Текст книги "Первый линзмен"

Автор книги: Эдвард Элмер Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 54 страниц)

Как уже бывало и раньше, Киннисон обнаружил, что излучатели Де Ляметра совершенно бесполезны. Кожухи, покрывавшие излучатели его противников, были изготовлены из столь же прочного материала, как и кожух его собственного излучателя, и хотя воздух в помещении вскоре начал светиться нестерпимым блеском от силовых полей; а стены помещения начали растрескиваться и испаряться, ни сам Киннисон, ни нападавшие на него колесоиды не понесли сколько-нибудь заметного урона. И тогда Носитель Линзы вспомнил о своем средневековом оружии и, отбросив излучатель Де Ляметра, принялся сокрушать врагов секирой. Хотя Киннисону было далеко до ван Баскирка, все же он обладал недюжинной для землянина силой, сноровкой и быстротой реакции и тем, кто противостоял ему, казался настоящим Геркулесом.

Он наносил сокрушительные удары направо и налево, и вскоре помещение стало напоминать бойню: везде, куда ни глянь, громоздились изуродованные тела колесоидов, по полу текли потоки крови и слизи. Несколько последних колесоидов, не в силах противостоять разящей секире, укатились прочь, и Киннисон принялся лихорадочно размышлять над тем, что делать дальше.

До сих пор все шло как нельзя лучше. Оставаться здесь дальше не имеет смысла. Лучше всего попытаться улизнуть, покуда цел. Но как? Через дверь? Нет, слишком поздно. Его защитные экраны способны выдержать залпы небольших портативных излучателей, но теперь колесоиды знают это так же, как он. Они используют против него новое оружие, скорее всего полупортативный излучатель. Нет, выход через дверь исключается. Лучше всего попытаться выйти через стену. Им будет о чем поразмыслить, пока он проникнет сквозь стену.

Сказано – сделано. Не медля ни секунды, Киннисон бросился к стене. Установив минимальный диаметр выходного отверстия и максимальную мощность, Киннисон сформировал узкий луч, сокрушающий на своем пути все. Луч легко вошел в стену, пронзив ее насквозь. Киннисон принялся выжигать отверстие в стене: луч пошел вверх и, описав окружность, вернулся в исходную точку.

Но как ни быстро действовал Носитель Линзы, он все же опоздал. В комнату позади него въехала четырехколесная тележка, на которой был смонтирован сложный механизм, напоминавший по виду какое-то чудовище. Киннисон быстро обернулся. В это время с грохотом вывалился наружу вырезанный им кусок стены. Воздух из помещения со свистом устремился в образовавшееся отверстие и, подхватив Киннисона, выбросил его в шахту. В тот же момент с оглушительным стаккато заработал механизм на тележке. Киннисон отчетливо ощутил, как каждый звук проходит сквозь броню скафандра и впивается в живую плоть, причиняя мучительную боль, словно от разящих ударов секиры ван Баскирка.

Впервые за свою жизнь Киннисон был серьезно ранен, и ему стало плохо. Но, находясь почти в бессознательном состоянии от чудовищной боли, которой отзывался во всем теле каждый звук несмолкавшего стаккато, Киннисон все же ухитрился дотянуться правой рукой до кнопки своего нейтрализатора. Ведь он падал в инерционном режиме, и до дна, насколько ему помнилось, было метров десять – пятнадцать: если он не хотел "приземлиться" в инерционном режиме, нужно было поторапливаться. Он нажал кнопку, но нейтрализатор не заработал. По-видимому, в пылу сражения что-то в нем повреждено. Индивидуальный двигатель также безмолвствовал. Сбросив с руки пристегнутую к рукаву скафандра перчатку, Киннисон, превозмогая боль, попытался добраться до внутреннего выключателя, но не успел и с грохотом рухнул на груду обломков, упавших на дно шахты чуть раньше и даже не успевших достичь равновесного состояния. Сверху на него обрушился град мелких осколков, стучавших по наружной оболочке его скафандра.

