Текст книги "Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч"

Автор книги: Егор Чекрыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ах да, забыл сказать, местный этикет предписывал ходить в границах стойбища. Не поняли? – поясняю. За пределами стойбища все воины передвигались исключительно бегом. Верховой езды они не знали. И местных лошадок одомашнить не соизволили. Зато своей неторопливой рысцой могли часами кружить вокруг неспешно идущего и обжирающего траву стада «больших братьев», высматривая опасности и засады. А уж если они припускали всерьез, могли загнать оленя или местный аналог лошади Пржевальского.

Так что кролики для них были фигней. Их ни серьезной добычей, ни едой не считали. Так, баловство, вроде семечек или оливок. Малышня их добывала, чтобы потренироваться в беге и ловкости. Надо ли говорить, что я, чьим рекордом была пробежка в пять километров на сдаче зачета в технаре, в их глазах был совершеннейшим ничтожеством? Мое место было позади стада, с корзиной для говна в руках, а не с оружием впереди стада, как то и подобает воину.

Да ведь… Я же гончар, я могу… я умею… Хренушки. Ничего-то я не умею. Ну, в смысле, лепить миски-горшки по местной технологии могу. Это когда на глиняный блин кладут стопку глиняных бубликов и вымазывают все это в нечто целое, выпуклое, способное удержать воду после обжига в костре, если не лопнет. Ну да это тут могла сделать каждая женщина. Собственно говоря, это и была их работа – лепить новую посуду, по мере износа старой. А также плести корзины, обрабатывать шкуры, ткать (скорее уж плести) ткань и прочее. Воины к глине не прикасались. Их уделом была охрана стада и стойбища, ну и изготовление оружия. Когда я полез к глине, мой рейтинг, и без того бывший ниже плинтуса, стремительно упал на глубины, измеряющиеся в астрономических единицах.

Но самое смешное – поскольку торговля, как явление общественной жизни, тут фактически отсутствовала, то племени вполне хватало лишь той посуды, что использовалась непосредственно в деле. На мое предложение налепить «про запас», женщины, с трудом терпевшие мое присутствие рядом с собой, посмотрели на меня как на полнейшего идиота и спросили: «Зачем?» и «Кто все это потащит, когда завтра утром мы пойдем дальше за стадом?».

Я еще немного порыпался, возясь с глиной под брезгливыми взглядами окружающих, ибо, нарушая всяческие приличия, занимался женской работой (как если бы я в свой технарь в платье пришел, на шпильках и с макияжем). Ясное дело, что про фарфор-фаянс в здешних условиях не приходилось даже думать. Но сделать какое-то подобие гончарного круга я то… – как оказалось, тоже не могу. Если из всех инструментов и материалов у тебя горсточка монеток, пластмассовый мобильник, палки, груда камней и каменных осколков, соорудить нечто похожее на гончарный круг практически невозможно. Особенно учитывая, что добрые и заботливые «учителя жизни» прилагают все усилия и не жалеют пинков, чтобы ты не заскучал и смог отработать свой харч.

…Как-то удивительно, что мне не сразу пришла в голову эта идея. Натолкнулся я на нее, когда на очередном празднике шаман под восторженное придыхание «изумленной публики» продемонстрировал собственное творение – сиречь комок глины, олицетворяющий овцебыка.

– ХА!!! – сказал я сам себе. – Вот вы и попали, мои примитивные соплеменники. Отныне я буду лепить вам разную хрень, начиная с овцебыков и кончая вашими личными портретными бюстами и статуями духов-богов, а за это вы провозгласите богом меня и будете поклоняться, как двенадцатилетние девочки поклоняются очередному смазливенькому поп-идолу!

