Текст книги "Дочь короля эльфов"

Автор книги: Эдвард Дансени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава XXIV
ЛУРУЛУ РАССКАЗЫВАЕТ О ЗЕМЛЕ И О ПОВАДКАХ ЛЮДЕЙ

Когда тролль нашел Ориона в замке, он тут же изложил ему свой план. Суть его сводилась к тому, что для лучшего управления сворой требовалось сразу несколько доезжачих, так как одному Лурулу трудно уследить за каждой собакой и не дать ей заблудиться в сумерках, окружавших Страну Эльфов. Там, всего в нескольких ярдах от полей, которые мы знаем, начинались пространства, откуда отбившаяся гончая если и вернулась бы когда-то, то валясь с ног от усталости, так как за полчаса, проведенных в зачарованной стране, она состарилась бы на несколько лет. У каждой собаки, заявил Лурулу, должен быть свой тролль, который бы оберегал ее, бежал рядом во время охоты и ухаживал за ней, когда голодный и грязный пес возвращается на псарню.

Орион сразу понял несравненные преимущества этого плана, благодаря которому каждой гончей в его своре управлял бы пусть не великий, но внимательный и острый разум, и велел Лурулу отправляться за троллями. Пока гончие мирно спали, сбившись для тепла в груды на полу двух своих вольеров, тролль стремительно мчался в Страну Эльфов, держа курс через поля, которые мы знаем, и через сумерки, что начинаются там, где заканчивался лунный свет.

По пути он миновал беленый фермерский домик, горевший в темноте ярко-желтым окном, и в лунном свете стены его казались бледно-голубыми. Здесь две сторожевые собаки почуяли тролля и, громко залаяв, увязались в погоню. В другой день Лурулу непременно провел бы их каким-нибудь особенным способом и в конце концов оставил бы псов в дураках, но сегодня его разум был до краев полон предстоящей задачей, поэтому он остался совершенно равнодушен к преследователям. Легко скользя над венчиками трав, Лурулу продолжал нестись вперед длинными прыжками, и скоро обе собаки, запыхавшись, отстали.

Задолго до того, как в преддверии рассвета успели поблекнуть звезды, Лурулу достиг барьера, отделявшего наши поля от общего дома существ, подобных ему самому, и, совершив высокий прыжок через сумеречную стену, покинул привычную нам ночь и приземлился на четвереньки на землю своей родной страны, над которой сиял бесконечный эльфийский день. Спеша удивить своих сородичей новостями, Лурулу помчался дальше, рассекая телом неподвижный и плотный воздух волшебной страны. Издавая на бегу характерные скрипучие крики, при помощи которых тролли сзывают свой народ, он прискакал на торфяники, где в своих странных жилищах обитают тролли. Миновав болотистую равнину, Лурулу достиг леса, где в дуплах огромных деревьев жили другие тролли. В лесу он тоже несколько раз громко проверещал, сзывая своих сородичей. И очень скоро среди цветов в лесной чаще раздался такой громкий шорох, словно вдруг подули все четыре ветра сразу, и этот шорох все нарастал, и тролли, один за другим выскакивая из травы, рядами усаживались вокруг Лурулу. Из пустотелых древесных стволов, из поросших папоротником ложбинок появлялись все новые и новые сородичи, и с дальнего края болот подходили целые семьи, обитавшие там в высоких и тонких гомагах, как называются в Стране Эльфов эти странные домики, сделанные из похожей на холст серой ткани, которая наподобие палатки свешивается с шеста. В человеческом же языке для именования этих жилищ просто нет подходящего слова.

Явившиеся на зов Лурулу существа рассаживались вокруг него, освещенные мягкими переливами волшебного света, распространяющегося между сказочными деревьями, чьи высокие стволы намного переросли старейшие из наших сосен, и сверкающих свечами кактусов, о которых наш мир имеет лишь смутное представление. Когда многочисленные тролли наконец собрались и вся лужайка побурела от их тел, Лурулу заговорил с троллями, рассказав им о времени.