То, что груда обломков еще не успела занять равновесное положение, было на руку: словно гигантская подушка, она смягчила удар при "приземлении". Однако падение в инерционном режиме с высоты в сорок футов, даже несколько смягченное, было весьма чувствительным. Киннисон с грохотом упал. У него было такое ощущение, будто на него одновременно обрушилась тысяча кофров. Волны невыносимо острой боли захлестывали все его существо, кости трещали, и плоть, казалось, отделялась от костей, и помутившимся разумом Киннисон ощутил, как на него нисходит спасительное забвение.

– Но в то же время где-то внутри, сначала расплывчато и туманно, но чем дальше, тем явственней и определенней пробуждалось какое-то не поддающееся определению, неизвестное и непознаваемое нечто, сделавшее его тем, что он есть. Кинписон ощутил вдруг, что он жив, а пока Носитель Линзы жив, он не теряет надежды. Нужно действовать, во что бы то ни стало действовать. Прежде всего нужно остановить утечку воздуха из скафандра. У него в кармане с инструментами есть скотч, и ему нужно заклеить многочисленные мелкие пробоины в скафандре и сделать это быстро. Левая рука как обнаружил Киннисон, совсем не двигалась. По-видимому ее основательно повредило при падении. Каждый вдох, даже совсем неглубокий, вызывал острую боль в груди. По-видимому, одно или несколько ребер сломаны. К счастью, вкуса крови во рту не было, значит, легкие были целы. Правой рукой он мог двигать, хотя она была словно чужой или деревянной. Киннисон мог заставить ее двигаться только колоссальным усилием воли. Собрав все свои силы, он высвободил из рукава правую руку, непослушную и словно налитую свинцом, с трудом заставил ее проскользнуть внутрь скафандра и нащупать среди залитых, кровью углублений и выпуклостей карман, где хранились различного рода мелочи. Прошла целая вечность, прерываемая вспышками ослепительной боли, прежде чем ему удалось открыть карман и извлечь оттуда скотч.

Стиснув зубы, он из последних сил заставил свое изломанное, раздавленное, искалеченное тело поворачиваться с боку на бок, наклоняться и откидываться, пока он одной рукой заклеивал дырки в скафандре, через которые со свистом выходил драгоценный воздух. Каждую дыру нужно было найти и быстро, а главное плотно, заклеить. Заделав последнее отверстие, Киннисон почувствовал, что силы его на исходе. Боль несколько утихла: испытываемые им муки были настолько невыносимы, что нервная система не выдержала непосильной нагрузки и заблокировала болевые сигналы.

Сделать предстояло еще очень многое, но для этого нужны были силы, а их у Киннисона больше не было. Нужен был отдых. Даже его железная воля не могла заставить пошевелиться выдержавшие чудовищную нагрузку мышцы до того, как они немного передохнут и оправятся.

"Интересно, много ли воздуха у меня осталось", – вяло подумал Киннисон, совершенно остраненно, как будто речь шла не о нем. Возможно, в баллонах воздуха совсем не осталось. Должно быть, заделка всех дыр в скафандре заняла не так уж много времени, как могло показаться, иначе воздух и в баллонах, и внутри скафандра давно бы кончился. Но сколько воздуха осталось, он не знал. Нужно было взглянуть на манометры.

Киннисон почувствовал, что не может не только пошевелиться, но даже повести глазами из стороны в сторону – такая слабость вдруг накатила на него. Откуда-то недалеко на него опускалась мягкая, все обволакивающая тьма, сулившая измученному телу покой и тишину. К чему страдать, казалось, призывала она, когда гораздо проще отдаться в ее ласковые объятья?

 Глава 17
НИЧЕГО СЕРЬЕЗНОГО

Киннисон не потерял сознания – слишком многое нужно сделать, слишком многое должно быть сделано. Нужно выбраться отсюда. Нужно вернуться на спидстер. Нужно во что бы то ни стало так или иначе вернуться к себе на Главную Базу! И Киннисон, стиснув зубы, чтобы не закричать от страшной боли при малейшем движении, вновь обратился к тем глубоко скрытым силам и ресурсам, о существовании которых в себе он даже не подозревал. Его лозунг был прост: пока в линзмене теплится жизнь, он не сдается. Киннисон был линзменом. Киннисон был жив. Киннисон не сдавался.

