Текст книги "Большая книга ужасов 2015 (сборник)"

Автор книги: Екатерина Неволина

Соавторы: Елена Усачева,Ирина Щеглова,Анна Воронова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Оторвали мишке лапу

…Одуванчики спят, закрыв зелеными ладошками желтые глаза, кошки возвращаются с крыш…

…А ты любишь ловить ангелов и отрывать им крылышки, девочка тьмы?

…Город ночью тихий и пустой, только кошачья тень крадется в шелестящей тени тополя…

…Дикая кошка не станет лазить по помойкам – она возвращается, набив живот маленькой птичьей смертью…

Никогда.

Не смейся.

Над кошкой.

* * *

Ника тихонько пробиралась вперед, старые доски чуть проседали под ногами. Коридор уперся в стеклянную дверь. Видно было, как с той стороны мигает длинная голубая трубка.

Почему-то подумалось про морг.

Голубой свет, как в морге.

– Я никогда не была в морге, – сказала самой себе Ника.

Откуда я это знаю? Откуда я знаю, а вдруг мы умираем с каждым прожитым днем, ложимся в могилу старого календаря и его странички, желтея, засыпают наши тела?

Ника потрясла головой.

Ну что за чушь могильная в голову лезет, а?!

Сквозь стекло она увидела уходящие вдаль металлические столы – и на каждом действительно неподвижно лежала она сама. Тринадцать лет, десять, шесть – она становилась все меньше, младше… Она уже не узнавала себя в девочках с бумажными лицами, с синими запекшимися губами. Из-под мертвых век медленно сочился туман.

– Девочка любит кошек, кошки любят девочку.

Ника вздрогнула.

Она готовилась, но все равно вздрогнула.

Высокая черная фигура появилась между столов.

– Я уже устал ждать тебя, Ника. Заходи же скорей. Какое зеркало ты выберешь?

Только теперь Ника поняла, что смотрит в зеркало, а не в простое стекло. Металлический зал смазался, поплыл, стекло покрылось изнутри молочной изморозью.

Ей было очень страшно.

Она вспомнила Льва, его глаза, дыхание, голос – и медленно потянула ледяную ручку зеркальной двери…

* * *

Тишка шла опустив голову, в странном оцепенении. Лес кончился. Казалось, она шагает внутри ледяного скафандра. Или внутри хрустального гроба.

Она перестала бояться, когда вылезла из могилы на дорожку. Она очень устала. Ей было все равно.

Но кошка заставляла ее идти.

Тишка несколько раз падала, кошка маячила перед лицом, урчала, терлась о щеку узкой шелковистой мордой. Заглядывала в глаза огромными золотыми глазищами. Вертикальный узкий зрачок ее расширялся. И Тишка вставала. Ей казалось, что кто-то зовет ее, только беззвучно. А кошка была этим голосом, дотянувшимся из невероятного далека.

Голос не был ни добрым, ни злым.

Он был настойчивым.

Голос был магнитом, а Тишка – железкой.

Один раз она отказалась встать. Она хотела лежать щекой на тропе и разглядывать песчинки. Попадались забавные, странных форм, похожие на маленькие каменные лица. Чем дольше она всматривалась в песок, тем крупнее становились песчинки, каменные лица приближались, готовые с шуршанием сыпаться в рот, заполнить ее пустой череп.

Левую руку резануло остро и горячо.

Тишка медленно перевернулась на спину, поднесла ладонь к глазам. На ней красовались глубокие следы острых когтей.

Она покосилась на кошку. Та коротко муркнула, прищурила глаза. Тишка уставилась в небо. Над ней шли странные серо-рыжие облака. Присмотревшись, она поняла, что облака тоже набиты песком. Вот-вот разразится шипящий песчаный дождь.

Надо идти.

Она тряхнула саднящей ладонью. Капля сорвалась и упала ей прямо в глаз.

– Ай! – прошептала Тишка.

– Быстрее, – приказал невидимый голос в голове. – Иди ко мне. Я жду.

Тишка поднялась и увидела перед собой город в красноватой дымке.

