Текст книги "После "Нолдолантэ"(СИ)"

Автор книги: Екатерина Могилёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Маглор, спев "Нолдоланте", бросается в море. Песнопевец не лишился рассудка и не хочет умереть – только вернуться туда, где был счастливей. В земли, что не скрылись в морских волнах вместе со всем Белериандом.

Могилёва Екатерина Игоревна

Могилёва Екатерина Игоревна

После «Нолдолантэ»

ГЛАВА 1. ПРОЩАНИЕ

Воздух ещё полнился отголосками песни, в которую было вложено так много. Маглор отвернулся от моря, вглядываясь в леса Линдона – в последний раз. Песня была прощанием: с краем, который никто уже не звал Оссириандом, со своим народом, с друзьями и бывшими соратниками, и особенно с Келебримбором и Эльрондом. Оба они должны были услышать «Нолдолантэ» – голос Маглора, как и встарь, разносился далеко.

С Эльросом он простился веками ранее, когда тот, избрав Путь Людей, повёл первый корабль к дарованной валар земле. Валар даровали людям, сражавшимся против Моргота, и долгую жизнь. Но какой же она оказалась краткой! Да, нолдор, что родились во время Долгого Мира и пали в Дагор Браголлах, и столько не прожили. Но то – война. Или, ранее – Исход.

Простились они с Эльросом, правда, по-настоящему, как желали. С Эльрондом не будет ни объятий перед дальней дорогой, ни тёплых слов, ни добрых пожеланий – только эта песня. Иначе, возможно, Эарендилион отговорил бы его. Маглор так и не преодолел этого недостатка – уступать близким, даже младшим, если не мог убедить их в своей правоте.

До последнего времени главным его утешением были молодые нолдор, выросшие в Линдоне. Увлечённо познающие мир и собственные таланты, жизнерадостные и беспечные – насколько могут быть беспечны рождённые в Смертных землях, а не в Амане Неомрачённом. Свободные от розни, Проклятья Мандоса, войн и военных угроз, не скованные никакими долгами и обетами.

Сильмариллы были утрачены навсегда, но, в конце концов, Феанаро шёл в Эндорэ не только за Камнями и местью. «Попытаемся же теперь взойти от скорби к радости – или, хотя бы, к свободе». Казалось, эти слова сбылись в полной мере, когда зло было повержено. Не силами Дома Феанора или всех Изгнанников – но не они ли сделали эту победу возможной, сражаясь против Моргота многие века? Зло, совершённое сыновьями Феанора во имя Клятвы, оказалось напрасным – но не напрасны были века битв, поражений и утрат. Они многое совершили, чтобы завоевать для эльдар возможность свободно и мирно жить в Средиземье.

Он охотно беседовал с этими девами и юношами, желавшими познакомиться с прославленным Песнопевцем. Но они зря надеялись найти Маглора на другой день там, где встретились накануне. Они никогда не упрекали и не обвиняли Феанариона, как те, кто помнил Гавани Сириона. Но и не заговаривали о том, что их волнует, о настоящем и будущем – только о прошлом. Юным стихотворцам не приходило на ум спросить его совета – хотя Кирдану, что был много старше, юные корабелы не давали покоя.

Маглор для этих юношей был скорее частью великих легенд о первых Эпохах, чем тем, кто мог бы стать им наставником или другом, помочь советом и делом. С девами, особенно наивными и впечатлительными, было ещё сложней. Уж лучше пусть в нём видят только живой источник песен, преданий и знаний об истории нолдор...

– Я так мечтала познакомиться, но не знала, что говорить с тобой будет так интересно, – непоследовательно удивлялось юное создание с синдарскими зелёными глазами. Он улыбнулся бы, если бы мог. – Но мне домой пора. Холодает.

В самом деле, ветер всё настойчивей забирался за ворот, а дождь обещал к вечеру перейти в снег.

– А ты – так и будешь ночевать на холоде?! Под дождём и снегом?!

Маглор мог бы ответить, что это ничуть не тяжело; под открытым небом он ночевал и в горах Арамана, которые сыновья Феанаро исследовали с отцом, и там едва ли было теплей. Но та, что в Линдоне опасалась не успеть домой дотемна, не поняла бы, и он пожал плечами.

