Текст книги "И век и миг... [Стихотворения и поэмы]"

Автор книги: Егор Исаев

Юрию Полякову

 
Переживала вся страна
ЧП районного звена
И полкового, билась в дверь
Советской власти и Генштаба.
Скажи, а как же быть теперь
С ЧП союзного масштаба?
 

 
Салют тебе от всех твоих восходов,
От зорь твоих на рубеже веков,
Земля земель сомноженных народов,
Соборный свод согласных языков.
 

 
Ушла от них, а надо бы их к чёрту
Послать всех тех, кто клялся по любви
Служить тебе, а сам в тени расчёта
Свою карьеру строил на крови.
Ушла сквозь боль в осенние рябины
Живых костров, из уст ушла в уста
Всё в ту же даль – туда, к неистребимым
И неподкупным истинам Христа.
 

 
О справедливости радея,
Карабкаясь на пьедестал,
Устал он, вижу, от идеи,
А от карьеры не устал.
 

 
Всё тяжелей, всё горше год от года:
Закат ли там иль затяжной рассвет?
А под пером слепая непогода:
Искру даёт, а зажиганья нет.
 

 
Не утверждай, что суть, а что не суть,
И лишний раз не спрашивай у Бога,
Какой он там повыгоднее путь,
Какая поприятственней эпоха.
Что хорошо, а что нехорошо,
Сама суди, разъятая держава.
Двадцатый век, он слева подошёл,
А двадцать первый уклонился вправо.
 

 
В этой расхристанной роспути,
В этой захмуренной мгле
Небом войди в меня, Господи,
И укрепи на земле.
 

 
 Вы, господа, пожалуйста, не врите
Ни на родном моём, ни на иврите.
Ответствуйте, пожалуйста; не вы ли
Свободно так Союз наш раздолбили:
Одни куски и пыль от монолита.,
А если вы, какая ж вы элита?
 

 
Он авангард под сенью всех знамён,
А на трибунах и того тем паче:
И слева – он, и справа – тоже он,
И со спины он вам не хвост собачий.
Извивчивый при смене разных вех,
Он там и тут, и в той и в этой свите.
Со всех сторон он всесторонней всех
И всех передовых передовитей.
 

 
Как на ладони у моей руки,
Есть линия своя и у реки.
Так было, есть и будет так всегда:
В едином створе берег и вода.
Одна судьба, одна живая речь.
Река сама решает, где ей течь.
Лишь был бы смысл как азбука веков:
Не пробежать бы мимо родников.
 

 
И есть канал. Там правит всем расчёт.
Там всё не просто странствует-течёт.
Там всё по струнке, по линейке там
По всем с листа указанным местам,
Но не всегда по ходу родников
Вдоль берегов из каменных оков.
 

 
И есть болото. Хмарь одна и тишь.
Где берег, где вода – не различишь.
Хоть ты не трус, побойся чёрта – стоп!
Чуть оступился и – бездонный гроб.
Гнилая топь. И сразу не поймешь:
Где правда там, а где под правду ложь.
 

 
Видный пост, да вот обидно,
Как не начало светать, —
За лицом лица не видно,
Человека не видать.
 

 
Ему бы всласть и скорый всплеск успеха,
А в остальном – он человек без эха.
Ему народ и тот как не народ.
Он только сейфу руку подаёт.
 

 
Я без лирического пыла
С тоской смотрю на календарь:
«Поэт и царь» когда-то было,
Потом пошло – смутьян и царь.
А дальше? Дальше, наконец,
Установилось – царь и льстец.
 

 
Чародейка, с поволокой глаз,
Всё в ней, как с витрины, напоказ.
Блеск на блеск – и серебро и злато.
Ночь провёл – и где твоя зарплата?
 

 
Себя во власти возлюбя,
Под сенью флага,
Не думай, власть лишь для тебя
Дана как благо.
А если ты ещё не глуп,
С того же места
Не возводи свой чинный пуп
В пик Эвереста.
 