Реку и улицу.

Она встала и пошла по засыпанной песком набережной.

* * *

Комната оказалась огромной. Сумрачная, с темными углами, заставленная массивной древней мебелью.

Ника покосилась на черное пианино, покрытое трещинами и разводами. На крышке сидела кукла. В белом платье, с оторванной рукой и сиреневыми волосами. Кукла следила за ней одним глазом, вместо второго чернела дыра.

Ника поскорей отвернулась.

По центру притягивал внимание обширный квадратный стол, заставленный и заваленный книгами. У стола – старое рассохшееся кресло. По стенам – глубокие мореные шкафы, набитые потрепанными томами. На подоконниках, на полу, на стульях – всюду книги, книги, книги. Она тронула одну, с шершавой желтой бумагой, раскрытую на середине. На странице улыбался череп, обвитый змеей. Не книга, а портал в неведомый мир.

Еще в комнате было четыре зеркала.

Или четыре окна.

В правом сквозь шторы просвечивало солнце. В левом шевелил ветками ночной тополь, царапал по стеклу когтистой лапой. Сзади спину холодило молочное окно – дверь, через которую она только что вошла. Там недавно сиял голубым замороженным светом морг. А впереди – дождливое, полное дрожащих капель.

– Не верь этому своему Льву. – Белое лицо с черными провалами глаз прилипло к мокрому стеклу с той стороны. Рыжеволосая тонкая девушка в бледной длинной рубашке протянула гибкую руку в форточку, пошарила, со стуком раскрыла створки. В комнату обрушились капли, запах сырой земли. Рыжеволосая скользнула внутрь, тряхнула мокрой гривой, устроилась на подоконнике.

– Если твой Лев – вампир, то ты знаешь: вампирам верить нельзя. Что в них есть, кроме пары литров чужой крови? Тьфу, пакость. Вдобавок он и здесь тебя обманул: он не вампир, твой дурацкий серебряный мальчик. Он просто мертвый идиот. Что он понимает в чужой крови? – Тут рыжая поднесла к лицу белую руку, обнюхала ладонь и слизнула с когтей черные капли. – Он, пожалуй, может отличить мертвую кровь от живой, но это мы все умеем с закрытыми глазами. Тут не надо быть вампиром… а-ах ты гадина!

Она быстро поджала ноги, Ника крупно вздрогнула. Откуда-то вынырнул Джучи, осторожно приблизился к окну, к натекшей на пол лужице.

– Это ты его привела?! Да ты рехнулась!

– Джучи, уйди! Не тронь!

– Убери его!

Ника подхватила кота.

«Они будут заговаривать тебе зубы, пугать, морочить, менять лица, – зазвучал внутри голос Льва, – а ты просто тверди свое – что ты хочешь получить портрет. Портрет – и точка. Он не сможет тебе отказать. Но будь осторожна, не слушай его, соглашайся только на мой…»

– Я вообще-то хочу поменяться портретами… – осторожно начала Ника.

Джучи своенравно вывернулся из рук, скользнул за шкаф, мимо страшного подоконника. Ника боялась, очень боялась, но помнила, что говорил Лев. А он говорил – будут пугать специально. Но никто не посмеет ее тронуть. Если она войдет в молочную дверь, она будет под защитой. Значит, надо просто это как-то перетерпеть, переждать… Вон Джучи – такой маленький, а не боится. Значит, и она не боится… Зачем смотреть на ее когти? Тем более в лицо? Лучше вниз, на разбросанные книги… а можно вообще повернуться к другому окну.

– Ненавиж-ж-жу кош-шек, – прошипела с подоконника рыжая и щелкнула зубами.

Ника вслед за Джучи отвернулась к шкафу.

– Вообще-то я хочу портрет… я знаю, я могу поменяться.

– Она может! Нет, вы слышали? Поменяться! Девчонка с полным ртом тополиного пуха. Ты даже не можешь поймать своего кота.

– Я не хотела его брать, он сам выскочил, а я…

– Сюда попадают только те, кто хотел, девочка. Что тебе надо в этой комнате?