Усилием воли Киннисон вырвался из кромешной тьмы, которая волна за волной накатывала на его сознание, отринул обманчиво ласковые объятья забвения, заставил ту неуклюжую, содрогавшуюся от боли массу, которая была его телом, делать то, что, нужно. Наложил кровоостанавливающие повязки на раны, кровоточившие особенно сильно. В нескольких местах на теле оказались ожоги. Должно быть, на четырехколесной тележке был установлен излучатель. Но с ожогами Киннисон не стал ничего делать: у него для этого просто не было времени.

Кабель, питавший энергией портативный нейтрализатор, был перебит шальной пулей. Зачистить концы от изоляции было невероятно трудно, но Киннисону после многочисленных попыток удалось сделать и это. Еще труднее оказалось соединить концы. Как и все остальные коммуникации в космическом скафандре, силовой кабель был проложен без малейшей слабины, поэтому скрутить оголенные концы не представлялось возможным. Пришлось прикрутить к каждому из концов по короткому отрезку проволоки и скрутить свободные концы отрезков. Наконец и эта работа была завершена. Киннисон проделал ее в полубессознательном состоянии от боли, полагаясь скорее на доведенные до автоматизма руки, чем на свой замутненный разум.

О том, чтобы спаять концы, не могло быть и речи. Киннисон боялся обмотать концы изоляционной лентой, чтобы не нарушить и без того ненадежный контакт. Но у него в запасе оставалось несколько сухих носовых платков. Правда, до них еще нужно было дотянуться. Дотянулся! Обмотал платком скрученные концы проволок и, затаив дыхание, попытался включить нейтрализатор. О чудо из чудес! Нейтрализатор работал. Функционировал и маршевый двигатель.

Через несколько мгновений Киннисон уже взлетал, направляясь к входу в шахту. Миновав то место, где в стене зияло вырезанное им отверстие, Киннисон с удивлением обнаружил, что подъем, длившийся, как ему показалось, долгие часы, в действительности занял всего лишь несколько минут. Колесоиды уже хлопотали и суетились у отверстия, пытаясь завести временный пластырь и прекратить сильную утечку воздуха. Киннисон с тревогой взглянул на манометры. Воздуха пока было достаточно, разумеется, если он не будет мешкать.

И он не стал мешкать. Поторапливаться на Альдебаране I было совсем не трудно, так как атмосферы, которая тормозила бы полет, совсем не было. Пролетев пять миль в стволе шахты, Киннисон выбрался наружу. Хронометр, способный выдерживать даже всемеро большие нагрузки, чем те, которые испытал при падении Киннисона, подсказал ему, где следует искать спидстер, и через несколько минут Киннисон нашел свой корабль. Он заставил непослушную руку снова войти в рукав скафандра и пристегнутую к рукаву перчатку, потянул на себя затвор входного люка. Затвор легко подался. Створки люка открылись. Киннисон снова был на борту своего космического корабля.

И опять кромешная мгла накрыла его сознание, но он усилием воли прогнал ее. Теперь он просто не мог отступить. С неимоверным трудом добравшись до пульта управления, он взял курс на Солнце (со столь большого расстояния такое крошечное небесное тело, как его родная планета Земля, было просто неразличимо) и включил автопилот.

Силы быстро оставляли его, и Киннисон отчетливо это сознавал. Но ему во что бы то ни стало необходимо почерпнуть силы из неведомого источника и выполнить то, что ему подсказывал его долг, и Киннисон нашел в себе силы. Он включил компенсатор Бергенхольма и запустил на полную мощность маршевые двигатели. Держись, Ким! Ну хоть чуть-чуть! Киннисон отключил локатор, выключил аннигилятор и, собравшись с духом, воззвал мысленно к Линзе:

– Хейнес! – думать было тяжело, мысли путались. – Говорит Киннисон. Я возвращаюсь… воз…

Киннисон потерял сознание, лежал безучастный, холодный и недвижимый. Он и так сделал то, что было выше его сил, намного выше. Он заставил свое израненное тело выполнить необходимые движения до последнего, вынудил измученный чудовищной болью мозг мыслить. Теперь же вся его огромная жизненная сила была полностью исчерпана, и он погрузился, камнем ушел во тьму забвения, которого он так долго и так безуспешно стремился избежать и так упорно гнал от себя. А спидстер вес мчался и мчался на невообразимо высокой скорости, унося погруженного в мрачные глубины небытия, находившегося в бессознательном состоянии Носителя Линзы к родной Земле.

