Текст книги "Русское"

Автор книги: Эдвард Резерфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Деньги он украл, иначе и быть не может, – бросил он.

– Да ведь другие холопы видели, как ему эти деньги дали, – осторожно возразил десятник.

Боярин с отвращением поглядел на холопов:

– Их свидетельство ничего не значит.

– Да как бы я украл, господин, со связанными-то руками? – поразился Щек.

Боярин устремил на него мрачный взгляд. Ему было совершенно безразлично, пусть этот закабалившийся из-за долгов смерд хоть умрет, но он только что сообщил купцу, что передает ему для продажи двадцать холопов, значит у него на одного будет недостача, а он не любил испытывать неудобство.

– А где тогда тот, кто дал тебе денег?

Щек огляделся. Иванушки нигде не было видно.

– Отбери у него кошель, – велел тиун десятнику.

Однако тот не успел выполнить приказ, потому что в ту же минуту раздался крик:

– Вот он, глядите!

Это кричал один из холопов, взволнованно указывая на речной берег под городскими стенами. Примерно в полуверсте от них из небольшой рощицы вышел одинокий странник.

– Это он.

– Схватить его и привести ко мне, – приказал тиун.

И так спустя несколько мгновений Святополк, к своему великому изумлению, обнаружил, что столкнулся лицом к лицу со своим братом Иванушкой; Иванушка тем временем тупо глядел на него остекленевшим взглядом, явно погруженный в свои мысли, не говоря ни слова.

– Отпустите смерда, он уплатил долг, – хладнокровно повелел Святополк. – А этого бродягу, – он указал на Иванушку, – бросьте в темницу.

Он лихорадочно соображал, как поступить.

Неярко горели свечи. Тускло мерцала икона в углу, а Матерь Божия устремила взор из своего золотого царства в темное пространство большой комнаты. Холопы как раз убирали со стола остатки вечерней трапезы.

Игорь сидел в тяжелом дубовом кресле, склонив изящную, теперь уже совершенно седую голову и упираясь подбородком в грудь. Глаза его, внимательные и настороженные, были открыты, лицо – неподвижно, но мрачно. Жена его сидела рядом с ним. Можно было предположить, что час или два тому назад она плакала; но сейчас лицо ее побледнело, осунулось и казалось бесстрастным, ибо так приказал ей муж.

Святополк хмурился, исполненный едва сдерживаемой ярости.

Вот же беда, принесла нелегкая его отца на городские стены в тот самый миг, когда уводили безмолвного Иванушку в маленькую темницу, где он никому бы не попался на глаза. «А то я бы его уж давным-давно утопил», – думал Святополк, поскольку, не зная, что Иванушка и сам решил утопиться, намеревался этой ночью привести его на реку, схватить и держать его голову под водой, пока брат не захлебнется. «Так и ему самому было бы лучше, и родителям, – мысленно повторял он. – Нашли бы тело, решили бы, что он покончил с собой, и перестали бы терзать себя из-за этого ни на что не годного бездельника. А то бы он из них только деньги вытягивал».

Но тут вмешалась судьба. Поистине, отец его преисполнился гнева на Иванушку с того самого мгновения, как увидел бродягу. Он повелел отвести младшего сына в родительский терем почти как пленника. А сейчас, за ужином, юнца заставили объясниться.

Святополку почти не было нужды обвинять младшего брата. Иванушка, заикаясь и запинаясь, сам сознался во всех своих проступках. Святополк и вправду решил, что разумнее всего будет ни в чем не обвинять Иванушку, а всего лишь предложить:

– Мой младший брат – овца заблудшая. Думаю, он и душу-то свою погубил. Может быть, спасет ее, если доберется до монастыря. – Монахи обыкновенно на свете не заживались.

Игорь задавал Иванушке вопросы, а его жена безмолвно взирала на сына.

Один раз Святополк пробормотал:

– Такой человек уж точно своих родных ненавидит.