– Портрет Тишки. Моей подруги. Я могу дать другой. Взамен.

– Интересно, чей? Ты водишься с призраками, тень человечка, ты мечтаешь дружить с вампирами, они вообще-то едят людей, если ты не в курсе, чью они любят кровь. Лучше уж дружи с пауками. В тебе, девочка, полным-полно горячей красной крови.

– Я хочу поменяться портретами.

Ника твердо уставилась в молочное стекло, не оборачиваясь на дождливый подоконник. Джучи пропал под шкафом.

– Она хочет!

Сзади возмущенно фыркнули, рама заскрипела, окно с грохотом захлопнулось. Она не удержалась, обернулась. Тварь исчезла, дождь как ни в чем не бывало струился по черному стеклу. Молочное окно-зеркало тем временем потемнело, потом посветлело изнутри. Ника увидела свое собственное отражение. Потом ее лицо поплыло волнами и превратилось в оскаленный лошадиный череп, прикрытый складками капюшона. В зеркале теперь стоял сам Черный Юж, повелитель древних болот.

* * *

Вкрадчивый, глухой голос выполз ей навстречу:

– Не ходи в лунное зеркало, оно зальет тебя отравленным молоком. Там внутри целая стая – они любят играть старыми высохшими черепами, маленькие лунные волчата. Побереги свой череп, девочка, рано или поздно твоя голова превратится в тыкву. Молодой, белый, дурной череп, он все равно высохнет под луной. Ты знаешь, сколько детей умерло в этом доме? Это очень старый дом, девочка моя. Представляешь, как им скучно внутри?

Свет за спиной Черного разгорелся, и оказалось, что он стоит в такой же комнате, как и Ника. Книги, шкафы, кусочек дождевого окна. Капюшон скрывал его, слышался только голос. Но Нике все равно казалось, что он смотрит ей прямо в глаза.

– Ты боялась в детстве заглядывать под кровать, верно? Боялась, да? Я знаю, я все про тебя знаю… Мертвые дети рассказывают мне свои сказки. Они тоже боялись. Под кроватью всегда есть уголок с живой тьмой. О, это тягучая, чавкающая тьма! Полная детских страхов, пыли и потерянных игрушек. Темнота обожает глотать оброненные вещи, она набита ими по горло. Пошарь рукой. Может, вытащишь заколку с жемчужинками, может – плюшевого мишку с оторванной головой. Я знал одного мальчика. Он любил отрывать мишкам головы. В тайном черном сердце его, конечно, была своя комната с горкой плюшевых голов. Они до сих пор смотрят в пустоту черными блестящими бусинками – никакой крови, только нитки торчат наружу, похожие на слабые белые и черные корешки… Только нитки. Оторвали мишке лапу, помнишь? Потому что он хороший… А ты хорошая девочка, Ника?

Черный усмехнулся. Ника напряженно ждала. Лев говорил, что Черный не сможет пройти сквозь зеркало, но ей все равно отчаянно хотелось сбежать.

– Бойся мальчишек, они вечно норовят что-нибудь оторвать. Но я знал и девочку, хорошую девочку, как ты… она любила отрывать крылья бабочкам. Или ангелам, не помню. Иногда она оставляла им одно крылышко и смотрела – взлетит или нет? А ты? Любишь это делать?

Черный качнулся ближе – Ника попятилась к столу.

– Ты в детстве отрывала крылья бабочкам? Убивала жуков? Впрочем, какие бабочки… Все дети теперь смотрят в ящики, набитые мертвецами. Компы, планшеты, мобилы, весь этот бред…

Зеркало медленно затягивалось туманом.

Она вдруг остро вспомнила бабочек.

Последнее лето перед школой, белые пахучие цветущие кусты на задворках.

Бабочки складывали крылышки у нее под носом, высовывали хоботки, пили нектар, а потом сматывали их аккуратными спиралями. Иногда она находила на земле мертвых бабочек, у них были хрупкие, потрепанные крылышки.

