Текст книги "Чужое лицо"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Эдуард Тополь
Чужое лицо

От автора

Все персонажи и события, описанные в этой книге, включая регулярное появление советских подводных лодок у берегов Швеции, Англии, Италии, США и т.д., являются чистым вымыслом автора, что подтверждается многолетней миролюбивой политикой Советского Союза во всех частях нашей планеты.

Автор подтверждает, что эпизодическое проникновение советских атомных подводных лодок в территориальные воды западных стран вызвано чистым любопытством советских моряков к новинкам в европейской одежде, парфюмерии и цветоводстве и не имеет никакого отношения к военным целям.

Нью-Йорк, 1983 год

Часть первая
Чужое лицо

Плавать по морям необходимо, жить не так уж необходимо.

Пословица древних греков

1

– Ваша фамилия Ставинский? Роман Ставинский?

– Да.

– Вы получили американское гражданство?

– Да. Два месяца назад.

– Но вы тоскуете по России?

Ставинский посмотрел им в глаза. И усмехнулся. В конце концов, ему уже наплевать, что о нем думают в CIA11
  CIA – ЦРУ.


[Закрыть]. Решительно наплевать. Он живет в этой дыре уже четыре года, и кому какое дело, о чем он тут тоскует. Он уже американец, полноправный американец, и плевать ему на CIA.

– Да, я тоскую по России, – сказал он с вызовом. – Ну и что?

– Вы хотите туда вернуться?

– Нет.

– Почему?

– Там меня прямо с аэродрома увезут в тюрьму.

– За что?

– За те интервью о Советах, которые я дал вашим радиостанциям сразу, как приехал в Америку.

– Но потом вы все же обращались в советское посольство, чтобы вам разрешили вернуться.

– Тогда я был моложе. Я бы отсидел пять лет и сейчас уже вышел. Что вы от меня хотите?

– Ничего особенного. Маленькую услугу. Если вам не нравится Америка…

– Разве я сказал, что мне не нравится Америка?

– Ну, если вы тоскуете по России…

– Это еще не значит, что мне не нравится Америка. Это замечательная страна, и я здесь ненавижу только одного человека.

– Нашего президента? За то, что ухудшает отношения с русскими?

– Нет. Самого себя. Я ненавижу себя в этой стране. Но к CIA это не имеет отношения. Зачем вы пришли?

– Помочь вам вернуться в Россию.

Он посмотрел на них удивленно.

– Нам нужно вывезти оттуда одного человека, – сказал один из них. – Вы полетите туда и… останетесь. А он по вашим документам прилетит сюда. Вот и все. Конечно, мы дадим вам советские документы на другую фамилию для жизни в России и деньги…

Ставинский распечатал пачку «Мальборо», выбил сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Он ждал их шесть лет, этих джиннов, и вот они пришли. Не с неба, не из бутылки, а из CIA. Он затянулся еще раз. Хорошо же он выглядит в их глазах – небритый, в грязном свитере, мешки под глазами…

– Почему вы выбрали меня?

– Потому что вы похожи на того человека. Или он – на вас. Может быть, не в точности, но мы сделаем из вас двойников, это уже не проблема. Главное – форма черепа, цвет глаз и еще кой-какие детали. Смотрите. – И второй положил перед Ставинским веер фотографий. На первых – он, Роман Ставинский, в фас и полупрофиль (Ставинский узнал те свои фотографии, которые он сделал для получения американского гражданства три месяца назад), а на следующих, подрисованных, – вроде бы тоже он, но чуть-чуть другой – чуть курносей, коротко стрижен, и уши вроде другие. – Видите? Вас можно чуть переделать, и будет другое лицо. Такое или такое. Вы даже станете чуть моложе, хотите?

– А кто он – этот ваш? – спросил Ставинский. – Какая-то важная персона? Шпион? Или диссидент?

– Мы же еще не договорились, – ответил первый. – И пока вам этого знать не нужно. Ну? Так что вы думаете?