– А хочешь, – неожиданно для себя, но не для него, спросила девушка, – жить с нами? У нас хороший дом, недалеко от Моря. Большой, красивый и тёплый. Родители не будут против, они добры...

– Так ты хочешь дать мне приют в своём доме? Как котёнку, да?

– Отчего – котёнку? – сияние зелёных глаз приугасло.

– Оттого, что так обыкновенно говорят о котятах, бельчатах и птенцах, – терпеливо, без видимого раздражения, разъяснил Маглор. – Бедных, одиноких, осиротелых, голодных и замерзающих созданиях, которые только и ждут добрых рук, что подберут и обогреют.

Он ушёл не прощаясь, так скоро, как мог. Чтобы не услышать в ответ, что он, конечно, не бельчонок, а эльф, но, в общем, тоже несчастная бесприютная сиротка.

В конце Первой Эпохи никому и в голову не пришло бы говорить со вторым после Маэдроса в таком тоне – хотя его утраты и тогда были тяжелы. Но во Вторую Эпоху все, кроме близких, в сущности, считали, что сыновья Феанора – были. И он, уцелевший – не был, не жил, а доживал, как старики из Смертных, и от самой его жизни ничего не осталось, кроме памяти и горьких песен о былом.

Сам Маглор так не считал. Тем более в те дни, когда Эльрос был жив, Эльронд был рядом, а впереди представлялись тысячелетия мира, в продолжение которых горе могло исцелиться, а вина – быть прощённой.

Теперь же младший из воспитанников Маглора навеки ушёл за Круги Мира. Старшего он ещё раньше убедил более не сопровождать его в скитаниях и поступить на службу к Гиль-Галаду, как тот мечтал. С течением лет Эльронд всё более тяготился вынужденным бездействием – юноше казалось, что судьбы мира решаются без него. Маглора он любил и был готов пожертвовать ради него своей мечтой, но разве Песнопевец мог принять такую жертву?

А над будущим всё сгущались тучи. Слухи о том, что за злыми людьми – не просто невежественными, но враждебными эльдар – стоит один из бывших слуг Моргота, увы, подтвердились. Когда начнётся война – через годы или через века – никто не знал. Но Гиль-Галад обучал юношей обращению с мечами и копьями, и на всю жизнь в Линдоне лёг отпечаток тревоги и напряжённого ожидания. Нолдор вновь предстояло сдерживать зло своими клинками и орошать землю своей кровью. И, быть может, снова от радости и мира пасть до грани гибели, вновь и вновь искупая былое зло. Тогда-то к Песнопевцу и пришёл замысел «Нолдолантэ».

Маглор предвидел, что ему не суждено стать полководцем в будущей войне. Даже если он пожелает и сумеет собрать вокруг себя всех, кто прежде сражался под знамёнами его Дома. И свершить великие подвиги, какие порой решают исход битв – не суждено. Стать же одним из воинов и свидетелем грядущих бед он не желал: достаточно и тех, что уже выпали на его долю. Более, чем достаточно.

Песнопевец со вздохом погладил серебряную арфу. С ней тоже предстояло проститься. Бережно, словно спать укладывая, опустил между камней. Маглор надеялся, что она станет его прощальным даром Эльронду. Чуткий Полуэльф наверняка расслышал в песне прощание – значит, скоро он будет здесь и найдёт арфу. Но не менестреля.

Маглор не желал причинять ему боль – но и не мог дольше оставаться здесь, где будущее сулило беды, а настоящее лишь углубляло печаль. Былой Оссирианд и ныне был прекрасен. Однако его созерцание слишком часто возвращало его к памяти о скитаниях в лесах после Нирнаэт Арноэдиад и тех советах, после которых сыновья Феанора направили послания в Дориат и Гавани Сириона. Море Маглор любил, как и прежде, но вечная музыка волн звучала для него много печальней с тех пор, как в тех волнах скрылся сильмарилл и почти весь Белерианд.

Однако было на свете место, куда он и желал, и мог вернуться. Пока действительно не обратился в тень самого себя. Маглор решительно развернулся и, стремительно пробежав по камням, бросился в воду.