К счастью, реализовывать свою затею я подсел поближе к жилищу шамана, с тайной мыслью привлечь его к предприятию и, может быть, даже взять в долю. (Политрелигиозная поддержка – лучший двигатель карьеры кандидата в боги.) Вот он-то первым и заметил, что я делаю, и с ходу влепил мне по шее, громко вереща и брызгая слюной. Тут я разозлился конкретно, несмотря на то что жизнь тут вроде уже отучила меня от этой опасной привычки. Шаман явно мочил конкурента в лучших традициях чинуши-рейдера покинутой мной Москвы – то есть грубо и даже без намека на законность и правосудие. Я вскочил и отвесил шаману ответную оплеуху. О чем вскоре очень сильно пожалел.

Собственно говоря, никаких законов и норм общепринятой морали я не нарушил. Скорее даже повел себя вполне адекватно. Тут все разногласия решались дракой. И даже такое ничтожество, как я, имел полное право бросить вызов любому соплеменнику, хоть самому вождю. Другое дело, что и за базар придется отвечать конкретно. Потому что вождь стал вождем отнюдь не по результатам конкурса бальных танцев или плетения макраме…

Но шаман-то мне казался глубоким стариком! К тому же ходил вечно обдолбанный своим «компотом» из грибов. Бродил обычно по стойбищу, бормоча что-то странное и время от времени начиная подвывать. Уж его-то я серьезным противником не считал. Оказалось, зря! Шаман, в силу своей обдолбанности пропустивший первую оплеуху, классической двоечкой сбил меня с ног, после чего пинками выбил мою скорчившуюся от боли тушку за пределы стойбища и, добавив пару раз по сломанным ребрам, плюнул и ушел. Спустя какое-то время мне объяснили, что я нарушил одно из самых священных табу. Оказалось, что лепить подобия больших братьев, да и вообще окружающих существ и вещей, может только шаман, один раз в год, после соответствующих ритуалов. Если бы я успел долепить свою поделку, то сильно бы обидел духов, и на все племя легло бы жуткое проклятье. Отвести которое, и то лишь частично, могла только жестокая и очень мучительная смерть осквернителя и еретика.

Последняя попытка была уже жестом отчаяния, безнадежным, как угроза вундервафлей во время штурма Берлина. Поименно помня всех священных коров попаданства, я решил… нет, не построить лесопилку, а поразить местных знанием математики. Я, конечно, по этой дисциплине был полным троечником, но знания местных в математике ограничивались понятиями «палец», «рука», «человек» и «много». Первое, естественно, соответствовало единице, второе – пятерке, третье – двадцати, а последнее – всему, что больше двадцати. От единицы до пятерки каждое число называлось по имени пальца. Но, чтобы особо не заморачиваться при дискурсах на математические темы, местные трясли перед носами друг у дружки своими грязными, с обгрызенными ногтями конечностями. Вот и вся математика. Так что я начал капать вождю Нра’тху, который относился ко мне с добродушно-презрительным любопытством, как к забавной, но абсолютно бесполезной зверушке вроде хомячка, внедряя в его Мосх идеи разных цифр и подсчетов… Вот наш примерный диалог.

– Вождь, я могу сосчитать всех наших больших братьев!

– Зачем?

– Чтобы знать сколько их.

– Я и так знаю, что их много.

– Да, но много – это может быть и один человек с пальцем и полная рука раз по человеку.

– Дебил, ты несешь какую-то чушь (подзатыльник).

– Но мудрый Нра’тху. Подумай сам, как будет хорошо, если мы будем точно знать, сколько у нас в стаде больших братьев…

– Дебил, ты дурак. Как можно знать, сколько всего больших братьев, если все они разные? Есть старые быки, есть бычки, тянущие волокуши, и есть бычки того же возраста, никогда не позволяющие впрячь себя… Есть телята, оторвавшиеся от вымени, есть сосунки, есть телки, молодые, не рожавшие коровы, коровы рожавшие один раз или два, или…(надо отметить, что для каждой подобной категории в их языке было свое название. Этих названий было под три десятка, и более того, местные умудрялись с первого взгляда отличать рожавшую один раз корову от рожавшей дважды. Как они это делали, для меня до сих пор остается загадкой. Но что с меня взять, я – дебил). Да и зачем их считать? Сегодня их столько-то, а завтра кто-нибудь из больших братьев сломает ногу, или его задерут тигры, или родится новый теленок… И что, ты будешь пересчитывать все заново? Зачем? Нельзя мерить живое счетом. Хватит говорить глупости, иди таскай воду… (Вдохновляющий пинок по заднице.)

