Текст книги "Муж-незнакомец, или Сладкие сны о любви"
Автор книги: Екатерина Гринева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Так-то лучше!
Он взял меня за руку и, резко дернув, потащил, поволок в гостиную. Он тащил меня, как добычу, захваченную на поле боя, как пират – свою пленницу и с каждым рывком я чувствовала, как тают мои силы и желание захлестывает меня, подступая к горлу.
Сдавленный крик вырвался из горла, когда муж швырнул меня на не разобранную кровать и вся одежда слетела с меня, словно от одного щелчка его пальцев.
Горел ночник, который я забыла выключить, и в этом слабом неровном свете я видела яростный блеск в глазах мужа, его плотно сжатые губы; подрагивающие желваки… Он был натянут как струна. А я… напротив – каждая клеточка моего тела была расслаблена, размягчена, словно мне сделали чудодейственный массаж, после которого я чувствовала себя отдохнувшей и помолодевшей.
Я медленно закрыла глаза; точнее, они закрылись сами… Губы были сухими и горячими. Я обхватила мужа крепче руками. Его плоть быстро двигалась во мне; руки скользили по его спине. Вспышка-судорога пробежала по моему телу, и в ответ Дымчатый зарычал. Волна накрыла нас одновременно, и мы какое-то время еще лежали, не размыкая объятий, прильнув друг к другу. По моему лицу растеклась блаженная улыбка.
Наконец Дымчатый резко выдохнул и встал. Я открыла глаза.
– Секс-гимнастика перед отплытием капитана дальнего плавания. Впечатляет.
Я еще по инерции продолжала улыбаться. Но потом улыбка медленно сползла с моего лица. Что бы я ни делала – отношение мужа ко мне оставалось неизменно – насмешливо-ироничным. Словно он не воспринимал меня всерьез, и я была для него скорее отвлеченно-абстрактным объектом, чем реальным живым человеком. И сознание того, что в душе он сейчас потешается надо мной – над моей попыткой сделать наши отношения нормально-супружескими, над тем, что я соблазнила его, как шлюха из стриптиз-клуба, убивало меня наповал. И наверняка в разговоре с Марком он расскажет ему с привычной ухмылкой: «А моя-то совсем сбрендила – красный комплект нацепила и давай вертеть передо мной задницей, чтобы я клюнул на ее прелести. Представляешь?» А Марк зальется смехом, запрокинув голову, как он это обычно делает, и отпустит пару соленых шуточек.
Я просто набитая дура, что устроила этот маскарад. Господи, и где были мои мозги, когда эта хреновая мысль пришла мне в голову? Я готова была разорвать себя на куски за то чувство стыда и позора, которое я сейчас испытывала.
– Ды-ы-ымчатый! – зарыдала я в подушку. – Но какая же ты скотина!
Он вылетел из ванной, услышав мои вопли.
– А… женская истерика! – и, махнув рукой, ушел обратно в ванную.
Уснули мы порознь. Вечер все-таки закончился скандалом. Дымчатый орал, что у него неприятности по работе плюс его сотрудница убита, а это, согласись, случается не каждый день, ядовито прибавил он. А тут я со своими воплями и слезами. Я могу хоть раз в жизни проявить сочувствие и понимание и не приставать к нему – оставить мужика в покое.
От его слов я рыдала еще больше. В ответ я кричала, что это он никогда не понимал меня. Я стала для него предметом мебели. Я чувствую себя каким-то жалким придатком к его жизни – бесконечно далекой от меня.
Дымчатый меня не слушал. Он вошел в раж и, размахивая руками, орал, что я создаю в доме ненормальную обстановку, и он не может сосредоточиться на предстоящей командировке.
Заливаясь слезами, я чувствовала себя жалкой и глупой бабой при умном и деловом мужике.
Дымчатый посмотрел на часы в гостиной и ахнул.
– Слушай! Мне спать осталось всего несколько часов, а ты тут со своими концертами на душу капаешь. Совесть у тебя есть или нет?
– Кто бы говорил о совести.
Дымчатый вышел из гостиной, и я услышала, как он громыхал, что-то снимая с антресолей. Оказалось, это была раскладушка.
Он пронес ее в кабинет и демонстративно хлопнул дверью.