 
Невмоготу полям, невмоготу заводам.
Ведь надо ж так расправиться с народом,
Ведь надо ж так расправиться с Россией.
Такое даже чёрту не под силу.
Он слева шёл, а бил наотмашь справа.
За что такая пьяная расправа?
 

 
Ты с честью распрощаться не спеши.
Есть, есть он, благородный червь души.
Чуть что не так, изъест тебя, источит,
Отключит мозг и сердце обесточит.
 

 
Госаппарат. А совесть что? А совесть,
Она и в невесомости весомость.
Она тебе и тело, и душа,
И прокурор на должности ежа.
И ей при этом ни рубля по смете.
Какая экономия в бюджете!
 

 
Где вкривь, где вкось, где поперёк,
                                                               где впродоль.
Он всё скупил и всё с наваром продал.
Горазд шельмец! Да ещё как горазд:
Раззявишь рот, он и тебя продаст
Со всей семьёй и даже с тёщей вкупе
И за бугром, в Ривьере, виллу купит.
Причём не понарошку, а по факту.
И угрызений никаких. Вот так-то.
 

 
То блеск витрин, то в дорогом уюте
Шампанское… Виват! А между тем
Саднит Чечня, страна в грязи и смуте,
В крови на перекрёстках двух систем.
Куда ни глянешь – горе, горе, горе:
В обнимку поножовщина и спирт.
Село в разоре, детство в беспризоре
И мистер СПИД давно уже не спит.
А ты всё дрыхнешь, сударь, не глаголешь,
Угрелся на дарованной печи…
Очнись, поэт, и вознеси свой голос,
А голос сел – печёнкой промычи.
 

 
На свете нет печальнее итога:
Ограблен труд, но чтоб ограбить Бога
И без стыда присвоить тот огонь,
Что греет всех, пластаясь, под ногой,
Чудовищно! Такого грабежа
Не знал ни ум и ни сама душа.
 

 
Ты от серпа ушёл от молота
Под сень соборного креста.
Скажи, зачем такое золото,
Когда такая нищета?
А сердцу хочется простого
Добра от подвига Христова.
 

 
На фоне зрелищных потех,
На грани пошлого предела
Не раздевай, прошу, при всех
Её божественного тела.
Стыдись, наглец! Она ж не тот
Рубеж Зееловских высот.
 

 
Болит? Да как ещё болит!
У стен кремлёвских инвалид,
Перебинтованный тоской,
Стоит с протянутой рукой.
А мы бежим, бежим, бежим,
Слегка пеняем на режим,
Полушумим, полувздыхаем.
 А если честно – обегаем
Самих себя… А он стоит,
Как наша совесть, инвалид.
 

 
Друзья мои, я просто изнемог
От слов таких, как «инаугурация».
Живой язык, он в мире царь и Бог,
А не предмет дежурной информации.
Эй, как вы там, Берлин, Париж и Рим?..
Айда в Москву! Давай поговорим.
 

 
Довольно клятв, довольно грудобойства,
Довольно слов несбыточного свойства
Уже построить что-нибудь пора бы,
А вы всё руков о дите, прорабы.
 

 
Всё алала да алала
По круглой линии стола,
Срезая острые углы,
Всё ал алы да ал алы.
А почему так? – не пойму
Пора бы выйти на прямую.
 

 
От реки и до реки
Сорняки идут в штыки.
Ну а что бобы и злаки?
Отступают бедолаги
От реки и до реки…
Как же это, мужики?
 

 
Во мгле закоченевшие снега.
А где в снегах омёты? Где стога?
Где струнный звон парного молока?
Не слышно ни пилы, ни молотка.
Одна во мглу закутанная тишь.
Но – чу! Неужто зашумел камыш?
А может, это шевельнулась вьюга?
Прислушался: да это же гадюка,
Шипя, ползёт внутри змеевика
И тихо убивает мужика.
 

 
Ну так что же, ну так что же.
Где там руль, а где там вожжи?
Где проект, а где судьба?
Неужель одна труба
И последний хвост в обозе?
Объясни хоть ты нам, Боже.
 