Драгоценные находки она складывала в коробку из-под конфет.

А некоторые хранила между страницами своей любимой книги страшных сказок.

И вот как-то раз она протянула руку и легко ухватила бабочку за сложенные крылышки. Она и раньше их ловила, но сразу отпускала. А теперь другой рукой она вытащила из кармана маленькие ножнички.

Раз – и драгоценные радужные крылышки у нее в ладошке! Пальцы в цветной пыльце. Если крылышки потереть друг о друга, они станут прозрачными.

А бабочка привычно складывала и раскладывала обрубки крылышек, ползала по мелким пушистым цветкам…

– Ничего, как-нибудь она там проживет, – утешала сама себя маленькая Ника. – Она на цветочках обязательно выживет. Будет там пить и есть. К ней прилетят ее подружки. И потом…

Что будет с бабочкой потом, она придумать не могла. Крылья были крупные, с яркими радужными пятнами – бабочку звали «павлиний глаз». Теперь не нужно было собирать оборвышей, крыльев в коробке становилось все больше – ярких, сочных, – они пачкали пальцы цветной пыльцой… О том, что бывает с бабочками потом, она больше не думала. Выкинула это из головы. В конце концов, они могли пить и есть на цветах, чего же еще?

А потом куда-то исчезла и коробка, не осталось ни книжки, ни тонких цветных крылышек между страницами…

Осталась только черная тень с той стороны стекла и вкрадчивый голос:

– Кто живет в твоем сердце, девочка? Кто грызет его изнутри? У каждого маленького человечка два сердца – черное и красное, горячее и ледяное, смеющееся и плачущее. Ты разве не знала? В твоем темном сердце спит твоя смерть. Постучись в него – и смерть встанет перед тобой, вытягивая когтистые лапы. Какую смерть ты хочешь? Может, похожую на кошку? Ну конечно на кошку. Пусть у нее будет кошачья голова и длинное тело с ржавыми когтями. И черная тень. Перед тем как убить тебя, она окунет когти в чернила ночи. Посмотри на меня, посмотри, моя девочка… Я всего лишь твоя игра. Тень твоей настоящей смерти. Все мы только тени, только тени, играющие при луне. Твоя смерть нравится мне все больше… Открой дверь, войди ко мне, я слышу, как забилось твое черное сердце, оно не спит, оно слышит мой голос, оно выстукивает: у-мри, у-мри, у-мри…

– Портрет, – прошептала Ника пересохшими губами. – Поменяться. Я могу поменяться.

– Значит, ты хочешь посмотреть мои портреты? Ну что ж, я покажу. Кстати, может, все-таки зайдешь?

Тень по ту сторону зеркала шевельнулась. Стекло прояснилось. Теперь там была лестничная площадка, точь-в-точь как у них в подъезде, со слабенькой лампочкой под потолком. А дальше отразилась ее дверь, дверь в квартиру!

– Значит, хочешь выбрать портрет?

– Д-да.

Вот теперь внутри у нее точно застучали два сердца, черное и красное вперебой. Дверь в ее зазеркальную квартиру охотно открылась сама собой. Но вместо знакомой прихожей оказалась белая комната. Пустые стены, белый ковер, белый потолок. Свет шел со всех сторон сразу – холодный, ровный, безжалостный. Ни одной тени. Ни одной пылинки.

– Заходи, заходи, они любят гостей. Тут у меня зима, снег. Ты подойди поближе к зеркалу, девочка моя, иначе ничего не увидишь.

Ника коснулась ладонями зеркального стекла. Вдоль белых стен сидели люди в длинных белых рубахах. Они спали сидя. Руки их безвольно лепились на коленях, головы лежали на плечах друг у друга.

И все они были без лиц.

Совсем.

Только обтянутые кожей черепа. На месте ртов и глазниц лежали глубокие тени, угадывались провалы. Их покрывала тонкая кожа в синих пульсирующих жилках. Белые лица и рыжие длинные спутанные волосы. У всех.