Я зарылась в подушку и подумала, что мы оба перегнули палку.
Спала я чутким сном и поэтому услышала утром, как вскочил Дымчатый и понесся в ванную.
Я встала и, накинув халат, поплелась в кухню. Столкнувшись со мной, муж напустил на себя такой вид, словно встретился с привидением. Я попыталась сделать первый шаг к примирению. Я всегда чувствовала себя кошмарно-ужасно, когда мы ссорились, а сегодня он уезжал в командировку – и расставаться с нахмуренными бровями мне не хотелось.
– Завтрак приготовить?
– Завтрак? – и язвительная ухмылка обрисовалась на его лице. – Н-нет. Я уже сыт по горло и завтраками, и обедами, а также скандалами и истериками. Дай человеку спокойно выйти из дома. Я не валяться на пляже еду, а работать, между прочим. Очень жаль, что некоторые этого не понимают.
– Как хочешь, – cказала я и повернулась к нему спиной. Валяться в ногах и вымаливать у него прощение непонятно за что я не стану, это точно!
Я сидела в гостиной, и каждый звук четко отдавался в моем мозгу. Я могла безошибочно воссоздать маршрут перемещений мужа по квартире. После кухни он рванул в кабинет – забрать собранный чемодан. Потом с полки в коридоре он снял кейс – знакомое шуршание.
В коридоре с шумом надевал ботинки и снимал с вешалки куртку. Вот он открыл дверь и…
– Пока! – услышала я.
И дверь с невообразимым грохотом закрылась. Все! Уехал.
Целый день я занималась домашними делами. Уборка, стирка, готовка всегда были для меня лучшей терапией. Занимаясь этими делами, я могла не думать о своих проблемах. Правда, выкинуть их из головы до конца не удавалось, но в качестве отвлекающего маневра эта кухонно-уборочная терапия подходила.
Но в этот раз не помогало ничего – я вспоминала злополучный вечер перед командировкой, не менее злополучное соблазнение собственного мужа, и приходила к выводу, что еще никогда наши отношения не находились на столь угрожающе низкой отметке.
Диана, чувствуя мое состояние, постоянно вертелась рядом и пыталась выразить поддержку и сочувствие на своем кошачьем языке. Она то и дело запрыгивала на колени и требовала, чтобы я ее гладила, но мои нервы были на пределе и пару раз я спихнула кошку с колен, чем заслужила ее величайшее неодобрение.
С царственным видом, ни разу не обернувшись, Леди Ди ушла от меня, подрагивая всем своим позвоночником, и судорога, проходившая от холки до хвоста, показывала, как же она возмущена моим поведением.
День пролетел бестолково и незаметно. Я играла в образцово-показательную хозяйку (правда, непонятно – для кого?). И к вечеру, измученная уборкой, с мазохистским упорством, достойным лучшего применения, я протерла тряпкой все предметы, добралась до каждого уголка квартиры и перестирала кучу белья, – я вдруг поняла, что страшно устала, настроение стало еще хуже, чем утром, и вообще я все делаю неправильно и зря.
Муж так и не позвонил. Ни разу. Хотя обычно он звонил и говорил: «Все в порядке. Разговаривать долго не могу. Дела. Но ты не беспокойся – я цел и здоров. И тебе желаю того же».
Несколько раз моя рука тянулась к телефону, но потом возвращалась к исходному положению. Я не могла переломить свою гордость и позвонить первой. Ну никак не могла. Хотя понимала, что это глупо. Но пересилить свой характер не получалось.
Я легла спать, но сна не было ни в одном глазу, и я прибегла к испытанному средству – рюмочке коньяка. Когда Дымчатый отсутствовал или его долго не было, я начинала нервничать и тогда доставала заветный бутылек, выпивала рюмочку, а перед приходом мужа тщательно чистила зубы или жевала кружок лимона, чтобы вытравить запах.
Сейчас можно было этого не опасаться, и я, выпив рюмку, почувствовала, что меня опять тянет плакать.
В постели я поплакала, зарывшись в подушку, и так незаметно уснула, проклиная себя, Дымчатого и наши непримиримо-взрывные характеры.