…Вот так вот и получилось, что я – попаданец, потенциальный герой и победитель, с мощным интеллектом жителя XXI века и головой набитой самыми передовыми знаниями, в местных условиях оказался способным только собирать навоз и таскать воду. Чем и занимался последующие 7–8 лет.

Было уже довольно темно. Мелкий промозглый дождик, крапавший с низкого хмурого неба весь день, наконец-то стих. Сквозь прорехи туч выглянула местная, огромного размера луна, давая достаточно света, чтобы рыться в обломках нашего стойбища в поисках хоть чего-то полезного, что позволит мне протянуть еще несколько дней. Я хватался за любую соломинку – обломок жерди от чума, кусочки веревок и обрывки полотна из вычесанной с овцебыков шерсти, кусок старой шкуры, в него можно завернуться во время дождя или подложить на землю во время сна. Хотя какой сон может быть в этой степи у одиночки? Шансов быть сожранным тиграми или гиенами куда больше, чем увидеть новый день. Но помирать страшно не хотелось. В течение последних лет я только и делал, что проклинал свою несчастную жизнь. Но стоило ей исчезнуть, и я уже готов хвататься за клочки шерсти в тщетных попытках удержать ее. В конце концов, в те первые дни я в одиночку прожил четыре дня. А ведь тогда я был совсем сопляком – ничего не умел и ничего не знал. Сейчас я хотя бы знаю о существующих в этом мире опасностях. Могу высечь искру, ударяя камень о камень, и разжечь костер. На кроликов охотиться в конце-то концов могу. Так что я за жизнь еще поборюсь!

Разгребая очередные обломки заваленного на бок чума, я вдруг наткнулся на что-то мягкое, липкое, но теплое… Вот те раз! Живое тело!!!

Стащил с него обрывки шкуры, раньше бывшей стенкой чума, и под обманчивым светом луны попытался разглядеть, кто это. Это оказался Лга’нхи, сын вождя Нра’тху.

Э-э-э-э… С одной стороны, это было очень хорошо, Лга’нхи был мне почти другом. По крайней мере, относился ко мне намного лучше других. А вот с другой… я и о себе-то толком позаботиться не могу, а вешать на шею дополнительную обузу. Простая математика. Взвалю его на шею – умрем оба, а брошу… Да. Прав был старый засранец Нра’тху – числами такое не измерить. Жизнь-то я, может быть, себе и продлю, хотя и ненадолго. Но вот уважение к себе потеряю окончательно. А с другой стороны, что я могу поделать? Я ведь не доктор… Я и в больнице-то ни разу в жизни не был, спасибо хорошему здоровью. И никогда не видел врачей за работой… ну если не считать участкового терапевта, с палочками для осмотра горла, кипой бланков для рецептов и тщательно скрываемым желанием на лице, сбежать от этой скуки как можно дальше.

Все, что я смог сделать, это обмыть тело водой, черпанув ее обломком горшка из ближайшей лужи, смочить губы да с умным видом поглядеть на жуткую рану на голове. (Сначала я даже подумал, что с него успели снять скальп… настолько голова была залита кровью.)…Это вроде как мой батя, когда у него в очередной раз ломалась его старенькая «шестерка», прежде чем ловить частника и тащиться на тросе в ближайшую мастерскую, поднимал капот и некоторое время сверлил ее железные внутренности своим укоризненным взором, делая вид, будто что-то понимает. Потом закрывал капот и еще разок проворачивал ключ, словно надеясь, что пристыженный механизм починится сам собой. Увы, это почти никогда не срабатывало.

