рад, что в Аман не пришло увядание и угасание. Если однажды я начну скучать по осени, обращусь к своей памяти. Она хранит великое множество опавших листьев и сухих трав.

– Как скоро ты должен явиться к Кругу Судеб? – спросила Нерданель спустя некоторое время.

– Валар мне не передали, но я не желал бы медлить.

– Как не желал медлить при сборах, – она чуть качнула головой.

– Пожалуй, особенно спешить я тоже не стану, – улыбнулся Макалаурэ.

Он избрал не окольный, но и не самый краткий из возможных путей к Эзеллохару – тот, что пролегал через Тирион. Песнопевца радостно приветствовали, поздравляли, расспрашивали, некоторое время идя рядом по широким лестницам. А для начала – окликали.

– Кано! Не может быть!

– Лорд Маглор?

– Приветствую, принц Канафинвэ!

– Макалаурэ – ты ли это? Завтра в городе вновь будет праздник!

– Меня в Тирионе так любят или так не верили, что я могу вернуться? – ответил на это Макалаурэ.

– Так соскучились по твоим песням – на празднике, хочешь не хочешь, тебе придётся петь и играть на арфе, – глаза Финдарато лукаво искрились. – На самом деле, мы празднуем всякое возвращение. У нолдор Туны впереди много радости – нам предстоит встретить ещё много праздников...

Последнее Финдарато сказал с той же светлой улыбкой, но куда серьёзней. Макалаурэ и сам, несмотря на радость встреч и тепло приветствий, заметил, что его родной город стал несколько тише и зеленей. Некоторые дома терялись в пышно разросшихся садах: среди дерев и цветов оставалась лишь узкая дорожка к дверям, а то не было и её.

– Они ещё ждут своих хозяев, – ответила Нерданель на безмолвный вопрос сына и указала на башенку, возвышавшуюся над кронами. – Все жители этого дома пока остаются в Эндорэ или Чертогах Мандоса. Если же один из них приплывёт на Тол-Эрессеа, кто-нибудь расчистит дорожку к дверям – чтобы дом был готов принять своего хозяина. После Исхода большая часть Тириона опустела, и редкие огни горели в темноте. Но, как видишь, многие уже вернулись.

Макалаурэ пришло на ум, что в Эндорэ дом, опустевший более тысячи лет назад, давно обратился бы в руины. Здесь же и травы останавливали свои рост у порога, словно из уважения к строителям. И тут Песнопевца вновь окликнули.

– Лаурэ!

Он резко обернулся. Так имя Макалаурэ сокращала одна Айвэ, его жена. Ей он посвящал свои первые настоящие, не детские, песни – звонкоголосому жаворонку, купавшемуся в лучах света. Айвэ едва ли не более всех восторгалась светоносными творениями Феанаро. И упорно не замечала теней, когда они сгустились.

...– Я нелегко верю слухам, но Нолофинвэ действительно хочет оттеснить Феанаро – быть может, даже Государя Финвэ. Главное подтверждение я видел своими глазами. Можешь увидеть и ты, если захочешь. Нолофинвэ придумал для себя и всего своего Дома отдельный герб, и также избрал особые цвета. Синий и серебро.

– Нолофинвэ прекрасно смотрится в синем.

Макалаурэ наклонился ближе к Айвэ, невольно понизив голос:

– Только задумайся о значении этих тонов. Синий – цвет Манвэ. Потому Нолофинвэ избрал его – как символ верховной власти. И, конечно, в пику моему отцу. Теперь ты понимаешь, о чём я?

– Понимаю, – безмятежно отозвалась Айвэ. – Феанаро совершенно не идёт синий. Совершенно. Если он решит облачиться в синее с серебром, я подумаю, что ему изменил вкус.

– Я не шучу, – досадливо поморщился Макалаурэ. – Я размышляю, как можно помешать Нолофинвэ осуществить этот чёрный замысел.

– А я шучу, – звонко рассмеялась Айвэ. – Мне хочется шутить и танцевать. Не пригласишь меня на танец?

– Айвэ, что с тобой творится? Ты стала вести себя как сорокалетняя. Прежде мы могли говорить обо всём: о Стихиях, о Предпетом, о музыке звёзд...

