Текст книги "Женщины принца Сигваля"

Автор книги: Екатерина Бакулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

13. Оливия, дорога

К лагерю они подъезжают вечером.

Сигваль очень хотел побыстрее успеть, лошадей не гнали, но и не задерживались.

Так вышло, что всю дорогу Юн ехал рядом, развлекая Оливию беседой. Непринужденно и ненавязчиво, между делом, то об одном, то о другом. Ничего особенного, но это успокаивало.

Сигваль ехал чуть впереди, один, Оливия видела только его спину. Казалось, он весь в своих мыслях, так далеко, что происходящее вокруг его совсем не интересует.

И только когда временные укрепления лагеря показались вдали, Сигваль неуловимо выпрямился, расправил плечи. Чуть придержал лошадь, поравнявшись с Оливией, поехал рядом, только ни слова не сказал. И болтовня с Юном тоже закончилась. Кажется, Сигваль кивнул ему, и тот молча перестроился чуть назад и в сторону, немного, на полкорпуса. Теперь Сигваль с Оливией ехали рядом и впереди, остальные чуть сзади.

У Сигваля изменилось даже лицо, никакой задумчивости и отрешенности, никакой усталости. Когда они подъехали к лагерю – Сигваль улыбался. Это был человек довольный и веселый, возвращающийся с победой. И ценным трофеем заодно.

От этого становилось немного страшно.

Лагерь.

Их встречают.

Вернее, это Сигваля встречают. Оглушительным ревом и грохотом мечей, криками. «Сигваль! Да здравствует принц! Победа с нами!» Солдаты любят его. Совершенно искренне любят. Он отличный командир, умеющий побеждать. Он разбил огромную армию Бейоны, и его потери минимальны. Он ставит цели и добивается их. И он справедлив… как бы там ни было, в этом Оливия не сомневается. Возможно, жесток, но справедлив. Как раз то, что ценят солдаты.

«Да здравствует Сигваль!»

Он улыбается и машет им.

Потом, в центре лагеря, он спрыгивает с лошади, помогает Оливии. Она старается не шарахаться больше.

– Тебя проводят сейчас, – тихо говорит он. – Покажут шатер, где ты можешь отдохнуть, принесут ужин. Если что-то нужно – говори.

– Хорошо.

Он кивает, отходит.

Его очень быстро окружают люди, что-то говорят, уводят в сторону…

Ее тоже уводят, Хенни следом несет вещи.

И… все.

Отдых и ужин, они с Хенни одни.

Где-то там – веселый шум и даже музыка. Сигваль тоже где-то там.

Если выглянуть, можно увидеть, что Юна оставили следить за ней, он сидит напротив ее шатра, у высокого столба со штандартом Сигваля. Можно выйти, но… зачем? Ей ничего не нужно. Даже для любопытства она слишком устала, это был невероятно тяжелый день. Лучше отдохнуть.

Никто не придет к ней? Можно просто лечь спать.

Это ведь не их общий шатер с Сигвалем? Он вполне может не дожидаться свадьбы… но нет. Здесь все, совершенно точно, приготовлено для нее одной.

Можно поспать, но расслабиться непросто.

Непросто разобраться, как жить дальше, как себя вести.

Она так и ложится на постель, не раздеваясь, на одеяло сверху, только сняв сапоги. Очень долго лежит, пока не становится совсем темного, вертится с боку на бок, но не может заснуть.

В лагере постепенно стихают шум и голоса. Даже слышно, как ночная птица кричит у реки. Далекие разговоры…

Но что-то не дает покоя.

В конце концов, Оливия встает. Выглядывает… Подышать? Она сама не понимает зачем.

Там, где сидел Юн, сейчас сидит Сигваль. Просто так сидит на земле, один. Просто сидит. Почему? А как же… Когда Оливия выглядывает, он поворачивается к ней. Она делает шаг, и он быстро поднимается на ноги. К ней.

Хочет что-то сказать? Если ему есть что сказать, то, наверно, лучше… сейчас…

Она не понимает. Тоска болью отдается в груди.

Сейчас…

Подходит сама.

Останавливается в двух шагах, и он делает шаг навстречу.

– Ты чего не спишь? – тихо спрашивает он. – Все нормально?

