Текст книги "Пелэм, или приключения джентльмена"
Автор книги: Эдвард Джордж Бульвер-Литтон
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
ГЛАВА VIII
Гаррет-парк успел основательно мне надоесть. Леди Розвил собиралась уехать в Г., куда я тоже был приглашен. Лорд Винсент серьезно подумывал о поездке в Париж. Мистер Дэвисон уже отбыл. Мисс Траффорд давным-давно покинула Гаррет-парк, и я отнюдь не был расположен остаться там в блаженном уединении, словно некая «последняя роза минувшего лета».[124]124
Последняя роза минувшего лета – начальная строка старинной народной песни.
[Закрыть] Итак, Винсент, Уормвуд и я решили уехать все вместе.
День отъезда настал. По обыкновению, мы встретились за завтраком. Карета лорда Винсента стояла у крыльца, а грум проезжал его любимую верховую лошадь.
– Какая у вас прекрасная кобыла, – сказал я, мельком выглянув в окно, и потянулся через стол за страсбургским паштетом.
– Кобыла! – воскликнул неисправимый каламбурист, восхищенный моей ошибкой. – Я думал, вы лучше разбираетесь в propria quae maribus.[125]125
Особенностях мужского пола (лат.).
[Закрыть][126]126
…propria quae maribus (особенности мужского пола). – Игра слов: mare (англ.) – кобыла, maribus – дательный падеж множественного числа от mas (лат.) – самец, мужчина.
[Закрыть]
– Гм! – отозвался Уормвуд. – Когда я гляжу на вас, я, во всяком случае, вспоминаю «как in praesenti».[127]127
В наличии (лат).
[Закрыть][128]128
…как in praesenti (смешение английского языка и латыни). – Игра слов: as (англ.) – как, ass (англ.) – осел. Второй смысл фразы: «осел собственной персоной».
[Закрыть]
Лорд Винсент выпрямился и грозно взглянул на говорившего. Он был разгневан. Уормвуд, словно ни в чем не бывало, продолжал грызть гренок, а леди Розвил, которая в то утро, против своего обыкновения, сошла к завтраку вниз, в столовую, приветливо заговорила с ним, чтобы загладить его неловкость. Я не берусь утверждать, что пленительная улыбка и еще более пленительный голос прекрасной графини смягчающе подействовали на аскетическую натуру мистера Уормвуда; во всяком случае, он вступил с ней в беседу, во время которой вел себя лишь немногим более неучтиво, чем можно было бы ожидать от любого другого человека, не столь одаренного. Они говорили о литературе, о лорде Байроне, о светских беседах и о Лидии Уайт.[129]129
Эти строки написаны в то время, когда миэс Уайт еще была жива. (Прим. автора,)
[Закрыть][130]130
Уайт, Лидия – автор книги «Успех в обществе», рассказывающей, как надо одеваться и как держать себя в высшем свете
[Закрыть]
– Мисс Уайт, – сказала леди Розвил, – не только сама обладает изумительным даром слова, но и умеет пробуждать его в других. Званые обеды, обычно такие скучные, в ее доме всегда восхитительны. Представьте – там даже у англичан веселые лица, а один или два имеют вид почти что непринужденный.
– А! – воскликнул Уормвуд. – Вот уж это действительно редкое явление! У нас ведь все – заимствованное. Мы в точности похожи на английского обожателя Порции[131]131
…английского обожателя Порции… – В «Венецианском купце» у Шекспира Порция говорит о своем поклоннике, англичанине Фо-конбридже: «Я думаю, он купил свой камзол > Италии, широчайшие штаны – во Франции, а манеры – во всех странах мира» (д. I, явл. 2).
[Закрыть] в Венецианском купце: камзол мы берем в одной стране, штаны – в другой, а манеры – всюду понемножку. Своим отношением к моде мы сильно напоминаем того героя одной из повестей Лесажа, который беспрестанно менял слуг, располагая при этом только одной ливреей, и каждому, кого он нанимал на смену выгнанному, приходилось в нее рядиться, безразлично, статен ли он был или приземист, дороден или тощ. Так и мы перенимаем чужие повадки, как бы нелепы и несообразны нашей природе они ни были, и поэтому всегда кажемся неестественными и неловкими. Но soirées[132]132
Вечера (франц.).
[Закрыть] Лидии Уайт действительно приятны. Помнится, когда я в последний раз обедал у нее, нас было шестеро, и хотя нам не посчастливилось встретить там лорда Винсента, застольная беседа протекала на редкость оживленно и приятно. Все, даже С, говорили остроумные вещи.