Никогда прежде никто в Стране Эльфов не слыхивал ничего подобного. Правда, из врожденного любопытства тролли иногда забирались в поля, которые мы знаем, но Лурулу, побывавший в селении Эрл, единственный имел представление о том, что происходит в гуще людской жизни. Время в поселке, объяснил он троллям, движется со скоростью еще более удивительной, чем над лугами и полями Земли; и в подкрепление своих слов Лурулу рассказал, как менялся свет, как ползли тени и воздух то был прозрачным, то светился, то бледнел. Он упомянул и о том, как на короткое время Земля стала походить на Страну Эльфов своим мягким освещением и богатством сумеречных красок, и как в одно мгновение, краткое, словно мысль о далеком доме, свет погас вовсе и исчезли все краски. Потом он рассказал им о звездах. Рассказал о коровах, козах и месяце – трех разновидностях рогатых существ, которые показались ему любопытнее всего, и о многом другом. В конце концов оказалось, что Лурулу нашел на нашей Земле гораздо больше удивительного и прекрасного, чем мы в состоянии припомнить, хотя и мы тоже когда-то видим все это впервые в жизни. Лурулу же не терял времени даром и, познакомившись с обычаями полей, которые мы знаем, приготовил для пытливых троллей десятки занимательных рассказов, которые крепко удерживали их внимание и заставляли сидеть на лесной лужайке под деревьями молча и неподвижно, словно все они действительно были опавшей листвой, прихваченной ночным ноябрьским морозом. О дымоходах и телегах тролли вообще слышали впервые, а описание ветряных мельниц заставило их пережить непродолжительный, но бурный восторг. Словно зачарованные, слушали они об образе жизни и привычках людей, и лишь время от времени – как, например, когда Лурулу рассказывал о шляпах – лес сотрясали громкие взрывы смеха.

Под конец своей зажигательной речи Лурулу заявил, что все они должны непременно своими глазами увидеть и шляпы, и лопаты, и собачьи конуры, и поглядеть в застекленные окна, и побывать на ветряной мельнице. Этим он так разжег троллей, что их бурая масса заволновалась и заходила ходуном. Сородичи Лурулу славятся большим любопытством, однако он не рассчитывал выманить их в наши поля из зачарованной страны, полагаясь лишь на природную любознательность троллей. У него в запасе была еще одна приманка, которая должна была разбудить в троллях еще одно чувство и позвать их в поля и холмы земли. Лурулу заговорил о высокомерных, сдержанных, презрительных, блистательных единорогах, которые заговаривали с троллями не чаще, чем наши коровы беседуют с лягушками, когда приходят к пруду напиться. Все тролли знали, где обитают эти надменные звери, и готовы были следить за их перемещениями и докладывать о них человеку. В награду за это они тоже могли охотиться на единорогов, да с самими собаками! Какими бы поверхностными ни были их знания о собаках, страх перед этими друзьями и помощниками человека был настолько присущ всем, кто привык спасаться бегством, что тролли злорадно захохотали при одной мысли о том, что на единорогов охотятся с собаками.

И так, с помощью злобы и любопытства, Лурулу удалось сделать Землю вдвое привлекательней для своих сородичей, и, чувствуя близкий успех, он тихонько хихикал и жмурился от удовольствия, так как среди троллей никто не пользуется большим уважением, чем тот, кому удастся поразить остальных, продемонстрировать им какой-нибудь загадочный предмет и устроить какую-нибудь веселую шутку или мистификацию. Лурулу сумел показать троллям целую Землю, образ жизни и традиции которой считаются среди тех, кто склонен к рассуждениям и анализу, столь загадочными и странными, сколь только может пожелать себе самый любознательный исследователь.

Но тут встал и заговорил один старый седой тролль – тот самый, что слишком часто пересекал сумеречную границу Земли, чтобы подглядывать за человеческими привычками. Но пока он этим занимался, время добралось до него и сделало из бурого серым.