Ставинский откинулся в кресле и посмотрел на обоих. Они неплохо говорят по-русски, эти сукины дети. Наверно, были в России, и не раз. Он спросил:

– А если в Москве я тут же пойду в КГБ и стукну про это дело?

– Вряд ли. У вас тут остается дочь.

– Ну, она американка и не отвечает за отца. И выходит замуж за американца. Что вы ей можете сделать?

– Н-да… – сказал один из них. – С таким настроением вам действительно лучше не ехать. У нас есть другие кандидаты. – И он сделал движение, чтобы встать.

Ставинский усмехнулся:

– Подождите. Разве у меня тоже есть двойники?

– Не то чтобы двойники… Просто подогнать копии под оригинал можно с разных сторон, как вы понимаете. Мы просмотрели в архиве ФБР шесть тысяч русских эмигрантов вашего возраста и выбрали троих. Если вы откажетесь, у нас в запасе есть еще двое.

– Не стоит меня шантажировать. – Ставинский криво усмехнулся. – Значит, если я соглашусь – я должен там остаться. А если я захочу вернуться?

Они развели руками:

– Зачем? Когда вы обращались в советское посольство, вы же просились к ним навсегда. Даже готовы были отсидеть в тюрьме, чтобы жить в вашей любимой России. А мы вам предлагаем без всякой тюрьмы. Дорога за наш счет, настоящий советский паспорт и все другие документы. Конечно, вы уже будете там не Ставинским, а… каким-нибудь Ивановым или Егоровым – как захотите. Найдете работу, устроитесь. Зубные техники везде живут неплохо, не так ли? – Один из них встал. – А что касается предательства, то… у нас тоже есть свои люди в Советском Союзе. Предателя найдут. Но мы вам предлагаем честную сделку… Подумайте до среды. Вот наш телефон. Если вы не позвоните до среды, значит вы не согласны. И тогда забудьте об этом разговоре. Всего хорошего.

– Постойте! Этот телефон… Здесь же код не нашего штата.

– 202 – это код Вашингтона. Вы можете позвонить нам в коллект, за наш счет.

– Я не об этом! Значит, вы специально прилетели с того побережья?…

– Этого требуют интересы нашей и пока еще вашей страны. Я говорю об Америке, – сказал один, но улыбнулись они оба.

– Но я же неделю назад видел вас тут на рыбалке…

– Еще вы могли видеть нас в баре напротив, и у вас в клинике, и в других местах. Мы с вами знакомились. Издали. У вас есть еще вопросы?

– Еще бы! Тысяча!

– На них мы вам дадим ответ в Вашингтоне. Если вы позвоните нам до среды. До свиданья!

И они вышли.