– В самом деле, – её лицо стало серьёзней, – мы давно не говорили о музыке звёзд...

...– Ты слышала всё, Айвэ. Отец несправедливо осуждён, и я – все мы – уходим в изгнание, на север. Все, кто верен отцу, все, кто верен Старшему Дому, тоже не останутся в Тирионе, отданном валар во власть Нолофинвэ. Ты идёшь с нами – или остаёшься?

– Конечно, иду, – она пожала плечами, словно речь шла о прогулке к морю. – Север интересен. Можно вообразить, что мы – в Эндорэ. Как думаешь, напоминает ли север земли за Морем?

– Быть может, отчасти. Ты оставляешь Тирион ради этого – или немножко и ради меня? – желание Макалаурэ проверить верность Айвэ Дому Феанаро почти испарилось...

Затмения Амана и убийства Финвэ она не могла «не заметить». С этой поры Айвэ сделалась горячей сторонницей Исхода, разве что в спор принцев нолдор не вмешивалась. Её манила вперёд не свобода от валар и, конечно, не победа над Морготом – среди жён и дев воинственных было немного – а надежда вернуть утраченное счастье и вновь увидеть свет Древ, сохранивший лишь в Сильмариллах. Её воодушевления хватило до Альквалонде. Впившись побелевшими пальцами в борт корабля, Айвэ далеко перегибалась через него, словно пытаясь полететь вослед чайкам – и в бурю первая большая волна подхватила её и швырнула в море.

Горе и потрясение Макалаурэ были велики. Но последующие события смягчили их, и позже он порой ловил себя на мысли: хорошо, что Айвэ погибла до того, как прозвучало Пророчество Севера, а не после. Макалаурэ верил, что она скоро возродилась, запрещая себе думать об ином: хватало несомненных бед и опасностей, чтобы прибавлять к ним необоснованные страхи. Однако верить – одно, и совсем другое – слышать звонкий смех, держать руку в руке, перебирать матовые чёрные пряди. Когда Песнопевец вспомнил о прерванном разговоре с Финдарато, оказалось, что тот незаметно ушёл.

Эту ночь Макалаурэ провёл в родном доме, в своей комнате, совсем не изменившейся со времени ухода в Форменос. А наутро продолжил путь. Из города вышли втроём – никому, кроме матери и супруги, Песнопевец о грядущем суде не сказал.

Однако вокруг мёртвых Древ и расставленных кругом тронов Владык собралось не так мало эльдар – всех их валар призвали заранее. Здесь были трое ваниар, нолдор Амана и Тол-Эрессеа, покинувшие Эндорэ синдар, телери Альквалонде. Макалаурэ понял, отчего не слышал ни единого упрёка. Все, кто держал гнев и обиду на сыновей Феанаро, все, кто не мог или не желал их простить, собрались у Круга Судеб.

Намо Мандос, перед которым встал Песнопевец, подробно перечислил малые и большие вины Макалаурэ со времён Непокоя нолдор – от давней ссоры с Турукано до убийства стража-ваниа и, наконец, возвращения на Запад вопреки запрету.

– Таковы все твои проступки и преступления, Канафинвэ Макалаурэ, сын Феанаро, – заключил вала и умолк – на время, достаточное, чтобы вокруг зашептались. Кажется, многие из собравшихся эльдар услышали в перечне не всё, чего ожидали, приписывая Макалаурэ и то, в чём он повинен не был. Быть может, мелькнула у него мысль, всех этих эльдар призвали на суд именно для того, чтобы они легче приняли его прощение?

– Посему, – вновь заговорил Намо при молчании остальных валар, как только шепотки стихли, – ты отправишься в Чертоги Мандоса.

Макалаурэ ждал если не прощения, то изгнания или надзора, принял бы как справедливое, пусть и тяжкое, и повеление возвращаться в Эндорэ. Но это! Он стиснул пальцы и всё же не сумел совладать с собой, резко и холодно спросил:

– Меня убьют или поволокут в цепях, как Моринготто?

– Ты отправишься в Мандос живым и без оков. Более я ничего не скажу. Таков мой приговор.