Но Кимболл Киннисон., Носитель Линзы в Сером, успел сделать все необходимое еще до того, как его сознание отключилось. Его последняя мысль, сколь ни слаба и обрывочна она была, сделала свое дело.

Командир Порта адмирал Хейнес восседал за своим письменным столом, обсуждая важные вопросы с только что прибывшими представителями различных служб, заполнившими весь просторный кабинет. Старый закаленный космический волк, переживший на своем веку немало схваток, не раз лежавший на излечении в госпиталях, адмирал Хейнес мгновенно осознал посланную ему Киннисоном мысль и оцепил ту крайнюю необходимость, Которая вынудила послать ее.

К удивлению собравшихся в кабинете офицеров Хейнес внезапно вскочил из-за стола и, схватив микрофон, принялся отдавать приказы и распоряжения. И тех, и других пришлось отдать немало. Всем кораблям, находившимся в семи секторах, независимо от их класса и тоннажа предписывалось включить детекторы на предельной дальности действия. Спидстер Киннисона должен был находиться где-то там. Необходимо как можно быстрее обнаружить спидстер, выключить его двигатели и, захватив, доставить на землю, – на посадочную площадку номер десять. Срочно вызвать одного, пет, двух лучших пилотов в автономных скафандрах. Лучше всего Гендсрсона и Ватсона или Шсрмерхорна, если они находятся в пределах досягаемости. Им предстоит войти в оперативную группу. Затем Хейнес воспользовался своей Линзой и обратился к своему давнему другу маршал-хирургу Лейси из Главного госпиталя.

– Привет, старый костоправ! У меня тут одного парня тяжело ранило. Он находится на борту спидстера, летящего к нам в безынертном режиме. Что это значит, тебе объяснять ни надо. Нужен опытный врач. Найдется у тебя медсестра, знающая, как пользоваться нейтрализатором, которая не побоится пройти через сеть?

– Жди. Буду у тебя сам, – мысль главного врача Базы была столь же четкой и лаконичной, как и мысль адмирала. – Когда нам к тебе прибыть?

– Как только патрульные захватят спидстер. Когда это произойдет, тебя немедленно уведомят.

И отложив все остальные дела, адмирал Порта принялся лично руководить.действиями кораблей первого эшелона, отправившихся на поиски киннисоновского спидстера.

Когда, наконец, спидстер был обнаружен, Хейнес выключил все экраны на своем пульте и быстрым шагом направился к шкафу, в котором висел его собственный автономный скафандр. Хотя адмиралу годами не приходилось надевать его, космические доспехи Хейнеса содержались в полном порядке, на случай если они ему экстренно понадобятся. Теперь у старого космического волка появился удобный предлог, чтобы тряхнуть стариной и вновь надеть свой скафандр. Разумеется, адмирал мог бы послать одного из молодых астронавтов, но на этот раз Хейнес предпочитал все сделать сам.

Облаченный в скафандр, он вышел на стартовую площадку, тяжело ступая по вымощенной дорожке. Его ожидали две фигуры, также облаченные в автономные скафандры: два лучших пилота, прибывших по срочному вызову. Находились на взлетной площадке и главный врач Базы с медсестрой. Хейнес мельком увидел, точнее заметил краем глаза, не успев зафиксировать в своем сознании, белоснежную шапочку, кокетливо сидевшую на пышных волосах, и стройную фигурку в безупречно белом халате. Лица адмирал не разглядел. Зато он успел отметить нейтрализатор, ладно сидевший на спине медсестры, но еще не выключенный.

