Текст книги "Женщины принца Сигваля"
Автор книги: Екатерина Бакулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
7. Ингрид, отблески огня
Она ждет его даже не у дверей, а чуть в стороне. Если Сигваль захочет, он заметит ее и позовет. Если нет – пройдет мимо. Сегодня она не станет настаивать.
Ингрид думала, он вернется к себе сразу, после встречи с отцом, и даже тихонько караулила его, спрятавшись за портьерой, неподалеку от покоев короля. И там, за портьерой, к ней незаметно подошел Хаук. Лорд Хаук… хотя он совсем не лорд.
Ингрид даже вскрикнула, но он лишь покачал головой – не по твою душу пришел. От него несло кровью, горелым мясом и сырыми подвалами. И крысами. Да, крысами тоже. До тошноты. Но, возможно, это лишь ее фантазия. Пытками и нехорошей смертью.
– Вы можете не ждать, леди. Как только Сигваль освободится, он захочет поговорить со мной.
И снова – почти до паники.
Но ведь нет же. Не по его душу тоже. Хаук служит Сигвалю, и, наверняка, у лорда-дознавателя есть ценная информация для принца.
И, конечно, не стала заставлять уговаривать себя.
Ушла и стоит чуть в стороне.
И шаги Сигваля – не узнать сразу. Тихие.
Он почти проходит, даже открывает дверь. И только потом осознает присутствие Ингрид где-то рядом. Долго стоит, смотрит на нее, словно не узнает и не понимает, зачем она здесь. Потом кивком приглашает войти.
Ингрид идет за ним. Подходит ближе.
У него стеклянные пустые глаза, словно мертвые. Ничего не выражающее лицо.
– Мне не стоило приходить, да? – спрашивает она. – Я не вовремя?
Ему нужно время, чтобы осознать.
– Заходи.
Сердце замирает.
Они заходят в спальню вместе.
Сигваль подходит к столику, наливает себе вина и залпом выпивает целый бокал. Молча стоит, повернувшись к ней спиной.
Потом снова наливает, но на этот раз в оба.
– Хочешь вина, Ингрид?
– Да, – соглашается она.
Он берет, несет ей, отдает в руки.
– За тебя, – говорит он и снова выпивает залпом, не чувствуя вкуса.
Глаза – стеклянные.
И, внезапно, так хочется обнять его. Приласкать даже. Почти – пожалеть.
Только не выйдет. Ей не хватит тепла его согреть. Будет фальшь. А фальшь никому их них двоих не нужна.
Ингрид тоже выпивает вино, ставит на пол бокал.
Сигваль подходит к ней, обходит сзади, принимается расшнуровывать платье. Не пытаясь порвать в этот раз, очень аккуратно и вдумчиво, умело. Кажется, ему просто нужно немного времени, и это отличный повод.
Ингрид чувствует, как колотится ее сердце. Особенно, когда его пальцы касаются кожи. Когда он, чуть просунув ладони, поддевает у плеч и стягивает, заставляя платье падать к ногам. Когда с легким нажимом гладит ее шею… хочется застонать.
Он глубоко и ровно дышит, она слышит у самого уха.
Раздевает ее. Она стоит перед ним голая, как в первый раз.
Слышит, как он скидывает сапоги, стоя, упираясь носком одной ноги в пятку другой.
Потом разворачивает Ингрид к себе.
И Ингрид понимает, что делать. Она так же неторопливо начинает раздевать его. Расстегивает пуговицы камзола, одну за одной. Стаскивает с него рубашку, сама касаясь пальцами его груди…
Снимает с него все.
Нет, обнять все равно не выходит – это слишком личное.
Она даже пытается встать на колени перед ним, но он подхватывает ее подмышки, потом легко поднимает на руки и несет на кровать.
Ставит на четвереньки. Молча. Так, как ему удобно, поближе к краю, раздвигает ее ноги, заставляя прогнуться, выгнуться к себе. И больше никакой нежности, никаких ласк.
И это нравится и пугает одновременно. Добавляет остроты, заводит своим ощущением ее подчинения и его власти. Но что-то важное ускользает…
Потом Сигваль крепко обхватывает за бедра и насаживает на себя. До упора, на всю длину. Так, что Ингрид кусает губы. Он чуть покачивается, словно удобнее устраиваясь в ней. Потом заставляет податься вперед, и снова к себе, направляя. Сначала медленно, потом наращивая темп. С тихим злым рычанием сквозь зубы.