– Должны ли мы уйти, – торжественно вопросил он, – из лесов, что так хорошо известны нашему народу? Должны ли мы оставить радости и красоты нашей страны, чтобы увидеть что-то новое, но быть в конце концов уничтоженными временем?

В ответ на эти слова по толпе троллей пробежал неясный гул.

– Разве не их человеческое «сегодня» хотим мы увидеть? – продолжал тем временем тролль. – Там они называют это «сегодня», хотя никто толком не знает, что это такое. Вернувшись через границу, чтобы взглянуть на него еще раз, вы его уже не застанете, так как на Земле Время неистовствует и бушует, словно потерявшиеся собаки, которые, забегая на нашу сторону и не умея вернуться домой, то лают, то скулят, то мечутся в испуге и ярости.

– Вот даже как… – сказали на это тролли, хотя ничего не знали наверняка; просто мнение седого тролля имело в лесу определенный вес.

– Давайте же хранить наше «сегодня», – сказал авторитетный тролль, – пока оно у нас есть. Не дадим заманить себя в те края, где «сегодня» так легко потерять, потому что каждый раз, когда люди его теряют, их волосы становятся чуть белее, их руки слабеют, лица делаются печальнее, и все они оказываются на шаг ближе к «завтра».

Он так торжественно и мрачно произнес это последнее слово, что бурые тролли испугались.

– А что происходит с людьми в этом «завтра»? – спросил один тролль.

– Они умирают, – ответил седой тролль, – а остальные копают в земле яму и кладут туда умершего. Я сам видел это своими собственными глазами. А после этого, если верить словам, которые они при этом произносили, человек отправляется на Небеса.

Тролли содрогнулись, и их дрожь далеко разнеслась между деревьями леса.

Лурулу, который все это время сидел молча и сердито слушал, как самый авторитетный тролль порочит Землю, куда он вознамерился отвести своих родичей, чтобы удивить их тамошними чудесами, не выдержал и вскочил, горя желанием сказать свое слово в защиту полей, которые мы знаем.

– Небеса – это очень хорошее место, – с горячностью возразил Лурулу, хотя ему почти не приходилось слышать сколько-нибудь внятных рассказов о них.

– Туда попадают только праведники да блаженные, – парировал седой. – К тому же на Небесах полным-полно ангелов. Что там делать порядочному троллю? Ангелы очень быстро его поймают, потому что, говорят, у ангелов есть крылья. Они будут ловить троллей, а поймав – пороть. И порка может продолжаться целую вечность.

Услышав это, бурые тролли заплакали.

– Ну, нас не так-то легко поймать, – неуверенно возразил Лурулу.

– У ангелов есть крылья, – напомнил седой тролль.

Тролли опечалились еще больше и затрясли головами, так как быстрота крыльев была известна каждому. Правда, птицы Страны Эльфов по большей части парили в ее плотном воздухе, любуясь легендарной красотой, которая обеспечивала им и кров, и пищу и о которой они иногда принимались петь. Но тролли, любившие играть вдоль границы и часто пробиравшиеся в поля, которые мы знаем, видели стремительные петли и пике земных птиц. Поэтому-то каждый хорошо знал, что если за каким-нибудь бедным троллем вдруг устремится пара хищных крыльев, то вряд ли ему удастся спастись.

– Увы! – воскликнули тролли.

Седой больше ничего не сказал, да и что можно добавить к сказанному, коли лес и без того полнился печалью бурых троллей, сидящих под деревьями? Они думали о Небесах, боясь, что попадут туда слишком скоро, если посмеют перебраться на Землю.

