Текст книги "Интимные связи"
Автор книги: Эдуард Тополь
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Снова «клац-клац», и опять автоответчик:
– Сообщение третье. – И солидный мужской баритон: Андрей Петрович! Это «Мобиль», мы в отчаянии! Вы же обещали!
– Сообщение четвертое…
Голос Елены:
– Что еще рассказать вам, мой Мастер? Я загружаю себя делами и хочу свернуть горы, чтобы не думать, что я уже десять дней прожила без вашего голоса! Десять дней! А сколько их еще будет! Я тоскую и боюсь заболеть…
– Сообщение пятое…
– Здравствуйте, мой мужчина! Я выпала из времени и пространства. Наверное, со стороны это выглядит как помешательство, но что же мне делать? Ведь я выздоровела и вернулась к жизни благодаря вам, и теперь… Да, теперь я хочу вас! Я хочу целовать ваши губы и медленными, медленными поцелуями опускаться к вашим плечам, к вашей груди…
Бережковский, сидя на диване, сделал нетерпеливое движение.
Голос Елены сказал:
– Нет, не двигайтесь! Замрите, я все сделаю сама… Но сначала… Подождите, сначала я погашу свет, принесу свечи и включу БГ… Слышите?
И действительно; стало слышно, как поет Борис Гребенщиков: «Слишком много любви…»
А голос Елены; накладываясь на эту песню, продолжил:
– Вот… Нет, чуть громче… А теперь… Теперь я начинаю раздеваться… Это стриптиз для вас, дорогой… Это танец жизни… Я жива!.. Я снова жива и хочу любви!.. И я обнажаюсь, я снимаю все… Абсолютно все… И прихожу к вам… И касаюсь вас… Нежно касаюсь вас своей грудью… Нет, не двигайтесь! Я же сказала – я все сделаю сама… Замрите! Вот так… Я склоняюсь к вам и целую ваши плечи… О, как вкусно ты пахнешь, милый!.. А теперь грудь… Да, мои волосы скользят по твоей груди… Все ниже… ниже… – И под нарастание музыки: – О!.. О-о!.. О о о-о!!! О мой дорогой!..
Громкий стук в дверь.
Бережковский, вскочив с дивана, выключил автоответчик, подбежал к двери и хрипло спросил:
– Кто там?
Никто не ответил, но он все же открыл.
Вошла жена.
– Андрей, – сказала она, подозрительно оглядываясь, – что тут у тебя происходит?
– Я же тебе запретил сюда… – произнес он все еще хриплым голосом.
Но она, не слушая, стала медленно обходить студию. И спросила:
– А что у тебя с голосом?
Бережковский жадно отпил прямо из чайника, потом сказал:
– Я работаю! И я тебе запретил сюда приходить!
– Да? Интересно, с каких это пор ты работаешь под Гребенщикова?
– Какого Гребенщикова?
Ну какого, какого! Сколько у нас Гребенщиковых? Я шла по улице и услышала БГ из твоего окна…
– Мои окна на восьмом этаже! Как ты могла услышать? подошла к музыкальному автомату, осмотрела его и нажала кнопку.
«Офицеры! Офицеры! – грянул автомат. – Ваше сердце под прицелом!..»
Она испуганно отскочила.
Бережковский выключил автомат, сказал насмешливо:
– Так, еще одна Каменская… – И мягко попросил: – Иди отсюда! – И, обняв ее за плечи, повел к выходу. – И пожалуйста, запомни; никогда не приходи сюда! Я здесь работаю! Pa-бо-та-ю!
– Как ты работаешь, – сказала она у двери, – когда у тебя даже компьютер выключен?
Но он уже взял себя в руки. И язвительно усмехнулся:
– Дорогая, ты забыла. Я не компьютерщик, я писатель. Иди!..
Сбросив с плеча его руку, она остановилась в двери.
– Между прочим, у меня появился поклонник.
– Да? Поздравляю.
– Да! Представь себе: на Лесной останавливаюсь на красный, и вдруг справа прямо в окно машины влетает мобильник. Смотрю, а это водитель «КрАЗа», который за мной от Красноармейской тащился. Теперь он мне регулярно звонит – на свой собственный мобильный, представляешь?
– Передай от меня привет, скажи: я ужасно ревную! Иди!