– Да, – говорит она. – А ты?

Он пожимает плечами. Пытается улыбнуться, но у него не выходит. Все улыбки напоказ закончились.

Тогда он просто делает еще один маленький шаг к ней… полшага.

– Хочу поговорить, но не могу придумать, что сказать тебе, – говорит, глядя ей в глаза.

Честно.

Оливия тоже не знает.

Оправдываться он не станет. «Мне жаль», «я не хотел» – это все не то. Это легко сказать, но в этом нет никакого смысла. Как нет смысла в «я сделал то, что считал правильным», и «она сама виновата». Последнее – совсем цинично. Он не станет.

Что остается еще?

Она тоже не знает.

Это слишком…

– Сегодня утром я была почти рада уехать с тобой, – говорит она. – Когда ты зашел за мной… Я была рада.

Хоть с чего-то начать. Молчание – хуже всего.

– А теперь совсем не рада, – он смотрит ей в глаза, и это не вопрос, понятно и так.

Боже мой! Только сегодня утром! Кажется, вечность прошла.

Как объяснить?

– Да. И дело даже не в том… Не знаю, как правильно сказать… Я не ненавижу тебя. Я все понимаю, прекрасно знаю свою сестру и своего отца, я понимаю… но… глядя на тебя, я вижу, как ты… как Каролине кричит в твоих руках… И мне очень больно от этого.

Оливия замолкает, поджимает губы.

И сейчас очень больно тоже.

Можно понять, но невозможно забыть.

– Да… – шепотом говорит он.

Никаких «прости меня» тут не будет.

Даже если в его глазах почти отчаянье. Сейчас, перед ней, он не закрывается наглухо, словно хочет сказать куда больше, чем говорит вслух. Она видит его… видит правду. Ему тоже совсем нехорошо.

– Придется как-то смириться, – говорит он вместо всяких «прости». – Вернуть тебя назад я уже не могу.

Она не хочет назад. Это вдруг так очевидно. Нет…

– Почему я? – говорит она. – Почему ты выбрал меня? Думаешь, угроза моей жизни, а не Каролине, остановит отца? Тогда стоило брать Марию, больше всего он любит ее.

Глядя в его глаза…

Нет, сейчас не будет никаких признаний.

– Нет, – говорит он. – Думаю, не остановит. Но я не собираюсь тебя отдавать, это ни к чему не приведет. Я найду другие способы уладить дела с твоим отцом, более эффективные. Но для этого будет лучше, если мы, как можно быстрее, поженимся. Жену отобрать сложнее, чем заложницу. Думаю, две недели хватит на подготовку. Прости, но не будет особых торжеств. Мы обвенчаемся, поужинаем и… – он облизывает губы. – И все.

Две недели? Так скоро?!

«И все».

Поужинаем и в спальню.

Но, глядя на него, она видит бьющуюся в его руках Каролине.

– Почему я? – спрашивает она.

Ей так безумно хочется услышать ответ. Почему-то кажется, это поможет…

Он только качает головой.

Не ответит.

Ничего не выходит.

* * *

– Нет, пожалуйста! – Хенни рыдает. – Госпожа, пожалуйста, не бросайте меня. Я боюсь! Я хочу ехать с вами!

Оливия смотрит на нее, поджав губы.

Это не ее решение, и все же, это разумный ход.

Она сама переоделась и готова ехать. А Хенни рыдает, и все никак. Но время еще есть…

Очень хочется оглянуться на Сигваля, прося помощи. Вон он, рядом. Позвать. И пусть придет и объяснит, его Хенни послушает. Пусть хоть наорет на нее.

Но это будет неправильно. Она должна сама.

– Я боюсь, – плачет Хенни.

– Все будет хорошо. Мы снова встретимся у Синих холмов, и дальше поедем вместе. Кроме меня и тебя никто больше не может ехать на Снежинке, она не подпустит чужого. Так нужно, Хенни.

Сигваль сказал – есть вероятность, что на дороге их будут ждать, особенно в лесу за Райной удобно устраивать засады, и под предлогом мести за принцессу попытаются напасть. Нужно ехать либо с хорошей охраной, брать много людей, либо попытаться обмануть. По крайней мере, пока они на бейонской земле. На своей – открыто напасть не решатся.