– В самом деле! – воскликнул лорд Винсент. – Прошу вас, мистер Уормвуд, поведайте нам, что вы там говорили.
– Ах! – протянул писатель, бросив ехидный, значительный взгляд на довольно невзрачную особу лорда Винсента. – Я вспомнил обличье вашего сиятельства и сказал: grăce![133]133
Помилуйте! (франц.).
[Закрыть][134]134
Grвce (франц.) – милость, а также: прелесть, грация. На этом строится игра слов. Латинское слово gratia в следующей фразе имеет тот же двойной смысл.
[Закрыть]
– Гм! Гм! Gratia malorum tam infida est quam ipsi[135]135
Милость дурных людей столь же коварна, как они сами (лат.).
[Закрыть] – говорит Плиний, – пробурчал лорд Винсент, поспешно вставая и застегивая сюртук.
Наступившей затем паузой я воспользовался, чтобы подойти к леди Розвил и вполголоса попрощаться с ней. На мои любезности она ответила приветливо, даже сердечно и тоном, казалось, выражавшим неподдельную приязнь, просила меня непременно побывать у нее, как только она возвратится в Лондон. Я быстро засвидетельствовал свое почтение всем остальным и меньше чем за полчаса отдалился на добрую милю от Гаррет-парка и его обитателей. Не могу сказать, чтобы человеку моего склада, любящему, чтобы с ним носились, было так уж приятно гостить в поместьях своих друзей. Это, пожалуй, подходящее дело для супружеских пар, ибо уже одно то обстоятельство, что люди состоят в браке, дает им право на кое-какие преимущества, par exemple:[136]136
Например (франц.).
[Закрыть] получить комнату несколько просторнее собачьей конуры, снабженную зеркалом, которое не перекашивает ваши черты подобно апоплексическому удару. Но для нас, холостяков, довериться случайностям сельского гостеприимства – значит претерпеть бесчисленные беды и страдания. Нас запихивают на первый попавшийся чердак, отдают на милость крыс и смело залетающих туда ласточек. Вы умываетесь в треснувшем тазу и находитесь так далеко от всякой помощи, что звук ваших колокольчиков замирает, не донесясь и до середины лестницы, ведущей вниз. За два дня до моего отъезда из Гаррет-парка я своими глазами видел, как огромная мышь утащила мой миндальный крем для кожи, и я был бессилен против этого дерзкого нападения. О! Мытарства гостя-холостяка невообразимы; и всего ужаснее то, что само это злосчастное холостое положение лишает вас всякого права на сочувствие: «Холостяк может сделать то-то, холостяку следует поручить вот это, холостяка можно приткнуть там-то, холостяка можно послать туда-то…» Эти рассуждения я слыхал всю свою жизнь; все стараются их применить, никто против них не спорит, и в силу того, что нас во всем обделяют и притесняют, бесцеремонное обращение с нами в конце концов стало общепринятым.
ГЛАВА IX
Я был очень рад, что вернулся в Лондон. Первым делом я отправился в отчий дом на Гровнор-сквер. Все наше семейство – иначе говоря, мой отец и моя мать – находилось в Г., и malgré[138]138
Несмотря на (франц.).
[Закрыть] мое отвращение к сельской жизни, я решил отважиться погостить несколько дней у леди С. Итак, я поехал в Г. Вот уж подлинно аристократический дом – какой вестибюль, какая картинная галерея! Я нашел свою мать в большой гостиной: опираясь на руку стройного белокурого юноши, она любовалась портретом покойного короля.
– Генри, – сказала она, знакомя меня с юношей, – ты помнишь своего товарища по Итону, лорда Клинтона?
– Разумеется, – ответил я (хотя совершенно его не помнил), и мы обменялись самым дружеским рукопожатием, какое только можно вообразить. Замечу вскользь: самое
несносное на свете – это делать вид, будто вы помните людей, с которыми учились в школе лет десять назад. Прежде всего, если они не входили в ваш тесный кружок, вы вряд ли даже когда-либо разговаривали с ними; а если они и принадлежали к нему, то с уверенностью можно сказать, что они с того времени стали совершенно иными, чем вы сами; действительно, я почти не знаю случая, когда, возмужав, мы находили бы удовольствие в обществе товарищей наших детских игр – неопровержимое доказательство глупости нетитулованных людей, которые посылают своих сыновей в Итон и Харроу[139]139
Харроу – аристократическое закрытое среднее учебное заведение.
[Закрыть] в надежде, что там они приобретут связи.