Но в остальном допрос проходил без его помощи. А сейчас наконец суровый боярин подвел итог услышанному:

– Ты лгал мне, ты лгал всем нам. Ты расточил деньги, свое наследство, которое я выделил тебе. Ты даже воровал. За несколько лет ты не послал нам ни единой весточки, мы не знали, жив ли ты, ты разбил сердце матери. А теперь, в очередной раз украв, ты передаешь деньги чужому и пытаешься уйти из мест, где живут твои родители, даже не показавшись им на глаза.

Святополку казалось, что нельзя полнее перечислить обвинения в адрес Иванушки. Он с удовлетворением взирал на брата, пока все хранили молчание.

Затем Игорь простил Иванушку.

Великая русская зима, нестерпимо холодная, могущественная и жестокая, иногда приносит с собой и радость. А Иванушке она принесла исцеление.

Поначалу, осенью, после возвращения домой, телесные и душевные силы совершенно его покинули. Как часто бывает, венцом его испытаний стала тяжелая болезнь. Обычная простуда вскоре переросла в серьезный недуг: горло у Ивана распухло, суставы заныли, а голову заломило так, что он зажмуривался от боли, будто это не голова, а наковальня и по ней черти наперебой колотят молотками.

Спасла его мать, потому что, быть может, она одна лишь и понимала, что делать. Когда отец захотел послать за армянскими или сирийскими лекарями, служившими при княжеском дворе и прославленными своим врачебным искусством, которое унаследовали они от античного мира, Ольга отказалась наотрез.

– У нас есть свои снадобья, получше, чем у греков и римлян, – твердо сказала она. – Но если хочешь, пошли в монастырь, попроси монахов помолиться за Иванушку. – После этого она заперла дверь и никого более к нему не пускала.

Пока он метался в жару, она не отлучалась от него ни на шаг; заботливая и бесшумная, она время от времени увлажняла его горячечный лоб, стараясь не обеспокоить его даже лишним словом. Сидя у окна, она словно только тем и занималась, что глядела из окна, читала Псалтирь или дремала, пока он спал тревожным сном. Она говорила с ним только тогда, когда он сам того хотел, но никогда не обращалась к нему первая и даже не смотрела на него. Она будто была рядом с ним и одновременно где-то вдали, тихая и неподвижная.

А за окном шли осенние дожди, размякший густой чернозем превратился в сплошное болото, мир вымок, продрог и съежился, что твой воробышек. Серые небеса тяжело нависали над землей, горизонт заволокло. Где-то за его длинной, серо-черной, плохо различимой линией готовилась вести с востока свои дружины невыносимая, белоснежная, безжалостно-холодная зима.

А потом пошел снег. В первый день он принесся из степи и выпал на мокрые улицы мягкими сероватыми хлопьями, влекомыми слабым ветром. Глядя в окно, на фоне которого выделялось неподвижное, бледное лицо матери, Иванушка думал, что природа там, на воле, словно закрывает дверь и теперь свет не будет проникать с неба. Но, оставшись наедине с матушкой, он уже не страшился сгущающейся тьмы. На следующий день началась метель. Теперь снежная буря завывала так, будто бесконечная степь колдовством сотворила и наслала на мир неисчислимое войско крохотных, серых чертенят и те вот-вот бросятся сверху на крепость, яростно обрушатся и завладеют ею. Но на третий день наступила перемена. Снег стал падать медленно. В середине дня небо на какое-то время прояснялось настолько, что сквозь тучи стали проглядывать слабые солнечные лучи. Снежинки, опускавшиеся с небес по утрам и вечерам, были крупные, легкие, словно птичьи перья. И именно после этого снегопада Иванушка стал выздоравливать.

По правде говоря, русская зима не так и ужасна. Даже в самой маленькой избенке непременно пылает огромная печь, а значит, будет не то что тепло, а даже жарко.

Спустя неделю после снегопада Иванушку, закутанного в меха, погожим солнечным днем перевезли за высокие стены Переяславля.

