Текст книги "51 рассказ"

Автор книги: Эдвард Дансени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Червь и ангел

Отползая от могилы павшего, червь встретился с ангелом.

И вместе они рассматривали королей и королевства, и юношей и девушек, и города людей. Они видели стариков, тяжело восседающих в креслах, и слышали детей, поющих в полях. Они видели далекие войны, воинов и окруженные стеной города, мудрость и зло, и великолепие королей, и людей всех стран, которых касался солнечный свет.

И червь сказал ангелу: «Смотри на мою пищу».

«Мммм… Всякая плоть-трава…» – пробормотал ангел, когда они шли по берегу моря, «и ты можешь уничтожить даже это?» И червь побледнел от гнева, поскольку три тысячи лет он пытался уничтожить эту черту и все равно ее мелодия звучала в его голове.

Страна без песен

Поэт пришел в большую страну, где совсем не было песен. И он глубоко оплакивал нацию, у которой не нашлось ни единой дурацкой песенки, которую можно было бы напевать вечерами.

И наконец он сказал: «Я создам для них сам эти дурацкие песенки, чтобы они могли быть веселы на улицах и счастливы у камина». И за несколько дней он создал для них бесцельные песни вроде тех, которые девы поют на холмах в более древних и более счастливых странах.

Тогда он подошел к некоторым из жителей, когда они сидели, утомленные дневной работой, и сказал им: «Я наделил Вас несколькими бесцельными песнями из маленьких неблагоразумных легенд, которые чем-то похожи на ветер в долинах моего детства; и Вы можете напевать их печальными вечерами». А они ответили ему:

«Если ты думаешь, что у нас сейчас найдется время для такой ерунды, то не много же ты знаешь о прогрессе современной торговли».

И поэт заплакал, сказав: «Увы! Они прокляты».

Самая последняя вещь

Я видел грязного обжору у берегов реки Времени.

Он скрывался в садах, усыпанных яблоками, в счастливой земле цветов; рядом стояли колоссальные амбары, в которых древние хранили зерно, и солнце золотило безмятежные далекие холмы за пределами страны. Но он повернулся спиной ко всему этому. Он сидел и наблюдал за рекой. И независимо от того, что река случайно посылала ему вниз, грязный обжора хватал это жадно своими руками, молниеносно опуская их в воду.

Были в те дни, да и теперь еще есть, несколько нечистоплотных городов на реке Времени; и из них жуткие неназываемые вещи приплывали, бесформенные, разбухшие в воде. И всякий раз, когда запах опережал их, грязный обжора погружался в грязную воду и заходил в нее поглубже, выжидая. И если он открывал рот, всякий мог увидеть эти вещи на его губах.

Вместо них с верховьев реки опускался иногда упавший лепесток рододендрона, иногда роза; но они были бесполезны грязному обжоре, и когда он видел их, он недовольно рычал.

Поэт шел по берегу реки; его голова была поднята, и его взгляд был далеко; я думаю, он видел море и холмы Судьбы, с которых спускалась река. Я же видел грязного обжору, стоящего с выражением жадности на лице по пояс в водах реки, пахнувшей злом.

«Взгляни», сказал я поэту.

«Поток уничтожит его», ответил поэт.

«Но те города, которые отравляют реку…», сказал ему я.

И он ответил: «Всякий раз, когда столетия тают на холмах Судьбы, река ужасно разливается».

Демагог и дама полусвета

Демагог и дама и полусвета случайно пришли вместе к вратам Рая. И Святой печально взглянул на обоих.

«Почему Вы были демагогом?» спросил он первого.

«Поскольку», сказал демагог, «я отстаивал те принципы, которые сделали нас такими, какие мы есть, и вызвали любовь к нашей партии в великодушных людских сердцах. На словах я стоял неустрашимо, стремясь к широкой популярности».

«А Вы?» сказал Святой даме полусвета.

«Я хотела денег», сказала она.