 
Ведь знал же, знал, что вор – сподручник вора.
А голос свой отдал ему… Умора!
А час назад нещадно проклинал.
Неужто доканал телеканал,
Раздвоил и на эдак и на так,
И он, чудак, не сдвоится никак.
 

 
И раз, и два, и много раз ещё
Я вывод делаю – уж такова эпоха —
Оно, конечно, дума – хорошо,
Но и совет – не так уж очень плохо.
Язык – мудрец, он мысль ведёт к тому,
Чтоб в жизни всё сложилось честь по чести.
Ведь думу думать можно одному,
Совет держать возможно только вместе.
 

 
Всё слова, слова, слова…
Год семьи – не год, не два,
А года, года, года…
Это то, что навсегда.
Это – больше, чем награда:
Агитировать не надо.
Был бы смысл и было б дело
На волне души и тела.
 

 
Есть книга звёзд на кафедре у Бога
В ажурном перелёте облаков.
Весь мир её читает понемногу
Во мгле тысячелетий и веков.
Читает глубоко и вдохновенно,
Как лоцию ночного корабля
И где-то там, у краешка Вселенной,
Рукой Творца прописано: Земля.
 

 
Снег над степью, полночь на часах.
Тишина придерживает шаг.
– Стой! – велит. – Послушай, как звенит он,
Занебесный азимут зенита,
И как там бессонно и бессменно
Ходит сердце – маятник Вселенной.
Может, так, а может, и не так.
Тишина придерживает шаг.
 

 
Из распахнутой Вселенной,
От миров без берегов
Веет вечностью, как сеном
От заснеженных стогов.
Веет встречей и разлукой,
Тайной звёздного окна…
Протяну сквозь полночь руку,
Бесконечность – вот она.
 

 
Ни у держу тебе, ни укороту нет.
Даёшь, Земля, вселенский километр!
Даёшь Луну! А там, с плеча Луны,
Чумацкий путь немыслимой длины Даёшь!
А я, а я вот, друг ты мой,
Иду по ней на встречу с ней самой,
Иду через пустыни и моря
К живым корням живого букваря.
И падаю лицом в её зарю
И, падая, за всё благодарю:
За хлеб, за соль, за кровное родство
Материков, за наше Рождество…
И слышу материнское в ответ:
Без пяди, сын мой, километра нет.
 

Ивану Степановичу Алексееву

 
Всему есть край в податливой природе:
Нефть в глубине и уголь на исходе,
Нерв на пределе, на пределе сердце.
Нет времени присесть и оглядеться.
Всё скорость, скорость и ещё раз скорость,
Сжигаем Землю, как сжигают хворост,
В неутолимых топках эгоизма.
И это всё мы называем жизнью?
Скорей! Скорей! Чтоб всё с рывка и разом.
Воистину заходит ум за разум.
 

 
Мне снился сон: из глубины веков,
Из-за холмов Великого забвенья
Летит ко мне железный вихрь подков
Сквозь дождь и снег… И вдруг в одно
                                                                   мгновенье,
В один рывок простор сменил простор,
Ямская даль с другой сомкнулась далью, —
И вот уже главенствует мотор
И вот уже, осбруенные сталью,
Встают потоки дерзкого огня,
Вздымая к небу новую эпоху…
«Куда ты, жизнь? Куда ты сквозь меня?» —
«Как так куда? На переправу к Богу».
 

 
Ты посмотри, как там и тут
Живую Землю жрут и пьют
Взахлёб до капельки, до дна.
А ведь она у нас одна,
Одна в глазах и под ногой,
И нет пока у нас другой.
Раскоп – в раскоп, в дыру – дыра.
До трещин в мантии ядра…
Какая пагубная страсть.
Скажи, земляк, не так ли? Ась?!
 

 
С трибун трубим, глобально колоколим
О том, что мир, того гляди, расколем
Урановым ядром, а то и водородным,
Мир всех миров с народом всенародным,
Мир океанов, мир земли и неба,
Который был и вдруг сорвётся в небыль,
В своё ничто: ни вашим и ни нашим.
Как страшно то, что страх уже не страшен.
 