Как блестело, сияло и переливалось все кругом! Золотые купола городских церквей сверкали на солнце под прозрачно-голубым небом. Внизу река, не скованная еще льдом, несла свои воды мимо белоснежного, сияющего берега, а вдалеке, на противоположном берегу, леса вставали темной, поблескивающей линией. К востоку и к югу за купами утопающих в свежевыпавшем снегу деревьев кое-где открывался в просветах вид на могучую, нескончаемую степь: она казалась огромным белым ковром, простирающимся без конца и края и слабо мерцающим под солнцем.

Так на протяжении всей долгой русской зимы пышный снежный покров словно одеялом защищает землю.

Землю миловал и защищал снег, а Иванушку берегла и нежила родимая матушка. По временам казалось, будто вновь вернулось Иваново детство. Сын с матерью садились у огня или у окна, и вновь Ольга сказывала старинные сказки, или пели они вместе былины, которые Иван помнил сызмальства.

Почему же теперь, когда он вырос, эти детские сказки о жар-птице, о Снегурочке, о медведях, о царевичах, которые ходили счастья искать, казались ему преисполненными мудрости? И юмор их, и прелесть увлекательных сюжетов – то простых, то запутанных, – и то, как сказывала их мать, нараспев, с повторами, словно бы ожили и затрепетали, заиграли яркими красками у него на глазах, точно бесконечный сказочный лес.

Этой зимой их семью единожды посетила смерть: внезапно занемогла и скончалась жена Святополка. Иванушка постарался было утешить брата, хоть и почти не знал невестушку, однако Святополк, по-видимому, не искал его поддержки, и Иванушка более не заводил о том речь.

Медленно прошла долгая зима, укутывавшая землю снежным покровом, и Иванушка исцелился в этом приготовленном для него маленьком гнездышке, а ранней весной, пока снег еще не растаял, вышел на свет божий, готовый снова вернуться в мир.

Чело его было светло, очи сияли; и хотя им владела сдержанность и он часто впадал в задумчивость, он чувствовал себя бодрым, исцелившимся и сильным. «Благодаря тебе, – сказал он матери, – я заново родился».

А в Переяславле, где отныне он обретался, жизнь била ключом.

Пока остальные князья боролись за власть над златоглавым Киевом, осторожный князь Всеволод не упускал из рук Переяславля, главную из крепостей, расположенных на южной границе, и придал ему новую значимость, невиданную прежде. Конечно, не сравнить с Киевом: в Переяславле стояло всего несколько красивых церквей, а большинство зданий были деревянные. Однако этот невеликий город, окруженный прочными стенами, ныне представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Самое главное, местная церковь была столь могущественна и столь предана патриарху Константинопольскому, что митрополиту Переяславльскому в столице Византии зачастую оказывали больше почестей, чем церковным сановникам из Киева.

Проходя по широкой главной площади и глядя на приземистую маленькую церковь Матери Божией возле княжеского дворца или на часовню, которую возводили над воротами, Иванушка ощущал умиротворение и покой. Он заходил в мастерские стекольных дел мастеров и с любовью рассматривал разноцветные витражи, предназначенные для церкви или домов знати. Он посетил мастерскую, изготавливавшую бронзовые застежки для книг, и купил одну пару для матери. В те дни он наслаждался всем, что видел.

Однако, как ни странно, не успел он исцелиться, как им стала овладевать какая-то смутная тревога. Он и сам не мог бы объяснить, в чем дело, его томило какое-то странное предчувствие. Но проходили дни, и постепенно он стал явственно ощущать, что ему грозит какая-то опасность: словно, пока землю укутывал снег, кто-то прокапывал под сугробами подземные ходы, норовя подобраться к нему поближе. Что же это могло быть?

Впрочем, поначалу он выбросил подозрения из головы, ибо отец принес ему действительно чудесные вести.

– Я добился своего, – с гордостью объявил боярин жене, – князь Всеволод теперь столь ко мне расположен, что я могу даже просить у него места для Иванушки!

А сыну он радостно сообщил:

– Ты все-таки будешь служить молодому князю Владимиру. Святополк уже вступил в его дружину и снискал славу. Теперь настал твой черед показать себя.