Не только Макалаурэ, все собравшиеся выглядели поражёнными. Спокойствие сохранили лишь две нисси – Айвэ и Нерданель. Первая, едва Макалаурэ отошёл дальше от Намо, взяла его за руку:

– Ты не будешь один.

– Айвэ, ты же не собираешься идти туда за мной?!

– Я всегда шла за тобой. И потом, я знаю, что такое Чертоги Ожидания.

– Нет, – изрёк Намо, – никто из живых эльдар не переступит порог Чертогов по собственной воле.

– Проводи Макалаурэ до ворот и возвращайся назад, – после молчания произнесла Нерданель и коснулась плеча сына – сочувственно, но без потрясения.

Её спокойствие не было маской отчаянной решимости, обречённости, неверия или невыразимого горя. Казалось, она знает или прозревает смысл приговора и, более того, не находит его столь уж страшным.

От самого Макалаурэ этот смысл ускользал. В решении Намо он видел только жестокость и несправедливость, каких не ожидал от валар. В Песнопевце вновь всколыхнулись чувства, владевшие им после осуждения отца. И так же, как тогда Феанаро, он собирался подчиниться приговору.

ГЛАВА 8. ВОЗВРАЩЕНИЕ

В земли Мандоса Макалаурэ и Айвэ ехали верхом. Кони прискакали к ним сами, никем не званные – или, быть может, незаметно позванные айнур. До окрестностей Чертогов Мандоса лошади шли резво, а там перешли на шаг и, наконец, остановились, переступая с ноги на ногу и беспокойно всхрапывая. Им явно не хотелось вступать в тяжёло стелившуюся по земле мглу. Отпустив коней и проводив их взглядом, Макалаурэ с горечью подумал, что, возможно, слишком сильно стремился на Запад – и теперь оказался западней, чем когда-либо желал.

Туман не был слишком густым, и глаз выхватывал то взлетевшего ворона, то поросшие мхом камни, то стайку летучих мышей. Впереди мрачной громадой темнели Чертоги. Прощаясь, Айвэ помедлила, прильнув к плечу любимого и, наконец, закусив губу, отпустила Макалаурэ.

Врата распахнулись, и он шагнул на уходящие в сумрак ступени, по которым стелились всё те же туманы. Почти бесшумный шаг нолдо разносило гулкое эхо – точно в Ламмоте. Нет, сильней: и дыхание, и биение сердца стали непривычно громкими.

Лестница вывела его в круглый Зал Суда, где уже ждал Намо. Макалаурэ незачем было подходить к вале – свой приговор он уже слышал. Его взгляд приковала небольшая чаша в центре зала, наполненная серебряным светом. Чертоги Мандоса озаряло сияние росы давно погибшего Тельпериона, и от того они становились не столь мрачными. Да, умершие со временем могли обретать здесь покой и исцеление. Но он-то был жив, и искал чего угодно, только не этого покоя – без дела, без цели, без событий, в молчании, к которому принуждала гулкая тишина Чертогов Ожидания.

– Живые не могут общаться с мёртвыми, но ты сможешь, – нарушил её бесстрастный голос Намо. – Ты будешь слышать их – разумом. Следуй на северо-запад. Там твоё место.

Итак, его лишили свободы даже в пределах Чертогов! Правда, любезно наделили даром беседовать с бездомными феар. Это может помочь скоротать время заточения. Долгим ли оно будет? Намо не назначил никакого срока. Казалось, такое возможно с феар, которые могут и не пожелать вернуться, но не с живым эльда. Значит ли это – до Второй Музыки? Но и это – срок, и он мог быть назван.

Он не успел додумать эту мысль, выйдя в основные чертоги. Из Зала Суда Песнопевец различал сквозь клубящуюся дымку, подсвеченную серебристым светом, ровные ряды чёрных колонн и гобелены на стенах – теперь же едва замечал всё это. Его голову наполнил гул множества голосов. Феар явно не слышали друг друга, беседуя с близкими или с самими собой. Он же был вынужден слышать – конечно, не всех находящихся в Мандосе, но слишком многих сразу – и не мог отгородиться от них, как от обычного внешнего шума. Макалаурэ едва удавалось сосредоточиться хоть на одной собственной мысли среди разноголосицы чужих.