 
Нет, это вам не выдумка из книг
И не забавный поворот фантазии, —
 Гольфстрим, он самый тёплый проводник
Экватора к воротам Евроазии.
Он круглый год обогревает нас
И не грозит, как Северный альянс.
 

 
Всё круги, круги, круги…
Морем ходят утюги,
Окружают нашу сушу,
Чёрной бездной смотрят в душу.
Господа с чужой ноги,
Где же наши утюги?
Чем нам с теми утюгами
Поквитаться? Матюгами?
 

 
Уж как хотите, верьте иль не верьте,
Но почва – это океан бессмертья.
Всего два метра в глубину, но – чудо! —
Туда уходят, чтоб взойти оттуда
Живой травой… И лишь одно отныне
Меня тревожит: ядерной пустыни
Безликий свёрток в цинковом конверте.
Там только смерть и нет уже бессмертья.
 

 
А для того чтоб перерезать стадо,
Стратегам зла больших трудов не надо,
Достаточно в косой тени греха
Отсечь от общей массы пастуха.
Оно доходней так и безопасней:
Не прямо в лоб, а косвенно, как в басне.
 

 
Ему все наши разговоры
До фени в тот и в этот век:
На спусковой крючок затвора
Нажмёт – и где он, человек?
Нажмёт на кнопку, и ракета
По курсу кода своего
Уйдёт на цель – и где-то, где-то
Жил-был народ и нет его.
И всё точнее с каждым разом.
А где же стопор? Где же разум?
 

 
Это раньше было: из-за леса,
Из-за моря… А теперь с плеча
Демона кудрявого – отвесно
Дротиком убойного луча
Сквозь лазурный купол небосвода
Прямо в темя Минску и Москве,
В ствол и корень каждого народа,
В детский волосок на голове…
Беспощадно! Как тут не молиться,
Не кричать всей библией души:
Бог ты мой! Да где ж она, граница
Этого безумства? Укажи!
 

 
Стоп, – говорю Америке с Европой, —
Не заноситесь, не срывайте стопор
С дежурных стрел глобального огня!
Чуть что – ни вас не будет, ни меня
Здесь, на Земле, а то и во Вселенной,
Не будет никакого населенья
От А, что называется, до Я:
Не будет ни кита, ни муравья,
Не будет даже «веста» и ни «оста».
Зачем же вам такое превосходство?!
 

 
«Ура» твоим ракетам
И космосу «ура»!
Тебе, моя планета,
Одуматься пора.
Не рисковать беспечно
Учёной головой…
Пусть Млечный будет Млечным,
Ну а трава – травой.
 

 
Опять, опять сомноженные силы
Громадой всей придвинулись к России,
Грозятся с боевого рубежа…
Опомнись, ум, осторожись, душа!
 

 
Уже на старте ядерный огонь.
И не пора ль, сосед мой дорогой,
С лукавых уст рывком сорвать печать
И с разных полушарий прокричать:
«Остановись, мгновенье, ты ужасно!»
Добро, чтоб это было не напрасно.
 

 
Всё, как и прежде, – эврика,
Всё остаётся в силе:
Далёкая Америка,
Великая Россия.
И верится – не верится,
И знается – не знается…
А всё ж планета вертится!
А всё ж сердца сближаются!
 

 
Учти, мой друг: молитва – не молва
Из праздных уст и не игра в слова.
Она тебе – душа, она тебе и тело
В одной волне безбрежно и всецело.
Она, как вдох и выдох, монолитна,
И имя ей вселенское – молитва.
 

 
За клином клин у самых облаков
Они летят и нам крылами машут.
Как только что из памяти веков
Упрямо в сердце, прямо в душу нашу.
Ну что ж, ну что ж… Пришла, видать, пора
Читать письмо осеннего пера.
 