Сегодня ночью видели всадников, пересекавших реку выше по течению. Два десятка, не меньше.

«Люди моего отца?» – спросила Оливия.

Сигваль засмеялся, покачал головой. «Нет, думаю, моего». Сказал – предлог удобный, есть на кого свалить, тем более, что мотивов у Хеймонда и так предостаточно. Но Хеймонд вряд ли решится сам, разве что Дрой подсуетился, хочет отбить свое назад, по договору Остайну отходят Керольские земли, часть Верхнего Уивика и Серебряные ручьи.

Поэтому из лагеря они едут вместе с фуражирами, переодевшись простыми солдатами, в обход. Через поля к западу, и лишь потом через Райну, другой дорогой. Если все пойдет как надо, они потеряют лишь один день. И даже Оливию для этого переодели в мужскую одежду, спрятали волосы под шапку. Сигваль настоял на кольчуге и легкой куртке сверху – прикрыть, эти парни в доспехах не ездят. И теперь, в толстом стеганном поддоспешнике, во всем этом, с кучей железа на плечах, Оливия едва могла повернуться, было невыносимо жарко и неудобно. Но безопасность прежде всего. Бесполезно спорить. Три дня до Синих холмов, потом можно снять.

А вот солдат и Хенни переоденут в королевскую одежду. Хенни поедет на Снежинке, как принцесса, эта лошадь слишком заметна. И еще почти тридцать человек охраны. Если они попадут в засаду, бейонскому королю потом можно предъявить претензии.

Хенни рыдает, и ее вполне можно понять.

* * *

К концу дня все тело ломит с непривычки.

Если бы не болтовня и не песни Юна – она бы сошла с ума.

Нет, сначала они едут вместе с Сигвалем, рядом. И Сигваль даже пытается завести какой-то разговор, но ничего не выходит. И он сам не знает, что ему сказать, и Оливия не знает, что ответить. Не выходит. И молчание давит.

А потом к ним ближе подъезжает Юн и начинает самозабвенно трепаться о всякой ерунде… И даже Сигваль, кажется, улыбается, а потом, как-то незаметно, уходит в сторону, едет чуть позади, молча… Они с Юном снова едут вдвоем.

А на привале Юн поет песни. Он раздобыл лютню где-то в лагере, взял с собой, и теперь тихо поет. Проникновенно. Так, что забываешь обо всем.

И все это… Оливия старается не думать. Ничего не происходит, на самом деле. Ничего особенного. Но иногда становится немного не по себе.

А вечером они останавливаются у реки. Для Оливии ставят небольшую палатку.

И Юн…

– Сиг, разомнемся? – весело предлагает он.

Сигваль задумчиво смотрит на него, потом на Оливию, поджимает губы. Потом вздыхает.

– Хочешь покрасоваться? – устало спрашивает он.

Юн поводит плечами, и видно, как ему прямо не терпится. Но за этим что-то давнее и, пожалуй, привычное. Все хорошо

– Может быть. Давай, Сиг. Тебе тоже не помешает слегка попрыгать, а то сидишь, как сонная муха.

– Хорошо, – Сигваль окидывает его взглядом, поднимается на ноги. – Раздевайся только, не хочу порвать хорошую куртку.

– Пфф, ты сначала достань.

– Достану, – говорит Сигваль. – Пойдем вон туда, на полянку.

Оливия понимает, что замирает сердце.

Вдруг вспоминается, что по дороге сюда Сигваль убил Оддмара, как говорят, друга детства… И тут…

Хочется помешать.

– Сигваль! – пытается она.

Он поворачивается к ней, улыбается даже.

– Все хорошо, Оливия, – мягко говорит он, но почему-то от его голоса становится еще страшнее. – Это просто игра. Немного размяться, не более того.

Игра? Как далеко они могут зайти в своих играх?

Они идут на ту поляну, и Оливия за ними. Ее словно тянет, она не может остаться в стороне.