«Как тихо. Как спокойно. Сюда никто не ворвётся, не схватит, не скуёт цепями и не будет мучить. Не будет убивать и пожирать на моих глазах тех, кого я люблю. Здесь никому не причинят зла. Как хорошо, что в этом страшном мире есть такой тихий приют...»

Какая страшная кара – дар слышать мёртвых! Так можно очень скоро лишиться рассудка...

«Да, я шпионил, но я не виноват. Любой бы стал шпионом на моём месте. Всех этих верных и стойких просто недостаточно запугивали. Есть сила, которая согнёт и сломает любого – почему они никак не поймут? А я ни в чём не виноват...»

Нет, на такую муку мог намеренно обречь лишь слуга Моргота. А Намо сказал – на северо-запад. Там, должно быть, уединённое место...

«Главное, что мы вместе – навеки вместе, мэльдэ. Вместе и вернёмся, рука об руку...»

Возможно, если быстро бежать наискосок меж колонн, это скоро закончится...

«И повторю столько раз, сколько потребуется, чтобы разобраться. Мы должны понять, в чём наша главная ошибка. Я хочу вырвать корни зла, а не только отсечь его ветви...»

Макалаурэ бежал через чертоги сквозь едва замечавших его бесплотных духов, когда среди хаоса голосов расслышал один – и остальные утихли, обратившись чуть слышным неразборчивым шёпотом на краю сознания.

«Ты зря меня убеждаешь. Я не изменю решения даже ради тебя. Как я могу вернуться, ничего не исполнив? Ничего! Я не одолел Моргота. Я не отомстил за отца. Я не удержал победу. Я не удержал ни клочка свободной земли. Я не удержал Сильмарилла. Я не сберёг ни одного из братьев, и тебя не сберёг. Я не сумел избежать Братоубийства – трижды не сумел! И Клятвы – всё равно не исполнил. И ещё увлёк за собой Макалаурэ, в ту же бездну, против его желания. Он прав, что не хочет приближаться ко мне, не то что заговорить. Он прав, что не хочет простить – мне нет прощения...»

– Майтимо! Что ты такое говоришь! – голос Макалаурэ разнёсся по залам, разрушая тишину. Чуть раньше его бы это смутило, но не теперь. Он едва подавил желание оглядеться по сторонам, найти брата глазами. Конечно, бездомная феа была незрима. Но её можно было слышать.

«Макалаурэ! Ты жив! И ты хочешь сказать, что простил меня?»

– Мне не за что тебя прощать, – твёрдо ответил Макалаурэ. – Ты не принуждал меня и не обманывал, и ты не в ответе за мои поступки. Ты, конечно, старший, но голова у меня своя. И, послушай – нельзя же так себя казнить в продолжение семи веков!

«Семи веков?! Всё-таки время странно здесь ощущается, правда? Словно застывает на месте. Как будто со дня смерти прошло слишком много и слишком мало времени одновременно... Что я говорю – ты и сам знаешь. Значит, вместе с телом возвращается и обычное чувство времени?»

– Наверное, – чуть удивился Макалаурэ последнему вопросу. – Никогда не думал об этом.

«Но отчего ты не заговаривал со мной прежде, Кано? Только сейчас, чтобы попрощаться перед тем, как покинуть Мандос...»

– Так ты считаешь, я пребывал в Чертогах всё это время – где-нибудь в дальнем углу? Нет, я не погиб – ни тогда, ни позже. Странно, что гобелены не открыли тебе этого.

«Я осмотрел их, как только пришёл сюда. А снова и снова обходить залы в поисках новых... это занятие для тех, кто в Мандосе просто скучает. В моём незнании нет ничего странного. Действительно странно – что ты делаешь в Чертогах Мёртвых, если не погиб?»

– Таков приговор Намо, – произнёс Макалаурэ сквозь зубы. – Я сумел достичь Амана и не отказался явиться на суд валар – рассчитывая если не на милосердие, то на справедливость.

«Я верно понял – Намо обрёк тебя на заточение в Чертогах Мандоса живым?! Но это невозможно! Некоторое время назад – не могу сказать, давно или недавно – он согласился освободить меня и даже настаивал на том, чтобы я покинул Чертоги. Один из нас сошёл с ума: или я, или ты, или Намо Мандос. Или... ты за эти столетия совершил какое-то злодеяние?»