Лурулу больше не спорил. Бесполезно спорить сейчас, когда его сородичи слишком печальны, чтобы внимать любым аргументам. Поэтому он заговорил с ними самым мрачным тоном, заговорил о великих и важных вещах, произнося мудрые слова и стоя в позе почтительного благоговения. Если что и способно обрадовать грустящего тролля, так это ученая заумь и торжественность речи, а уж над почтительным благоговением – как и над любым проявлением мудрости – они готовы покатываться со смеху буквально часами. И благодаря этой уловке Лурулу удалось снова привести свою аудиторию в состояние легкомысленного веселья, каковое и является естественным состоянием всякого тролля. Когда же эта цель была достигнута, он снова завел с ними речь о Земле, рассказав несколько историй об эксцентричных привычках и обычаях людей.

Скоро весь волшебный лес вздрагивал и трясся от смеха, и седому троллю никак не удавалось вставить слово, чтобы умерить любопытство и энтузиазм, с новой силой вспыхнувшие в сердцах бурых троллей, стремившихся поскорее узнать, что это за существа такие, живущие в домах из камней, имеющие над головой таинственную шляпу, а еще выше – дымоход. Которые разговаривают с собаками, а со свиньями не хотят, и чья серьезность была смешнее всего, что тролли могли себе представить. Всеми ими овладело страстное желание немедленно отправиться на Землю, чтобы своими глазами увидеть свиней, телеги и ветряные мельницы и вдоволь посмеяться над человеком. Настроение троллей изменилось так быстро, что Лурулу, который обещал Ориону привести не больше двух десятков троллей, пришлось очень постараться, чтобы сдержать эту возбужденную бурую толпу и не дать ей немедленно отправиться в поля, которые мы знаем. Дай им волю, и в Стране Эльфов сейчас не осталось бы ни одного тролля, так как даже седой ветеран передумал и готов был бежать с остальными. В конце концов Лурулу выбрал пятнадцать соплеменников и повел их к таящей множество опасностей границе Земли. Все они с радостью покинули полумрак родного леса, летя над землей, словно подхваченные ветром дубовые листья в ненастную ноябрьскую пору.

Глава XXV
ЛИРАЗЕЛЬ ВСПОМИНАЕТ ПОЛЯ, КОТОРЫЕ МЫ ЗНАЕМ

Пока тролли вскачь неслись к Земле, чтобы похохотать над человеческими привычками, Лиразель чуть пошевелилась на коленях у отца. Король, торжественный и спокойный, недвижимо просидел на своем троне изо льда и тумана почти двенадцать человеческих лет. Принцесса вздохнула, и ее вздох разнесся над сонными равнинами мечты. Он слегка потревожил покой Страны Эльфов. Рассветы с закатами, смешанные с мерцанием сумерек и бледным светом звезд, служившие зачарованной земле вместо солнца, ощутили эту едва уловимую грусть Лиразели, и их сияние чуть заметно потускнело, так как и магия, сохранившая все эти источники света, и все заклятья, что связали их воедино, чтобы освещать неподвластный Времени край, не могли противостоять печали, что темной волной поднималась в душе принцессы, принадлежащей к эльфийскому королевскому роду. А вздыхала она потому, что даже сквозь удовольствие и покой Страны Эльфов донеслась до нее мысль о Земле.

И тогда среди всего великолепия зачарованной земли, о котором может рассказать только песня, Лиразель вызвала в памяти образы шиповника, первоцвета и некоторых других трав и цветов, что полюбились ей в полях, которые мы знаем. Мысленно выйдя в эти поля, она представила себе Ориона, отгороженного от нее неведомым числом земных лет и живущего ныне где-то по ту сторону волшебной границы. Все магические чудеса Страны Эльфов и вся ее красота, которую нам не дано представить никаким напряжением фантазии, ее глубочайшее спокойствие, способное убаюкать столетия так, что они спят бестревожно и не чувствуют шпор времени, и волшебное искусство отца Лиразели, не дающее увянуть ничтожнейшей из лилий, и даже заклятья, при помощи которых король обращал в реальность любые грезы и желания, – все это больше не занимало принцессу, не приносило ей удовольствия. Ее воображение свободно устремлялось все дальше и дальше за сумеречную границу. Вот почему ее вздох разнесся так далеко над всей волшебной страной, тревожа безмятежно дремлющие цветы.