Но Ингрид вдруг кажется – он здесь вообще не с ней. Она кукла… предмет, который дергают вперед-назад для получения удовольствия. От нее ничего не требуется, только стоять, как надо, расслабиться, подчиняясь ритму его рук. Кто бы ни был на ее месте – ему плевать. Он даже спиной к себе ее поставил только для того, чтобы не смотреть в глаза. Не видеть. Он просто использует ее.
И это его право.
Только на лишние мысли нет сил. Дыхание сбивается и кружится голова, и думать некогда, то самое томительное напряжение растет в ней, не давая вздохнуть.
Чуть медленнее, и быстрее снова, следуя каким-то своим ощущениям.
И все же, ее накрывает раньше, чем кончает он сам. Он еще двигается в ней, а она уже не может, до боли и судорог, до огненного взрыва внутри себя, до прокушенных губ.
Она еще чувствует его последний толчок… и тепло… а потом… он так и не позволяет ей упасть на кровать без сил. Он подхватывает, переворачивает ее на спину, сдвигая вглубь кровати. Раздвигает ее ноги, заводя себе за спину. И обнимает, наконец. Она прижимается к нему всем телом, и носом в плечо, и все начинается снова. Только сейчас он с ней. Это так пронзительно хорошо… до одури.
Когда Ингрид, наконец, приходит в себя, понимает, что его нет… он ушел.
Она еще плохо осознает куда… его просто нет рядом.
Но он где-то здесь.
Надо чуть-чуть отдохнуть… думать все еще не выходит…
И только потом…
Он рядом, на кровати, только у изголовья. Сидит, опираясь о колени локтями, немного сгорбившись…
Опустошенность…
Ингрид подползает к нему, дотрагивается ладонью до его спины, у поясницы.
Он вздрагивает.
Хочется спросить: «тяжелый был день»? Но она не спрашивает, просто медленно гладит его кончиками пальцев, между вчерашних шрамов. У него горячая спина, немного мокрая… еще бы, после такого!
Он чуть поворачивается к ней, вполоборота. И в его глазах, отражаясь, танцует пламя свечи, и от этого кажется, что взгляд теплеет… но только кажется. Это свечи на столике рядом…
– Не помогло? – спрашивает она.
Он качает головой.
И все же…
– Тяжелый день, да?
– Очень… – соглашается, и, наконец, ухмыляется, немного криво и очень устало, трет ладонью лицо. – Да пиздец просто.
– Ты улыбаешься, – тихо говорит Ингрид. – Страшновато, правда, улыбаешься, но все же. Значит, еще ничего. Когда ты пришел, то был похож поднятого покойника. Совершенно пустые глаза.
– Пожалуй, – соглашается он. – Да, пить и трахаться.
И ничего больше не объясняет, не пытается поговорить.
– Но пить, как я поняла, не вариант.
– Вообще не вариант, – говорит он. Отворачивается.
И пусть все еще сидит рядом, но Ингрид чувствует, как пустота возвращается, медленно заползает обратно, на прежнее место. Хаук что-то сказал ему? Или отец? Что-то случилось…
Вчера она хотела играть с ним. Сегодня… Что-то изменилось.
Он не годится для таких игр.
Или, скорее, игры для него. Нужно что-то другое.
Он протягивает руку к свече, к огню… задумчиво. Водит из стороны в сторону.
Пламя, отражаясь, блестит в его глазах.
– Что-то случилось, да? – не выдерживает она.
– Не стоит, Ингрид, – говорит он, мягко, но… – Это не твое дело.
Без упрека… Но так однозначно.
Его рука над свечой замирает, пламя лижет кожу.
Он дышит спокойно и ровно, но Ингрид вдруг понимает, что у нее темнеет в глазах. Ей даже кажется, что она чувствует запах горелого мяса. Невыносимо.
Приподнимается на локтях, садится… еще мгновение колебаний.
И со всей дури бьет принца по морде. Пощечина.
Он вздрагивает, убирает руку от огня. На ладони – ожог. На левой руке, он, все же, не совсем еще конченый придурок. Смотрит на нее так, что хочется вмазать еще разок… о, боже…
Нет…
– А знаешь что… – вдруг говорит Сигваль. – Пойдем с тобой потанцуем?
– Что? – Ингрид моргает, пытается понять… Подобное она ожидала услышать меньше всего.
Он сошел с ума? Или она?
– Куда-нибудь в город, – говорит Сигваль. – Такие простые веселые быстрые танцы, что танцует народ. Я знаю отличное место. Одеться только попроще, чтобы не бросаться в глаза, хотя меня и так знают… но это не важно. Выпить дешевого эля и потанцевать?
Он поднимается на ноги, поднимает ее. Обнимает за талию.