Примечания:

1. На самом деле, по "Сильмариллиону" неизвестно, что произошло с Маглором после того, как он спел "Нолдолантэ". "Of the enslaving at Alqualonde more is told in that lament which is named Noldolante, the Fall of the Noldor, that Maglor made ere he was lost" – можно, конечно, перевести и как "перед смертью", но можно и иначе: "перед тем, как пропал". Я предполагаю скорее второе.

2. Согласно неопубликованной "Квенте Сильмариллион", Маглор – из тех, кто во Вторую Эпоху на многие века задержался на западе и севере Внешних Земель, и Эльронд некоторое время был с ним.

ГЛАВА 2. ВОССТАНОВЛЕНИЕ

Плыть предстояло весь день и полночи без остановки – как он рассчитал, ясно представив себе карту ныне погибшей земли. В своих силах Маглор не сомневался. Он всегда был вынослив и в ходьбе, и в беге, и в верховой езде. В плавании на выносливость он себя не проверял, но на Баларе нередко плавал вдоль берегов. Дети очень любили плескаться в воде, особенно Эльрос, и он не собирался лишать их этой радости. Немного радостей было у беженцев, ожидавших последнего удара...

Но Балар был много южнее. Здесь же море оставалось холодным даже в конце лета. Окунаться в прохладную воду было приятно, но подолгу плыть – совсем иное. Днём самую поверхность моря всё же прогревал жар Анара; к ночи стало трудней. Вопреки намерениям, ему приходилось останавливаться, ложась на воду, чтобы дать отдых ногам – иначе ступни пронизывала боль. Не раз раненный в боях, на суше он обращал бы на неё мало внимания, но свободно плыть она мешала. Когда серый предрассветный сумрак уже начинал розоветь – часами позже, чем думал – Маглор выбрался на пологий берег острова.

Лишь отогревшись у костра и высушив насквозь промокшую одежду, он огляделся. Химринг успел сплошь зарасти травой выше роста эльда. Местами над ней поднимались то неровный кусок стены, то остатки башни, а чаще – просто груды камней, среди которых свили гнёзда птицы. Некогда неприступная крепость обратилась в руины. Это печалило, но отнюдь не поражало. Он ожидал худшего – и не он один.

...Келебримбор – от обращения 'Тьелперинквар' он совсем отвык – узнав, что Химринг не был затоплен, долго молчал, прежде, чем произнести:

– Над водой или под водой – его больше нет. Наша крепость, конечно, давно стёрта с лица земли, и сама земля пропитана скверной. Туда, наверное, и чайки не опускаются. Не хотел бы я это видеть...

Вначале Маглор внимательно осмотрел небольшой остров. И потому, что каждый камень навевал воспоминания о днях славы Дома Феанора, и желая узнать, можно ли сейчас жить на Химринге. Море прокормит его не хуже, чем на побережье, но есть ли здесь пресная вода? Ближайшие реки, Гелион и Келон, должны были превратиться в подводные течения.

Вода в старом колодце осталась пригодна для питья – несмотря на лежавшие на дне ржавые обломки, осколки разбитого котла и иной мусор. Возможно, орки сбрасывали туда и худшее, чем черепки и негодные щиты, но с тем давно разделалось время. С очистки колодца Маглор и начал свои труды.

Прежде всего, он желал уничтожить все следы тех горьких лет, когда на Химринге встал гарнизон Ангбанда. Следов этих осталось на удивление мало. Должно быть, вся грязь и мерзость, оставленная орками, стала землёй и травой, и их останки погребла сама природа. Раз вода от того не наполнилась ядом, травы не стали черны и уродливы, а воздух над ними не отдавал пеплом или гнилью, значит, жизнь и свет одолели скверну. Быть может, и сама твердыня Химринга разрушилась не в сотрясениях Войны Гнева, а – истратив на эту последнюю победу те силы и крепость, что некогда вложил в неё Маэдрос?

Довершить оставалось немногое. Найденное, конечно, нельзя было сбрасывать в Великое Море – но иное можно было сжечь, а иное очистить и исправить, огнём, водой и песенными чарами. Он знал, что делать.

...Когда после Дагор Браголлах сыновья Феанаро изгнали врагов с захваченных ими земель, выяснилось, что орки многое успели испортить. Карнистир тогда сгоряча заявил:

– Не знаю, как вы, а я уничтожу всё, чего касались лапы орков и прочих слуг Моринготто! Не говоря уж о том, что они повредили.