Юн не спеша снимает все, оставаясь голым по пояс. «Покрасоваться»… Он действительно хорош. Почти на голову выше Сигваля и куда красивее. Кудри цвета меда и ослепительно-голубые глаза, темные ресницы, благородные черты лица. Они, пожалуй, ровесники, но Юн выглядит… да нет, даже не моложе, сложно сказать, в чем дело. Просто иначе. У него широкие плечи и… вообще, Оливия начинает жутко краснеть, потому что никогда не приходилось видеть мужчин вот так… тем более близко…

Сигваль снимает кольчугу и куртку, оставаясь в рубашке, только подворачивает рукава.

– Ну что, давай? – говорит он, вытаскивает меч из ножен. – Оливия, чуть назад. Не бойся.

Она где-то слышала, что Юнас Баргайр – лучший клинок Остайна, ему нет равных.

И сейчас – он совершенно уверен в себе.

То, как он двигается – мягко, неторопливо, словно огромный кот. Как мышцы перекатываются под кожей, когда он легко поворачивает в руке клинок. То, с каким азартом блестят его глаза… Если «покрасоваться» – это именно то. Сейчас любая девушка бы влюбилась.

Сигваль слегка потягивается, поводит плечами. Сосредоточенно. Изящества в нем – ни на грош.

– Начали? – Юн небрежно делает выпад, даже не пытаясь сразу достать.

Сигваль лишь отклоняется в сторону.

Юн смеется.

Выпад… еще. Для него это игра, танец, не всерьез. Он даже слегка расслаблен…

Хорошо видно, что это не в полную силу, так, мальчишеские забавы, действительно только размяться. И Оливия уже почти готова выдохнуть с облегчением.

Только вот тут что-то происходит. Сигваль бросается в атаку стремительно.

Взаправду. Как в настоящем бою. Оливия вскрикивает, кажется, они сейчас убьют друг друга. Воздух взрывается от звона клинков. Все так быстро, что она не успевает понимать. Никакой красоты, никакого танца, не поединок даже, она видела не мало рыцарских поединков… а как на войне, жестко и грубо… И кто-то из них напряженно рычит, не разобрать. Удары такие, что кажется, могут разом снести дерево. И это страшно.

Быстро.

И вдруг резким финтом Сигваль выбивает меч у Юна из рук, сталь едва не ломается, с визгом… и тут же… кровь… две алые полосы на груди. И следующим ударом, сапогом под колено, Сигваль сбивает его с ног. Юн падает. Острие меча упирается в горло.

– Хватит? – хрипло спрашивает Сигваль. – Размялся?

Юн пытается кивнуть. «Да».

– Ну, и отлично.

Сигваль бросает меч в ножны, поднимает свою одежду и идет прочь.

14. Оливия, тишина

– Вот балбес! – Эсхейд, тот пожилой вояка, не стесняясь, отвешивает Сигвалю подзатыльник. – Когда вы повзрослеете оба?!

– Да иди ты… – отмахивается Сигваль.

– Юн! – кричит Эсхейд. – Живой?

– Да иди ты! – в тон отзывается тот. Поднимается на ноги, пытается немного стереть кровь. Ничего особенного там, просто царапины.

Кто-то из солдат весело ржет.

Все свои, и никого не удивляет. Насмотрелись уже? Только Оливии тут не по себе… так, что хочется расплакаться.

Отворачивается. Отходит в сторону.

Слышно, как за спиной Сигваль с Эсхейдом о чем-то спорят.

Потом…

– Лив! – Сигваль догоняет ее. – Прости. Мы пугаем тебя, да?

– Да, – говорит она.

Он немного хмурится, так неуверенно, словно подбирая слова.

– Не бойся, – и чуть улыбается. – Мы с Юном всегда дрались, это обычная история. В этом ничего такого нет. И все же, он один из немногих людей, которым я доверяю. И это… сложно так сразу объяснить, – он трет переносицу. – Вот даже шрам у меня на роже – его рук дело.

– Его?

Такой шрам на пол лица, еще бы немного, и Сигваль мог бы остаться без глаза.

– Да, лет в шестнадцать, – теперь Сигваль ухмыляется уже совершенно честно. – Из-за девушки подрались. Она красивая была, просто невероятно! А мы, два молодых петуха, распушив хвосты, соревновались, кто первый затащит ее в постель. Оба целовались с ней и водили гулять под луной.

– И кто выиграл? – спрашивает Оливия.