И Иванушка засиял от восторга. Всего два дня спустя его отец небрежно заметил:

– Кстати, пока ты недужил, твой брат заплатил всем твоим заимодавцам. Так что теперь твое доброе имя восстановлено.

Предполагая, что речь идет о Жидовине и еще нескольких, Иванушка поблагодарил отца и более о том не думал. И только на следующий день, когда мать неохотно упомянула о его долгах, он попросил показать ему список.

И тут понял, отчего его преследовало чувство опасности. Список был ошеломляющий.

Открывал его, само собой, долг перед Жидовином. Но далее следовал огромный перечень имен, от длины которого просто дух захватывало. Люди, которых он никогда не видал, из таких мест, где он бывал разве что проездом, утверждали, что он либо обокрал их, либо одалживал у них деньги. На самом деле только двое из названных давали ему в долг.

– Кто разыскал всех этих заимодавцев? – спросил он.

– Святополк, – сказал ему отец.

Так вот какие подземные ходы рыл его недруг всю зиму.

Замышляя месть, его брат ничего не упустил, обо всем позаботился. По-видимому, он побывал во всех городах и весях земли Русской. Суммы, которые он якобы задолжал, в списке были приведены невысокие, тут Святополк проявил сообразительность. Но число их поражало воображение.

– Ты обязан брату, он смыл твой позор, поблагодари его, – сурово промолвил Игорь. – Он настоял на том, что сам оплатит половину твоих долгов.

– Он ощущает ответственность за тебя, – добавила мать.

Иванушка все понял. Опыт сделал его немного мудрее, чем прежде.

– Боюсь, многие из этих людей обманули моего брата, – с грустью заметил он.

Но, поняв, что они ему не верят, он замолчал. На том дело и кончилось.

На следующий день Игорь наконец представил его молодому князю, которого, по роду его матери, греческой царевны, стали именовать Владимиром Мономахом.

Князь принял их в длинной, с высоким потолком палате княжеского дворца. Маленькие оконца там были прорезаны высоко над полом, и потому чертог напоминал церковное помещение.

Когда Иванушка с отцом вошли, молодой князь стоял в дальнем его конце. Одесную и ошуюю него почтительно замерли с десяток важных бояр. Владимир был облачен в длинный кафтан, отделанный собольим мехом, ниспадавший почти до земли и столь богато украшенный драгоценными каменьями, что даже в полумраке слабо мерцал. На голове у него была шапочка, отороченная горностаем. Несомненно, от матери-гречанки он унаследовал красивое лицо с длинным, прямым носом и большие темные глаза, которые сейчас взирали на вошедших. Их приближения он ожидал неподвижно, как священник у алтаря, словно властью и могуществом наделял его Господь.

Отец и сын склонились перед Владимиром Мономахом в низком поклоне, приблизились на несколько шагов и снова поклонились. «Он похож на святого, как в церкви», – подумал Иванушка, мимолетно взглянув на неподвижные черные глаза молодого князя. Подойдя к нему вплотную, Иванушка стал на колени и облобызал украшенные драгоценными каменьями сапоги князя.

– Добро пожаловать, Иван Игоревич, – торжественно произнес молодой князь.

Придворные обычаи на Руси отличались от принятых при западноевропейских дворах. В противоположность правителям Богемии и Польши русские князья не стремились войти в сложный и замысловатый мир феодальной Европы; да и новые идеалы и кодекс поведения рыцарства мало их интересовали. Давно уже жизнь на Руси строилась по образцам восточным. Начиная с древних скифов и аланов, которых до сих пор можно было встретить в составе княжеской дружины, и с уже исчезнувших аваров и гуннов, с могучих хазар правители пограничных земель всегда были богоравными деспотами, происходившими откуда-то издалека. А была ли в этих краях держава более древняя, цивилизация более утонченная, чем христианская империя цареградских греков?