– О, моя белая комната, мой черновик… Посмотри на них. У них нет ни имен, ни судеб, ни памяти. Они еще спят, мои снежные человечки, мои болотные огоньки. Но мы можем разбудить кого-нибудь, можем разбудить. А? Можем? Хочешь потрогать вот эту? Какая нежная…

Ника прижалась к зеркалу носом.

Он тронул темной рукой белую кожу спящего существа, кожу, пронизанную розовыми и голубоватыми жилками. Бледное пустое лицо, вымоченное в молоке времени.

– Да, да, она еще спит, она спит… Откуда мне знать, что у нее внутри? Может, у нее в голове растут лунные яблоки, а?

– Портрет, – прошептала Ника.

– А можем и разбудить, можем и разбудить… Только нужно лицо. Например, твое. Помнишь сказку – девочка, почему у тебя такие большие зубы? Такие длинные ногти? Ты любишь кусаться и царапаться, да? Я тоже люблю. Всего одна царапинка на память, пустяк, но какой трепетный… Я бы собирал разбитые коленки и поцарапанные запястья рыжих девчонок, это красиво. Смотри.

Черный подошел к спящей, приподнял ее безвольную голову за подбородок. Задумчиво шевельнул темными пальцами. Когтем осторожно провел по белой щеке. Потянулась красная полоса, сочащаяся блестящими каплями.

– Вот так…

Черный подцепил кожу когтями, потянул… Показалось живое мясо, брызнула алая, яркая на белом кровь, жертва дернулась.

– Нет, перестань! – закричала Ника.

– Ах, прости… Конечно. Ты же хотела портреты. Они у меня тут.

Он толкнул тело обратно на пол. На коже осталась красная полоса, она пульсировала, на глазах становилась розовой, затягивалась.

Черный с насмешливым полупоклоном указал на белую стену. Зеркало опять поплыло перед глазами, картинка внутри поменялась. Теперь перед ней были мокрые, черные, кое-где замшелые камни. И портреты – дети, старики, женщины, мужчины. Ника глядела во все глаза, от волнения ничего не понимая. Чужие, незнакомые лица сливались в одно. А вот чей-то перевернутый портрет… еще один, еще. Многие были перевернуты, она просто не поняла сразу.

– Смотри, девочка, смотри, – Черный прошелся вдоль стены, – это очень старый дом. Корни его – до самого болотного дна, такое редко встречается. Эта стена длинная, весьма длинная. Если ты зайдешь сюда, ты увидишь… почему бы тебе вправду не зайти? Я покажу тебе все что захочешь. Угадай, кто из них уже умер? Верно, умная моя девочка. Они висят вниз головой, но зато их волосы запускают корни к сердцу земли. Ты знаешь его?

Черный резко сдернул портрет со стены – и Ника увидела того самого парня, которого нашла на площадке. Шептали, что он держал в руках собственную фотографию…

– Он еще не совсем перевернут, к сожалению, но я уверен – долго ждать не придется. Одна очень плохая девочка уже надорвала ему крылышко. А вот еще знакомая, – Черный когтями погладил лицо старушки-кошатницы, которая вечно путала имена. – Драгоценный портрет. Один из лучших здесь, да…

И тут Ника увидела наконец Тишкино лицо. В самой середине, странно, что она до сих пор не заметила.

– О, это ведь твоя подруга, – Черный, оказывается, наблюдал за ней. – Знаешь, вы, люди – хрупкие существа.

Он потянулся к Тишкиному портрету.

– Нет! – Ника впечаталась в зеркало. – Я хочу забрать его! Отдай!

– Как ты заволновалась, девочка моя, как заволновалась… Мальчику, который любил отрывать головы плюшевым мишкам, ты бы понравилась. Он ведь нежный, как первая снежинка. Нежный и холодный. Глаза у него серебряные. Я не ослышался, ты сказала, у тебя что-то есть в обмен?

Ника молча прижала к зеркалу портрет, который дал ей Лев.