Он улыбается. Это какие-то давние дела, вспоминать которые даже весело. Тогда это, и правда, было только забавой. А сейчас… Им уже не шестнадцать…

– Да пока мы между собой выясняли, она вышла замуж за Джона Тенгиля. Я видел ее год назад. Все так же красива и совершенно счастлива, по уши в хозяйстве и детях, у нее их, кажется, уже трое.

И все равно…

– А сейчас? – тихо говорит Оливия. – Вот то, что сейчас…

Он качает головой.

– Ты тут не причем, даже не думай. Это наша с ним давняя дурь… Ничего. Иногда полезно размяться, прямо в полную силу. Да мы, считай, с детства так развлекаемся. Эсхейд учил драться нас обоих, мы друг на друге учились. Но только меня прямо лет с четырех, а Юна уже потом, его отец привез… – Сигваль вздыхает. – Не пугайся. Как бы страшно это не выглядело, никто никого не убьет.

– А Никлас Оддмар?

Его лицо разом меняется, словно застывает, болезненно заостряются черты.

Не стоило.

– Это совсем другое, Оливия.

До хруста стискивает зубы.

Немного неловко… Она не должна была спрашивать?

Сигваль немного справляется с собой, выдыхает.

– Ты все равно должна знать. Это будет касаться и моей жены тоже. Меня обвиняют в измене, предательстве и попытке захвата власти. Последнее – чистая правда. Я не могу спокойно смотреть на то, что делает отец. После Бейоны и после этой войны – тем более. Если ничего не сделать, мне достанутся руины… в лучшем случае. В худшем, Остайн просто перестанет существовать, его растащат по кускам, – он облизывает губы, морщится, ему не нравится говорить все это. – Я делаю то, на что не имею никакого права, решать должен мой отец. Но решаю я. Часто грубо и жестко, но как могу. Многим это не нравится. Здесь слишком большие деньги и большая политика. И Ник… Тифриду удалось склонить его на свою сторону, и сторону отца. На сторону законной власти, если уж на то пошло. Ник был хорошим парнем, очень честным и правильным, но… так вышло. Либо я, либо меня.

Ему тяжело, очень тяжело.

– Он хотел убить тебя? – спрашивает Оливия.

– Нет, не меня. Думаю даже, Ник полагал, что то, что он делает, пойдет мне на пользу, я откажусь от своих безумных корыстных планов. Я не король. Но он всегда был верен мне, и даже в этот раз, думаю, считал, что так будет лучше… Не будем об этом, ладно?

Просьба, почти с тоской.

Он пытается оправдать человека, которого убил. Не себя, не свой поступок, свои мотивы… а его. И это странно. Оливии сложно это понять.

Она кивает.

– Сейчас не самое лучшее время для свадьбы, – говорит Сигваль. – И дело даже не в том, что ты в два счета можешь оказаться вдовой. И даже до свадьбы я могу не дожить. Но в том, что они могут попытаться достать и тебя. Рядом со мной сейчас очень опасно. И то, как мы тут бегаем кругами по лесам – это ерунда. Самое веселье начнется, когда вернемся домой. И чем дальше, тем будет хуже, пока не решится окончательно. Поэтому, я очень прошу тебя – если я скажу сделать что-то, ты делай не рассуждая, сразу. Иначе, это может стоить тебе жизни. Я не хочу пугать, но, тем более, не хочу твоей смерти. У тебя нет причин доверять мне, но… не знаю… вон, хоть Юна спроси, он подтвердит.

Он посылает спрашивать сам… А потом?

– Юна? Мне показалось… – Оливии приходится собраться с духом. – Вот то, что сейчас было, эта драка… Мне показалось, что ты ревнуешь.

Он улыбается, криво и совсем не весело.

Крылья носа вздрагивают, почти судорожный вздох…

– Знаешь… можешь не верить, но сейчас мне почти все равно. Я знаю, что Юн не перейдет границы. Он будет развлекать тебя всю дорогу и петь песни, но это ровным счетом ничего не значит, он просто такой человек. Я понимаю, что тебе очень страшно и одиноко, вдали от дома, с чужими людьми. А из меня сейчас никудышный собеседник, да и любовник тоже хреновый, я все время думаю не о том. У меня совсем нет сил на то, чтобы пытаться тебе понравиться, как-то ухаживать, делать что-то такое… – он сжимает зубы, на пару мгновений отводит взгляд в сторону, и такой, сквозь зубы, вдох-выдох, со свистом. – Но если все наконец-то удачно закончится, то… я обещаю быть тебе хорошим мужем. Честно. И даже если… Если Юн… – он запинается, смущается даже, как мальчишка. – Даже если что-то будет, я все равно тебя у него отобью. Без вариантов. Мы это уже проходили.