Проснулась я от телефонного звонка. Я засекла слабое треньканье телефона сквозь сон и, резко подняв голову от подушки, прислушалась. Через несколько секунд сомнения окончательно рассеялись, и я, откинув одеяло, побежала на кухню. Радиотрубка стояла там же на подзарядке.
– Алло! – сорвала я трубку телефона. – Алло!
Ничего не было слышно, и я уже собиралась нажать на отбой, как услышала знакомое:
– Инна! – голос был слаб, и слышно его было едва-едва.
– Володя? – переспросила я. Похоже, что муж здорово где-то повеселился и теперь звонил мне в нетрезвом состоянии, как это иногда бывало. Он звонил и болтал всякие глупости или признавался в любви. Как будто бы такие слова можно сказать, только когда море по колено и терять нечего. А в остальное время – негласный запрет и никаких муси-пуси, словно это – проявление слабости и бесхарактерности.
– Инна! Я здорово свалял дурака. Я ошибся… – И снова молчание.
– Да! – уже раздраженно сказала я.
Но на том конце раздались частые гудки.
Я в недоумении повертела трубку и положила ее на рычаг.
Муж был в командировке. В Питере. И позвонил мне после очередного сабантуя или фуршета, как это частенько бывало, когда он сообщал дурашливым тоном, что «он перебрал и чувствует себя отвратно» или «Инна, ты там спишь, а я – здесь в холодной одинокой постели», при этом делались многозначительные паузы и явно намекалось, что он там не один, и постель его не холодная… Он любил меня подразнить, довести до белого каления, а потом сказать «ну я пошутил, тебе уже сказать ничего нельзя». И за это я злилась на него еще больше.
Но иногда я слышала и другое: «Инка, я тебя люблю и любил всегда. Инка, что бы ни говорили про меня, ты моя единственная женщина. Инка!» В такие минуты в его голосе звенел накал, и я скептически улыбалась, хотя в носу щипало, и я крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать и не показать перед ним свою слабость. Слабых людей Володя не любил, они вызывали в нем чувство брезгливости. Я знала это и всегда держала марку сильной женщины. Но когда я слышала: «Инка – ты лучшее, что у меня есть в этой жизни!», мне хотелось рыдать во весь голос, потому что в обычной жизни и в обычном состоянии я таких слов не слышала от него. Никогда.
Я провела рукой по спутанным волосам; сон уже слетел.
Машинально я посмотрела на часы. Три часа ночи. Хорошо же он перебрал, раз позвонил в такое время… а вдруг с ним что-то случилось: уж больно жалостливый был голос и не похожий на обычный бодро-победительный тон моего мужа. Надо бы связаться с Питером и все выяснить. Но время позднее и неподходящее. Хотя почему бы и нет? Раз он позвонил сам.
Я взяла из сумки в коридоре сотовый и набрала номер мужа. Там раздались гудки, а потом – щелчок, и я услышала: «Абонент временно недоступен». Что за черт! Я прошла в комнату и с раздражением бросила мобильный на кровать, затем пошла в кухню – заварить чай.
Леди Ди проснулась и запрыгнула на подоконник, смотря на меня своими голубыми глазами.
– Ди! – позвала я ее. – Иди сюда. – Но она проигнорировала меня и по-прежнему сидела на подоконнике, как застывшая египетская статуэтка.
– Ди! Как же мне хреново.
Я провела рукой по волосам и нахмурилась. Мне не нравился этот звонок, не нравился этот тон. Хотя от Дымчатого можно было ожидать всего, но это было не в его духе – позвонить и пожаловаться. Вот подколоть, уязвить, поддеть, размазать по стенке, это – пожалуйста. Это в любой момент, здесь даже не требовалось никаких предварительных расшаркиваний. Здесь мой муж был, как пионер – всегда готов.
Леди Ди запрыгнула в раковину. Она хотела пить. Кошка терпеть не могла воду в мисочке и признавала только свежую – из-под крана.
Я открыла кран; вода полилась тоненькой струйкой, и Диана принялась жадно лакать ее, высовывая маленький розовый язычок.
Включив электрический чайник, я села на табуретку и обхватила себя руками: меня знобило.
– Дашка! – громким шепотом сказала я. – Мне кажется, что-то случилось.