Клинтон задумал в ближайшее время отправиться путешествовать. Намереваясь прожить год в Париже, он был полон блаженных надежд, связанных с представлением об этом городе. Весь этот вечер мы провели вместе и необычайно пришлись по душе друг другу. Задолго до того как я, наконец, пошел спать, мне передался тот пыл, с которым он несся навстречу похождениям на континенте, и я почти что дал слово сопровождать его. Когда я сообщил матушке о своем намерении путешествовать, она сначала пришла в отчаяние, но затем мало-помалу примирилась с этой мыслью.
– Более чистый воздух укрепит твое здоровье, – сказала она, – да и твое французское произношение еще отнюдь не безупречно; итак, дорогой сын, береги свое здоровье и прошу тебя – не теряя времени, позаботься, чтобы твоим maitre de danse[140]140
Учителем танцев (франц.).
[Закрыть] был Кулон.[141]141
Кулон (род. в 1796, дебютировал в 1816 г.; год смерти неизвестен) – французский танцор, из даровитого семейства Кулонов, танцевавших во французском балете в начале XIX века.
[Закрыть]
Отец дал мне свое благословение и чек на своего банкира. В последующие три дня я обо всем условился с Клинтоном, а на четвертый – вместе с ним вернулся в Лондон. Оттуда мы поехали в Дувр, там сели на корабль, впервые в жизни пообедали во Франции, подивились тому, что обе страны так мало разнятся между собой, а более всего тому, что даже малые дети, и те так хорошо говорят по-французски,[142]142
Эта мысль взята из «Путешествий» Аддисона. (Прим. автора.). Аддисон, Джозеф (1672–1719) – английский писатель, издававший совместно с Ричардом Стилем (1672–1729) известный сатирико-нравоучительный журнал «Зритель» (1711–1712 и 1714) и другие журналы, подготовившие почву для развития реалистического романа. Ссылка от автора имеет в виду раннюю книгу очерков Аддисона «Замечания о различных частях Италии» (1705), написанную после его путешествия по Европе в 1699–1703 годах.
[Закрыть] и продолжали путь до Аббвиля; там бедняга Клинтон заболел, и мы на несколько дней задержались в этом мерзком городишке, после чего Клинтон, по совету врачей, отправился назад, в Англию. Я проводил его в Дувр, а затем, досадуя, что потерял столько времени, уже ни днем, ни ночью не давал себе покоя, покуда не очутился в Париже.
Молодой, знатный, не лишенный привлекательности, никогда не знавший безденежья, никогда не отказывавший себе ни в одном из тех удовольствий, какие можно получить за деньги, я вступил в Париж, полный сил и решимости как можно лучше воспользоваться теми beaux jours,[143]143
Прекрасными днями (франц.).
[Закрыть] которые так быстро ускользают от нас.
ГЛАВА X
Взгляни, как весел юный господин!
Сатиры епископа Холла
Qui vit sans folie n'est pas si sage qu'il croit.
La Rochefoucauld[144]144
Кто не знает безумств – не столь мудр, как он полагает (франц.). (Ларошфуко.)
[Закрыть][145]145
Ларошфуко, Франсуа де (1613–1680) – французский писатель, прославившийся своими «Мемуарами» (1662) и в особенности «Максимами» («Размышления, или Моральные изречения и максимы», 1665) – ярким образцом классицистической прозы.
[Закрыть]
He теряя времени попусту, я представил свои рекомендательные письма, и столь же быстро приглашения на балы и званые обеды показали мне, что они признаны действительными. В Париже в ту пору было несметное множество англичан, притом более высокого круга, нежели те, что обычно переполняют это вместилище людей со всего света. Первое из полученных мною приглашений было на званый обед к лорду и леди Беннингтон; они принадлежали к числу весьма немногих англичан, запросто принятых в самых знатных домах Франции.
Прибыв в Париж, я тотчас решил избрать определенное «амплуа» и строго держаться его, ибо меня всегда снедало честолюбие и я стремился во всем отличаться от людского стада. Поразмыслив как следует над тем, какая роль мне лучше всего подходит, я понял, что выделиться среди мужчин, а следовательно, очаровывать женщин я легче всего сумею, если буду изображать отчаянного фата. Поэтому я сделал себе прическу с локонами в виде штопоров, оделся нарочито просто, без вычур (к слову сказать – человек несветский поступил бы как раз наоборот) и, приняв чрезвычайно томный вид, впервые явился к лорду Беннингтону. Общество, довольно малочисленное, состояло наполовину из французов, наполовину из англичан; французы все побывали в эмиграции, и разговор, главным образом, велся по-английски.