И немало смутился, когда Майтимо негромко спросил:

– Быть может, начнёшь с меня?

Его лицо, всегда мрачневшее при воспоминании о плене, разгладилось, когда Макалаурэ, вглядываясь и вслушиваясь, стал разбирать то, что Морьо пожелал разом уничтожить. Совсем безнадёжным было подпавшее под воздействие тёмных майар или повреждённое драконьим пламенем. Орки же нередко портили поверхностно, не затрагивая сути. Иное довольно было отмыть и починить; иное требовало полноценного очищения и серьёзной переделки; иное могло снова стать рудой, камнем, глиной, с которыми тоже можно было работать. Весь тот труд взял на себя Песнопевец. Никто лучше него не мог расслышать в материи отзвуки Айнулиндале...

Когда Маэдрос вместе с Маглором строили крепость, им, конечно, помогали многие из народа сыновей Феанора. Сейчас Маглор был один. Однако строить в первый раз было куда сложней, чем сейчас. Камень не требовалось добывать и обрабатывать заново, только осторожно собрать, так, чтобы не тревожить птиц, перенося гнёзда на другие места. И заново сложить стены и башни – тоже не от начала. Во всяком случае, все их основания сохранились хорошо. Пол Маглор решил оставить таким, каким он стал ныне – не трогая травы до зимы.

Что до стали, меди, серебра – пришлось просто обходиться тем, что есть. Когда кузница была почти готова – по счастью, кое-какие инструменты на острове нашлись – чтобы заново отковать врата, Маглор вначале должен был составить прочный и ковкий сплав. Чистых металлов и руд попросту не хватало.

Из всех Семерых интереса и способностей к кузнечному делу не проявлял один Тьелкормо. Но, устанавливая створки на место, Макалаурэ с горечью думал, что прежде они выглядели вовсе не так. У Майтимо, да и у Карнистира, получилось бы лучше, у Куруфинвэ – тем более. Песнопевец никак не сумел бы заменить погибших братьев. Как и они не заменили бы его, повернись история иначе.

Что ж, пришлось просто обходиться тем, что есть.

Свою комнату Маглор поначалу обустроил в сохранившейся части башни, а по мере восстановления переселялся всё выше. В первые годы в Восточном Белерианде и после разорения Глаурунгом земель за Маглоровыми Вратами он жил почти под самой крышей. Ближе всего к звёздам – и удобней всего для обзора. Из четырёх окон в те дни он мог наблюдать за всеми Холмами Маэдроса, южной частью Лотланна и севером Химлада. Ныне во все стороны простиралось Море.

Оно нанесло на берег и пологое дно немало песка. Всякий раз, как мрачнело небо, Маглор выкладывал его по верху стен и башен, туда, куда должна была ударить молния. Пожалуй, именно после того, как грозовое стекло, простейшее из известных эльдар, заняло своё место, он ощутил, что в самом деле вернулся в свой прежний дом в Белерианде.

Обрести новый дом, завершив скитания, его убеждали многие – отнюдь не только наивные и жалостливые, но и те, кто хорошо знал Маглора.

...Как-то об этом заговорил и Эльронд.

– Амон-Эреб – не первый твой дом. Отчего же он должен стать последним? Келебримбор всё подготовил, ждёт только твоего согласия. И Государь Гиль-Галад с радостью примет тебя в Митлонде.

– Он – да.

– Если ты о тех, кто жил в Гаванях Сириона – я могу поговорить с ними, – продолжил Эльронд совсем тихо. – Меня они послушают. Сыну Эльвинг никто не посмеет сказать, что содеянное вами простить невозможно.

– А сколько из них, – не понижая голоса, отозвался Маглор, – до сих пор считают, что я привязал тебя к себе обманом или чарами? И сколько из тех, что верны нашему Дому – готовы защищать меня от любой обиды, любой ценой? Сколько из них уверены, что Гиль-Галад носит корону не по праву, и провозгласят Государем меня как старшего из Финвионов? И вновь обнажатся мечи?! Довольно! Нет, Эльронд. Не я, а ты должен вернуться к своему народу...