Всем собравшимся на взлетной площадке предстояло выполнить необычную работу. Спидстер вероятнее всего совершит посадку в безынертном режиме. Более всего адмирал опасался (и не без основания), что Киннисон в момент посадки также будет находиться в безынертном режиме, но с другой скоростью, чем корабль. Участникам спасательной операции предстояло проникнуть в спидстер, поднять его снова в космос и перевести в инертный режим. Киннисона предстояло извлечь из спидстера, перевести в инертный режим, уравнять его скорость со скоростью спидстера и снова поместить внутрь спидстера. Тогда и только тогда врач и его помощница смогут приступить к оказанию помощи. Спидстер необходимо было посадить на Землю как можно скорее: раненый и без того давно нуждался в госпитализации.

Проделывая все эти эволюции и вплоть до возвращения на Землю, сами спасатели должны были находиться в безынертном режиме. Обычно те, кто наносил визиты на космический корабль, самостоятельно переходили в инертный режим и возвращались на Землю своим ходом. Но на этот раз для обычной процедуры просто не оставалось времени. Киннисона нужно было срочно доставить в госпиталь. Кроме того, от врача и медсестры, в особенности от медсестры, нельзя было требовать, чтобы они были искусными астронавтами, способными совершать космические полеты в автономном скафандре.

К тому же, всем участникам спасательной операции предстояло пройти через сеть, и это обстоятельство было еще одной причиной, по которой им следовало торопиться. Ибо за время пребывания в безынерционном полете, их собственная скорость оставалась неизменной, между тем как скорость окружавших их в момент старта (и перехода в безынерционный режим) предметов постоянно изменялась. Чем дольше они отсутствовали, тем больше их скорости отличались от скоростей всего, что их окружало на старте. Отсюда и необходимость в прохождении через сеть.

Сеть представляла собой огромный мешок, армированный стальными пружинами в оболочке из пористой резины. Мешок был прикреплен к полу, стенам и потолку с помощью хитроумной системы пружин из бериллиевой бронзы и нейлоновых канатов. В целом это сооружение представляло собой наиболее совершенно ударогасящую систему, которую когда-либо создавал человеческий разум. Она была способна поглотить и рассеять кинетическую энергию, которой могло обладать человеческое тело, если его собственная скорость не совпадала со скоростью окружающих предметов. Взглянув на стройную фигурку медсестры, Хейнес на миг задумался и затем произнес:

– Может быть, обойтись без медсестры, Лейси, или дать ей скафандр?

– Время слишком дорого, – перебила адмирала девушка. – Не беспокойтесь обо мне, адмирал, мне уже приходилось приземляться в сеть.

С этими словами она повернулась к Хейнесу, и он в первый раз рассмотрел ее лицо. Перед ним стояла настоящая красавица, да какая! Полный нокаут! Сигнал общей тревоги по всем семи секторам…

– Вот он!

Спидстер, стиснутый захватами космического корабля-разведчика, стремительно приземлился перед пятью ожидавшими его, и те устремились на борт.

Хотя все пятеро спешили, в их действиях не было ни суеты, ни торопливости. Каждый точно знал, что ему делать, и делал то, что нужно.

Маленький спидстер снова стремительно взмыл в космос. Вот его стало бросать из стороны в сторону, а иногда он резко проваливался вниз: это один из пилотов выключил компенсатор Бергенхольма. Из люка с герметичным тамбуром в космос выплыл командир Порта адмирал Хейнес, увлекая за собой безжизненное тело Киннисона, оба – в безынерционном режиме и скованные между собой прочным фалом. Хейнес выключил нейтрализатор Киннисона, и оба с огромными скоростями устремились в различные стороны. Пространство вокруг озарилось светом от двух автономных двигателей их скафандров.

Как только позволили соображения безопасности, из люка спидстера вылетел пилот с прочным линем и зацепил его карабин за скобу на скафандре адмирала. Вернувшись на борт спидстера, пилот вместе со своим коллегой встали в проеме раскрытого люка и, упершись ногами в стальную раму герметичного тамбура, принялись подтягивать адмирала и его спутника к спидстеру, ослабляя линь ровно настолько, сколько нужно, чтобы плававшие в открытом космосе могли погасить относительную скорость.