За обедом меня посадили рядом с мисс Поулдинг, перезрелой девицей, пользующейся в Париже некоторой известностью, очень образованной, очень говорливой и очень самовлюбленной. По ее левую руку сидел молодой человек с бледным злым лицом; то был мистер Абертон, атташе нашего посольства.
– Бог мой! – воскликнула мисс Поулдинг. – Какая у вас прелестная цепочка, мистер Абертон!
– Да, – ответил атташе, – не удивительно, что она хороша: я купил ее у Бреге,[146]146
Бреге, Луи Авраам (1747–1823) – знаменитый механик и часовщик, автор ряда усовершенствований в часовом деле и многих открытий в области механики и физики.
[Закрыть] вместе с часами. (Заметьте —, люди, не принадлежащие к избранному обществу, покупая вещи, всегда заодно покупают и суждения о них, руководствуясь исключительно ценой этих вещей или их соответствием моде.)
Затем мисс Поулдинг обратилась ко мне:
– Скажите, мистер Пелэм, а вы уже купили часы у Бреге?
– Часы? – переспросил я. – Неужели вы полагаете, что я стал бы носить часы? У меня нет таких плебейских привычек. К чему, скажите на милость, человеку точно знать время, если он не делец, девять часов в сутки проводящий за своей конторкой и лишь один час – за обедом? Чтобы вовремя прийти туда, куда он приглашен? – скажете вы; согласен, но, – прибавил я, небрежно играя самым прелестным из мбих завитков, – если человек достоин того, чтобы его пригласить, он, разумеется, достоин и того, чтобы его подождать.
Мисс Поулдинг широко раскрыла глаза, а мистер Абертон– рот. Миловидная, веселая француженка, сидевшая напротив нас (мадам д'Анвиль), рассмеялась и затем приняла участие в нашем разговоре, который я, со своей стороны, до самого окончания обеда продолжал все в том же Духе.
– Как вам нравятся наши улицы? – спросила престарелая, но сохранившая необычайную живость мадам де Г. —
Боюсь, вы найдете, что для прогулок они не столь приятны, как лондонские тротуары.
– По правде сказать, – ответил я, – со времени моего приезда в Париж я всего один раз прогулялся a pied[147]147
Пешком (франц.)
[Закрыть] по вашим улицам – и чуть не погиб, так как никто не оказал мне помощи.
– Что вы хотите сказать? – спросила мадам д'Анвиль.
– Только то, что я свалился в пенистый поток, который вы именуете сточной канавой, а я – бурной речкой. Как вы думаете, мистер Абертон, что я предпринял в этом затруднительном и крайне опасном положении?
– Ну что ж, наверно постарались как можно скорее выкарабкаться, – сказал достойный своего звания атташе.
– Вовсе нет: я был слишком испуган. Я стоял в воде, не двигаясь, и вопил о помощи.
Мадам д'Анвиль была в восторге, мисс Поулдинг – в недоумении. Мистер Абертон шепнул жирному, глупому лорду Лескомбу:
– Что за несносный щенок! – И все, даже старуха де Г., стали присматриваться ко мне гораздо внимательнее, чем раньше.
Что до меня, я был вполне удовлетворен произведенным мною впечатлением и ушел раньше всех, чтобы дать мужчинам возможность поносить меня, ибо когда мужчины хулят человека, женщины, отчасти из кокетства, отчасти, чтобы поддержать разговор, неизменно берут его под свою защиту.
На другой день я верхом отправился в Елисейские поля. Я всегда особенно гордился своим умением держаться в седле, а мой конь и в Париже выделялся красотой и норовом. Первая женщина, которая повстречалась мне, была мадам д'Анвиль. В ту минуту я как раз осаживал лошадь, ветер развевал мои локоны. Сознавая, что вид у меня необычайно авантажный, я скоком подъехал к экипажу мадам д Анвиль (она тотчас велела кучеру остановиться), самым естественным тоном, непринужденно, без всякой аффектации приветствовал ее и тут же сделал ей несколько изысканных комплиментов.
– Сегодня, – сказала мадам д'Анвиль, – я буду у герцогини Д. – это ее приемный день, приезжайте тоже.
– Я с ней незнаком, – ответил я.
– Скажите мне, где вы остановились, – продолжала мадам д'Анвиль, и еще до обеда я пришлю вам приглашение.