Ставинский подошел к окну. Со второго этажа ему было видно, как они, не оглядываясь, сели в синий «шевроле» и укатили от его дома. Вот те раз! Хорошо, что Оли нет дома. Хотя если они следят за ним уже не меньше недели, то они знают ее расписание. Впрочем, о чем он думает? Россия! Москва! После эмиграции ему три года снился запах сирени за окном его московской квартиры. И все шесть лет эмиграции ему снятся московские девочки, ни одна американка не приснилась ему за это время, хотя, казалось бы, американские шлюхи ничем не хуже русских, делают все то же самое, и все-таки… Но спокойно, спокойно. Ему сорок шесть лет, у него тут дом и неплохая работа, две машины, и какие! О таких и не мечтать в России, там «Жигули» или «Москвич» – предел роскоши. У него тут дочь, и он ее любит. А кого еще тут любить? Этот дом, в котором ему нечего делать, когда Оли нет дома (а ее нет дома все чаще и чаще, а скоро и вообще не будет)? Или Барбару – сорокалетнюю продавщицу из магазина «7/11», у которой он ночует два раза в неделю? Что ему любить тут, в этой стране? Он поздно сюда приехал, поздно. Оттуда, из России, Америка казалась идеальной и сказочной. Все, чего не было в России, было здесь: роскошные машины, отели, миллионеры, путешествия по миру, собственные самолеты и яхты. Но… все, чем был он в России, – этого нет здесь. Здесь он никто и ничто – лаборант в зубопротезной больнице, делает старухам протезы. И то слава Богу, что отец выучил его этому ремеслу с детства и мать заставила пойти в медицинский институт. Иначе бы он тут загнулся, как погибают все сорокалетние журналисты-эмигранты, какими бы расталантливыми они ни были там, в России. Кому они тут нужны с их чудовищным английским, на котором они не только писать, но и разговаривать толком не умеют? Да, он поздно сюда приехал, поздно. Правильно говорят эмигранты – сначала Америка кажется страной неограниченных возможностей, а потом ты видишь, что эти возможности не для тебя. Здесь нужно родиться или хотя бы приехать сюда, как его Оля – двенадцатилетним. А приехать в сорок лет – это было аферой и самоубийством. Так что? Ехать обратно? Такой случай! Такой случай бывает раз в жизни, нет, один раз на шесть тысяч жизней, они же проверили шесть тысяч эмигрантов. Но бросить Олю? Жить там под чужой фамилией? Все время под страхом, что тебя арестуют? Ведь любая деталь, любая мелочь может выдать тебя с головой. Эти американцы даже не представляют систему проверок в СССР. Военный билет, трудовая книжка, прописка – стоит кому-либо проверить любую строку, послать запрос на прежнюю работу, и – все: КГБ в его самом страшном виде, отобьют печенку и легкие, каждый зуб выбьют и, в конце концов, расстреляют, как изменника родины и шпиона. И никакая Америка не поможет, и Россия не посочувствует…

Он налил себе полный бокал бренди и выпил залпом.

2

– Ты думаешь, он согласится? – спросил Роберт Керол.

Мак Кери молчал. Откуда он знает, согласится этот Ставинский или нет. Они сделали все, что могли, и совесть у них чиста. Неделю они висели у него на хвосте, наизусть выучили его маршруты по Портланду, выяснили, что у него тут нет ни друзей, ни близких, что эти русские эмигранты вообще почти и не общаются друг с другом, а уж с американцами тем более, и единственная страсть Ставинского – яхт-клуб по субботам и воскресная рыбалка, а единственная страстишка – Барбара из магазина «7/11», у которой он ночует по понедельникам и средам. Все остальное свободное от работы время он сидит дома, копается со своими машинами да смотрит телевизор. Дочка учится в университете, пропадает там с утра до ночи, завела себе американского бойфренда и укатывает с ним на выходные дни в кемпинг. Одиночество – вот что должно заставить этого Ставинского согласиться. Не деньги, а одиночество. Судя по его биографии, когда-то в России он был энергичным телевизионным журналистом, изъездил всю Россию в командировках, жил в Сибири, в Москве, в Ленинграде, в Средней Азии – для такого деятельного мужика осесть в 46 лет в этом Портланде зубным техником-лаборантом – это все равно что опустить себя заживо в могилу. Он должен согласиться, должен. Но черт его знает… Если он откажется, завалится вся операция, она и так висит на волоске, потому что никаких других кандидатов у них в запасе нет. Мак Кери сблефовал насчет двух других. То есть еще два кандидата были, но были до Ставинского, и оба отказались вернуться в СССР. Ставинский был последней картой, и, если он не поедет или будет раздумывать еще две-три недели, помощник начальника Генерального штаба Советской Армии по стратегическим разработкам полковник Юрышев останется в Москве и забудет о своем порыве бежать на Запад…

Три недели назад, а точнее, 28 августа 1981 года в Москве корреспондент газеты «Вашингтон геральд» Джакоб Стивенсон фотографировал на Новодевичьем кладбище памятник Никите Хрущеву – готовил репортаж к десятилетней годовщине смерти бывшего советского лидера. Неподалеку, в аллее, возле скромной небольшой могилы в одиночестве сидел одетый в штатское мужчина средних лет и пил коньяк прямо из горлышка бутылки. Джакоб Стивенсон решил, что это обычный московский пьяница-забулдыга, и решил сфотографировать его. Чем плохой снимок – пьяница на московском правительственном кладбище? Но едва Стивенсон направил камеру на этого мужика, как тот резко встал, протестующе махнул рукой и шагнул к Джеку.