 
Согласен, друг: клин вышибают клином
И не простым причём, а журавлиным.
Такое тоже иногда бывает.
Беспамятство тем клином вьшибают
В пути от человека к человеку
Под сводом времени от века и до века,
От войска Невского у озера Чудского
До сталинградской армии Чуйкова
У волжских круч в окопах и руинах.
Такой размах у крыльев журавлиных.
 

 
За годом год идёт, идёт за вехой веха…
И вдруг как будто я свернул за угол века
И замер вдруг на переломе света:
Передо мной она – сама Победа! —
Сидит на стульчике у каменных ворот.
Вокруг Москва торопится, снуёт, —
Гудят машины, плещется неон…
А он, солдат, седой аккордеон,
Кричит во все лады и ордена:
Не забывайте, что была война!
 

Михаилу Алексееву

 
Моё седое поколенье —
Оно особого каленья,
Особой выкладки и шага
От Сталинграда до рейхстага.
Мы – старики, но мы и дети,
Мы и на том и этом свете,
А духом все мы сталинградцы.
Нам Богом велено: держаться!
 

 
Спороть со Знамени Победы
Наш серп и молот? Так ведь это
Равно приказу срыть могилы
Бойцов советской нашей силы.
Позор вам, думские «вашбродь»!
Пороть Сегуткина, пороть,
Сняв генеральские штаны,
На главной площади страны.
 

Юрию Бондареву

 
То донимает боль в спине,
То барахлит сердчишко…
Держись! Ты дед – по седине,
А по душе – мальчишка.
Давно остыл последний бой
В развалинах рейхстага,
А честь бойца всегда с тобой,
С тобой твоя присяга,
Живи, солдат, пока живой,
Не остывай на марше.
Салют тебе, наш рядовой!
Ура тебе, наш маршал!
 

 
Площадь наша Красная, порадуй
Молодым лицом своих парадов.
Превеликой памятью повей
С наших вечно фронтовых полей
И позволь нам встать, хоть мы и деды,
В караул у Знамени Победы.
 

 
Мне на минутку бы туда,
В давно прошедшие года,
В пожары вздыбленной Европы,
В землянки те и в те окопы…
Но врач сказал: – Нельзя туда.
Туда уходят навсегда.
 

 
Так скажу вам, судари,
Сердцем с-под руки:
Мы ребята с придурью,
Но не дураки.
Для добра открытые,
На поклон – поклоном,
Но… спросите Гитлера
И Наполеона.
 

 
По сути жизнь – огромная махина,
Сам океан, который был и схлынул,
Сошёл с земли и безвозвратно канул,
Мир уступив другому океану.
Так было, есть и будет неизменно.
И ничего тут не поделать – смена.
 

 
Вчера одна мне женщина сказала:
«Вас на земле осталось очень мало.
Фронтовиков». А я ей так ответил:
«Да, мало нас, но мы ещё посветим
Своими боевыми орденами
И попоём, поплачем вместе с вами.
А край придёт – посветим вам оттуда
Прощальным светом звёздного салюта».
 

 
Садясь гурьбой в передовые сани,
Не задавайтесь, сами, мол, с усами,
Ведь молодость – не только ваше знамя.
В оглобли, дети, и вперёд с отцами!
 

 
Не унывай! – мне мудрость говорит.
Ослабла воля – обопрись на ритм,
На твёрдые основы положись,
Как мост на сваи, по дороге в жизнь.
Иди навстречу солнцу, а не вспять.
За шагом шаг иди, за пядью пядь.
 

 
Держись за молодость, пока
В ходу ещё твоя строка.
Живи и не сходи с поста.
Смотри, какая красота
 Летит на звонких каблуках.
Забудь «увы» и вспомни «ах»
И у себя, у старика,
Не будь в плену, живой пока.
 

 
Ничего, что ты дед:
Поживи, подыши.
Внук спросил – дай ответ,
Что и как, расскажи,
Растолкуй наперёд.
До ума доведи.
Внуки – главный народ,
Весь он там, впереди.
 

 
Пустое дело, выйдя на большак,
Тягаться в споре, кто из вас достойнее.
Одно звено – один лишь только шаг,
Один лишь миг на всём пути истории.
А кто уж там ведомый, кто вожак?
Жизнь разберётся, так или не так.
 