Ладно. Вон остатки чума шамана. А вокруг него разбросаны его запасы травок и порошков. Этот чум почти не грабили, только завалили слегка. Видно, среди нападавших дураков связываться с духом шамана не нашлось…А когда шаман лечил мне им же поломанные ребра, то накладывал компрессы из пережеванной травки с очень характерным запахом… И несмотря на омерзение, которое вызвал у меня его слюнявый рот, раны зажили как на собаке. Только, видно, пара ребер срослись неправильно, и теперь стоило сделать слишком большое усилие – в боку начинало колоть и ныть… Я нашел нужную травку, пережевал ее по методе шамана, офигевая от жуткой горечи, выплюнул под обильно содранный кусок кожи, приладил его на прежнее место и замотал голову куском грубой ткани все из той же шерсти овцебыков.

Потом хорошенько замотал тело в обрывки шкур, чтобы оно не застудилось на ночной прохладе, соорудил подобие волокуши, перекинул на нее тело и утащил подальше в холмы. При этом умоляя всех известных мне земных и местных богов сделать так, чтобы падальщикам, которые обязательно придут на запах крови и мертвечины, хватило бы тут еды, и они не пошли за нами по следу.

Чудеса. Но как только начал заботиться о другом, собственные страхи куда-то пропали, и беспокойство о своем будущем отошло на задний план… Это как-то взбодрило.

Я честно пытался не спать… Почти всю ночь пытался… Сидел возле едва тлеющего костерка, замотавшись в обрывок шкуры, и бдил… Костерок, ясное дело, разжег не для тепла. От такой роскоши я уже давно отвык. Просто в случае, если придут тигры или гиены – большое пламя было лучшим способом отпугнуть их. Но большое пламя так же было лучшим способом привлечь внимание двуногих хищников, которые расположились в излучине реки, километрах в трех отсюда. Так что костерок мой горел в глубоко вырытой ямке, а рядом лежала собранная охапка сухой травы, кустарника и разного мусора, оставшегося от нашего стойбища, которую я собирался сжечь при приближении четырехлапых хищников. Если бы только у них еще хватило благородства, заранее прислать сообщение о своем приходе… Мохнатый тигр мог незаметно подкрасться даже к опытному воину, я же для них был чем-то вроде бифштекса на тарелке с уже воткнутой в него вилкой и политый кетчупом. Просто подходи и съедай!

Но ночь прошла спокойно, заснул я только под утро и продрых почти до полудня. А когда проснулся, опять начал думать, как дальше жить. Ничего не придумал и посмотрел, как там Лга’нхи. Сегодня я даже был рад, что спас его. Если он выживет, то будет на кого спихнуть ответственность за наше дальнейшее существование. Но пока Лга’нхи был по-прежнему без сознания. Правда, сейчас, при свете дня, он уже не смотрелся так жутко, как ночью. Видно, что кистень или дубина прошлись по голове вскользь, содрав с головы основательный кусок кожи и устроив неслабое сотрясение мозга. Но, во-первых, мозги для местных были не главное. Во-вторых, черепа у них были очень твердые. А в-третьих, их с младенчества тренировали оплеухами и подзатыльниками, так что к зрелому возрасту мозги покрывались сплошной мозолью, и удары дубины были им уже нипочем. Правда, при свете дня так же обнаружились и какие-то непонятки с его правой ногой. На ней был жуткого вида синяк, и она как-то нехорошо распухла и покраснела. Осторожно пощупал ее… Кажется, была сломана кость. Становилось понятно, как вырубили Лга’нхи. Сначала удар по бедру, а когда он согнулся на переставшей держать ноге, добавили по голове. Потом на него опрокинули чум, благодаря чему врагам и не достался его скальп. Это сильно ухудшало все дело… не в смысле, что врагам скальп не достался, а в том, что нога сломана. Ну да, как мог, вправил кость, вызвав скрежет зубов у лежащего без сознания приятеля, потом поставил лубки и плотно обмотал веревками… Если духи будут к нам благосклонны, мой старый приятель еще побегает по степи!