– Ваши документы! – сказал он хрипло. – Вы не имеете права фотографировать меня без моего разрешения.

– А вы не имеете права требовать мои документы. – Теперь Стивенсон разглядел холеного, властного человека с резким взглядом и спортивной фигурой.

– Ваши документы! Или я вызову милицию, и вы вообще останетесь без пленки и без аппарата. – Несмотря на хрипоту, тон, которым говорил этот русский, был непререкаемым, так в России говорят только представители власти, Стивенсон уже усвоил это за три года работы в Москве.

– Я американский журналист, – сказал он. – Вот моя корреспондентская карточка.

Мужчина посмотрел ему в глаза, потом взял его карточку аккредитованного корреспондента, сличил фотографию на карточке с оригиналом и хмыкнул:

– На ловца и зверь бежит… Выпить хотите?

При этом коротким взглядом он оглядел кладбище. Но вокруг было пусто, ни души – в будний день, в девять утра кто заходит на кладбище?

– Спасибо, – замялся Стивенсон. – Я… я не пью из бутылки…

– Жаль, – усмехнулся мужчина. – Ладно, может быть, как-нибудь выпьем в другом месте. Здесь похоронен мой сын, сегодня два месяца со дня его смерти… Вот что. – Он пытливо взглянул Стивенсону в глаза. – Слушайте внимательно. Моя фамилия Юрышев, я помощник начальника Генерального штаба Советской Армии по военно-стратегическим разработкам. Как вы понимаете, я знаю все, что интересует CIA, и даже больше. Так вот, передайте им, в CIA, что я хочу на Запад. На мне такая секретность, что я невыездной и сам выехать из СССР не могу. Поэтому я предлагаю им сделку: если они вывезут меня из СССР, они получат всю информацию, самые секретные данные…

– Вообще я не работаю на CIA, я журналист…

– Бросьте! Вы американец, и вы понимаете, что значат для вашей страны советские военные планы. Как вы передадите им мое предложение – это ваше дело. Только будьте осторожны и не делайте этого в американском посольстве, там все прослушивается КГБ, даже спальня вашего посла. Вы меня поняли?

– Я понял, – сказал Стивенсон. – Но есть проблема. Откуда я знаю, что вы не агент КГБ? Они любят устраивать провокации иностранным журналистам, особенно американским. А если даже вы не агент КГБ и это не провокация, где гарантии, что завтра вы не передумаете бежать на Запад? Ведь сейчас вы это… вы выпили полбутылки.

Юрышев в упор посмотрел Стивенсону в глаза.

– Да, это резонно… – произнес он задумчиво, словно взвешивая что-то в уме. – Хорошо. Чтобы пойти на такое дело, CIA, конечно, должно быть уверено, что я – это я и что я кое-что знаю. – Он прищурил глаза и чуть усмехнулся: – Ладно! Гулять так гулять! Передайте им вот что: в начале октября возле берегов Швеции сядет на мель наша подводная лодка. Будет инсценировано, что это случайность. Но это не будет случайностью, это запланированная операция. А что это за операция, я расскажу, если окажусь на Западе. И многое другое, кроме этого.