Утро выдалось беспросветно-серое. Февраль – не лучший месяц. Он наваливается усталостью и депрессией, отупением от долгой зимы и тяжелого неба, которое давит на тебя так, словно ты находишься в длинном туннеле, где нет никакого просвета и у тебя нет ни малейшего шанса выбраться из него.
Я не любила зиму, не любила февраль и буквально считала дни до весны и лета. По-настоящему весна для меня начиналась в мае, когда воздух был уж по-летнему ясен и сух и не пах сыростью, как в марте. И каждый раз для меня было главным пережить еще одну долгую зиму и дождаться лета.
И когда рядом не было Дымчатого, все это переживалось, точнее, проживалось, намного, намного трудней…
Как только я встала, раздался телефонный звонок. События прошедшей ночи моментально промелькнули в голове, и я подумала: Володя! Он звонит, чтобы извиниться за вчерашнее и сказать что-то типа: «Малыш! Я немного перебрал, не обращай на это внимания! Как твои дела? Скоро приеду. Жди».
Но звонил не Дымчатый. Звонили из фирмы «Омега-плюс», которая занималась проведением Интернета в нашем районе. Они звонили уже несколько раз, предлагая свои услуги. Каждый раз я говорила: спасибо – не надо, Интернет у нас уже есть, они слушали меня вежливо-внимательно и каждый раз просили записать телефон и прибавляли: подумайте, пожалуйста, над нашим предложением, мы будем рады видеть вас в числе наших клиентов.
– Я, кажется, вам уже говорила, Интернет у нас уже есть. И ваши услуги мне не нужны, – говорила я, четко выговаривая слова, как будто бы на том конце могли меня неправильно понять.
– Да-да, – привычно прощебетала девушка в трубке. На секунду я представила ее: лет двадцать, птичья головка, остренькие черты лица, сидит, как воробей на жердочке, и предлагает людям свои услуги. Даже если они им и не нужны.
– Я вас прошу! – заорала я. Больше мне не звони-те-е-е-е. Я подам на вас в суд!
На том конце возникло молчание. Наверное, я была первым клиентом, пригрозившим судом. Воробей свалился с ветки, подумала я, и находится в коме.
Я первой положила трубку и сделала глубокий вздох. Инна, успокойся, сказала я себе. Я тебя умоляю.
Я снова набрала номер мужа. Он не отвечал. Внутри меня рождалась паника: она росла, как на дрожжах, и готова была уже поглотить меня целиком.
Дымчатый не в командировке. Он – исчез! Оставалось одно – звонить в офис. Там-то уж мне скажут, где он и что с ним. Кира Андреевна, бессменная секретарша Володиной фирмы, в течение вот уже пятнадцати лет была в курсе всех дел. Я не часто бывала у Володи на работе; он запрещал мне вмешиваться в свои дела, светиться в офисе… Но я иногда бывала на вечеринках, где чувствовала себя ужасно чужой, но старалась влиться в общую струю и поддержать веселье. Это были корпоративные праздники, на которых все сотрудники бывали с семьями. Приходилось одевать вечерние платья, что я терпеть не могла. Моей привычной одеждой были джинсы и джемпера. Или джинсы и футболки – летом.