– Я остановился в гостинице… на улице Риволи. Сейчас я живу на третьем этаже, а в будущем году – так я полагаю, исходя из обычной в жизни холостяка последовательности, – вероятно, буду жить в четвертом; ведь здесь у вас кошелек и его владелец как бы играют в старинную детскую игру – качаются на наклонной доске, и чем ниже скатывается первый, тем ближе к небесам взлетает второй.
Так мы беседовали с четверть часа; все это время я старался внушить хорошенькой француженке, что в это утро я так же безмерно восхищаюсь ею, как накануне безмерно восхищался самим собой.
По дороге домой мне навстречу попался мистер Абертон в сопровождении трех-четырех его приятелей. С отменной благовоспитанностью, отличающей англичан, он порекомендовал меня их вниманию – и все они дружно, словно По команде, уставились на меня. «N'importe,[148]148
Ну и пусть! (франц.).
[Закрыть] —сказал я себе, – дьявольски хитрые они парни, если им удастся найти хоть какой-нибудь изъян в моей лошади—или во мне самом».
ГЛАВА XI
Мадам д'Анвиль сдержала слово: я вовремя получил приглашение, а посему в тот вечер, около половины одиннадцатого, поехал на улицу Анжу.
Гостей уже было много. У двери первой гостиной стоял лорд Беннингтон, а рядом с ним – лорд Винсент, имевший очень рассеянный вид. Оба они подошли ко мне одновременно. «Как вы ни старайтесь, – подумал я, приглядываясь к величественной осанке первого из них и к насмешливому выражению лица второго, – как вы ни старайтесь, ни тому, ни другому из вас, ни трагику, ни комику, не подняться до Гаррика!»[150]150
Гаррик, Дэвид (1717–1779) – английский актер, реформатор английского театра, возродивший в XVIII веке интерес к Шекспиру.
[Закрыть]
Я сначала заговорил с лордом Беннингтоном, так как знал, что от него мне легче будет отделаться, а затем бедняга Винсент добрых четверть часа оглушал меня всеми теми остротами, для которых в течение уже нескольких дней не находил слушателей. Условившись отобедать с ним на следующий день у Вери,[151]151
Вери – парижский ресторан, расположенный в Пале-Рояле и носящий имя своего основателя – знаменитого кулинара Вери (1760—?), который незадолго до описываемого визита Пелэма в Париж удалился от дел, передав ресторан своим племянникам. Этим и объясняется падение репутации ресторана, которое Пелэм приписывает дурному вкусу английских посетителей
[Закрыть] я потихоньку улизнул от него и подошел к мадам д'Анвиль.
Она была окружена мужчинами и с каждым из них разговаривала с той живостью, которая так к лицу француженкам, а в англичанках была бы нестерпимо вульгарна. Она не смотрела в мою сторону, но безошибочным инстинктом кокетливой женщины почуяла мое приближение и, неожиданно пересев, указала мне место возле себя. Разумеется, я не упустил столь благоприятного случая приобрести ее расположение – и утратить расположение всех увивавшихся вокруг нее зверюшек мужского пола. Я опустился в кресло рядом с ней и, сочетая невероятнейшую дерзость с изощреннейшим мастерством, сумел так повести разговор, что каждая любезность, которую я ей говорил, в то же время была оскорбительна для кого-нибудь из окружавших ее поклонников. Сам Уормвуд – и тот вряд ли справился с этой задачей лучше меня. Один за другим поклонники исчезли, и среди толпы гостей мы оказались в уединении. Тогда я резко изменил тон. Язвительность уступила место чувству, притворная пресыщенность – притворным излияниям души. Словом, я так твердо решил очаровать мадам д'Анвиль, что не мог не преуспеть в этом.
Но этот успех был отнюдь не единственной целью моего присутствия на вечере. Я был бы совершенно недостоин той, на мой взгляд вполне заслуженной, репутации зоркого наблюдателя, которой издавна пользуюсь, если бы за три часа, проведенные мною у герцогини Д., не запомнил каждого, кто чем-нибудь выделялся, будь то высокое положение в обществе или лента на корсаже.
Сама герцогиня была белокурая, миловидная, умная женщина, – манерами скорее напоминавшая англичанку, нежели француженку. В тот момент когда я почтительно представлялся ей, она опиралась на руку некоего итальянского графа, пользующегося в Париже довольно широкой известностью. Бедняга О—и! Говорят, он недавно женился. Он не заслужил такого тяжкого бедствия!
Возле герцогини стоял сэр Генри Миллингтон, весь накладной, втиснутый в модный фрак и жилет. Несомненно, во всей Европе не найти человека, который был бы так искусно подбит ватой.
– Подите сюда, посидите со мной, Миллингтон, – вскричала старая леди Олдтаун, – я хочу рассказать вам презабавную историю о герцоге Г.