И поразмыслив немного, Святой сказал: «Хорошо, входите; хоть Вы этого и не заслуживаете». Но демагогу он сказал: «Мы искренне сожалеем, но ограниченность мест, имеющихся в нашем распоряжении, и печальный недостаток интереса к тем Вопросам, которые Вы задавали и так умело разрабатывали в прошлом, не дают нам возможности предоставить Вам поддержку, о которой Вы просите». И он закрыл золотую дверь.

Гигантский мак

Я видел во сне, что возвратился к холмам, с которых в ясный день Вы можете увидеть стены Илиона и равнины Ронсеваля. И был лес на вершинах тех холмов с просветами там, куда падали лучи лунного света, и там, где никто не мог их увидеть, танцевали феи.

Но не было никакого леса, когда я возвратился, никаких фей, ни далеких отблесков Илиона или полей Ронсеваля, только один гигантский мак качался на ветру, и при этом гудел.

«Не помни». И под его толстым, как дуб, стеблем сидел поэт, одетый по-пастушески, и мягко наигрывал древнюю мелодию на дудке. Я спросил, феи пропустили его по этому пути или нечто более древнее.

Он сказал: «Мак растет быстро и убивает богов и фей. Его пары душат мир, и его корни иссушают великую силу». И я спросил его, почему он сидит на холмах, которые я знал, играя древнюю мелодию.

И он ответил: «Мелодия вредна для мака, который иначе рос бы еще быстрее; и если братство, частью которого я являюсь, прекратит наигрывать мелодии на холмах, люди рассеются по миру и будут потеряны или придут к ужасному концу. Мы думаем, что мы уже спасли Агамемнона».

Тогда он снова вернулся к своей дудочке, к своей древней мелодии, а ветер среди сонных лепестков мака бормотал: «Не помни. Не помни».

Розы

Я знаю обочину, где дикие розы расцвели в странном изобилии. Есть особая красота в зарослях почти экзотического вида, в том глубоком оттенке, который потрясает пуританские цветы. Две сотни поколений назад (я имею в виду поколения роз) это была деревенская улица; были времена цветочного декаданса, когда они оставили свою простую жизнь, и розы пришли из диких мест, чтобы окружать людские постройки.

Из всех воспоминаний об этой деревеньке, обо всех домах, которые стояли там, о мужчинах и женщинах, которым дома принадлежали, – ничего не останется, кроме прекрасного румянца на лицах роз.

Я надеюсь, что, когда Лондон окончит свои дни, и побежденные поля вернутся снова, подобно изгнанным людям, возвращающимся после войны, они смогут найти прелестную вещь, способную напомнить им о минувшем; потому что мы любили немного этот мрачный старый город.

Человек с золотыми серьгами

Может быть, мне это приснилось. Но по крайней мере можете поверить – я в один прекрасный день сошел с городской магистрали, направился в доки и увидел покрытые слизью причалы, круто спускающиеся к воде, увидел и огромную серую реку, скользящую мимо, и потерянные вещи, которые уплывали по ней, переворачиваясь раз за разом, и подумал о народах и о безжалостном Времени, и увидел и подивился царственным судам, прибывшим недавно из-за моря.

Именно тогда, если я не ошибаюсь, я и заметил прислонившегося к стене человека с золотыми серьгами, устремившего свой взгляд в сторону кораблей. Его кожа имела темный оттенок юга: густые черные волосы его усов слегка побелели от соли; он носил темный синий жакет, какой обычно носят матросы, и длинные ботинки мореходов, но взгляд его был направлен вдаль от стоящих в гавани судов, он, казалось, созерцал самые далекие вещи.