Вскоре оба линзмена, молодой и пожилой, были на борту спидстера. Врач и медсестра в тот же момент приступили к работе со спокойствием и особой точностью движений, столь характерной для высококлассных специалистов. Они мгновенно извлекли Киннисона из скафандра, затем сняли с неге серую кожаную униформу и уложили на подвесную койку. Им сразу стало ясно, что в условиях космоса единственное, чем они могут помочь своему пациенту, это сделать перевязку. Серьезную помощь удастся оказать, только когда Киннисон окажется на операционном столе. Между тем пилоты, покачиваясь в своих подвесных койках, производили наблюдения, делали необходимые расчеты и переговаривались между собой.

– У спидстера сейчас очень большая скорость, адмирал, с весьма значительной составляющей, направленной к Земле, – доложил Гендерсон – При посадке ускорение достигнет двух "g" после того, как мы совершим один полный оборот вокруг Земли. Есть другой вариант приземления. Один из нас может удержать спидстер в равновесии и посадить его прямо на хвост. В этом случае ускорение составит более пяти "g". Какой вариант кажется вам более предпочтительным?

– Что важнее, Лейси, время или перегрузки? – спросил адмирал своего друга, предоставив тому решать.

– Время, – не задумываясь, ответил Лейси. – Сажайте на хвост.

Его пациент испытал на себе такие перегрузки, что еще какие-нибудь пять "g" не могли уже причинить ему особого вреда, а время решало все. Врач, медсестра и адмирал улеглись в свои подвесные койки. Пилоты за пультом управления пристегнули ремни безопасности и гасители ускорения – выдержать в течение получаса перегрузку в пять "g" было делом отнюдь не легким, и возвращение на Землю началось.

Все пространство вокруг спидстера озарилось яркими отблесками выхлопных газов, вырывавшихся из дюз маршевого и боковых двигателей. Корабль сильно болтало из стороны в сторону, но искусные руки пилотов каждый раз жестко взнуздывали корабль, останавливая его рысканья в нужный момент. Спидстер стремительно опускался на Землю не но какой-нибудь хитрой кривой и даже не по обычной посадочной спирали, а по прямой – вниз, как можно быстрее вниз, на Землю. Этот захватывающий спуск происходил не под действием маршевого реактивного двигателя и даже не под действием еще более мощных тормозных реактивных двигателей. Шеф-пилот Гендерсон, лучший из лучших пилотов Главной Базы, намеревался погасить чудовищную инерцию спидстера "балансированием на хвосте". В переводе с жаргона астронавтов это означало, что он собирался удерживать верткий корабль в вертикальном положении до тех пор, пока сила, приводящая спидстер в движение, не погасит всю огромную кинетическую энергию, соответствующую его массе и скорости!

И Гендерсону удалось посадить спидстер.

Машина "скорой помощи" вместе с бригадой уже ожидала прибывших на месте посадки, и Киннисона без промедления увезли в госпиталь. Остальные участники экспедиции поспешили пройти через сеть. Первым, конечно, доктор Лейси, следом за ним – медсестра. Малоприятную процедуру она выдержала как подобает ветерану, заслужив этим одобрительный взгляд адмирала Хейнеса. Выйдя из "кокона", сестра бегом бросилась через газон в госпиталь.

Хейнес вернулся к себе в кабинет и попытался работать, но не мог заставить себя ни на чем сосредоточиться и отправился в госпиталь. Там подождал, пока Лейси не выйдет из операционной, и, схватив приятеля за пуговицу, принялся расспрашивать:

– Ну как там, Лейси? Он будет жить?

– Жить? Жить-то он будет, – ответил хирург грубовато, – но больше ничего сказать не могу. Пока мы сами ничего не знаем. Все станет ясно через несколько часов. Сделай мне одолжение, Хейнес. Уходи и не возвращайся до шестнадцати сорока. Тогда я тебе скажу все.