На этих празднествах неизменно предводительствовали мой муж и Марк Калмановский, второе лицо фирмы: весельчак, балагур, носивший статус вечного холостяка после своего развода, cостоявшегося семь лет назад. Его жена с дочерью уехали в Америку, и Марк поклялся больше никогда не вступать в брак, о чем со смехом поведал мне Дымчатый. Он говорит, что это – ловушка для настоящего мужчины: вся эта несвобода, обязательства, истерики, cкука… Ты тоже так считаешь, прервала я его. О чем ты, сразу замкнулся муж, я говорил о Марке.А я спрашиваю о тебе.Конечно, я так не думаю. Иначе бы не женился…
Разговор был прекращен. Но неприятный осадок остался; он был, как легкая нерастворимая взвесь, которая лежит на дне стакана; но стоит взбаламутить жидкость, и она поднимается вверх…
Марка я не любила. Он меня – тоже. Он относился ко мне с внешней почтительностью, за которой скрывались насмешливость и небрежность. Наверняка Марк был в курсе всех шашней Дымчатого. Я подозревала, что между ними было негласное соперничество. Кто кого переплюнет. Это были два приятеля, связанные общим досугом, – мальчишниками по пятницам, женщинами на одну ночь и долгоиграющими любовницами; это были двое мужчин, любивших хорошую выпивку, веселые анекдоты, легкое отношение к жизни, при котором кажется, что все плохое может случиться с кем-то, но только не с тобой. Они и по жизни шагали легко, перепрыгивая через препятствия, не обращая ни на кого и ни на что внимания, руководствуясь исключительно собственной выгодой и расчетом. Часто, особенно в последнее время, я думала, что являюсь для мужа надоевшим балластом. Типичным чемоданом без ручки – нести неудобно, выкинуть жалко. И что достаточно какого-то толчка или случая, и наш брак рухнет, как колосс на глиняных ногах – такой солидный внешне и абсолютно трухлявый внутри.
Есть браки, где связующим звеном служит секс: пусть и по-супружески надоевший, но тем не менее – спокойно-стабильный, незыблемый, как тапочки на своем месте или борщ по выходным. Но у нас не было и этого. Или почти не было. Секс, как обмелевшая речушка, постепенно сходил на нет. Когда я, лежа в постели, прижималась к Дымчатому и протягивала к нему руки, он обычно улыбался, трепал меня по волосам и говорил своим неподражаемым хриплым голосом: «Малыш, я так устал. Давай в другой раз…»
Его любимый жест, который все больше меня раздражал: так гладят собаку или кошку в надежде, что она скорее отвяжется. Он поворачивался ко мне спиной и мгновенно засыпал. А я еще долго лежала и смотрела на его спину, которую я ненавидела в эту минуту – такую холодно-равнодушную спину. И поэтому иногда я бунтовала: огрызалась, когда он просил меня скорее дать ему ужин, или отказывалась идти на вечеринку в платье; напяливала свои старые джинсы и невзрачный свитер и шла в таком виде. Он скрипел зубами, но терпел. Ему не хотелось семейного скандала. Я уже давно поняла, что мой муж больше всего на свете ненавидит скандалы и выяснения отношений. Он лучше промолчит, проглотит, но не выйдет из себя и не выплеснет накопившиеся эмоции. Хотя наша последняя ссора доказывала обратное. Но здесь мы оба хватанули через край.
И вот теперь мне надо было идти в офис, к Кире Андреевне, которая ко мне относилась вежливо-равнодушно, с едва уловимой сниcходи– тельностью, как и все сотрудники в офисе, которые считали, что я окрутила «такого красивого мужика» и теперь он мается со мной, белесой дылдой, не получая от брака никакого удовольствия. У нас и детей-то нет. Я читала такие мысли в глазах сотрудников и внутренне съеживалась, а внешне – распрямляла спину и поднимала вверх подбородок. В такие минуты муж называл меня германской девой-воительницей и еще «валькирией». Я действительно была похожа на шведку или немку: светлые, почти белые волосы, матово-белая кожа, cветло-зеленые глаза; лицо четкой лепки: нос немного великоват, губы тоже четкие, изогнутые, на теле ни грамма жира, фигура скорее мальчишеская: ни округлых бедер, ни пышной груди, ни выраженной талии. Спортивная аскетичная фигура.
Я выпила вторую чашку кофе: черного, как деготь, и накормила Леди Ди. Потом оделась, причесала волосы и посмотрела на себя в зеркало. Бледное лицо, под глазами – синие тени. Я потерла их руками. Теперь под глазами стала видна краснота. Я замазала круги тональным кремом – стало лучше.
Кошка вертелась под ногами. Я стянула с вешалки куртку и намотала в два слоя шарф. Толстый шарф грубой вязки. Я сама связала его: это был мой любимый шарф – трехцветный, яркий. Розово-сине-бирюзовый. Триколор, называл его Дымчатый.
В довершение я одела ботинки на толстой подошве. Дымчатый часто предлагал мне купить шубу или полушубок и сапоги на каблуке, но я отказывалась.
– Почему ты ходишь, как пугало, – иногда сердился он.
– Потому что мне так нравится.