Даже когда я заговорил с ним, он не повернулся ко мне, а ответил мне мечтательно, с тем же самым остановившимся взглядом, как будто его мысли остались в далеких и пустынных морях. Я спросил его, с какого он судна, ведь в порту их стояло немало. Парусные суда были там со свернутыми парусами и прямыми неподвижными мачтами, подобными зимнему лесу; пароходы были там, и огромные лайнеры выпускали праздный дым в сумерки. Он ответил, что не был ни на одном из них. Я спросил, на какой линии он работал, поскольку он совершенно очевидно был моряком; я упомянул все известные линии, но он их не знал. Тогда я спросил, где он работал и кем был. И он сказал: «Я работаю в Саргассовом Море, и я последний из пиратов, последний оставшийся в живых». И я пожал его руку, пожал несколько раз. Я сказал:

«Мы боялись, что Вы умерли. Мы боялись, что Вы умерли». И он ответил печально: «Нет. Нет. Я слишком много грешил в Испанских морях: мне не позволяют умереть».

Сон короля Карна-Вутра

Король Карна-Вутра, сидевший на троне, управляющий всем, сказал: «Я очень ясно видел вчера вечером царственную Вава-Нирью. Хотя частью она была скрыта большими облаками, которые проносились над ней непрерывно, снова и снова, но все же лицо ее было открыто и сияло в свете полной луны.

Я сказал ей: „Пройдемся со мной к огромным бассейнам в покрытом садами прекрасном Истрахане, к бассейнам, где плавают лилии, дающие манящие грезы; или, сдвинув в сторону занавес висячих орхидей, пойдем со мной отсюда, от бассейнов, по тайной тропе через непроходимые джунгли, которые заполняют единственный проход между горами, скрывающими Истрахан.

Они скрывают его и смотрят на него с радостью утром и вечером, когда бассейны полны странными отражениями. Они смотрят так, пока от их радости иногда не начинает таять смертоносный снег, который убивает альпинистов на одиноких высотах. В этих горах есть долины, которые старше лунных кратеров.

Иди со мной туда или останься со мной здесь, и мы поедем в романтичные страны, о которых караванщики говорят только в песнях; или мы пойдем бесшумно по земле столь прекрасной, что даже бабочки, парящие над ней, когда они видят свои сияющие отражения в священных бассейнах, пугаются их красоты; и каждую ночь мы будем слушать бесчисленных соловьев, единым хором воспевающих звезды до самой смерти. Сделай это, и я пошлю герольдов в дальние страны с вестями о твоей красоте; и они побегут и прибудут в Сендару, и узнают о тебе люди, которые пасут отары коричневых овец; и из Сендары слух распространится по берегам священной реки Зот, пока люди, которые плетут плетни в полях, не услышат об этом и не запоют; но герольды должны идти на север по холмам, пока не прибудут в Сууму. И в этом золотом городе они должны сообщить королям, что сидят в своих высоких алебастровых дворцах, о твоих странных и внезапных улыбках. И часто на отдаленных рынках будет история твоя сказываться торговцами из Суумы, когда они сидят, сплетая долгие рассказы, чтобы привлечь людей к своим товарам.

И герольды, миновав тот край, прибудут даже в Ингру, в Ингру, где люди танцуют. И там они должны рассказать о тебе, рассказать так, чтобы твое имя долго напевали в этом радостном городе. И там они должны нанять верблюдов и идти через пески пустынь к отдаленному Нириду, чтобы назвать имя твое одиноким людям в горных монастырях.

Идем со мной теперь, ибо настала Весна“.

И когда я сказал это, она слабо, но все же заметно покачала головой. И когда это случилось, я вспомнил, что моя юность ушла, и что она мертва уже сорок лет».