Он говорил спокойно, взвешенно. Позже, передавая Дэвиду Мак Кери подробности этого разговора, Джакоб Стивенсон отмечал, что первое внешнее впечатление от Юрышева: бутылка коньяка в руке, хриплый голос – ну типичный русский алкаш, – это впечатление проходит, как только он начинает говорить. Этот Юрышев обладает недюжинной волей и внутренней силой, для которой полбутылки коньяка – ничто, стакан воды. И еще он подумал тогда на кладбище, что, пожалуй, жизнь подсунула ему совсем неплохую завязку для детективного романа. Какой журналист не мечтает написать детектив-бестселлер, и часто все дело только за оригинальным сюжетом, а тут – пожалуйста. Даже если это окажется только провокацией КГБ, в романе можно все переделать.

– Хорошо, – сказал Стивенсон. – Я сделаю то, что вы просите. Как с вами связаться?

– Нет, со мной нельзя связаться, – сказал Юрышев. – Мне нельзя звонить, и адрес мой засекречен. Да и незачем нам больше встречаться, я вам уже все сказал.

– Но как вас найти, если…

– Если они примут мое предложение? Примут. Когда лодка сядет на мель в Швеции – примут. Поэтому скажите им, что, как только лодка выполнит свою миссию в Швеции и уйдет домой, я возьму отпуск. Уеду на Вятку, в заповедник, охотиться и отдыхать. Вот оттуда меня и нужно вызвать. Простым письмом или телеграммой от имени моей бывшей жены Гали. Какой-нибудь безобидный текст и место встречи. Чтобы в течение этого отпуска я мог исчезнуть. Понятно? Запомните адрес: Кировская область, заповедник «Разбойный бор», леснику Аникину для Юрышева. Повторите.

Стивенсон послушно повторил адрес.

– Пока! – сказал Юрышев. – Передайте им: если я не получу там письмо или телеграмму, сделка отменяется. Все. – И твердой походкой пошел к выходу с кладбища, но тут же и обернулся: – Стоп! Теперь вы можете меня сфотографировать, это им пригодится…

Через пять дней Дэвид Мак Кери был в Стокгольме, сюда же на день прикатил из Москвы Стивенсон. Русские торчали в Афганистане, копили войска на польской и иранской границах, открыто вооружали Сирию, Ливию и Арафата, их атомные подводные лодки торчали возле натовских баз – черт их знает, что они затевали и планировали, они умеют держать в секрете даже ту информацию, которую выуживают из американской прессы, а не только свою собственную. В этой ситуации такая фигура, как помощник начальника Генштаба по военно-стратегическим разработкам, была просто подарком для СIA, и начальство CIA решило не упускать случая. Шеф русского отдела Даниел Дж. Купер вызвал к себе Дэвида Мак Кери и Роберта Керола и лично поручил им эту операцию. «Держите ее в секрете даже от CIA, – усмехнулся он. – А во всем остальном действуйте от моего имени. Все наши возможности к вашим услугам. Если советская подводная лодка действительно сядет на мель возле Швеции – значит, этот Юрышев не ловушка КГБ, а толковый мужик: выдал секретную информацию практически без риска для себя, а ключ от секрета оставил у себя в кармане. И потому мы не можем откладывать, к концу сентября мы должны быть готовы вытащить этот ключ из России. Нужно срочно встретиться с этим журналистом Стивенсоном, выяснить у него все детали его встречи с Юрышевым, а главное – придумать, как вытащить этого Юрышева. Пароходом от Риги? Одессы? Владивостока? В общем, займитесь этим, и через неделю я жду план операции, несколько вариантов».