– Разве что вернулся вопреки запрету. И не думаю, что айнур могут впасть в безумие, хотя это многое бы объясняло. Но отчего ты отвергаешь освобождение?! Ты говорил, тебе нет прощения, но я полагал, валар отказали тебе в нём. Ты должен был вернуться к жизни, как только тебе даровали это право!

«Я давно твержу об этом, но Руссандол всё повторяет одно и то же. Упрям невероятно.»

«Ты упрям не менее. Это ты давно должен был освободиться. Телери простили своё горе, а иной вины на тебе нет. Я – другое дело. Правда, Макалаурэ жив и ни в чём не винит меня. И – семь веков... Я обещаю подумать над этим».

– Ещё семь веков? А мама всё это время будет тебя ждать – обещай подумать и над этим, хорошо?

«Я обещаю подумать. Ничего более».

Макалаурэ вспомнилось некогда прочитанное рассуждение о природе феар и о Чертогах Ожидания, написанное учёными, что беседовали с Мандосом и его майар. Некогда Песнопевец читал этот свиток как откровение тайн разума и мира, много позже – не раз приводил себе на ум отдельные места, размышляя о погибших. Среди прочего там говорилось, что нагие феар держатся своих мнений и заблуждений гораздо упорней живых квенди и долго пребывают в том душевном состоянии, в каком находились в момент смерти. А Майтимо и... и прежде был непреклонен и твёрд в своих решениях, если только не сомневался в них изначально. Попробуй сдвинь его с намеченного пути, попробуй убеди пересмотреть свой выбор! Похоже, это свойство, бесценное в иных обстоятельствах, в Мандосе сыграло с Майтимо злую шутку.

Макалаурэ никогда прежде не удавалось его переубедить. Он и сейчас не знал, что ему сказать, зато догадывался, что рядом с Майтимо должны незримо стоять все остальные братья и отец.

– Отец? – негромко спросил он, глядя в пространство.

«Он сейчас в другом конце зала, Кано. Временами возвращается к нам...»

«...а временами опять вместе с Финвэ смотрит, как работает Мириэль».

«А Атаринкэ ходит за ним хвостом. Ни на миг не оставляет.»

– Амбаруссар, это вы? А где Морьо?

«Совершенно не рад видеть тебя здесь, Макалаурэ. Заточить в Мандосе живым – это достойно Моринготто! Не хотел мешать разговору, но раз вы закончили, я сейчас же позову Намо и скажу ему...»

– Не надо, Морьо, Намо и без того знает всё, что ты о нём думаешь.

«В самом деле...»

Карнистир умолк. Похоже, он намеревался ещё подумать о Намо и подбирал для этого самые хлёсткие выражения.

– Тьелкормо?

«Макалаурэ... Майтимо сказал, Белерианда больше нет. Я и гобелен отыскал, где выткано его затопление. Скажи, неужели от наших земель совсем ничего не осталось?»

– Как раз Химринг остался – он обратился в остров...

Макалаурэ прервал начатое было описание. Поведать о нынешнем Белерианде лучше всякого рассказа могла песня. Погрузившись в воспоминания, от «Улмонорэ» он перешёл к песне о доблести защитников Химринга. Эхо сделало её звучной, но странной и чуждой – как чужд был Чертогам Мандоса сам Песнопевец, живой среди погибших. Однако Макалаурэ неожиданно для себя заинтересовался необычной акустикой залов, и ему захотелось проверить, как прозвучит здесь песня иного рода – тихая, со спокойной и нежной мелодией. Такая, как колыбельная, под которую он засыпал в детстве...

«Намо Мандос! Я призываю тебя! Знай, что я приму освобождение, как только мой брат Макалаурэ обретёт свободу».

– Он волен уйти. Я велел ему явиться сюда, но не назначил никакого срока пребывания, – ответил явившийся Мандос и произнёс окончательный приговор об освобождении Нельяфинвэ Майтимо Феанариона.

Сумрачные чертоги наполнились дуновениями свежего ветра и отблесками чистого сияния. Манвэ и Варда явились благословить возрождающегося.