Шторм

Они увидели небольшое судно, которое было далеко в море и которое носило имя «Petite Esperance». И из-за его изодранной оснастки и его необычного облика, какой мог иметь корабль из неведомых стран, они сказали: «Это не то судно, которое следует приветствовать, встречать или даже спасать из рук моря». И море восстало, как морю привычно, и маленькое судно из дальних краев было в его руках, и более ничтожными, чем когда-либо, казались его слабые мачты с парусами фантастических очертаний и с иностранными флагами. И море издало громкий триумфальный звук, на какой только море и способно. И затем возникла волна, которая была очень сильна, как девятый сын урагана и прилива, и скрыла маленькое судно и скрыла весь дальние части моря. И на это сказали стоявшие на твердой сухой земле: «Это было только маленькое, ничего не стоящее иностранное судно. Оно исчезло в море, и это хорошо и правильно, что шторм уничтожил его». И они отвернулись и наблюдали за маневрами купеческих судов, которые загружались специями и серебром; год за годом они приветствовали их в порту и хвалили их товары и давно знакомые паруса. И много лет минуло.

И наконец с палубами и бортами, покрытыми золотой тканью; со старыми попугаями, которые знавали трубадуров, певших славные песни и чистивших их золотые перья; с полным трюмом изумрудов и рубинов; переполненный Индийской добычей; свертывающий свои истомленные в пути дивные паруса, галеон скользнул в порт, закрывая солнечный свет купеческим судам и ло! – он встал в ряд у крутого обрыва.

«Кто ты?» спросили они, «чудесное странствующее судно?»

И получили ответ: «Petite Esperance».

«O!» сказали люди на берегу. «Мы думали, что вы давно утонули в море».

«Утонули в море?» пропели моряки. «Мы не могли утонуть в море – у нас на борту были боги».

Ошибка

Добрая Слава, шагая однажды вечером по городу, увидела нарумяненное лицо Дурной Славы, фланирующей в свете газовых ламп; и многие преклоняли перед ней колени в дорожной грязи.

«Кто Вы?» спросила Добрая Слава.

«Я – Добрая Слава», сказала Дурная Слава.

Тогда Добрая Слава неслышно скрылась так далеко, что никто не знал, куда она ушла.

И Дурная Слава теперь двинулась дальше, и все ее поклонники поднялись и последовали за ней, и она повела их, как и большинство встреченных на пути, в свою родную преисподнюю.

Истинная история Зайца и Черепахи

Долгое время существовало среди животных сомнение, кто бегает быстрее – Заяц или Черепаха. Некоторые говорили, что Заяц более быстр из этих двоих, потому что он имел такие длинные уши, а другие говорили, что Черепаха быстрее, потому что тот, чей панцирь столь тяжел, должен быть способен и бежать так же сильно. И увы! силы отчуждения и беспорядка бесконечно откладывали решающее соревнование.

Но когда дело дошло почти до войны среди животных, наконец они смогли договориться, и было решено, что Заяц и Черепаха должны пробежать пятьсот ярдов, чтобы все увидели, кто же прав.

«Дикая чушь!» сказал Заяц, и все, что смогли поделать его покровители, – просто заставить его бежать.

«Соревнование я приветствую первой», сказала Черепаха, «я не стану уклоняться от него». O, как возрадовались ее сторонники!

Страсти накалились до предела в день гонки; гусь бросился на лису и почти заклевал ее. Обе стороны громко обсуждали приближающуюся победу до самого начала состязания.

«Я абсолютно уверена в успехе», сказала Черепаха. Но Заяц не сказал ничего, он казался усталым и измученным. Некоторые из его сторонников бросили его и перешли на другую сторону, громко приветствуя вдохновенные речи Черепахи. Но многие остались с Зайцем. «Мы не будем разочарованы в нем», они сказали. «Животное с такими длинными ушами просто обязано победить».

«Беги тяжелее», говорили Черепахе ее болельщики.

И «беги тяжелее» стало своего рода условным знаком, который все повторяли друг другу. «Тяжелый панцирь и тяжелая жизнь. Это – то, чего страна хочет. Беги тяжелее», они сказали. И эти слова не всеми были произнесены, но многие хранили их в своих сердцах.

Затем все умолкли, и внезапно наступила тишина.

Заяц умчался на сотню ярдов, и тогда оглянулся посмотреть, где его конкурент.