Отец Лиразели ощутил печаль дочери, услыхал разбудивший цветы вздох и почувствовал, как ее тоска всколыхнула безмятежное спокойствие Страны Эльфов. Правда, было это возмущение таким легким, что его можно сравнить разве что с тем, как заблудившаяся в летней ночи пичуга чуть-чуть колышет портьеру на окне, слегка касаясь ее тяжелых складок трепетным крылом. Он прекрасно понимал, что, сидя с ним на троне, о котором может рассказать только песня, Лиразель печалится всего лишь о Земле и вспоминает какой-то милый тамошний образ, сравнивая его с немеркнущей славой Страны Эльфов, однако даже это не вызвало в его магическом сердце ничего, кроме сочувствия; так мы жалеем ребенка, который пренебрегает тем, что для нас свято, но может вздыхать по какой-нибудь тривиальной мелочи. Чем меньше казалась ему достойной сожаления Земля, беспомощная жертва времени, которая сейчас здесь, а в следующий момент исчезнет, мимолетное видение, проносящееся вдалеке от прекрасных берегов зачарованной страны; мир, слишком коротко живущий, чтобы представлять серьезный интерес для отягощенного магией ума, – тем сильнее король жалел свое дорогое дитя, грустящее из-за пустого каприза, которому принцесса неосмотрительно позволила увлечь себя и который – увы! – был связан с вещами, обреченными на неминуемое и скорое исчезновение. Да, Лиразель была несчастна, но король не испытывал ни гнева, ни раздражения в отношении Земли, которая завладела ее воображением. Самые сокровенные чудеса Страны Эльфов не доставляли Лиразели удовольствия, вздохи ее были адресованы чему-то другому, и его могучее искусство должно было немедленно исполнить ее желания. Тогда король отнял свою правую руку с поверхности таинственного трона, выкованного из музыки и миражей и поднял ее вверх. Великая тишина пала на Страну Эльфов.

Большие круглые листья в лесной чаще оборвали свой неумолчный шорох, словно высеченные из мрамора, застыли птицы и твари, даже бурые тролли, скакавшие к Земле, вдруг остановились в благоговейном молчании. И среди этой тишины стали вдруг слышны негромкие жалобные звуки, похожие на тихие вздохи по чему-то, чего не в силах выразить никакие песни, и на голоса слез, что звучали бы, если бы каждая соленая капелька ожила и, научившись говорить, попробовала рассказать о неисповедимых путях печали. Понемногу все эти тихие шепоты сплелись в торжественную медленную мелодию, которую хозяин зачарованной страны вызвал к жизни взмахом своей волшебной руки. Эта мелодия рассказывала о рассвете над бесконечными болотами на далекой Земле или какой-нибудь другой планете, неизвестной в Стране Эльфов. О рассвете, который медленно возникает среди глубокой тьмы, звездного света и пронизывающего холода; о рассвете бессильном, морозном, не радующем ничей глаз, едва затмевающем сияние равнодушных звезд, наполовину скрытом тенями гроз и штормов и все же ненавидимом всеми темными тварями. Она говорила о рассвете, рождающемся долго и мучительно, пока в одно мгновение тусклое марево болот и стылое небо не озарятся вдруг золотым светом.

Мелодия рассказала все, что могла, об этом чуде, которое навсегда осталось чужим Стране Эльфов. Король вновь шевельнул поднятой рукой и зажег над своей волшебной страной другой рассвет, призвав его с одной из ближайших к солнцу планет. Свеж и прекрасен был этот рассвет, явившийся из далеких, неизвестных пределов и давно забытых веков, засиявший над Страной Эльфов. Капельки эльфийской росы, повисшие на кончиках согнутых травинок, вобрали его свет в свои крошечные хрустальные сферы и задержали там удивительную и яркую красу похожих на наши небес, которую увидели впервые за несчитанные столетия своей зачарованной жизни.