– А мне – нет.
– В шубе я буду выглядеть нелепо.
– Ты же не пробовала?
– И не хочу, – огрызалась я.
– Странная женщина, – бормотал Володя, пожимая плечами. – Все бабы клянчат у мужиков шубы, а тебе подавай облезлую куртку.
Я молчала. Дело было в том, что однажды я померила шубу. Зрелище вышло жалкое: шуба была сама по себе, я – сама по себе. Вроде селедки с сахаром. Может быть, кому-то и нравится, а мне – нет.
Я замоталась в шарф и, схватив в последний момент большую черную сумку, вышла из квартиры.
Ди метнулась к двери, но я ловко захлопнула ее перед самым носом кошки.
На улице ветер ударил мне в лицо снегом. Мело уже с утра. Сейчас порывы ветра усилились, и я шла до гаража вприпрыжку, часто поворачиваясь к ветру спиной.
Черный джип завелся не сразу, я сидела и ждала. Чтобы не терять времени, я снова позвонила мужу. Но «абонент был недоступен».
У меня был постоянный пропуск. Я показала его охраннику, и он кивнул, пропуская меня. Приемная Володи находилась на втором этаже. Я шла по ковролину в грубых башмаках и ощущала, как я не соответствую этому месту: по коридору должны порхать девушки на тонких каблучках-шпильках или женщины в изящных туфлях. Когда я распахнула дверь в приемную, Кира Андреевна, оторвавшись от компьютера, посмотрела на меня и не сразу сообразила: кто перед ней. Но через секунду в глазах мелькнуло узнавание, и она механически улыбнулась.
– Здравствуйте, Инна Викторовна!
– Добрый день! – пробормотала я.
Шарф по-прежнему был обмотан вокруг шеи и кололся, а с ботинок капала вода, но я стояла и смотрела на нее, пока она, спохватившись, не сказала:
– Раздевайтесь, пожалуйста. Вешалка в углу.
– Да я, собственно говоря, на секунду. – Здесь я запнулась, а потом выпалила: – Мой муж в командировке?
– Владимир Николаевич находится в командировке в Санкт-Петербурге, – отчеканила Кира Андреевна, не глядя на меня.
Я подумала, что теперь про меня в офисе будут слагать анекдоты. Жена не знает, где муж. Просто умора. Инна Викторовна Дымова, про которую скоро сочинят байки.
– Я знаю. Но…
– Что «но»?
– Я звоню ему на сотовый, а он не подходит.
Кира Андреевна пожала плечами, как будто бы это была типично семейная ситуация, которая ее никак не касалась. Впрочем, так оно и было.
– Ничего не могу сказать по этому поводу.
Наконец я присела на диван в приемной, и вокруг моих ботинок мгновенно образовалась лужица воды.
Зазвонил телефон.
– Простите! – бросила в пустоту Кира Андреевна.
Я сидела и лихорадочно обдумывала ситуацию. Самое разумное – встать и уйти. Мне дали ясно понять, что Дымчатый – в командировке. А все остальное – наши семейные разборки, которые не имеют никакого отношения к фирме.
– Марк у себя? – кивнула я на соседнюю дверь.
– Марк Игоревич будет через час, – сказала Кира Андреевна, сосредоточенно смотря на экран компьютера. – Не раньше, – прибавила она.
– Можно кофе? – неожиданно попросила я. Мне не хотелось идти домой; здесь я могла что-то узнать о Дымчатом. А дома меня никто не ждал, кроме Леди Ди. А я не могла быть долго в пустой квартире: меня охватывала нечеловеческая тоска. А здесь я сижу с Кирой Андреевной, хотя я для нее – пустое место.
– Одну минуту.
Она встала со стула, ловким движением достала из шкафчика чашку и включила электрический чайник.
И здесь еще издали я услышала громогласный веселый смех и голос Марка Калмановского, и увидела, как изменилась в лице Кира Андреевна. Она хотела обмануть меня и выпроводить из офиса, ей не хотелось, чтобы я торчала здесь и разговаривала с Марком. Я метнула на Киру Андреевну ледяной взгляд и выпрямилась.
– Марк Игоревич вернулся раньше, чем предполагал, – объяснила секретарь.