Сэр Генри с трудом повернул свою величественную голову и невнятно пробормотал какие-то извинения. Дело в том, что бедняга в тот вечер был не приспособлен к тому, чтобы сидеть, – на нем был тот фрак, в котором он мог только стоять. Но леди Олдтаун, как известно, легко утешается. На место, предназначавшееся ветхому баронету, она усадила какого-то немца с пышными усами.
– Кто такие, – спросил я мадам д'Анвиль, – эти миловидные девицы в белом, которые так оживленно болтают с мистером Абертоном и лордом Лескомбом?
– Как! – воскликнула француженка. – Вы уже десять дней в Париже – и еще не представлены девицам Карлтон? Знайте – ваша репутация среди ваших соотечественников в Париже целиком зависит от их приговора.
– И от вашего доброго расположения, – прибавил я.
– Ах! – воскликнула мадам д'Анвиль, – вы несо-мненно француз по происхождению, в вас есть нечто presque Parisien![152]152
Почти парижское (франц.).
[Закрыть]
– Прошу вас, – сказал я (учтиво поблагодарив свою собеседницу за этот комплимент, самый лестный, какой только может сделать француженка), – скажите честно, без прикрас, какое мнение о моих соотечественниках сложилось у вас за время вашего пребывания в Англии?
– Я скажу вам всю правду, – ответила мадам д'Анвиль, – они храбры, честны, великодушны, mais ils sont demi-barbares.[153]153
Но они полуварвары (франц.).
[Закрыть]
ГЛАВА XII
…Pia mater[154]154
Pia mater plus quam se sapere – цитата из «Посланий» Горация; Бульвер ошибочно указывает в качестве источника «Сатиры» того же автора.
[Закрыть]
Plus quara se sapere, et virtutibus
esse priorem
Vult, et ait prope vera.
Hor. Sat.[155]155
Заботливая мать хочет, чтобы он знал больше, чем знает она, и превзошел ее в добродетели, и вещает близкое к истине (лат.). (Гораций. Сатиры.)
[Закрыть]
Vere mihi festus atras
Eximet curas,
Hor. Od.[156]156
Этот день поистине праздничный, избавит меня от многих забот (лат.) (Гораций. Оды)
[Закрыть]
На следующее утро я получил письмо от матушки. «Дорогой Генри» – так начиналось послание моей любящей, несравненной родительницы.
Дорогой Генри.
Теперь ты по-настоящему вступил в свет, и хотя в твоем возрасте ты вряд ли точно будешь следовать моим советам, однако мой жизненный опыт может оказаться для тебя небесполезным. Поэтому я не намерена просить у тебя извинения в том, что преподам тебе правила, которые, надеюсь, помогут тебе стать умнее и лучше.
Прежде всего, я рассчитываю, что ты отвез в посольство рекомендательное письмо, которое взял с собой, и что ты постараешься бывать там как можно чаще. Будь особенно внимателен к леди N. Она—очаровательная женщина, всеобщая любимица, одна из тех немногих англичанок, с которыми не опасно быть учтивым. A propos[157]157
К слову сказать (франц.)
[Закрыть] об учтивости англичан: я думаю, ты уже успел заметить, что с французами тебе следует вести себя совершенно иначе, чем с твоими соотечественниками: у нас малейшее изъявление чувствительности или восторженности высмеивают везде и всюду, тогда как во Франции ты можешь безбоязненно создать видимость того, что тебе не чужды естественные человеческие чувства; более того – если ты прикинешься восторженным, они вообразят, что ты гений, и все ценные качества твоего сердца припишут твоей голове.Ты сам знаешь: если в Англии ты сделаешь вид, что тебе желательно вести знакомство с таким-то, ты можешь быть уверен, что он откажет тебе в этом, ибо англичане воображают, что все метят на их жен и на их обеды, тогда как во Франции учтивость никогда не пойдет тебе во вред, никто никогда не назовет ее назойливостью или искательством. Если княгиня Т. или герцогиня Д. пригласят тебя к себе (что они не преминут сделать, как только ты завезешь свои рекомендательные письма), – непременно заезжай к ним по вечерам, два-три раза в неделю, хотя бы на несколько минут. Познакомиться со знатными французами – дело очень нелегкое; но, однажды достигнув этого, пеняй на себя, если ты не сойдешься с ними покороче.