Потому-то русские князья и перенимали восточную роскошь, и подражали торжественным, напоминающим церковные обряды ритуалам, принятым при византийском дворе, и заимствовали византийскую чопорность и пристрастие к обильным, пышным и ярким украшениям. Мономах с рожденья знал, как уподобиться цареградским властителям.

Но сейчас, к удивлению Иванушки, князь любезно улыбнулся:

– Слыхал я, что ты знатно попутешествовал.

Тут все придворные рассмеялись, а Игорь покраснел. Кто же здесь не слышал о «хождениях» Иванушки-дурачка.

– Не смейтесь, – одернул приближенных князь. – Если во время своих странствий друг наш проявил наблюдательность, то, возможно, знает о земле Русской больше, чем я.

Одним этим простым замечанием князь навсегда обеспечил себе преданность и верность своего слуги, а Иванушка в тот миг сполна познал ту меру благосклонности и властности, которая многим внушала не только любовь к Мономаху, но и страх перед ним.

Молвив так, князь жестом велел Игорю и другим боярам оставить их, отвел Иванушку в сторону и говорил с ним тихо и совсем просто, пока молодой человек не успокоился достаточно, чтоб внимать своему князю. Владимир стал расспрашивать его о странствиях, а Иванушка отвечал совершенно честно, и потому хотя Владимир раз или два взглянул на него с удивлением, но все же был вполне удовлетворен рассказами своего будущего дружинника.

И как ни странно, молодой князь напоминал Иванушке его собственного отца. Оба были суровы и требовательны к себе – и люди не могли этого не замечать. Вскоре сделалось ясно, что Мономах проводит по многу часов в молитве, четыре-пять раз в день, и говорил о своем обыкновении с мрачным спокойствием, совсем как Игорь. Но, упомянув о другом предмете, он совершенно преобразился, спросив совсем по-мальчишески:

– Ты любишь охоту?

Иванушка сказал, что да.

– Славно, – усмехнулся князь. – До конца жизни я намерен поохотиться во всех лесах обширной земли Русской. Приходи завтра, – с довольным видом добавил он, – и я покажу тебе своих соколов.

Однако в конце беседы князь снова посерьезнел.

– Ты только поступил ко мне на службу, – тихо промолвил он, – а есть и те, кто служит мне уже давно. – Он мгновение помолчал. – В том числе твой брат.

Это было предостережение. Но хотя Иванушка внимательно глядел на князя, лицо Мономаха, по-прежнему бесстрастное, ничего не выражало.

– Посему неизменно проявляй осмотрительность и осторожность, – наставительно произнес он. – Я буду судить о тебе только по твоим делам.

Иванушка с благодарностью поклонился. Владимир повернулся к своим придворным.

В этот миг Иванушка увидел ее.

Она вошла в палату по пятам своей госпожи. Она выглядела уже не девочкой, но юной женщиной; и она, и ее госпожа были столь хороши собой, что показались Иванушке существами неземными; и он тотчас же вспомнил, что видел девушку два года тому назад, когда она проезжала по лесу вместе с княжескими челядинцами и его отцом, а он прятался за деревом.

– Кто это? – спросил он боярина, стоявшего поблизости.

– А ты разве не знаешь? Та, что старше, – супруга Мономаха, а другая – ее прислужница.

– А откуда они родом?

– Из Англии, откуда же еще! Гита – дочь короля саксов Гарольда, которого норманны убили в битве при Гастингсе десять лет тому назад. А прислужницу ее зовут Эмма. Она дочка знатного лорда, сирота, вот принцесса и привезла ее с собой сюда.

Иванушка знал, что после завоевания Англии Вильгельмом Норманнским в год страшной красной звезды многие саксы отправились в изгнание. Некоторые добрались до самого Константинополя и вступили в личную гвардию императора, состоящую из варягов. Другие же разбрелись по Восточной Европе. А эта принцесса и ее наперсница, прекрасные, как ангелы, нашли убежище в Киеве и тем самым соединили род саксонского короля Англии и русскую правящую династию.

Иванушка не в силах был отвести глаз от саксонок.