Спустя миг рядом с Макалаурэ, словно из воздуха, возник Майтимо – ещё сильней и красивей, чем прежде. Крепко обнял брата левой рукой, затем взглянул на правую и рассмеялся.

«Намо Мандос! Я принимаю освобождение!»

По правую сторону от Майтимо встал Финдекано.

– Наконец-то! Думал, никогда не дождусь этого дня, но Макалаурэ тебя всё-таки переупрямил.

– После твоих уговоров в течение семисот лет...

– К которым ты так и не прислушался.

«Намо Мандос!»

– Верная дружба – это прекрасно, но всему есть предел, – к сыну подошёл Нолофинвэ, стоявший недалеко от Феанариони, но не вместе с ними. Макалаурэ взглянул на него с удивлением: неужели старший сын так дорог дяде, что он отказывался вернуться к Индис, Анайрэ, Турукано, Арельдэ и Итариллэ?

– Лучше бы и ты не давал этого обещания, отец, – покачал головой Финдекано. – Я первый был бы рад твоему уходу из Чертогов.

– Обещания, что я покину Мандос после всех своих детей? Я не мог поступить иначе. Я в ответе за вас.

По залам прошёл шорох, а затем зазвучало нестройно, на много голосов:

– Я присягал тебе в жизни и в смерти, мой Король...

Одни из них звали Королём Майтимо, другие – Нолофинвэ, третьи, попавшие в Чертоги Ожидания уже после его гибели в поединке – Финдекано. Но как же они были похожи, эти верные воины! Рядом с несколькими из них возникли жёны или ближайшие друзья, и в Чертогах Мандоса стало довольно-таки шумно и оживлённо. Макалаурэ оглядел собравшихся и понял, отчего справедливый, но отнюдь не милосердный Намо настаивал на возвращении Майтимо.

– Должно быть, редко Мандос покидали столько эльдар одновременно, – произнёс Макалаурэ.

– Ты бы видел, что здесь творилось, когда Пророчество Севера утратило силу! – рассмеялся в ответ Финдекано.

Прежде, чем оставить Чертоги Мандоса, Макалаурэ с надеждой обратился к близнецам:

– Амбаруссар! Не хотите к нам присоединиться?

«Охотно! Как только Мандос даст нам свободу, я не стану противиться.»

«Я тоже не отвергну освобождение. Я готов простить Мандоса за это Пророчество Севера.»

– По-моему, вы что-то не так поняли. Вы должны не простить Намо, а сами просить прощения.

«Разумеется, мы готовы просить прощения у синдар и телери...»

«...И нолдор. В Гаванях Сириона жили и нолдор.»

«И нолдор.»

«Но не у валар!» – последнюю фразу близнецы произнесли – верней, продумали – одновременно. Макалаурэ вздохнул: похоже, Амбаруссар ему придётся подождать. С другой стороны, страшный приговор и без того обернулся не горем, а счастьем.

– Жаль, вала Мандос не сказал, что я могу помочь тебе освободиться, – обратился он к Майтимо. – Я спустился бы сюда с радостью...

«Более я ничего не скажу. Таков мой приговор.»

Так приговором было – не заточение, а незнание? Именно оттого, что нужные слова не были сказаны, ему пришлось принять видимую несправедливость, разлучиться с едва обретёнными близкими, пережить потрясение, горечь, ужас и обречённость.

Возвращаясь из земель Мандоса, Макалаурэ и Майтимо нагнали синда, что на суде держался особенно враждебно. Увидев идущих, он с облегчением вздохнул.

– Значит, тебя просто принудили спуститься в Чертоги, но не задержали в них, Маглор Феанарион? Рад видеть тебя живым.

На удивлённый взгляд Макалаурэ он ответил:

– Я желал, чтобы ты погиб и попал в Чертоги Ожидания, как все, кого убили вы и ваши воины. Тебя приговорили потому, что я этого хотел. Наверное, не я один...

Валар едва ли исполняли недобрые желания, но Макалаурэ не стал этого говорить; промолчал и Майтимо, которого синда пытался не замечать, хотя это было нелегко. Во всяком случае, зла на Феанариони он больше не держал, а если не слишком желал общаться с ними – пережить это было нетрудно.