Уходить же на восток он не желал ни один, ни с другими. Желал – на Запад. Сколько раз ему снились Тирион и Форменос! Но с тех пор, как они с Маэдросом отвергли призыв Эонве явиться на суд и решились вернуть сильмариллы силой, путь на Запад для Маглора был закрыт. Удалившись от Моря, он только прибавил бы тоску по нему к своим скорбям.

Завершился ли его путь на ставшем островом Химринге или только прервался – Маглор не знал. Далеко в будущее он не заглядывал. Судьба часто рушила все их замыслы и мечты. Случались, правда, и нежданные подарки – как Гиль-Эстель. Он нередко любовался звездой Эарендиля, отдыхая от трудов – чтобы вернуться к ним с новыми силами. Стремление возродить Химринг, насколько это возможно, совершенно захватило его. Особенно потому, что задача была непростой.

Настал день, когда на высокой башне взвился флаг со звездой Феанора, перешитый из плаща Маглора. Он скоро спустился, отошёл к самой кромке берега и придирчиво оглядел плоды своих трудов. Многого, конечно же, недоставало. И более всего – жителей.

Решившись уплыть на Химринг, он думал о том, что вид прежнего дома вернет его к лучшим воспоминаниям, чем Линдон, и о жизни в уединённом месте, вдали от ненужных встреч. Всё-таки он слишком устал от общения едва в десятую долю подлинного – без тени понимания, без соприкосновения сердец. С тех пор, как мимолётные знакомства перестали быть свидетельством мира и благоденствия, это одиночество без уединения томило душу. Маглор предпочёл бы жить здесь с Эльрондом, но для него одинокая жизнь на Химринге стала бы несчастьем. А если Эарендилион приплывал бы сюда временами – за ним вскоре последовали бы другие, не столь желанные гости. Это было одной из причин, по которой он не сказал воспитаннику о своём решении.

Сейчас он пожалел о том, что не предупредил Эльронда. И о том, что восстановленной крепости никто не видит. Это было столь же неправильно, как его песни, услышанные одними чайками. Наверное, ему стоило вернуться на берег Средиземья, чтобы пригласить к себе в гости всех, кого стоит звать. Если следом придут и не те, пусть смотрят. Было даже интересно услышать, что они скажут. Жаль только – не увидит Майтимо.

Нужно было лишь дождаться, когда прогреется вода. Пока она была слишком холодна для плавания.

На берегу местами робко пробивалась травка. До лета оставалось совсем чуть-чуть.

ГЛАВА 3. ВСТРЕЧА.

Все пути кораблей – эльфийских, с востока на Запад, и нуменорских, с Запада на восток – проходили много южней Химринга. Поэтому Маглор совершенно не ожидал, что один из них может пристать к острову. Собственно, это был не совсем корабль – малая эльфийская ладья с двумя гребцами.

Любой признал бы братьев в этих эльфах, сходных и оттенками жестов, и чертами несколько кругловатых лиц, и непослушными каштановыми кудрями. На крепость они смотрели по-разному: младший – вопросительно и чуть разочарованно, старший – изумлённо и восхищённо. Поприветствовав Маглора первым, он обвёл рукой пространство и спросил:

– Скажи мне, кто сотворил это чудо? Когда я в прошлый раз побывал на Химлинге, здесь были одни руины.

– Загадочные древние руины он мне и обещал, – с чуть слышной обидой в голосе подтвердил младший, крепко сложенный подросток.

– Крепость восстановил я, – кратко ответил Маглор. – «Загадочные древние руины»... Вы из народа Кирдана?

– Да, мы телери, – ответил старший из братьев. – Я – Альфион, а моего брата зовут Тородон.

Маглор кивнул. Самоназвание фалатрим почти не царапало его. Это в первый раз, когда посланник Кирдана передал Тьелкормо благодарность от имени всех телери, тот так побледнел, что посланник справился, не был ли их освободитель ранен и не нужна ли ему помощь.

– Я с друзьями обошёл на этой ладье много разных необычных мест, – продолжил Альфион, – вот брат и завидует.

– Вовсе нет, – слишком быстро возразил тот, – просто ты обещал загадочные руины, а не крепость. И не исполнил обещания.