Боярин улыбнулся:

– Мы говорим о Гите: «Она реченьки светлей, она солнышка ясней».

Иванушка завороженно кивнул:

– А что говорите о ее девице?

– То же самое. Она еще не помолвлена, – небрежно добавил придворный.

Солнечным утром, спустя пять дней после беседы у князя, Игорь, помолившись, призвал к себе сыновей на утреннюю трапезу.

Они застали его в одиночестве. Вид у него был бодрый, но Иванушка по особому, слегка встревоженному выражению его глаз заключил, что он обдумывал что-то поистине важное.

– Я решил, – объявил Игорь, – что пора вам обоим получить по выделу, подобающему знатному человеку.

Некоторые из числа самых важных киевских бояр даже держали собственные небольшие дворы. Фамильная честь обязывала Игоря снабдить сыновей деньгами, чтобы они по крайней мере ни в чем не испытывали нужды.

– Как вам ведомо, – продолжал Игорь, – князь переяславльский щедро вознаградил меня за службу. Я далеко не беден. – Он помолчал. – Однако, покинув службу у князя киевского, я понес немалые убытки. Оттого мы не так богаты, как я надеялся, а расходы на поддержание должного положения растут с каждым годом. Святополк, ты уже обзавелся собственным хозяйством, а ты, Иванушка, без сомнения, когда-нибудь женишься, и тебе тоже потребуется собственный дом. – Он с мрачным видом помолчал. – Памятуя об этом, я делаю следующее распоряжение.

Оба брата внимали с почтением.

– Из тех доходов, что я получаю от имений, дарованных мне князем, я оставляю себе половину. Вторая половина доходов предназначена моим сыновьям. – Он вздохнул. – По обычаю, я должен был бы оставить большую часть Святополку, а меньшую – Иванушке. Но поскольку Святополк уже получает немалый доход от князя Владимира, тогда как у Иванушки пока нет почти ничего, и поскольку доходы, которыми я могу наделить вас, весьма ограничены – я передаю вам обоим равные доли.

Он замолчал, словно устал после принятия нелегкого решения.

Иванушка уставился в пространство, не в силах поверить своей удаче. Святополк безмолвствовал.

Когда Святополк наконец нарушил молчание, то в голосе его зазвучали ледяные нотки.

– Отец мой, благодарю тебя и склоняюсь пред волей твоей, – тихо промолвил он. – Я служил своему князю и своей семье. Но справедливо ли, что Иванушка, который не сделал ничего путного, вот разве что навлек позор на всех нас, и долги которого мы только что заплатили, получит столько же, сколько и я?

Игорь не отвечал, но Иванушка догадался, что его гнетет та же самая мысль.

Он опустил голову. Святополк сказал правду. И он мог понять гнев старшего брата. Пока он не появился вновь, так сказать восстав из мертвых, все небольшое состояние Игоря должен был унаследовать Святополк. А сейчас его лишают половины того, что причитается ему по закону, – и все из-за глупого бездельника.

– Я уже принял решение, – отрывисто произнес Игорь, давая понять, что далее обсуждать с сыновьями наследство не будет.

На прощание Святополк бросил на Иванушку один-единственный взгляд, в котором тот безошибочно прочитал себе смертный приговор.

Только на следующий день, сидя в уголке рыночной площади, Иванушка обдумал и сделал свой выбор.

Его потрясла давешняя беседа, последний взгляд Святополка и выражение его лица. «Неужели он и вправду так ненавидит меня, и все из-за денег?» – гадал он. Произошедшее с особой силой напомнило ему о том открытии, что сделал он во время своего долгого выздоровления. «Ибо когда я скитался по свету, воруя и претерпевая ужасный зимний холод, – размышлял он, – я думал, что у меня ничего нет. В конце концов, я решил покончить с собой. Только когда я вернулся и обрел любовь своей семьи, мне снова захотелось жить. Выходит, истинно глаголят проповедники: „Зачем этот мир, если в нем нет любви?“» И постепенно к нему пришло осознание того, что сама жизнь есть любовь; смерть же есть отсутствие любви, вот и все.