И вдруг улыбается.

Это как-то непостижимо…

– Почему? – спрашивает Оливия. Просто в растерянности. Это невозможно осознать.

Он подается вперед, легко обнимает ее, едва касаясь, и осторожно целует в губы. Нежно-нежно.

Хочется дернуться, вырваться, но такое… Оцепенение?

Земля готова уйти из-под ног.

Это так неожиданно и так…

И сердце обжигает огнем. До дрожи.

И одновременно это страшно, и…

Нет…

– Потому, что я люблю тебя, – Сигваль говорит совсем тихо. – Потому, что как только увидел, понял, что никто кроме тебя мне больше не нужен. Я тебя не отдам.

Смотрит ей в глаза.

Оливии кажется – слезы текут по ее щекам. Что-то происходит с ней, невозможно объяснить. Весь мир исчезает, такая звенящая пустота.

Все это…

Невозможно.

* * *

Она, кажется, ушла первой. Сбежала. Забилась к себе в палатку.

Полночи рыдала, потому уснула, все-таки.

Не понимая, что с этим делать.

И весь следующий день она ехала одна, чуть в стороне. Не разговаривая ни с кем. И вечером тоже.

Страшно.

И даже чего именно она боится – не понять. Его? Себя? Обстоятельств?

Но привычный мир рушится, и как быть дальше – не понять.

15. Аурора, венок из одуванчиков

Давно, семь лет назад,

…когда все еще было так просто…

У него удивительно теплые пальцы… Он касается совсем легко, но стоит только попытаться освободиться, – и ничего не выходит. Она словно в паутине – в его руках. И даже не потому, что ее так крепко держат, а потому, что самой не хватает сил.

Щеки горят огнем.

– Мне надо идти… – тихо говорит она.

– Уверена?

Его дыхание на ее шее. Он наклоняется к ней и… нет, просто чуть касается носом ее уха.

Ей надо идти… надо… давно пора…

Но, вместо этого, она все еще тут.

И, все же – стоит ей решительно сказать «нет», и он отпустит, в этом Аурора не сомневается. Но решительно сказать не выходит.

Его пальцы касаются ее шеи сзади, плеч, спины. И она сама невольно подается к нему, почти против воли. Это завораживает.

– Уже поздно… – пытается из последних сил. – Я не могу…

Он улыбается.

– Иди.

Его ладонь лежит на ее спине, у поясницы, другой рукой, кончиками пальцев, он осторожно гладит ее плечо.

Надо.

Собравшись с духом, Аурора резко отступает в сторону. И еще шаг.

Он отпускает.

Улыбается, страшно довольный. Потому, что она не уходит все равно. И Аурора тихо ненавидит его и себя за это.

Что в нем такого?

Всегда казалось, что Юн ей нравится больше. Еще бы! Он такой красавец, с ума сойти! Юн выше на голову, и на два года старше, он выглядит уже мужчиной… А Сигваль совсем мальчишка, у него даже борода толком не растет.

Они оба бегают за ней уже месяц, что только ни делают. Она даже знает, что у них на нее пари, но сейчас все равно. Ей даже немного льстит такое внимание, если уж быть честной. Дочь небогатого рыцаря, даже без своей земли – на что она могла рассчитывать? Юн – младший сын герцога, Сигваль – наследный принц.

Вчера они дрались из-за нее.

Нет, они вечно дерутся…

Но теперь на Сигваля страшно смотреть. Шрам на лице, скорее всего, останется на всю жизнь. Даже швы наложили. Лицо с левой стороны припухло, глаз красный. Да что там, еще немного бы, и он бы остался совсем без глаза. Его отец устроил страшный скандал, едва ли не повесить Юна пытался, но Сигваль каким-то образом смог настоять, что виноват сам.