«Это совершенно абсурдно», сказал он, «участвовать в гонках с Черепахой». И он сел и почесался. «Беги тяжелее! Беги тяжелее!» кричали некоторые.

«Дайте ему отдохнуть», кричали другие. И «дайте ему отдохнуть» тоже стало девизом.

И через некоторое время конкурент Зайца приблизился к нему.

«Вот ползет эта проклятая Черепаха», сказал Заяц, и он встал и побежал так тяжело, как мог, чтобы не позволить Черепахе победить.

«Эти уши победят», сказали его друзья. «Эти уши победят; они подтвердят бесспорную истину, которую мы высказали». И некоторые из них повернулись к сторонникам Черепахи и сказали: «Что же теперь с вашим животным?»

«Беги тяжелее», ответили им. «Беги тяжелее». Заяц промчался еще почти три сотни ярдов, почти до финишного столба, когда внезапно до него дошло, как глупо он выглядит, бегая наперегонки с Черепахой, которая все не появлялась в поле зрения. И он снова сел и почесался.

«Беги тяжелее! Беги тяжелее!» вопила толпа, и «дайте ему отдохнуть».

«Как этим не воспользоваться?» сказал Заяц, и на сей раз он остановился навсегда. Некоторые говорили, что он уснул.

Продолжалось отчаянное волнение в течение часа или двух, и затем выиграла Черепаха.

«Беги тяжелее! Беги тяжелее!» кричали ее покровители. «Тяжелый панцирь и тяжелая жизнь: это залог успеха». И затем они спросили Черепаху, что означает ее достижение, а та спросила Морскую Черепаху. И Морская Черепаха сказала: «Это – великолепная победа сил стремительности». И затем Черепаха повторила это своим друзьям. И все животные не говорили ничего другого долгие годы. И даже в наши дни «великолепная победа сил стремительности» является девизом в доме улитки.

А причина того, что данная версия гонки не слишком широко известна, очень проста. Очень немногие из тех, которые могли ее описать, пережили большой лесной пожар, который случился вскоре этого события.

Огонь пронесся по зарослям ночью при сильном ветре. Заяц, Черепаха и немногие животные увидели его издалека с высокого открытого холма, который был на опушке леса, и они поспешно созвали встречу, чтобы решить, кого следует послать и предупредить животных в лесу.

И они послали Черепаху.

Единые Бессмертные

Я слышал, как говорили, что очень далеко отсюда, в дурной стороне пустынь Катая и в краю, посвященном зиме, находятся все годы, которые мертвы. И там некая долина закрывает их и скрывает, как гласят слухи, от мира, но не от вида луны и не от тех лучей, которыми разносятся сны.

И я сказал: я пойду отсюда путями мечты, и я приду в ту долину и войду и буду там носить траур о всех чудесных годах, которые мертвы. И я сказал: я возьму венок, венок траура, и положу к их ногам как символ моей печали об их судьбе.

И когда я разыскивал цветы, цветы для моего траурного венка, лилия казалась слишком большой, лавр казался слишком торжественным, и я не нашел ничего достаточно изысканного или ровного, чтобы служить достойным подношением годам, которые мертвы. И наконец я сделал аккуратный венок из маргариток в той манере, какая была принята в один из тех годов, которые ныне мертвы.

«Этого», сказал я, «недостаточно – венок не столь хрупок и не столь нежен, как один из тонких забытых годов». Но я взял свой венок в руки и пошел отсюда. И когда я ступил на тайный путь к той романтичной земле, где долина, о которой ходят слухи, сближается с гористой луной, я начал искать среди травы те бедные маленькие годы, которым я принес свое горе и свой венок. И когда я не нашел в траве ничего, я сказал: «Время разрушило и уничтожило их и не оставило даже самого слабого следа». Но глянув вверх в сиянии луны, я внезапно увидел колоссов, сидящих наверху, попирающих звезды и заполняющих ночь чернотой; и у ног этих идолов я увидел молящихся и дающих обеты королей, увидел все дни, которые есть, и все времена, и все города, и все нации, и всех их богов. Дым не тревожил их, огни жертвенников не достигали их колоссальных голов, они сидели там, неизмеримые, недостижимые, неуничтожимые.