– Тородон, неужели ты хочешь, чтобы я снова её разрушил? – Маглор не сдержал снисходительной улыбки: на Химринге ему и впрямь стало легче. – И думаю, крепость для тебя не менее загадочна, раз ты ничего о ней не знаешь. Вы хотя бы слышали о Короле Маэдросе?

– Да, конечно, о Маэдросе я слышал. Есть много песен о том, как он попал в плен, и Фингон спас его...

– Тогда тебе стоит знать, что Химринг прежде был крепостью Маэдроса, – прервал Тородона Маглор. Некогда он сам сложил песнь в честь подвига Фингона, но в те дни никто не считал спасение Маэдроса захватывающей историей.

– Я тоже не знал, – задумчиво произнёс Альфион. – Ещё лет сорок назад, когда я впервые достиг Химлинга, я думал расспросить о нём отца. Только всё откладывал, и так до сих пор не спросил. Ты поведаешь нам о его истории?

– Поведаю.

Маглор остался недоволен собственным исполнением. Мелодии недоставало богатства и глубины без сопровождения арфы. Кроме того, он слишком давно не пел эту песню – о единении нолдор, Достославной Битве и Осаде Ангбанда. В иное время он попросил бы кого-нибудь – лучше всего Амбаруссар – занять гостей, пока он подготовится. Но Амбаруссар были очень далеко.

Как он надеялся, в сумрачной тиши Чертогов Мандоса, а не в Вековечной Тьме.

Альфион вновь обрёл дар речи прежде брата.

– Прости меня. Я вначале не поверил, что ты мог в одиночку возродить крепость. А ты в самом деле умеешь творить чудеса. Ты и камни поднимал – песней?

– Не совсем, – в конце концов, он действительно применял песенные чары, пусть и иначе, чем предположил Альфион.

– Быть может, ты мог бы и Тол-Фуин восстановить? Трудно поверить, но я слышал, и там некогда жили эльдар. Правда, не знаю, кто именно.

– Лорды Ангрод и Аэгнор.

Братья смущённо переглянулись.

– Младшие братья Короля Финрода Фелагунда, – со вздохом прибавил Маглор. Уж Финрода-то все знали.

– Так ты отправишься на Тол-Фуин? С нами? – ввернул Тородон, явно опасавшийся, что на этот остров его не возьмут вовсе.

Старший брат с сомнением посмотрел на него:

– Ладно. Мы только сойдём на берег, постоим немножко и назад. Это тебе не Химлинг.

По словам юноши Маглор понял, что второй из осколков Белерианда едва ли похож на былой Дортонион. Но это и не Таур-ну-Фуин, окружённый Морем. Разве что Альфион безрассудно смел и на редкость безответствен. Можно было бы спросить его, каков ныне Тол-Фуин, но много лучше – увидеть его своими глазами.

Гребцы заняли свои места, и Маглор сел позади них. Внешне держась спокойно, он всё же не мог отделаться от мысли, что будет плыть на ладье телеро. Сына Лебедя*.

Остров недаром носил своё имя. Росший на нём лес был мрачен и настороженно встречал чужаков, от него веяло тревогой – но не ужасом. Эти сосны, как понял Маглор, выросли уже после Войны Гнева. Их корни помнили зло и страшились его возвращения, но средоточием мрака, где можно скоро ослепнуть и сойти с ума, Тол-Фуин не был. Просто угрюмый остров, на котором мало кому захочется задержаться.

Маглору задержаться хотелось. Этого требовал только что родившийся замысел новой песни. Тему её лучше всего выражали те слова Келебримбора – «Над водой и под водой», хотя со временем заглавие могло измениться.

Скитаясь вдоль берегов, он сложил немало песен о затоплении Белерианда, одну за другой. Все они казались Маглору не просто слишком короткими, но незаконченными. Всем им чего-то недоставало. Ныне он задумал иное: не новый плач о погибшей земле, но долгую песнь о прошлом и настоящем Инголондэ**.

Только прежде, чем описать в песне то, чем Белерианд стал ныне, должно было всмотреться, вслушаться, вчувствоваться в него возможно лучше. Маглор мог сочинить фрагменты о Химринге, каким его застал и каким он сделался после восстановления, и о Море, что покрыло иные земли. Для фрагмента о Тол-Фуин недостаточно было мельком оглядеть его с ладьи или даже с берега. Такой поверхностный взгляд годился для застольных песенок, а не для серьёзных вещей.