Большинство англичан как-то стесняются и побаиваются посещать своих знакомых по вечерам – в Париже эти опасения совершенно неуместны: французам не приходится краснеть за себя, не то что нам, чьи собственные персоны, домочадцы и жилища обычно в таком виде, что их нельзя показывать, кроме тех случаев, когда они разукрашены для парадного приема.
Не воображай, что непринужденность французских манер– то же, что зовется непринужденностью у нас: помни, в Париже нельзя ни сидеть развалясь в кресле, ни поставить ноги на скамеечку, ни допустить хотя бы пустячную оплошность в разговоре с женщиной.
Ты, конечно, много слыхал о легкости нравов светских женщин Франции; но помни – они требуют несравненно большего к себе внимания, нежели англичанки: после целого месяца неустанного поклонения достаточно минутной небрежности, чтобы всего лишиться.
Надеюсь, дорогой мой сын, что ты не истолкуешь этих указаний превратно. Разумеется, я полагаю, что все твои liaisons – платонического свойства.
Твой отец прикован к постели приступом подагры; он невероятно раздражителен и брюзглив, поэтому я стараюсь как можно меньше попадаться ему на глаза. Вчера я обегала у леди Розвил; она расхваливала тебя на все лады, говорила, что у тебя необыкновенно хорошие манеры и что ты усвоил в совершенстве l'usage du monde.[158]158
Светское обращение (франц.).
[Закрыть] Я слыхала, что лорд Винсент в Париже. Он очень утомляет своей ученостью и латынью, но он чрезвычайно умен и très répandu.[159]159
У него обширный круг знакомств (франц.).
[Закрыть] Старайся встречаться с ним почаще.В тех случаях, когда тебе трудно будет разгадать подлинный характер того или той, чье расположение ты хочешь приобрести, знание человеческой природы как таковой подскажет тебе безошибочный способ достичь цели. Этот способ – лесть! Количество и качество лести может меняться в зависимости от многообразных требований этого – гонкого искусства, но как бы то ни было, она более или менее приемлема в любом количестве и качестве и поэтому неизменно нравится.
Но никогда (разве что в особых случаях) не льсти никому при свидетелях, иначе присутствующие почувствуют себя оскорбленными, а тот, кого ты намерен обмануть, устыдится удовольствия, которое испытывает. Вообще говоря, люди недалекие думают только о других, хотя притворяются, что заняты только собой; тебе же, наоборот, следует делать вид, что ты всецело занят теми, кто тебя окружает, – а на самом деле у тебя не должно быть ни одной мысли, которая не клонилась бы к твоему собственному благополучию. Помни, дорогой Генри, – глупец льстит самому себе, умный человек льстит глупцу.
Да благословит тебя господь, мое дорогое дитя; береги свое здоровье, не забывай о Кулоне. Остаюсь твоя любящая и преданная мать.
Ф. П.
Я едва успел прочесть это письмо и переодеться к обеду, как у подъезда загремела карета лорда Винсента. Я терпеть не могу, когда люди заставляют себя ждать, и стал спускаться так быстро, что встретился с сиятельным острословом на середине лестницы.
– Какой сильный ветер! – заметил я, когда мы садились в карету.
– Да, – отозвался Винсент, – но ведь высоконравственный Гораций, говоря о наших невзгодах, в то же время всегда напоминает нам и о способах облегчить их.
Iam galeam Pallas et aegida
Currusque – parat,[160]160
Уже приготовляет Паллада и шлем, и эгиду, и колесницу (лат.).
[Закрыть][161]161
lam galeam Pallas et aegida currusque parвt. (Уже приготовляет Паллада и шлем и эгиду и колесницу). – Игра слов: gale (англ.) – свежий ветер; galea (лат.) – шлем. Паллада – в античной мифологии богиня мудрости и богиня-воительница. Эгида – щит Паллады.
[Закрыть]
то есть: провидение, насылающее бурю, дарует нам также плащ и карету…
Мы быстро доехали до Пале-Рояля.[162]162
Пале-Рояль—дворец в Париже, построенный в 1629–1636 годах Жаком Лемерсье для кардинала Ришелье. В позднейшее время были построены галереи, которые в период пребывания в Париже Пелэма сдавались внаем под магазины и рестораны.
[Закрыть] У Вери было полным-полно.
– Общество не блестящее, – молвил лорд Винсент (полулиберал по своим взглядам, и, разумеется, аристократ по натуре), обводя глазами разношерстных англичан, находившихся в зале.