Рассвет разгорался медленно и неохотно над непривычными к нему землями. Он затоплял их красками. На странные, длинные листья эльфийских деревьев лег какой-то новый отблеск, а от их чудовищных стволов пролегли невиданные в Стране Эльфов тени. Они заскользили по траве, не подозревавшей об их приближении. Башни дворца, постигая это новое чудо и признавая его магическую природу, откликнулись свечением своих священных окон, которые, словно озарение, вспыхнули вдруг над равнинами Страны Эльфов и смешали мазки бледно-розового с безмятежной голубизной Эльфийских гор. Дозорные, что веками сидели на выступах этих сказочных вершин, следя за тем, чтобы ни с Земли и ни с какой-нибудь другой звезды не проникло в зачарованную страну ничто чуждое, увидели, как осветилось в предчувствии рассвета сумеречное небо, и, вскинув рога, затрубили так, как трубили, предупреждая Страну Эльфов о появлении чужака. Стражи уединенных долин в тени своих страшных утесов подняли к губам рога легендарных быков и воспроизвели этот сигнал еще раз. Эхо, подхватив их повторенный мраморными ликами скал клич, донесло его до всех самых отдаленных и диких гор и ущелий, так что вскоре вся Страна Эльфов зазвенела трубными голосами тревоги, предупреждающими, что нечто постороннее вторглось в ее пределы. И к этой насторожившейся, замершей в ожидании земле, вдоль утесов которой поднялись к небу магические клинки, призванные сигнальными рогами из почерневших ножен, чтобы отразить врага, пришел нежный, золотисто-розовый рассвет – древнейшее из всех известных человеку чудес. Дворец, полный волшебства, заклинаний, магии, полыхнул в ответ своей ледяной голубизной не то в знак гостеприимства, не то бросая вызов сопернику, и его яркое сияние добавило эльфийской земле красоты, о которой способна рассказать разве что песня.

Король еще раз взмахнул рукой, которую он по-прежнему держал вровень с хрустальными зубцами своей короны, и по его приказу стены магического дворца раздались, чтобы явить Лиразели бесконечные лиги зачарованного королевства. Благодаря магии, произведенной движением пальцев короля, она увидела и темно-зеленые леса, и влажные равнины Страны Эльфов, и торжественные бледно-голубые горы, и долины, охраняемые их жителями, и всех сказочных зверей, что бродили в полутьме под покровом густой листвы, и даже шумную ватагу троллей, что неслись прочь к границам Земли. И еще увидела Лиразель дозорных, поднявших к губам рога, на которых играли яркие краски рассвета, и это было ясным доказательством величайшего триумфа ее отца, сумевшего при помощи сокровенного искусства приманить из невообразимой дали утреннюю зарю, призвать только для того, чтобы умиротворить дух дочери, потрафить ее капризам и отвлечь от мечтаний о Земле. Лиразель видела лужайки, на которых веками праздно дремало Время, не засушившее ни одного цветка из тех, что их обрамляли. Новая заря, рассеивая томные краски Страны Эльфов, вставала над любимыми ею лужайками и пришлась Лиразели по душе, так как с ее приходом они обрели красоту, какой не знали до тех пор, пока рассвет не совершил свое дальнее путешествие, чтобы смешаться с сумерками зачарованной земли. Так прежде горели, сверкали и серебрились над лужайками лишь легендарные шпили и башни дворца, о котором может рассказать только песня.

Король эльфов оторвал свой взгляд от этой ослепительной красоты и взглянул в лицо дочери, надеясь увидеть радостное удивление, с каким она станет озирать свой сияющий дом. Он надеялся, что все ее мысли отвратятся от полей, где властвуют старость и смерть и где – увы! – они все это время блуждали. Глаза Лиразели, ради которых он заставил рассвет отклониться от предначертанного природой пути, были обращены к Эльфийским горам, с которыми они удивительно сочетались своей голубизной и таинственностью, и все же в их магических глубинах, в которые пытливо заглянул король, он увидел все ту же затаенную мысль о Земле!