Подойдя к тёмному ручью, он погрузил в него руку, долго смотрел, как струи льются сквозь пальцы и наконец осторожно попробовал. У воды был неприятный горьковатый привкус, но отравы в ней не было.

Он полагал, что двух месяцев, оставшихся до конца лета, будет достаточно для постижения. Затем можно было вернуться на Химринг – оттуда до Тол-Фуин гораздо ближе, чем до берега. И ждать гостей.

Прощаясь с фалатрим – они определённо уверились, что Маглор собирается восстанавливать Дортонион – он попросил передать Келебримбору Куруфинвиону и Эльронду Эарендилиону, что будет рад видеть их на... Химлинге в месяце Иваннет. Или позже – в любое время, когда они только пожелают.

Братья вновь переглянулись, как при упоминании младших Арафинвионов.

– Мы знаем Эльронда, – уверил Маглора Альфион, заметив, что тот вновь собирается объяснять. – И Мастера Келебримбора тоже, хотя и не знакомы с ним. Только в прошлом году он и ещё много нолдор ушли из Линдона на восток. Говорят, даже не за Синие Горы, а ещё дальше. Я не знаю, где он теперь живёт.

На восток? Ближе к набирающему силу злу – ради борьбы с ним? Нет, едва ли. Если бы Келебримбор готовился отражать натиск слуги Врага, он не стал бы уводить многих нолдор от Гиль-Галада, ослабляя его войско. Племянник не мог забыть, что без единства трудно противостоять врагу. Скорее, призрак войны отступил, восточные земли безопасны, и Келебримбор, наконец, решился их исследовать. Об изучении обширных земель за Синими Горами он говорил едва ли не с начала Эпохи, но до сих пор что-то удерживало его на западе.

Быть может, то, что в Линдоне оставался Маглор – единственный из Дома Феанора, кроме самого Келебримбора. И он до сих пор не решался уйти туда, куда желал, надеясь на возвращение своего дяди.

– Тогда передайте моё приглашение одному Эльронду, – после молчания ответил Маглор. – Он по-прежнему герольд и менестрель Гиль-Галада?

Тородон кивнул, следом за ним кивнул и его брат. Их ладья отчалила от Тол-Фуин.

Во время этого разговора Песнопевец, не теряя его нити, вместе с тем то и дело возвращался мыслью к новой песни: ему приходили на ум то рифма, то украшение ритмического узора. Кроме того, весть об уходе Келебримбора взволновала его.

Должно быть, поэтому, только когда точка ладьи стала неразличима, Маглор осознал, что, беседуя с братьями-фалатрим, так им и не представился. Несомненно, Эльронд всё поймёт и без имени – если Альфион внятно опишет его внешность, обстоятельства встречи и песню. А не назовёт «одним нолдо, который умеет творить чудеса и хочет восстановить Тол-Фуин». Чего вполне можно было от него ожидать.

Быть может, и в этом случае Эльронд догадается, что на Химринге его ждёт Маглор, а не, скажем, какой-нибудь вражеский морок, жаждущий заманить его в ловушку. Наверняка догадается.

Если только не уверился, что Маглор погиб.

Примечания:

*Альфион – «сын лебедя» в переводе с синдарина

**Инголондэ – "земля нолдор", одно из названий Белерианда

На всякий случай напоминаю, что народ, который нолдор называет «телери» (и который именно так называется в «Сильмариллионе»), сам себя называет «линдар». Телери по самоназванию – это корабелы Кирдана, а не Ольве.

ГЛАВА 4. ВОПЛОЩЕНИЕ ЗАМЫСЛА

Тол-Фуин был тёмен. Сомкнутые кроны пропускали очень мало света, тёмным было и всё, что мог видеть глаз – чёрная шерсть пробежавшей по стволу белки, чёрные иглы копошившегося меж корней ёжа. Мир под сенью леса выцветал, лишаясь светлых и ярких красок. Как и звонких, чистых или сколько-нибудь громких звуков, оставив слуху лишь редкие шорохи, глухие трески и бульканья.