И даже пытается напеть какую-то мелодию, и даже парочку па в такт… Поет он отвратительно. Но то, как он держит ее, как прижимает к себе – в этом есть какая-то безумная страсть, огонь… и огонь вспыхивает в его глазах. Нехороший, дикий… Но хочется еще.
И все, что было у него в душе… он загнал куда-то на самое дно.
– Пойдем? – весело и почти беспечно ухмыляется.
Это немного страшно.
И невозможно отказать.
Вот только… другие игры.
Огонь.
У Ингрид под грудью есть несколько старых шрамов, оставленных раскаленным ножом.
Иногда только боль помогает почувствовать, что ты еще не умер…
8. Оливия, башня над городом
Воронья башня крепостной стены. Самая высокая, смотровая, отсюда самый лучший обзор.
Широкие низкие зубцы.
Оливия смотрит вдаль, на реку, на город у подножья холма, на поля вдали… пытаясь запомнить все это. Сохранить в своем сердце и унести.
Как давно она не поднималась сюда!
Ей нужно найти хоть какую-то точку опоры, хотя бы это… вот все это вокруг. То счастье, которое у нее было.
Два дня.
Она почти не спала в эту ночь.
Вчера отец плакал.
Это дико и страшно, она никогда не видела его таким. У него дрожали губы и мелко-мелко дрожали руки от волнения. И слезы текли по щекам.
И дело не в том, что ее отдают. А в том, что она не только будущая жена, но и заложница. Отцу передали бумагу от Остайнского короля Северина, в которой король ясно дает понять – если что-то пойдет не так, если Бейона решит нарушить договоренности, то принцесса умрет.
«Но ведь ты же не собирался нарушать договор»? – тихо спросила она. Сердце замирало.
Он покачал головой. Не ответил. Вот только… Собирался. Это было понятно без слов. И, возможно, даже собирается до сих пор. Вопрос лишь в том, что важнее – дочь или государственные интересы. Решить такой вопрос под силу не каждому отцу.
Страшно.
И у нее действительно нет выбора.
За что с ней так?
Ей ведь показалось, что этот Сигваль…
Что она вообще о нем знает?
Говорят, по дороге сюда он хладнокровно зарезал в трактире Никласа Оддмара, человека, который был предан ему, как брат, как никто другой, с которым они, выросли вместе.
Что произошло?
Что она вообще понимает?
Слезы наворачиваются на глаза… но плакать она не будет. Она принцесса, и никто не увидит слез.
Каролине теперь ненавидит ее. Смешно. Она бы поменялась этой ролью с сестрой…
Вот только…
«Рад встрече с вами, Оливия»…
То, как он смотрел на нее. Или даже нет – то, как они шли ночью по коридору и она показывала путь. Все казалось иначе. Он был совсем другим тогда.
Оливия обнимает каменный зубец руками… Смотреть вниз немного страшно… но она сделает это.
Нужно перестать бояться.
Иначе, придется бояться всю жизнь.
Ничего страшного… Нужно только залезть и посмотреть вниз.
На лестнице быстрые шаги. Кто-то поднимается. Мужчина. Бегом.
Что-то случилось?
Он взбегает к ней на смотровую площадку, и останавливается.
– Оливия…
Смотрит на нее. И за какое-то мгновение, та неуверенная, мальчишеская улыбка, с которой он бежал сюда, думая о своем, сменяется совсем другой – ослепительно вежливой и холодной. И кажется – совсем другой человек.
– Ваше высочество, – Оливия чуть склоняет голову.
Внезапно екает сердце.
– Мне сказали, что вы на башне, – он смотрит на нее. – Рад, что застал вас здесь. Хотел спросить, хорошо ли вы сидите в седле? Я планирую не задерживаться, и вернуться так же, как приехал сюда – верхом, налегке, без карет и обозов.
– Налегке? Мне не стоит собирать вещи?
Он снисходительно улыбается.
– Вы, безусловно, можете взять с собой все, что сочтете нужным. Но обоз поедет за нами следом. А мы вперед, не дожидаясь.
Это немного странно.
– Вы хотите, чтобы я поехала с вами в Остайн верхом? До самого Таллева? Только вы, я и те трое рыцарей, что прибыли с вами?
Ей кажется, она чего-то не понимает.
С ним вообще все не так. Когда эти четверо появились у стен Луржа, их, по началу, не приняли всерьез. Не поверили. Принц? Вот так, запросто, без пышной свиты, без штандартов… И только потом узнали. После войны многие помнят Сигваля в лицо.
Часть его войска все еще стоит недалеко от города – на всякий случай, для контроля. Он обещает увести их, но пока не увел.
И ехать с ним…
– Да, – спокойно говорит Сигваль. – Так будет быстрее всего.