Я даже не удостоила ее ответа.
Марк распахнул дверь, и сразу все пространство заполнилось им: высокий блондин с красивым породистым лицом: нос с легкой горбинкой и светлые голубые глаза, чувственные губы, капризно изогнутые в вечной усмешке. Марк чем-то напоминал древнеримских патрициев, какими их изображали в исторических киносагах. Он был в распахнутой на груди длинной светло-бежевой дубленке. Там, где Марк, там всегда были женщины. Так было и сейчас. Его сопровождали две рыбки-прилипалы: одна совсем молоденькая, слишком молоденькая, чтобы знать о всех подводных камнях отношений с противоположным полом, и другая, грудастая, высокая, с бумагами в руках.
– Марк! Здесь документы, – она махала ими в воздухе. – Нужно срочно подписать.
– Я понял, но он мне говорит… – дальше следовала фраза, которая мне мало что объясняла, но обе дамы залились смехом. Молоденькая – высоким и тонким, как будто бы она задыхалась от щекотки, а вторая – громким, с раскатистыми руладами. Сам Марк смеялся глазами, cмеялся губами. Его смех был опасно-соблазнительным, таким опасным, что это почувствовала даже я – человек, на которого чары Марка абсолютно не действовали.
Вначале меня никто не заметил: я, сcутулившись, сидела в углу дивана и молчала. Внезапно взгляд Марка упал на меня, и Марк остановился посередине приемной, споткнувшись. Общее веселье смолкло, как по команде. Возникли неловкость и тяжелое молчание.
– А это Инна Викторовна дожидается вас, – обратилась к нему Кира Андреевна.
– Меня? – на секунду Марк удивился, а потом быстро оправился и сказал насмешливо-тягучим голосом: – Ну тогда прошу в кабинет.
Две прилипалы осматривали меня цепкими взглядами. Грудастая, очевидно, была наслышана о «серой мышке» – жене Дымова Владимира Николаевича, и в ее взгляде отразилась откровенная насмешка: я сидела в черной куртке, трехцветном шарфе и тяжелых ботинках, которые с удовольствием носят подростки. Вторая меня раньше не видела; она была новенькой, и в ее взгляде читалось любопытство, смешанное с презрением.
Я подняла вверх голову и встала.
– Вы… разденьтесь, Инна Викторовна, – предложил Марк. И не дожидаясь моего ответа, подскочил ко мне.
Я сняла куртку, которую Марк повесил на вешалку в углу.
– Прошу! – несколько грассируя, сказал Марк и распахнул дверь в свой кабинет.
Он шел сзади, на ходу скидывая дубленку.
– Как-то все это неожиданно, Инна! Что-то случилось? – самым любезным тоном осведомился он.
Я молчала. Честно говоря, не знала, с чего начать. Мой муж не отвечал на звонки полдня. Может быть, я сумасшедшая, что подняла эту панику и примчалась к нему в офис? Может быть, зря я подняла эту бучу? И как отнесется ко мне Марк, когда я изложу свои опасения? Как к чокнутой бабе? Тем более он меня и раньше недолюбливал…
– Сядьте! – учтиво сказал Марк, придвигая стул к своему столу. Я села, cцепив руки на коленях.
Он опустился в вертящееся кресло и слегка крутанулся в нем.
– Итак, что привело вас ко мне?
– Володя… не отвечает на мои звонки, – вырвалось у меня.
Брови Марка насмешливо взлетели вверх.
– Ну, Инна! Он занятый человек. Мало ли что… Он находится в Питере по важному делу: подписание многообещающего контракта. Вполне возможно, что он занят, и поэтому вырубил свой сотовый.
У Марка зазвонил телефон.
– Извините, – бросил он мне.
– Да… – услышала я… – Конечно, договорились – в пять.
Поговорив еще несколько минут, он повесил трубку и повернулся ко мне.
– Я не очень понял, Инна! В чем причина вашего беспокойства?
В глазах Марка я выглядела явной дурой. Это было видно по тому взгляду, которым он окидывал меня: начиная с моих грубых ботинок на тракторной подошве и кончая спутанными белесыми волосами. Любитель женщин и тонкий ценитель дамской красоты Марк Калмановский изо всех сил старался быть со мной любезным и галантным. Но боюсь, что получалось это у него плохо, как он ни старался.