Я сказал: «Кто они?» Один ответил: «Единые Бессмертные». И я сказал печально: «Я пришел не для того, чтобы увидеть богов страха, но я пришел, чтобы пролить слезы и возложить цветы у ног нескольких лет, которые мертвы и не могут вернуться снова». Он ответил мне: «Они и есть годы, которые мертвы, Единые Бессмертные; все годы, которые есть – Их дети. Они создали их улыбки и смех; всех земных королей Они короновали, всех богов Они создали; все события стекают с Их ног как реки, миры – это летящие камешки, которые Они уже бросили, и Время, и все его столетия позади него становятся на колени здесь, склоняя главы у Их могучих ног подобно вассалам». И когда я услышал это, я отвернулся с моим венком, и возвратился в свою землю успокоенный.

Притча

Жил-был когда-то очень серьезный Пуританин, который считал, что грешно танцевать. И ради своих принципов он тяжело работал и вел рьяную жизнь. И любили его все те, кто ненавидел танцы; а те, которые любили танцы, уважали его также; они говорили: «Он – чистый, хороший человек и действует в согласии со своим внутренним убеждением».

Он сделал много, чтобы воспрепятствовать танцам, и помогал запрещать многие воскресные развлечения. Некоторые виды поэзии, как он говорил, ему нравились, но не особенно причудливые, поскольку иначе поэзия могла развратить мысли самых юных. Он всегда одевался в черное.

Он весьма интересовался моралью и был весьма искренен; и так росло на Земле уважение к его честному лицу и к его ровной белой бороде.

Однажды ночью Дьявол явился к нему во сне и сказал:

«Привет».

«Изыди», сказал этот серьезный человек.

«Нет, нет, друг», сказал Дьявол.

«Не смей называть меня другом», он ответил смело.

«Ну-ну, друг», сказал Дьявол. «Вы ли не разделяли танцующие пары? Вы ли не сдерживали их смех и их проклятую радость? Вы ли не носили мою черную ливрею? O друг, друг, Вы не знаете, что за отвратительная вещь – сидеть в аду и слышать счастливых людей, поющих в театрах, поющих в полях и шепчущихся после танцев под луной», и он склонился с жутким проклятием.

«Это ты», сказал Пуританин, «и помещаешь в их сердца злое желание танцевать; и черная ливрея – собственность Бога, а вовсе не твоя». А Дьявол рассмеялся высокомерно и заговорил.

«Он только и создал, что глупые цвета», сказал он, «и бесполезные рассветы на склонах холмов, обращенных на юг, и бабочек, порхающих по ним, как только восходит солнце, и дурацких дев, приходящих потанцевать, и теплый безумный Западный ветер, и худшее из всего – пагубную Любовь».

И когда Дьявол сказал, что Бог создал любовь, наш серьезный человек вскочил в кровати и закричал: «Богохульство! Богохульство!»

«Это правда,» сказал Дьявол. «Это не я посылаю деревенских дураков обниматься и шептаться с глазу на глаз в лесу, когда луна стоит высоко. Я даже не могу выносить самого вида их танцев».

«Тогда,» сказал человек, «я принял правое за неправое; но как только я проснусь, я буду снова бороться с тобой».

«O, нет, не будешь», сказал Дьявол. «Ты не пробудишься от этого сна». И где-то далеко черные стальные двери Ада открылись, и рука об руку эти двое шагнули внутрь, и двери закрылись за ними. А они все шли вместе, плелись дальше и дальше в адские бездны, и было наказание Пуританина таково: знать, что он заботился на Земле об одном только зле, каковое и причинял людям.