И потому в тот день, обдумав гнев и обиду брата, он наконец заключил: «Зачем мне богатое наследство, если, принимая его, я навлекаю на себя ненависть брата? Лучше я обойдусь без своей доли. Лучше я откажусь от нее, пусть Святополк возьмет ее себе. Господь обо мне позаботится». И, довольный тем, что выбрал единственно разумный путь, хотел было пойти дальше.

Как вдруг почувствовал, что кто-то тянет его за рукав, и, обернувшись, к своему удивлению, увидел коренастого смерда, который, улыбаясь, смотрел на него.

– Это ведь тебе я деньги отдал, – усмехнулся он.

– Вот именно, – радостно подтвердил Щек. – А смею ли я спросить, чем это ты так опечален, боярский сын?

У Щека были все основания чувствовать себя счастливым. Он не только выкупился из кабалы, но и, спасибо своей тайной сокровищнице, ожидал, что сможет откладывать понемногу деньги. Он рад был снова увидеть этого странного юнца, хотя бы для того, чтобы поблагодарить. А поскольку их уже связывали совместные испытания, а больше поговорить ему было не с кем, Иванушка поведал смерду все, как есть.

«Какой же хороший этот боярский сын! – думал Щек, слушая его историю. – У него доброе сердце. А кроме того, – напомнил он себе, когда Иванушка завершал рассказ, – ему я обязан своей свободой».

Поэтому, когда Иванушка замолчал, смерд понял, что ему надобно сделать.

– А ты не отказывайся от всего, боярский сын, – посоветовал он. – Батюшке твоему принадлежит имение Русское, бедное-пребедное. Но, может быть, я сумею его и побогаче сделать. Если хочешь отказаться от своей доли наследства, попроси у батюшки только деревеньку Русское вместе с лесами, что к северу от нее будут, – добавил он.

Иванушка кивнул. Русское ему нравилось, и замысел смерда пришелся ему по вкусу.

Когда тем же вечером Иванушка сообщил отцу и Святополку о своем решении, старший брат не поверил своим ушам.

– Ты хочешь получить в наследство Русское? – переспросил Игорь. – Хочешь жить на одни доходы от этой жалкой деревушки? Ты же с голоду умрешь!

– Ничего, как-нибудь справлюсь, – бодро ответил Иванушка.

– Как знаешь, – вздохнул Игорь. – Одному Господу известно, что с тобой делать.

«Слава богу, – подумал Святополк, – мой братец – дурачок».

И со сладкой улыбкой подошел к Иванушке и поцеловал его в щеку.

А спустя еще два дня Иванушка поразил отца, обратившись к нему с весьма смелой просьбой:

– Поди к князю Владимиру, батюшка, и посватай за меня саксонку, приближенную девицу его супруги. Он распоряжается ее судьбой, он ее опекун.

Игорь изумленно уставился на сына, утратив дар речи. Юнец отказался от большей части своего наследства, прекрасно зная, что молодой Мономах, отечески опекавший молодую саксонку, не выберет ей в мужья бедняка. Но если бы только этим все и исчерпывалось…

– Бедный мой мальчик, – грустно ответил он, – разве ты не знаешь, что вчера ее руки просил Святополк?

Иванушка мгновенно помрачнел, но потом лицо его приняло задумчивое выражение.

– Все равно, батюшка, посватай ее за меня, – наконец промолвил он.

– Хорошо, – согласился Игорь.

Но когда Иванушка ушел, он со вздохом сказал сам себе: «Боюсь, и правда приходится признать, что младший мой сын – дурачок».

Ответ Мономаха был получен через два дня. Как всегда, он был доброжелателен и разумен.

«Девица будет помолвлена к Рождеству. К этому времени она сможет выбрать любого из тех, кто ищет ее руки, при условии, что я его одобрю. Сим посланием я соглашаюсь на сватовство обоих сыновей верного боярина моего отца, Игоря. Однако, – сделал князь весьма уместную оговорку, – я не стану рассматривать ни одного искателя ее руки, который не сможет доказать, что у него нет долгов и что его годовой доход составляет не менее тридцати серебряных гривен».