 
Фронтовики, незыблем ваш собор!
Спасибо вам, отцы и деды наши.
В огне боёв вы были круче гор,
А многой кровью глубже, чем Ла-Манши.
Не счесть героев тех суровых лет,
Не счесть могил… И потому, поверьте,
Вся наша жизнь, весь этот белый свет
Вам, вам от нас – на купола бессмертья.
 

 
Не будь пособником злокозненных наветов,
Не требуй славы – вынь да и положь! —
И с маху не руби былых авторитетов,
Иначе, друг, ты сам себя убьёшь.
 

 
Не выставляйся: я да я.
Ты в жизнь пошёл от соловья
По предсказанью той звезды,
Что углядела с высоты
Девчонку ту и паренька
При соловье у родника…
И лишь потом ты молодцом
Пошёл от матери с отцом.
 

 
Для куража и просто так – не для
Сегодня «бля» и завтра тоже «бля»,
Сегодня «блин» и завтра тоже «блин»…
Да ты восстань, язык наш исполин,
И преподай им, что такое бляха
На полный мах от шапки Мономаха.
 

 
Сижу как пень, как плеть – рука,
Застой в башке, в душе тоска…
Пришла моя симпатия
И отошла апатия.
И я в преклонном стаже
Весь разветвился даже,
Весь окунулся в лето,
Вбирая силу света.
 

 
Уже давно с полей, с лугов
Ушла весна под власть снегов,
Ушла в туман, в дожди, в пургу…
А я ещё за ней бегу,
Прошу: постой, не уходи,
Перезимуй в моей груди!
 

 
Я в Москве, а мысли, мысли
Всё ещё в лесхозе Вислый.
У родного Битюга —
Золотые берега,
Золотее, чем у моря…
Как там Дашенька? Как Боря?
Не сошёл ли язь с крючка
Возле яблоньки-дичка?
Как там небо голубое,
Что венчало нас с тобою,
Невзирая на года?
Молодой была вода.
 

 
В зелёных облаках по берегам
Река родная ластится к ногам.
Целует на глазах у красоты…
И ты, моя желанная, и ты,
Прошу: прими, впусти в свою волну,
Дозволь побыть у юности в плену!
 

 
Молодёжь на то и молодёжь.
Было: не «подайте», а «даёшь».
Было: Уралмаш и Днепрогэс.
Горы дел, а времени в обрез.
Было: балалайка и гармонь.
Песня – в небо, под ноги – огонь,
А потом с залёточкой вдвоём,
Как сирень в обнимку с соловьём.
Было. А теперь – ну что за цель?
Дайте мне Америку в постель.
 

 
От голубого небосклона,
Где собирается гроза,
Она светло и благосклонно
Несёт зелёные глаза.
И рвёт и нежит, налетая,
Любви отчаянной под стать, —
И вся такая молодая,
Что хочется дельфином стать.
 

 
Позови меня, ночь, в тёмный сад позови,
Где вздыхает листва, где поют соловьи.
Нашепчи, надыши золотые слова,
Молодую весну положи в голова,
На волну подними, поцелуй горячо…
Позови меня, ночь, я полдневный ещё.
 

 
Кто из полей, а я в поля.
Дай мне весну свою, земля,
Дай мне уйти за окоём
Не одному, а с ней вдвоём.
Дай нам ликующее лето,
Чтоб там допеть, что не допето.
 

 
Кому дворцы, кому крутая мебель
Курьерским ходом из Парижа аж…
А мне бы, мне бы, чудаку, а мне бы
Хоть на часок бы к юности в шалаш,
В укромный тот, в котором по присловью
Любовь всю ночку любится с любовью.
И ничего, что голова в снегу.
Вот подсучу штаны и – побегу.
 

 
Он чувств высоких не изведал,
Такой он зверски удалой:
Поцеловал, как пообедал,
Надел штаны – и с глаз долой.
А между тем в народе бают:
Такое ложкой не хлебают.