И действительно, публика была самая пестрая: провинциальные помещики; питомцы наших университетов; вышедшие на пенсию офицеры; усатые клерки в измятых сюртуках; две-три личности, более почтенные на вид, а на деле – полуджентльмены, полушарлатаны; словом, все они, каждый в своем роде, были превосходными образцами того кочующего племени, которое делает добрую старую Англию предметом пересудов и насмешек всего континента. Я никак не могу понять, почему за границей мы имеем такой позорный вид и так недостойно себя ведем; знаю одно—стоит мне где-либо за пределами этого благословенного острова встретиться с англичанином, и я невольно краснею от стыда за свою родную страну.
– Garcon! Garcon! – орал какой-то толстяк, сидевший с двумя своими приятелями за соседним столиком. – Don-nez-nous une sole frite pour un, et des pommes de terre pour trois![163]163
Официант, официант, подайте нам порцию жареной камбалы и к ней три порции картофеля! (франц.).
[Закрыть]
– М-да, – протянул лорд Винсент. – Хорошее, наверно, у этих garcons представление об английском вкусе! Люди, предпочитающие жареную камбалу с картофелем всем тонким яствам, какие можно здесь заказать, способны, по такой же извращенности вкуса, предпочесть стихам Байрона стихи Блумфилда.[164]164
Блумфилд, Роберт (1766–1823) – английский поэт. Собрание его произведений вышло в свет в 1824 году.
[Закрыть] Изысканность вкуса зависит исключительно от конституции, и тот, кто не обладает им в гастрономии, неизбежно лишен его и в литературе. Жареная камбала с картофелем! Если б я написал книгу, все достоинство которой заключалось бы в изяществе, я не показал бы ее такому человеку! Но он мог бы превосходнейшим образом судить о «Политических списках» Коббета[165]165
Коббет, Уильям (1762–1835) – английский прогрессивный общественный деятель и публицист, которого Маркс считал «инстинктивным защитником народных масс против посягательств буржуазии». Речь идет о газете Коббета «Политические списки», которая агитировала за демократизацию избирательной системы.
[Закрыть] или о «Самоучителе пивоварения».
– Совершенно верно, – заметил я, – что мы закажем?
– D'abord des huîtres d'Ostende,[166]166
Начнем с остендских устриц (франц.).
[Закрыть] – сказал Винсент. – А в отношении всего прочего, – вскоре продолжал он, взяв в руки меню, – deliberare utilia more utilissima est.[167]167
Обдумывать полезное есть наиполезнейшее времяпрепровождение (лат.).
[Закрыть]
Вскоре вы вкусили все радости и горести, связанные с обедом из множества блюд.
– Petimus,[168]168
Мы стремимся (лат.).
[Закрыть] – заявил лорд Винсент, кладя себе на тарелку изрядную порцию цыпленка а-ля Аустерлиц, – petimus bene vivere, quod petis, hie est![169]169
Мы стремимся жить в свое удовольствие – и то, к чему ты стремишься, здесь (лат.).
[Закрыть]
К концу обеда, однако, мы несколько усомнились в справедливости этого изречения. Если половина всех блюд была удачно выбрана нами и еще лучше изготовлена, то другая половина была столь же плоха. Действительно, Вери уже перестал быть королем парижских кулинаров. Незнатные англичане, наводнившие эту ресторацию, совершенно ее погубили. Может ли официант, может ли повар уважать людей, которые не заказывают супа и начинают обед с жаркого; не умеют отличить изысканное кушанье от грубого, почки едят не к завтраку, а к обеду, восхищаются соусом Робер и свиными ножками; неспособны по вкусу безошибочно определить, высшего ли качества боунекое вино и не изготовлено ли фрикасе из вчерашних цыплят. Которые, поев шампиньонов, жалуются на боль под ложечкой, а после трюфелей погибают от несварения желудка? О англичане, англичане! Почему вы не остаетесь на своем острове, почему не можете, объевшись йоркширским пудингом, умирать от апоплексического удара у себя на родине?
Когда мы допили кофе, было уже далеко за девять, а Винсенту нужно было заехать по делу к английскому послу до десяти часов. Поэтому мы простились.
– Какого же вы мнения о Вери? – спросил я Винсента, выходя.
– Ну что же, – ответил он. – При мысли о невыносимой духоте, от которой я едва было не заснул; о том, сколько раз, по всей вероятности, этих бекасов разогревали, и о том. какой нам подали чудовищный счет, я могу сказать о Вери только то, что Гамлет сказал о нашем мире, – он кажется мне «докучным, тусклым и ненужным».[170]170
Перевод М. Лозинского.
[Закрыть][171]171
…докучном, тусклом и ненужном. – Цитата из Шекспира («Гамлет», д. I, явл. 2).
[Закрыть]