Спорить с Лейси было бесполезно Адмирал вернулся снова к себе. но ровно в шестнадцати рок он снова был в госпитале.

– Ну как он? – без всяких преамбул спросил Хейнес. – Будет жить? Или ты пытаешься просто успокоить меня?

– У меня для тебя есть неплохие новости, – сообщил хирург Хейнесу. – Moгу сказать со всей определенностью, что парень будет жить. Состояние его гораздо лучше, чем мы могли надеяться. У него легкие переломы, но ничего серьезного. Несколько можно судить сейчас, никакая ампутация ему не угрожает. Он полностью выздоровеет. Никакие протезы ему не понадобятся. На нем даже шрамов не останется. Должно быть, он не попал в столкновение, иначе бы ему так легко не отделаться.

– Прекрасно, док! Просто великолепно! А теперь подробности.

– Вот снимок.

Лейсу развернул рентгеновский снимок Киннисона во весь рост, на котором легко можно было разглядеть все анатомические детали внутреннего строения тела Носителя Линзы.

– Прежде всего обрати внимание на этот скелет. Да он просто великолепен. Разумеется, сейчас он кое-где слегка поврежден, но, сказать по правде, это первый идеальный мужской скелет, который мне когда-нибудь приходилось видеть. Ни единого изъяна! Этот молодой человек далеко пойдет, Хейнес.

– Не сомневаюсь в этом. Как по-твоему, почему мы облапили его в серую униформу? Но я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать комплименты по поводу его действительно прекрасного телосложения. Меня интересуют, что у него повреждено.

– Взгляни на снимок, убедишься сам. Множественные сложные переломы рук и ног, а также нескольких ребер. Вот здесь повреждена лопатка. Здесь – небольшая трещина в черепе. Вот и все. Позвоночник, как видишь, цел.

– Что значит "вот и все"? А его раны? Я видел некоторые из них своими глазами. Это не пустяковые царапины.

– Ничего серьезного. Несколько колотых и резаных ран, но ни один жизненноважпый орган не задет. Ему не понадобится даже переливание крови, поскольку вскоре после ранения он сам остановил кроротечение. Еще у него есть несколько ожогов, но они все поверхностные, не из числа тех, которые плохо поддаются заживлению.

– Очень раз вес jto слышать, старина! Сколько он у тебя пробудет? Недель шесть?

– Скажи двенадцать – не ошибешься Может быть, мы управимся и раньше, недель за десять. Правда, несколько переломов и парочка ожогов потребуют от нас внимания, К тому же пациент довольно долго оставался без медицинской помощи, а это тоже ни к чему хорошему не ведет.

– Думаю, недели через две он оправится и захочет вставать и ходить, а недель через шесть разнесет твой госпиталь по камешкам.

– Скорее всего, ты прав, – хирург улыбнулся. – Не очень-то он похож на идеального пациента, но должен тебе сказать, что мне очень нравятся пациенты, которых мы терпеть не можем.

– Еще одно дело, Лейси. Я очень хотел бы познакомиться с досье на всех медсестер, которые будут ухаживать за Киннисоном, особенно на ту, рыжеволосую.

– Я так и думал, что ты захочешь ознакомиться с досье, и запросил прислать их мне заранее. Вот они. Рад, что бы обратил внимание на Мак-Дугалл. Кстати сказать, это моя любимица. Кларисса Мак-Дугалл, настоящая шотландка, как и ее фамилия, двадцати лет. Рост – пять футов шесть дюймов, вес – сорок пять с половиной килограммов. Вот ее снимки – обычная фотография и рентгеновский снимок! Ты только взгляни на этот скелет! Какая прелесть! Единственный идеальный женский скелет, который мне доводилось видеть!…

– Меня интересует не скелет, – проворчал Хейнес. – Мой Носитель Линзы будет любоваться не скелетом, а наружной оболочкой.