Он угнетал, стеснял, подавлял, но то была лишь рябь на воде. Маглор сам пожелал остаться здесь на избранный им самим срок, и он противился чувствам, вызванным воздействием Тол-Фуин. Придавить его к земле, вытеснить и изгнать было не так-то легко, тем более, что подлинного зла лес не таил.

В горечи его ручьёв ощущалась горькая память, в гнетущей и тревожной тишине – страх перед врагами и мучителями. Былой Дортонион вызывал не отвращение, как некогда земли Врага, а сострадание. Он походил на ослеплённого и запуганного пленника, который блуждал в одиночестве, так и не узнав, что давно освобождён. Так и не встретив ни целителя, ни поводыря, ни друга. Маглор хорошо знал, как должно вести себя с пережившими плен. Деликатно, чтобы ненароком не причинить боли, но и не оставляя в покое – так как покой мог обернуться не созерцанием и раздумьем, а мучительными кошмарами.

Он не разжёг ни одного костра, не подстрелил на обед ни одного лесного зверька или птицы, не срезал ни одной ветки, даже сухой. Зато вопреки ощутимо нарастающему давлению заходил всё глубже и непрестанно нарушал застоявшуюся тишину. Пел песни, приветливо окликал лесных обитателей, заводил беседы с Ангарато, Айканаро и другими нолдор, что некогда жили в Дортонионе, обращаясь к ним по именам. Не потому, конечно, что они могли ответить, а в надежде, что лес вспомнит эльдар. Он и впрямь отзывался, робко и недоверчиво, и к закату словно оттаивал. Тогда гнёт спадал, однако Маглор всякий раз просыпался в напряжённой тишине или среди неприветливых шорохов и должен был начинать сначала.

Он не обещал фалатрим, что исцелит Тол-Фуин – и в самом деле не рассчитывал с этим справиться. Тем более за столь малое время. Он был один, и он был нолдо, а не лесным эльфом или Пастырем Древ. Но никто из нандор не покинул бы леса Средиземья ради угрюмого Тол-Фуина, а онодрим не плавали по морям, и Маглор просто бросал в землю семена, которые спустя десятилетия могли взойти. Заодно слагая в уме новые строки, и многократно поправляя их.

Так прошёл месяц. Выйдя за пределы леса, на отполированные волнами камни западного берега Тол-Фуин, Маглор заметил вдали тёмную полосу. Течение отклоняло его к югу, но морская вода, как всегда, прекрасно поддерживала. Пересекать Сирион, каким он был, пусть и в верхнем течении, было бы трудней.

Вблизи полоса оказалась мелью. Хребет Эред-Ветрин так близко подходил к поверхности моря, что на нём можно было стоять по пояс в воде. Он далеко тянулся на северо-восток и на юго-запад. Камни, точно выложенные в линию чьей-то могучей рукой, на большом расстоянии друг от друга, очевидно, были вершинами гор. Искушение обойти северо-западный Белерианд было слишком сильным. Даже если бы Маглор сейчас не сочинял именно эту песню.

Эред-Ветрин и Эред-Ломин охватывали Хитлум неровным кольцом, отчего на карте он казался наскоро пришитой заплатой. По этому кольцу Маглор и шёл посолонь. Вода доходила то до шеи, то до колена. По левую руку от него продолжал своё течение Сирион, ныне ставший столь широким. По правую можно было видеть Митрим, где некогда стоял лагерь сыновей Феанаро – скорее памятью, чем глазами: сквозь толщу вод дна было не разглядеть. Далее хребет отграничивал от Дор-Ломина север владений Арафинвионов и наконец – Невраст.

Земли Финдекано, земли Финдарато, земли Турукано.

Повернув на север, хребет понизился, и Маглору чаще приходилось переплывать от мели к мели, от камня к камню. Пожалуй, он и не совершил бы своего кружного пути, если б не эти валуны, дотоле никому не нужные, кроме редких чаек. С камней можно было ловить рыбу. На них можно было отдыхать, чтобы от непрестанного пребывания в морской воде соль не разъедала кожу. И спать, сидя на корточках и обхватив руками колени. Море непрестанно обдавало Маглора брызгами, но и только. А когда поднимался ветер, и волны становились опасны, камни превращались в опору, за которую можно было ухватиться.