* * *

Бывают ли абсолютно пустые города? Каково блуждать по улицам такого города? Лежать прямо в центре на главной площади, на панцире булыжной черепахи, где собор и голубиные стаи. Пить из фонтана каменную кровь. Трогать за руки памятники.

В пустом городе наверняка особая бродячая тишина. Каждый падающий лист шуршит, точно письмо от призрака.

Пустой город, ящик из-под игрушек – кто-то высыпал из него всех маленьких человечков. Остался только многоэтажный скелет – огромный, гулкий… и страшный.

Безлюдный город пугает. Безлюдный город притягивает к себе мертвецов. Кажется, что они заходят в опустевшие квартиры и включают там темноту.

Тишка поневоле пошла быстрей. Шаги одиноко отдавались в стенах, а река рядом тихонько терлась волнами о гранитные скулы набережной. Сзади дул ветер, полосы песка под ногами шевелились. Она обернулась.

Никого.

Кошка, мягко перебиравшая лапами впереди, тоже обернулась и долго вглядывалась в пройденную улицу. Потом разинула красную пасть и зашипела, показав длинные белые клыки, злобно прижав уши.

Тишка подхватила ее на руки и побежала.

Ей казалось, что ветер сзади становится жарче.

Ей казалось, что кроме ее шагов в стенах отдаются чьи-то еще – чужие тяжелые.

Ей казалось, что темнота наползает сзади…

* * *

Это был портрет самого Льва, с серебряными глазами и спадающей на лоб челкой.

– Ах вот как, – вкрадчиво хмыкнул Черный, подходя вплотную к зеркалу. – Вот кто показал тебе дорогу сюда. Значит, хочешь поменяться? Тогда возьми, пожалуйста. На.

Тишкин портрет окунулся в зеркало и прошел сквозь него. Ника дернула за краешек к себе. И чуть не упала, потому что портрет с той стороны никто не держал. Все оказалось проще простого.

– А теперь твоя очередь.

Ника замешкалась.

Она ведь уже забрала Тишку. Зачем ему Лев? Показала и хватит. Лев, правда, предупреждал, чтоб обязательно отдала, но все же… А если… если Черный перевернет его? Порвет? Сожжет? Утопит в болоте? Что тогда будет с Львом? Нет, отдавать нельзя!

Черный не двигался, она видела только размытую тьму под капюшоном.

– Дай. Я жду.

Ника испуганно помотала головой.

– Ш-ш-ш-ш, – Черный легко оттолкнулся от зеркала. Повернулся к стене портретов. Тени под капюшоном насмешливо шевельнулись.

– Маленькая моя девочка… до чего же маленькая. Смотри, кто у меня есть еще.

– Мама, – жалобно выдохнула Ника, а Черный засмеялся, будто льдинки рассыпал по жести.

– Мама, ну конечно мама… она ведь тоже живет здесь. Все живут в моем доме, девочка. Все мамы, папы и бабушки.

Перед глазами поплыли знакомые лица – мама, соседка, Тишкина бабушка. А потом в зеркале отразились ее собственные глаза с расширившимися темными зрачками.

– Ты тоже живешь в моем доме, Ника. Я здесь Хозяин! – Зеркало тихо зазвенело, откликаясь на его голос. – Отдай!

Ника закаменела. Ей казалось: отдаст портрет Льва – случится ужасное.

– Ну?!

– Сейчас… Черт, нет!

Забытый Джучи выскочил из-под шкафа, прыгнул на близкое кресло, а оттуда – прямо в зеркальную дверь. Черный отпрянул, а кот пролетел насквозь и приземлился в зазеркалье, на его стороне.

Полы плаща разлетелись в стороны, щелкнули лошадиные челюсти.

– Джучи!!!

Ника прыгнула следом.

В зеркало.

Это получилось само собой. Кот прыгнул – и она прыгнула.

Мир остановился и задрожал, завибрировал, загрохотал, точно взлетающий самолет.

Ника видела свои ноги в прыжке, шарахнувшуюся черную тень, складки плаща, кружащиеся портреты, а дальше – спящих людей без лиц, их белую гладкую кожу в синих и розовых жилках.