Вдруг на ум приходят все истории, которые она слышала о нем… Неприличные истории. Он, и еще трое… его друзей… а она всего лишь заложница… даже если и будущая жена, то такая, которую можно выбросить в любой момент, как надоевшую вещь, сославшись на нарушение.
– Вы боитесь? – Сигваль вдруг ухмыляется, словно угадав ее мысли. – Вы можете взять своих надежных людей для охраны. Нас четверо, так возьмите десяток, вам будет спокойнее.
Ухмыляется.
И от этого краска заливает щеки. Что он такое подумал?
– Для охраны от вас? – тихо говорит она.
– Именно, – говорит он. – Как вы думаете, десяток доблестных рыцарей сможет защитить от моих посягательств на вашу честь до свадьбы?
Ему смешно. А у Оливии горят щеки. Она отворачивается, пытается все это осознать. Не может… Там где-то поля, и город внизу… Она хотела… Теперь вся ее жизнь зависит от этого человека. И даже сотня верных рыцарей не защитит ее. К чему этот балаган?
Он подходит, останавливается за спиной. Совсем близко, но в то же время не пытаясь коснуться. Просто рядом.
– Простите, – говорит тихо. – Пожалуй, это была неудачная шутка. Но вы можете взять охрану и слуг, которые способны быстро ехать верхом.
– Я не стану брать охрану, – говорит она, не поворачиваясь. – Теперь моя безопасность в ваших руках.
Слышит, как он вздыхает.
– Вы так доверяете мне, Оливия? – он сам в это не верит.
– Нет, – говорит она. – У меня нет причин вам доверять. Но иллюзии – зло. Никакие верные рыцари не защитят меня.
Она поворачивается к нему, чтобы спросить главное, но… он вдруг так близко. И она не готова. Сигваль стоит прямо за ее спиной и, повернувшись, она… вздрагивает. Почти интимно… Но сделать шаг назад будет неправильно.
– Отец показывал мне письмо короля Северина, – твердо говорит она, так твердо, как только может. – Я ваша заложница, и вы в любое время можете убить меня, если что-то в договоренностях пойдет не так.
У него чуть вздрагивают крылья носа, раздуваются… едва заметно… дергаются желваки на скулах… у него такое лицо, словно ему дали пощечину.
– Да, это так, – ровно говорит он.
Она смотрит ему в глаза. Совсем близко. Еще успевает заметить, как в этих глазах мелькает злость, почти ярость, безумная, и боль. И тут же он закрывается. Ничего. Только холодный глянцевый блеск, словно не человек, а каменная стена.
– Это было не ваше решение? – наверно, не стоит говорить этого, но сейчас понимание приходит настолько отчетливо, что не сказать нельзя. – Требование вашего отца?
Каменная стена. Он быстро взял себя в руки. Стояла бы Оливия хоть в паре шагов от него, не так близко, она бы вообще ничего не заметила. Но сейчас, когда она почти чувствует его дыхание на своем лице – правду скрыть трудно.
Он вздыхает.
– Не мое, – его голос уверенный и ровный. Да, голосом он владеет в совершенстве, а вот глаза еще выдают. – Я не король, Оливия. И пока не все решения принимаю я. Могу сказать только, что не позволю забрать у меня жену…
«…пока я жив». Нет, этого он не говорит, но это так отчетливо в его голосе, его взгляде. Упрямо и до конца.
– Не позволите?
«Вы будете меня защищать? Вам не все равно?»
– Мне не нравится, когда пытаются забрать то, что принадлежит мне, – почти резко.
И Оливия невольно улыбается.
Он ее не отдаст. Наверно, стоит бояться такого человека, но вот так, рядом с ним, бояться не выходит.
– Я хотела спросить вас, ваше высочество, – говорит она. – Чего вы ждете от меня? Как мне, по-вашему, стоит себя вести? Молчать? Стоять рядом с вами, кивать и улыбаться, как вы советовали сестре?
Он чуть заметно качает головой.
– Не нужно молчать, Оливия. По крайней мере, мне вы можете говорить все, что считаете нужным. Не бойтесь. С остальными, думаю, разберетесь.
– Хорошо…
Она, все же, делает шаг назад и в сторону. Так близко долго стоять невыносимо. У нее колотится сердце.
И отворачивается, глядит вдаль, на город, на зеленые поля.
– Я буду скучать по дому, – говорит тихо. Вдруг так хочется вернуть то мимолетное и простое… – Знаете, я никогда не уезжала из дома надолго. Мы ездили к тетке в Марнес, ездили на побережье в Иль-Кьярго, но я никогда не оставалась там больше месяца. Это было чудесным путешествием… Но сейчас мне немного страшно.