Мысль о Земле… И это несмотря на то, что он взмахнул рукой и, использовав свое могущество, начертал в воздухе таинственный знак, призывающий в Страну Эльфов чудо, которое должно бы доставить Лиразели удовольствие и радость от встречи с родным домом! Все его владения ликовали при встрече с этим волшебством, и даже дозорные на поднебесных наблюдательных площадках протрубили свои странные сигналы, и все чудища, насекомые, птицы и цветы – все радовались новой радостью, и только здесь, в сердце зачарованного края, его дочь сидела и грустила по чужим полям.

Если бы король показал Лиразели какое-нибудь другое чудо вместо рассвета, он, может быть, и сумел бы вернуть домой ее мысли, однако, вызвав в Страну Эльфов эту экзотическую красоту и позволив ей смешаться с древним очарованием волшебной земли, он только сильней пробудил в дочери воспоминания об утрах, встающих над неизвестными ему полями, где Лиразель в своем воображении играла с маленьким Орионом и где среди английских трав росли наши английские, не зачарованные цветы.

– Тебе этого мало? – спросил король своим густым и удивительным голосом и указал на свои обширные земли рукой, которая могла вызвать чудо.

Лиразель вздохнула: этого было мало, вернее, это было не то.

Великая грусть овладела королем-волшебником. Дочь была ему дороже всего, но она вздыхала о Земле. Когда-то была у него и королева, которая вместе с ним правила Страной Эльфов, но она была смертной и – как все смертные – умерла. Ее вечно влекли к себе холмы Земли, и она часто отправлялась за сумеречную границу, чтобы увидеть цветущий май или буковые леса в царственном осеннем уборе. Хотя каждый раз она оставалась в полях, которые мы знаем, не больше одного дня и всегда возвращалась во дворец за сумеречный барьер еще до того, как садилось наше солнце, все же Время чуть касалось ее в каждый такой визит, и понемногу королева состарилась и умерла, так как была всего лишь смертной, хотя и жила в Стране Эльфов. И эльфы, недоумевая, похоронили ее, как хоронят людей, а король остался один со своей дочерью. И вот теперь Лиразель тоже стала тосковать о Земле.

Печаль охватила его, но, как часто бывает и с людьми, из мрака этой печали, из погруженного в грусть разума возникло иное настроение – поющее, звонкое, исполненное смеха и радости, и тогда король встал со своего трона и поднял вверх обе руки. Охватившее его воодушевление обратилось музыкой, зазвучавшей над Страной Эльфов. Вместе с музыкой, подобно возвращающемуся в свои берега морю, весело и мощно разливался над зачарованной землей, все шире и шире распространялся неожиданный и вдохновенный порыв, звавший вскочить и пуститься в пляс. Никто и ничто в Стране Эльфов даже не думало ему противиться. Король торжественно взмахнул руками, и все, что кралось сквозь лесную чащу, что ползало среди листвы, что прыгало с одной голой скалы на другую или паслось среди лилий, заплясало под эту музыку, словно брызжущую весенним настроением, вселившимся в козье стадо на выпасе ранним и теплым земным утром.

Между тем тролли подобрались уже довольно близко к сумеречной границе, и их лица сморщились, как будто они уже приготовились потешаться над людскими привычками. Со всем нетерпением, свойственным маленьким и тщеславным существам, они стремились как можно скорее пересечь черту, отделяющую Страну Эльфов от Земли. Однако, завороженные чудесной мелодией, они не могли больше двигаться к своей цели и только плавно скользили по кругу или по затейливой спирали, отплясывая некий странный танец, больше всего напоминающий вечернюю толкотню комаров, которую мы наблюдаем летом у себя в полях. Мрачные чудовища из старинных легенд в заросшей папоротниками чаще тоже отплясывали менуэты, которые ведьмы создали из своих капризов и насмешек давным-давно, еще в пору своей невообразимо далекой юности, когда на Земле еще не были построены города. Даже деревья в лесу выдирали из перегноя тяжелые медлительные корни и неуклюже раскачивались на них, а потом затанцевали на скрюченных узловатых петлях, напоминающих чудовищные когти, и на их трепещущих листьях водили свои хороводы мошки и жуки. А в колдовском уединении мрачных глубоких пещер пробудились от столетнего сна немыслимые существа и тоже заплясали по сырым каменным полам.