Услышав об этом, Святополк улыбнулся. Его-то доход превосходил пятьдесят гривен, тогда как Иванушкин, возможно, не дотягивал и до двадцати.

Иванушка не сказал ни слова.

Спустя два дня Иванушка, возвернувшийся блудный сын, боярич, приехал осматривать свою новую вотчину – деревеньку Русское.

В воздухе повсюду чувствовалась весна. От земли исходило приятное тепло. Кое-где вишни постепенно покрывались розово-белым цветом, а доскакав до речной переправы, Иван услышал первую в этом году пчелу.

Оказалось, что Щек в этот день уплыл вниз по реке. Поэтому Иванушка велел старосте показать ему все в деревне, ничего не упуская. Основной доход, на который он мог рассчитывать, поступал от налогов, выплачиваемых каждой крестьянской семьей. Треть полагалась князю, а себе он мог оставить остальные две трети, но предстояли ему и расходы – строительные работы в крепости. Действительно, если бы он смог позволить себе нанять работников или купить рабов, то вспахал бы заброшенную землю в этой местности, но на это потребовались бы время и деньги, а у него не было ни того ни другого. Он думал, что, даже если бы ему очень посчастливилось, больше двадцати гривен в этом году он никак не сумел бы скопить.

«Этот смерд, чтоб его, не иначе как надо мной подшутил», – решил он, воротясь к вечеру в крепость. А когда несколько часов спустя явился Щек, он был готов накинуться на него с бранью. Но крестьянин пообещал ему: «Завтра на рассвете мы туда пойдем». И потому он согласился прождать еще одну ночь.

А на следующее утро, пока солнце еще не поднялось высоко над горизонтом, Иванушка открыл для себя тайное сокровище Русского.

Всю весну и лето дел у Иванушки было невпроворот.

Как и обязался, он служил Владимиру, но, поскольку всякий раз, когда Иванушка и Святополк встречались в княжеском тереме, сам воздух в нем начинал казаться тягостным, словно перед грозой; князь часто разрешал Иванушке уехать в Русское надзирать за своим имением, где, по слухам, ходившим при дворе, этого едва ли не юродивого юнца видели на полях идущим за плугом наравне со смердами.

В начале лета князь Владимир отправился на запад – сражаться на стороне поляков против чехов; он намеревался провести несколько месяцев в Богемии и взял с собой Святополка. До Иванушки, оставшегося в Переяславле, доходили вести о храбрости брата на поле брани, но, хотя он и гордился Святополком, все же невольно ощущал легкую досаду. «Боюсь, в глазах девицы я по сравнению с ним предстаю жалким и ничтожным», – признался он матери.

За эти месяцы он редко видел саксонку. Почти все время она проводила со своей госпожой, которая сейчас ждала ребенка.

Однако работы в Русском шли своим чередом.

Все лето господин и смерд обихаживали драгоценный пчелиный лес. Теперь в нем было около тысячи деревьев: сотня дубов и девятьсот сосен. В общей сложности в нем обитало более сотни пчелиных роев, и Щек оставлял роиться примерно одну пчелиную семью из семи.

Кроме того, в Русском был построен прочный амбар для хранения пчелиного воска.

Щек уже нанял двоих охранников для защиты своего бесценного леса, ведь слухи о нем дошли даже до Переяславля, и Щек уверял Иванушку: «Если не будем его охранять, люди набегут и разграбят».

Иванушка уже убедился, что пчелиный лес обеспечит ему необходимый доход. Но как быть с самой девицей? Сможет ли он завоевать ее сердце?

По правде говоря, он и сам не знал.

При дворе ему неоднократно удавалось перемолвиться с нею несколькими словами, и он думал и даже, судя по ее ласковому взору, был уверен, что пришелся ей по душе. Однако он был вынужден признать, что она очаровала немало поклонников, в том числе Святополка, и все они представляли собой куда более завидную партию, чем он.