С Лга’нхи мы скорешились как раз тогда, когда меня хорошенько отделал шаман. Лга’нхи тогда тоже был основательно избит в драке со старшими товарищами, и мы проходили лечение вместе. А потом, как-то так получилось, что и работать стали вместе, и во время кормежки держались рядом, и вообще, вроде как сдружились. То, что Лга’нхи был сыном вождя, никаких особых преференций ему не давало. Тут вообще считалось, что лет с четырех-пяти, когда дети более-менее начинали ходить и мыслить, и до четырнадцати-пятнадцати дети должны существовать на положении рабов. А уж холить их да лелеять – такого в голову не пришло бы даже самой заботливой матери. Единственным приемлемым видом ласки тут считались колотушки и пинки. Иначе из ребенка вырастет не нормальный воин или подруга воина, а размазня какая-то. Вон, навроде Дебила.

Собственно, членами рода дети становились, когда вырастали достаточно большими, чтобы пройти испытания. Ничего особо сложного – у парней был обычный набор – бежать целый день, поднять на священный холм не менее священный камень, окоротить и запрячь в волокуши молодого бычка, убить тигра, ну и тому подобное. У девчонок – соткать полотно, разделать тушу, еще чего-то там… После этого их принимали в род, в смысле, тех, кто доживал. А до этого они считались чем-то вроде куколки или гусеницы у насекомых – лишь стадией развития, заготовкой для человека. И эту заготовку надо было всячески колотить, мять, гнуть и выпрямлять, чтобы получился человек.

По-своему, местные были очень заботливыми родителями. Просто зная, что жизнь у их детей будет тяжелая, приучали их к этой тяжести с самого детства. Потому-то сидящий без дела ребенок немедленно получал пинка и нагружался какой-нибудь работой. В процессе работы его учили всему, что должен знать взрослый. Вернее, даже не столько учили, сколько позволяли наблюдать за своей работой. Тут в длинные и пространные объяснения не верили. Или понял, или нет. Во втором случае ты абсолютно безнадежен, и возиться с тобой, только время терять.

Лишь, пожалуй, обучение воинским наукам шло отдельной строкой. Тут у них была целая особая жизнь. Так или иначе, но вся пацанва самостоятельно разбивалась на две-три шайки, и с каждой из этих шаек занималась особая группа воинов. Кажется, там было что-то вроде воинских братств, передающихся из поколения в поколение. Как я понял, и потом по жизни, члены одной малолетней шайки были заодно. А самая успешная шайка выдвигала вождя племени… Ну а в случае, если племя делилось, естественно, делилось оно по этим шайкам-братствам. Но все это было делом темным, обрамленным детскими наивными секретами и «тайными» знаками, не заметить которые мог только слепой.

Но в любом случае, меня в эту сторону жизни мужской половины племени не посвящали. Знаю только, что попадание в то или иное братство точно не было связано с родственными связями. Потому что Нра’тху обучал шайку, конкурирующую с шайкой его сына. Ну да про это уже поздно вспоминать – все наши мертвы.

А обучали молодняк весьма конкретно – гоняли, лупили, заставляли выслеживать добычу и друг дружку… Ну и попутно обучали делать оружие. Уже годам к восьми у каждого пацаненка был полный набор оружия, за исключением разве что ломов-мечей. Увы, но таких мечей на все племя было всего четыре штуки, их изготовляли где-то далеко на востоке, и к нам они попадали чаще всего в виде трофеев. Хотя, по слухам, такие мечи можно было выменять на ярмарке во время Большого Перемирия. Но менять бы пришлось на целое стадо овцебыков. А такие траты были под силу только очень удачливому роду, вовремя натолкнувшемуся на уж очень неудачливый род, в котором болезнь или еще какая-то напасть убила большую часть воинов. Перебив остатки этого рода, захватив его стадо, но сохранив достаточно воинов, чтобы не стать добычей соседей, польстившихся на внезапное богатство, можно было позволить себе приобрести новый волшебный меч. Но такая удача выпадала очень редко. И обычно только в легендах.