– Просто Володя находится «вне зоны доступа», – отчеканила я. – Надеюсь, причина моего беспокойства понятна?
– Не совсем. Я же говорю: Володя – занятый человек, бизнесмен. У него дела…
– Но раньше я могла с ним связаться. Без проблем.
– Инна, – он запнулся. – Давайте договоримся так. Я попробую сам связаться с ним. И позвоню вам. Вечером.
– А почему не сейчас?
– Что – сейчас? – на лице Марка появилось раздраженное выражение.
– Попробуйте связаться с ним сейчас. При мне.
На лице хозяина кабинета возникло легкое замешательство. Он быстро поглядел на часы и улыбнулся.
– Боюсь, что это невозможно. Владимир сейчас находится на переговорах. Как раз в это время, – и для большей убедительности Марк постучал по часам.
Я по-прежнему сидела и смотрела на Марка. Я не хотела говорить ему о ночном звонке: это было наше, семейное. Но уходить вот так я не желала, хотя понимала, что чем больше сижу, тем больше Марк раздражается, не зная, что со мной делать. Не выпроваживать же меня из кабинета!..
В кабинет вплыла Кира Андреевна.
– Ваш кофе, – обратилась она ко мне. Передо мной мелькнула рука с аккуратно подстриженными ногтями.
– Спасибо.
Поставив чашку с кофе, она ушла, а Марк откинулся в кресле, cловно в изнеможении, и посмотрел на меня.
– Устал! – доверительно сообщил он мне. – Да еще погода бр-р… В Питере еще хуже… сплошные снежные заносы. – Он подался вперед. – Закажу-ка я тоже кофе.
Он позвонил по селектору.
– Кира Андреевна, можно мне кофе?
Я пила медленными глотками. Я не знала, почему я так часто действовала людям на нервы. Может быть, дело в том, что я редко считалась с условностями, не любила никому подыгрывать и обычно говорила то, что думаю. Это качество жутко раздражало Володю: «Ну, ты могла бы промолчать! – взвивался он. – Кто тебя просит лезть вперед? Инна! Ты совершенно невыносима». – «Да, – соглашалась я. – Невыносима».
В кабинет вторично вплыла секретарь. Чашка с кофе перекочевала с подноса на стол Марка.
– Ваш кофе, – объявила она, как управляющий пятизвездочным отелем.
– Благодарю, – пробормотал Марк. – Продрог, как собака.
Я пила кофе и разглядывала Марка. Я его не любила, а вот для Дымчатого он был первым приятелем. И я никогда не могла высказывать свою критику в адрес Марка. Марк для него был почти святой. Они с Марком были знакомы вот уже лет двадцать, Володя привык во всем полагаться на него, и когда встал вопрос о создании фирмы, то кто будет компаньоном – вопросов не возникало. Только Марк! Однажды я с раздражением сказала мужу: у меня такое впечатление, что если бы тебе пришлось выбирать между мной и Марком, то я бы проиграла. Муж схватил меня за руку: «Никогда, слышишь, не говори так». – «Марк – это… святое», – подхватила я. Больше на эту тему мы не говорили, но моя неприязнь к Марку после этого только усилилась. Вероятно, я была к нему несправедлива. Вероятно, моя антипатия базировалась на том, что к нему муж прислушивался больше, чем ко мне. Кроме того, однажды сразу после свадьбы я подслушала их разговор.
– Слушай, старик, – со смехом сказал ему Марк. – Я, конечно, понимаю, что любовь зла, но все же… – дальше я не могла разобрать cлов, я услышала только краткий смешок Марка и ответ мужа:
– Давай не будем об этом. А то рискуем поссориться всерьез и надолго.
…Марк сделал глоток и поставил чашку на стол. С минуту-другую мы сверлили друг друга взглядами. Марк отвел взгляд первым.
– Ну… – протянул он. – Вроде мы обо всем договорились. Мне сейчас нужно сделать срочные звонки…
Намек был более чем прозрачен.
Я сделала последний глоток кофе и встала.
– Я пойду. Жду вашего звонка вечером.