Мак Кери и Керол подняли в архиве все материалы о личном составе советского Генерального штаба. Но оказалось, что сведения об этом Юрышеве самые куцые – несколько перебежчиков упоминали его имя в числе молодых советских военных выдвиженцев: в 1968 году он окончил Академию Генерального штаба, затем служил в штабе Дальневосточного военного округа – как раз во время советско-китайского военного конфликта, а после этого был переведен в Москву, в Генштаб. Вот, собственно, и все. Но сам факт, что этот Юрышев в сорок лет продвинулся из провинциального штабиста в Генеральный штаб, говорил о многом. Конечно, было бы замечательно под видом туриста махнуть сразу в Москву, хотя бы издали поглядеть на этого Юрышева, а еще бы лучше встретиться с ним и обговорить подробности побега, но Мак Кери решил не рисковать. По сведениям CIA и сообщениям журналистов, Москва после Олимпиады осталась запруженной милицией и тайными агентами КГБ, слежка за всеми иностранцами практически открытая. Поэтому Мак Кери полетел не в Москву, а в Стокгольм, и здесь Стивенсон подтвердил его правоту. То, что он, Стивенсон, оказался в тот день один на кладбище, – просто случай: за три года работы в Москве Джакобу так надоели эти кагэбэшные сыщики, что последнее время, выходя из дома, он сам подходил к их машине, говорил им свой маршрут на весь день, а затем соблюдал его в точности и тем самым завоевал их расположение – приставленные к нему ребята из КГБ теперь чуть не заранее составляли рапорта о передвижении Стивенсона по Москве, а сами, вместо того чтобы неотрывно следить за ним, отлучались то домой, то в очередь за мясом или сосисками, а то и просто по бабам. В тот день было то же самое: Стивенсон сообщил им, что хочет подскочить на кладбище, снять памятник Никите Хрущеву, потом заедет на открытие выставки молодых художников на Малой Грузинской, затем на Большой Грузинской – закупка продуктов в валютном магазине для иностранцев, в обычном магазине в Москве ничего не купишь, очереди даже за мороженым мясом. «Гэбэшники, – сказал Стивенсон Дэвиду Мак Кери, – попросили Юрышева прикупить для них в валютном магазине блок американских сигарет и пару куриц, проводили до кладбища и укатили по своим делам, а через два часа ждали его на Большой Грузинской. Но, – добавил Стивенсон, – ехать Мак Кери в Москву сейчас действительно нелепо – никогда не знаешь, есть за тобой слежка или нет, да и встретить этого Юрышева практически невозможно – ни его адреса, ни телефона нет в телефонной книге. Разве что караулить его у входа в Генеральный штаб», – усмехнулся Стивенсон, передавая Мак Кери фотографии этого Юрышева.

После беседы с журналистом Мак Кери решил сыграть втемную. Десяток вариантов тайной доставки этого Юрышева на борт иностранного судна в Одессе, Риге или Владивостоке были отодвинуты, как запасные – это хлопотно, опасно и ненадежно, особенно если учесть дотошность советской таможни, да и американские суда сейчас почти не ходят в СССР, а доверяться японцам или голландцам… Мак Кери и Керол предложили начальству другой план – простой и красивый: подменить Юрышева другим человеком. За последние десять лет в США приехали больше ста тысяч советских эмигрантов, из них две тысячи сразу после первого месяца жизни в США подали в советское посольство в Вашингтоне прошение разрешить им вернуться в Советский Союз, но им, конечно, отказали. Кроме этих двух тысяч, наверняка есть не меньше и тех, которые не рискнули на такой шаг, зная про опыт предыдущих, так что найти человека, которого пластическая операция сделает двойником Юрышева, Мак Кери и Керол считали делом реальным, а все остальное, как говорится, уже техника и точный расчет. Шеф одобрил эту идею. Мак Кери и Керол засели в архиве ФБР и за неделю выудили трех кандидатов. Еще три дня ушло вхолостую на безрезультатную обработку двух предыдущих кандидатов, поэтому к Ставинскому они уже ринулись не напролом, а изучали его неделю. Но теперь весь гениальный план завис в воздухе и сорвется, если и этот эмигрант, Роман Ставинский, откажется возвратиться в СССР. Придется вернуться к идее вывозить этого Юрышева морем, в ящике, если… Если советская подводная лодка действительно сядет через несколько дней на мель где-то в Швеции.

Было 19 сентября, до назначенного Юрышевым срока оставалось примерно две недели…

В аэропорту Портланда Мак Кери и Керол сдали взятый напрокат синий «шевроле» и очередным рейсом вылетели в Вашингтон.