Если он ответит сейчас, то та беспечная болтовня – ей не приснилась. И та беспечная чушь про закаты над Райной. Если нет…
Все слишком сложно, пожалуй. Если нет, это ничего не значит.
Он молчит.
Немного страшно обернуться и посмотреть ему в глаза.
– Я с детства любила приходить сюда, – говорит Оливия. – Когда-то мне казалось, что отсюда я вижу весь мир, от края до края. Мне казалось, что вон те горы вдали – поддерживают небесный свод, и в горах живут драконы. А вон там, где сосновые леса за холмами, я думала, там живут мантикоры и оборотни. Это было страшно, но так заманчиво. И храбрые рыцари побеждают чудищ, спасая принцесс. Мой мир был полон сказок, он был ярким и простым, хоть и совсем маленьким. Я немного боялась высоты, но моя мама приходила сюда со мной и держала за руку. И рядом с ней становилось спокойнее, и я… – немного дыхание перехватывает. Оливия облизывает губы. – Я выглядывала между зубцами, а она крепко держала меня. А мне казалось, я на самой вершине мира, и сейчас вырастут крылья. Я была так счастлива.
Зачем она говорит все это?
Зачем это – ему?
Но он слушает. Он все еще здесь, он стоит и слушает, так внимательно.
Тогда Оливия подбирает юбку, пытается ухватиться, залезть… Боже, как же ужасно глупо и неуклюже это выглядит! Если только он не подумает, что она собралась прыгать.
– Подожди…
Сигваль оказывается рядом слишком быстро, она не успевает.
А он легко, без усилий, подхватывает ее и ставит на широкую площадку между зубцами.
– Не упади только!
И тут же запрыгивает сам.
Он стоит боком, прислонившись к зубцу спиной, расставив ноги, насколько позволяет ширина стены, одной рукой надежно держит Оливию, другой держится сам. Тут достаточно места для двоих.
От его близости колотится сердце.
Но это даже не объятья, он держит ее, как мог бы держать сестру, обхватив за талию, ничего лишнего. У него ведь есть сестры… У него четыре сестры и два брата, он знает в этом толк.
Сначала она даже думать ни о чем не может, только он том, как он касается ее… И в этом столько всего, что не понять. Смущение, стыд, желание вырваться и желание остаться. Тепло и сила его рук, дрожь собственных, стук сердца настолько гулкий, что кажется, он тоже слышит его.
– Просто охренительная красота, – очень честно говорит Сигваль, глядя на поля и город… И улыбается. Ему нравится.
Никаких заигрываний.
Удивительно – он, как и она, залез сюда просто посмотреть, а не пользуясь случаем приобнять. Да и зачем ему какой-то особенный случай? Прижал бы ее тут к стене, и куда бы она делась?
Но он смотрит по сторонам. Осторожно выглядывает вниз, очень осторожно, словно боится высоты.
Весь мир там внизу. Если просто выглянуть через край, стоя на полу смотровой площадки башни – все выглядит иначе. Слишком много лишнего, много преград. А так – словно летишь.
И удивительное, почти нереальное, чувство безопасности.
И счастья.
Полета и головокружительной высоты.
– Я не была здесь с того дня, как умерла мама, – говорит Оливия, так хочется с кем-то поделиться. – Боялась одна, без нее. Я поднималась несколько раз, но ни разу не хватало сил даже просто подойти и выглянуть. А сегодня решила, что это мой последний шанс, я уеду, и ничего больше не будет.
– Правильно, таким шансом нужно пользоваться, – говорит он, фыркает ей в ухо. – А я тоже боюсь высоты.
Так просто говорит это.
– Правда?
– Да, – он довольно улыбается.
Нет, невозможно поверить. Как такой человек вообще может бояться…
– А зачем тогда вы полезли сюда?
– За тобой, – он пожимает плечами. Словно у него и выхода не было. – Мне вообще сначала показалось, что ты сейчас прыгнешь.
– И что бы вы делали, если бы я решила прыгнуть?
– Ловил бы. Что мне еще делать?
Это так просто.
Он рядом. И это не страшно. И даже почти не страшно уехать отсюда вместе с ним. Потому, что кажется – он защитит ее, ничего плохого не будет.
Все это, вокруг, она запомнит и сохранит в своем сердце. Навсегда.
И все же…
Иллюзия покоя, простоты и тепла. Все не так. Только иллюзия.
Птица на его шее – ожег, оставленный совершенно сознательно, и женщиной, скорее всего. Такие игры…
Бумага, что показывал отец…
Каролине…
Все это…
Люди внизу уже смотрят на них.