Разумеется, возвращение домой целой группы нолдор, среди которых были бывший Король Тириона и ещё трое Финвионов, считая Макалаурэ, праздновали очень торжественно. А после Нерданель рассказала ему, что четыреста лет назад решилась вопросить Намо Мандоса о сроке заточения её сыновей. Намо редко удостаивал такие вопросы ответом, но в тот раз сказал:

– Это зависит от времени их раскаяния. Нельяфинвэ Майтимо, что раскаялся в содеянном зле, я не удерживаю, но он отказался возрождаться. Изменить его решение в силах только его брат, Канафинвэ Макалаурэ.

– Мне было тяжко нести это знание, – тихо произнесла Нерданель. – Либо все мои сыновья должны погибнуть, либо ты останешься жив, но Майтимо не суждено вернуться. Когда я услышала приговор, я всё поняла. Поняла и то, что должна молчать – до поры.

В своей комнате в доме Феанаро Песнопевец поселился далеко не сразу. Ещё долго он останавливался там лишь на время, как в гостях.

Во-первых, многие нолдор сами звали его в гости – и, как верно сказал Финдарато, многие ждали его песен.

Во-вторых, нужно было возродить Форменос. В отличие от Химринга, здесь не было недостатка ни в руках строителей, ни в материалах, и можно было восстановить всё, как было. Недоставало лишь Сильмариллов, хранившихся в железной палате – и, конечно, главных хозяев Форменоса, Финвэ и Феанаро.

В-третьих, он хотел, как когда-то с отцом и братьями, исследовать Аман – узнать, что в нём изменилось со времени Исхода. Многое выглядело иначе в свете Анара и Исиля, но это были не единственные перемены. Например, Макалаурэ предстояло узнать, что эльдар Амана правят уже не три, а четыре Короля. Часть своих лесов Оромэ отдал во владение Денетору Возрождённому, почти все подданные которого, нандор и лаиквенди, также прошли через Чертоги Мандоса. Макалаурэ был рад познакомиться с королём, о котором многое слышал от союзников-лаиквенди. Побывал он и на Тол-Эрессеа, где предпочли остаться немало нолдор, а однажды оттуда отправился в Нуменорэ – увидеть землю, которой несколько веков правил Эльрос.

Любознательный нуменорец, молодой историк Даурдир, взялся расспрашивать эльдар о преданиях старины, живо напомнив Макалаурэ подобных ему юношей-нолдор из Линдона. Пожалуй, и внешне черноволосый нуменорец с проницательными серыми глазами напоминал юного нолдо – гораздо более, чем его предки из беорингов.

– Я хочу когда-нибудь собрать и обработать известные предания об Амане и Белерианде, и составить из них цельную повесть, от начала истории до конца Первой Эпохи. Повесть, в которой будет общий смысл. Но пока не могу найти начал и концов даже отдельных историй, из которых она потом должна сложиться, – посетовал Даурдир. – И историй отдельных героев легенд тоже. А как было бы интересно!

– А чья судьба тебя более всего занимает? – поинтересовался Макалаурэ.

– Более всего – самые таинственные судьбы. Например, Туор, предок наших королей – достиг он Амана или погиб? А если достиг – умер как человек или стал бессмертен, подобно эльдар? Или взять другой загадочный случай – Маглор Феанарион.

Эльдар рассмеялись и собрались было познакомить Даурдира с этим самым случаем, но Макалаурэ остановил их жестом. Он вспомнил разочарование Тородона, увидевшего на месте «загадочных древних руин» только что восстановленную крепость. Не будет ли и Даурдир разочарован разгадкой?

– Да, действительно странная судьба, – произнёс Макалаурэ, скрывая улыбку, – с одной стороны, можно сказать, что Маглор Феанарион сошёл в Чертоги Мандоса, с другой – что он жив по сей день и продолжает странствовать и слагать песни.

– И в Линдоне ничего о нём не знают – то ли погиб, то ли нет, – задумчиво сказал Даурдир. – Как думаете, если я напишу, что он не вернулся к своему народу – правильно будет?

– Сейчас – несомненно, – уверил его Макалаурэ.

В самом деле, он ещё не вернулся в Аман из Нуменорэ – а нуменорцы его народом не были.