Принцесса Лиразель стояла рядом с королем-волшебником, слегка покачиваясь в такт музыке, заставившей плясать всех обитателей зачарованной земли, и на лице ее играл слабый отсвет сдерживаемой улыбки, так как в тайне ото всех она неизменно посмеивалась над могуществом своей непревзойденной красоты. И вдруг король эльфов поднял правую руку еще выше и остановил всех зачарованных танцоров в своей земле, внушив благоговейный трепет всем магическим существам, и над Страной Эльфов зазвучала новая мелодия – гармония нот, уловленных королем среди бессвязных откровений, что с негромким пением бесцельно блуждают в прозрачной голубизне далеко от земных берегов; и тогда вся заколдованная страна окуталась волшебным очарованием этой странной музыки. Все дикие твари – и те, о существовании которых Земля догадывалась, и те, что сумели укрыться даже от наших легенд, – вдруг запели древние песни, которые давно изгладились даже из их памяти; и сказочные духи воздуха спустились пониже из своих заоблачных высот, чтобы присоединить свои голоса к общему хору. Неведомые и странные чувства вдруг вторглись в вековечное спокойствие Страны Эльфов, и половодье музыки билось своими удивительными волнами о склоны темно-голубых Эльфийских гор до тех пор, пока их вершины не откликнулись странным эхом, похожим на голоса бронзовых колоколов.

Но на Земле ни музыки, ни даже эха не было слышно. Ни одна нота, ни один звук, ни один еле слышный обертон не сумели преодолеть тонкую границу сумерек, хотя кое-где эти ноты взвивались так высоко, что достигали Небес, и носились над райскими полями, словно невиданные, редкие мотыльки, отзываясь в душах праведников чуть слышными колебаниями, похожими на отзвуки неведомо откуда взявшихся воспоминаний. Ангелы тоже слышали эту музыку, но им было запрещено завидовать ей. И хотя эта чарующая мелодия так и не достигла Земли и наши поля так и не услышали музыки Страны Эльфов, все же и тогда – как и в любые другие века – находились те, кто создавал песни нашей печали и нашей радости, не давая отчаянию овладеть человечеством. Они не слышали ни одной ноты из-за границы зачарованной земли, заглушавшей всякие звуки, и все же их сердца чувствовали танец тех магических нот, и тогда они записывали их на бумаге, и земные инструменты исполняли их. Так, и только так, можем мы услышать музыку Страны Эльфов.

Король эльфов еще некоторое время владел вниманием всех существ, бывших его верными подданными, и все их желания, недоумения, страхи и мечты медленно плыли перед ним вместе с музыкой, что была соткана не из земных звуков, а из вещества сумрачных пространств, в которых несутся по своим орбитам планеты, и к которому было добавлено великое множество магических чудес. И наконец, когда вся Страна Эльфов напилась этой музыкой, совсем как наша Земля – теплым весенним дождем, король повернулся к дочери, и глаза его говорили: «Какая земля столь же прекрасна, как наша?»

Лиразель повернулась к нему, чтобы сказать: «Здесь мой дом – навсегда!» Ее губы даже слегка приоткрылись, в голубизне ее эльфийских глаз засияла любовь, и прекрасные руки простерлись к отцу, но вдруг и Лиразель, и король Страны Эльфов услышали печальный голос рога, в который трубил какой-то усталый охотник, бродивший вдоль самой границы зачарованной земли.