– Не беспокойся относительно Мак-Дугалл, – заверил его хирург. – Вглядись внимательно в этот рентгеновский снимок, и тебе все станет ясно. Снимок классифицирует людей: с таким великолепным снимком она просто не может не быть совершенством. Даже если бы захотела, у нее просто ничего не получится. Скелет сразу скажет тебе все о человеке: хороший он или плохой, мужчина или женщина, каково его физическое, умственное и духовное развитие.

– Тебе, может быть, и скажет, но не мне, – возразил Хейнес и взял из рук Лейси обычную стереоскопическую цветную фотографию Макдугалл во весь рост, почти живого двойника девушки. Густые тяжелые волосы не были рыжими, как показалось сначала Хейнесу. Они были цвета меди или старинной бронзы с золотистым отливом. Глаза Мак-Дугалл… Хейнес не нашел другого сравнения, кроме все той же старинной бронзы, лучистого топаза с золотыми искорками. Кожа тоже имела едва заметный бронзовый оттенок и как бы светилась изнутри, охаряемая особым сиянием здоровой молодости. Девушка не просто красива, подвел итог своим наблюдениям адмирал, она, как выразился Лейси, совершенство.

– Гм, – кашлянул Хейнес. – К тому же еще очаровательные ямочки на щеках… Все обстоит гораздо хуже, чем я думал. Да это не девушка, а угроза цивилизации!

И он принялся "просматривать документы в досье. Сведения о семье… Автобиография… Послужной список… Реакции и характеристики… Особенности поведения… Психологические особенности… Умственное развитие…

– Подходит, Лейси, – объявил он, наконец. – Пусть она за ним присмотрит…

– Подходит! – фыркнул Лейси. – Вопрос не в том, походит-ли она. Ты только посмотри на эти волосы, эти глаза. Нечто невообразимое! Ей подойдет разве один из ста миллиардов. Впрочем, с таким скелетом, как у твоего Киннисона, подойдет.

– Конечно, какие могут быть сомненья? Да знаешь ли ты, близорукий вырезатель аппендицитов, что это не кто иной, как Киннисон чистейших кровей, Киннисон до мозга костей!

– Ага!… Может быть, нам стоит попытаться?… Впрочем, все это пустые хлопоты. Раз он допущен к автономным полетам, то на какое-то время у него иммунитет. Все амурные стрелы отлетят, как от пуленепроницаемого жилета. Ты ведь знаешь молодых Носителей Линзы, тем более в Сером – они ни о чем не могут думать, кроме своей работы, по крайней мере в течение нескольких лет.

– Его скелет говорит тебе об этом, старина? – иронически проворчал Хейнес. – Обычно это так, но никто не может сказать, чем кончится дело в госпитале…

– Еще один яркий пример нелепых представлений, бытующих у профанов о госпиталях! – возразил Лейси. – Вопреки распространенному мнению, госпиталь – отнюдь не место, где процветают романы. Медсестры не влюбляются в пациентов, потому что человек в госпитале не находится на высоте снох возможностей. Наоборот, чем лучше человек, тем более жалкое зрелище представляет он собой в стенах госпиталя.

– Не помню, кто сказал в давние времена, что "ни одно обобщение не верно, в том числе и это", – парировал адмирал. – Если он полюбит, то всерьез. А как насчет той сестры-брюнетки?

– Как я уже тебе говорил, Мак-Дугалл обладает самым совершенным женским скелетом, который мне когда-нибудь приходилось видеть. У Браунли скелет тоже хорош, но ему далеко до…

– По-твоему, Браунли недостаточно хороша для линзменов? – завершил Хейнес мысль своего приятеля. – Тогда вычеркнем ее раз и навсегда, и не будем больше к этому возвращаться. Давай свой прекраснейший скелет, и пусть его обладательница присматривает за Киннисоном, а остальных не подпускай к нему и на пушечный выстрел. Переведи куда-нибудь подальше – в другой госпиталь или, по крайней мере, на другой этаж. Любая женщина, в которую он влюбится, ответит ему взаимностью, что бы ты там ни говорил о якобы ложных представлениях о госпитальных романах. Мне очень не хочется, чтобы он выбрал кого-нибудь, кто окажется не достойным его. Прав я или нет? А если заблуждаюсь, то насколько?