Зато вот остальное оружие каждый делал себе сам. Ибо пережечь ствол железного дерева на копье, насадить камень на древко или привязать к нему веревку особой трудности не представляло. У детишек это была вторая после драки любимая игра – изготовлять себе оружие. Я, кстати, тоже частенько принимал в ней участие. И смешно сказать, сначала думал, что смогу углядеть и подсказать местным что-то новое, но в результате учился сам. Технологии изготовления оружия тут были отработаны тысячелетиями практики, и в советах жителя абсолютно иной эпохи не нуждались. Ну да зато хоть тут я быстро наверстал упущенное и стал не хуже других… детишек. Даже вскоре начал подсказывать совсем зеленой малышне под осторожно-одобряющими взглядами старших воинов. Тут я, кстати, вообще нашел свою нишу и понимание. Мелкота тянулась ко мне, похожему на взрослого внешне и такому по-детски глупому и бестолковому внутри. Готовому тратить свое время на рассказ удивительной сказки про мясной шарик, который и от зайца, и от суслика, и даже от тигра ушел… или про самодвижущиеся волокуши и птиц из железа. Хоть для малявок я был авторитетом и интересной личностью или мог на равных подраться с подростком – пусть малая, но компенсация за всеобщее презрение. Ну да ладно об этом.

Если в процессе привыкания к тяготам жизни дите слишком уж поломается, шаман брался за лечение. Но, как мне показалось, больше радуясь возможности поставить очередной эксперимент над живым организмом, чем излечению больного. Кормили детей объедками с общего стола, в смысле, тем, что останется после трапезы воинов, а затем их жен. Зато позволяли съедать все, что добудут сами. И если честно, вполне хватало. (Я тоже питался с детьми и обладал такими же правами.) Ну а в случае опасности, малявок пинками загоняли в безопасное место, предоставляя подросткам право помереть за Родину, но уже во вторую очередь, после отцов и старших братьев (не тех, что с копытами, а настоящих).

В общем, чего напраслину городить, о детях тут заботились. Просто по-своему – пинками и подзатыльниками, вместо сюсюканья и обнимашек. До совершеннолетия, увы, многие не доживали. Особенно много помирало в первые годы, пока были совсем мальцами. В первую очередь слабые здоровьем, во-вторую, невнимательные, попавшие в лапы тиграм, наступившие на змею или затоптанные «большими братьями». Но зато уж выжившие были вот как раз такие, как Лга’нхи. Здоровыми крепкими отморозками, готовыми выйти один на один против мохнатого тигра, захомутать и подчинить груду мяса и костей весом под тонну или выследить и подкрасться к стаду антилоп… кстати, весьма бдительных и осторожных животных.

Но что мне нравилось в Лга’нхи больше всего – он был отморозком с искрой разума в глазах. И это, как я надеялся, было прямой моей заслугой. Ведь время, что мы проводили вместе, я использовал для того, чтобы малость продвинуть своего приятеля в плане прогресса и цивилизации. Раз уж папаша его в этом отношении безнадежен, так, может, хоть сынишка сумеет оценить мои идеи и предложения? Потому-то я и вешал ему на уши лапшу из историй про большие города, чудесные диковинки, летающие машины, дома высотой до неба и прочая, прочая, прочая. Приятель слушал, не знаю, верил или нет, но, наверное, хоть что-то в его голове, да откладывалось. И можно было надеяться, что когда он войдет в силу и станет вождем, то не будет настолько косным приверженцем добрых старых традиций, как его папаша. А то, что такой здоровяк, как Лга’нхи, вождем станет, я не сомневался. Тем более что и лидером он был прирожденным, и к тому времени, как ему пришло время проходить испытания, уже был признанным вожаком одной из шаек молодняка.

Когда же Лга’нхи прошел испытание и стал настоящим воином… Упс. Кажется, он застонал!

Лга’нхи действительно начал издавать тихие стонущие звуки, а потом поднял веки. Взгляд был все еще мутным и бессмысленным, но это уже было что-то. На радостях я поменял ему повязку на голове, дал напиться воды и уложил обратно. Измученный всеми этими процедурами, он быстро вырубился. А я начал думать о том, что не помешало бы раздобыть какой-нибудь еды. Ибо мой двигатель деловой активности уже начал подавать первые сигналы.

Местные, кстати, ели два раза в день – утром и вечером. Местная диета обычно состояла из различных видов мяса, молока овцебыков, необычайно жирного, надо сказать, и всяких разновидностей молочных продуктов. Конечно, о качественном сыре или йогуртах приходилось только мечтать, но вот зато всякой простокваши и творога было предостаточно.

Но в первую очередь, конечно, – мясо! Верхом местной кулинарии был бутерброд из мяса с мясом. Буквально – насадить на палку кусок овцебычатины, поверх него кусок конины или оленины и полкролика сверху. Между кусками мяса сие творение проложить жгучими травками, обжечь на костре до появления первых угольков сверху и лопать, размазывая вытекающую из непрожаренной середины кровь по бороде и усам… Нямка!!!

Вот кстати – одним из немногих подарков судьбы было то, что местные любили мыться и с удовольствием это делали! Конечно, про мыло тут и слыхом не слыхивали. Но обмазаться илом или глиной после тяжелого трудового дня, а потом смыть все это в озере или реке, благо почти каждая наша стоянка была на берегу водоема, это каждый почитал немалым кайфом… Да и когда приходится охотиться, подкрадываясь к добыче, а не стреляя в нее с расстояния, то поневоле начнешь смывать с себя лишнюю вонь. Потому-то размазанная по бороде и усам кровь не откладывалась на них очередным культурным слоем, благоухая запахом падали. И слава Богу! Как представлю, что попал бы к кому-то, вроде древних монголов, мывшихся два раза в жизни – после рождения и после смерти, – начинало подташнивать…

Кстати! – великолепная идея! Вода, а в ней рыба! Местные рыбу не ели. То ли табу у них какое-то было, то ли просто ловить не умели, то ли при таком наличии мяса и молока не считали нужным. Но о мясе в ближайшее время мечтать не приходилось, а про молоко, вообще, можно было смело забыть. Да и рыбная похлебка пойдет моему приятелю очень даже на пользу. Можно сказать, диетический продукт. А наловить ее… можно сделать удочку… хотя стоп, – нет крючка. Острога? Не из чего сделать… Ага! Я вспомнил, как читал про один вариант остроги, используемой на каких-то далеких островах. Они там делали что-то вроде метелки из расщепленного бамбука и этой штукой тыкали в проплывающую рыбу. Бамбука у меня, конечно, нет. Но вчера я видел свежие ветки железного дерева. Видно, кто-то делал себе копье, а ветки срезал и бросил… Осторожненько, чуть ли не ползком, я вернулся в бывшее стойбище, подобрал ветки, нашел подходящее древко, отвязал веревку от останков чума. Да! Я уже не тот неумеха, что попал сюда хрен знает скока лет назад, – через час у меня была острога, а через два – РЫБА! Здоровенная рыба полметра длины, внешне напоминающая сома. Я шлепнул ее прямо на мелководье, пришпилив к песчаному дну своей острогой. Это была победа! В слегка побитой чаше я вскипятил воду, покрошив туда куски рыбы, а остаток запек в золе. И впервые за долгие годы отведал рыбки. Больше того, впервые за долгие годы я отведал еды, не чувствуя себя нахлебником!

Потом накормил подстывшей ухой и кусочками рыбы вновь пришедшего в себя приятеля. Он ел, глядя перед собой мутным взором. Потом его стошнило, а потом он опять отрубился. Я перекатил его на волокуши и передвинулся на другое место подальше от блевотины. За то время, что я тут жил, как-то отвык проводить две ночи подряд на одном и том же месте.