Мягко вытолкнув жену, Бережковский торопливо запер дверь на ключ, задернул шторы на окнах и, прислушиваясь к тишине, включил автоответчик.
– Сообщений больше нет, – заявил автоответчик все тем же металлическим женским голосом.
– Как нет?! – вскричал Бережковский. – А шестнадцать?! – И замер в ужасе. – Блин! Я стер! Я не то нажал! – И схватился за голову. – Дебил! Идиот! Боже мой! Что я наделал?! – И стал нажимать все кнопки. – Ужас, я все стер! Я все стер! Какой кретин! Господи! Как же быть?
Выдвинув ящики своего письменного стола, он стал шарить и рыться в них: выбрасывая какие-то бумаги и говоря сам с собой:
– Ну пожалуйста! Ну пожалуйста, балда несчастная, найди ее телефон! Ну найди!.. Нету! Я выбросил! Я же тогда все выбросил, кретин несчастный!..
Телефонный звонок. Бережковский хватает трубку.
– Да! Слушаю!
– Бережковский Андрей Петрович? – спросил женский голос.
– Да! – нетерпеливо сказал Бережковский. – Слушаю!
– Вы не собираетесь продавать квартиру?
– Что-что?
– Это агентство по продаже недвижимости. Вы не собираетесь продать…
– Да пошла ты! – швырнул он трубку.
Потом, успокаиваясь, прошелся по студии, постоял у двери на террасу.
Осенняя Москва сняла раздражение и досаду, он подошел к телефону, набрал короткий номер.
– Междугородняя, семнадцатый, – ответили ему.
– Примите заказ. Салехард, больница имени Губкина, хирурга Гинзбурга.
– Заказ со справкой – тридцать рублей, и за вызываемое лицо еще…
– Я знаю, знаю.
– Ваш телефон и имя, пожалуйста.
– 205-17-12. Бережковский Андре…
– Ой, Андрей Петрович, – перебила телефонистка, – а я нас не узнала, богатый будете!
– Спасибо.
– Да вы уже богатый, куда вам больше? Я вас вчера по телику видела.
– Спасибо.
– Я же вас соединяла с этой больницей, что же вы номер-то не записали? Пишите: код Салехарда 349-22, номер больницы 3-67-45. Соединяю, не кладите трубку… Алло, Андрей Петрович!
– Да, слушаю!
– Гинзбург выходной, с дежурным врачом будете говорить?
– Нет, спасибо, мне нужен Гинзбург.
– А как его звать?
– Я не помню.
Ладно, сейчас поищу его домашний. Я, конечно, не имею права, но для вас… В конце концов, сколько Гинзбургов может быть в Салехарде?.. Вот, один нашелся морозостойкий… Запишите; Гинзбург Семен Львович – 2-95-17. Соединяю, говорите.
И – мужской голос:
– Алло, слушаю.
– Семен Львович? – спросил Бережковский.
– Да, слушаю.
– Извините за беспокойство, это опять Бережковский.
– Да. Чем могу?
– Я хочу послать вам свои книги. Если вы дадите свой адрес…
– И вы поэтому звоните? – насмешливо спросил Гинзбург. – Ваши книги есть во всех магазинах, но я не читаю беллетристику. Говорите, что вам угодно?
– Вы не могли бы сказать мне, как дела у вашей пациентки?
– Той самой? Зотовой? Или уже другой?
– Нет-нет! Елены Зотовой.
– Она проходит обследование.
– И?
– И это все, уважаемый. Больше я вам ничего не скажу. Хотя нет. Кое-что все-таки скажу, раз уж вы позвонили. Она почему-то решила, что ее спас не я, а вы. Что ваш голос убрал у нее метастазы. Ну, по мне – хоть вы, хоть Акунин, хоть Кашпировский, лишь бы действительно не было онкологии. Поскольку есть теория, что онкология – это нервное заболевание, что стресс – это спусковой механизм развития раковых клеток. А этой Зотовой стресса в ее семейной жизни хватает, вы, наверное, знаете, что у нее за муж. Но и вы, уважаемый писатель, оказались ему под стать – полечили, полечили и бросили. Так с больными не поступают, дорогой, грех берете на душу…
– Но я был в отъезде.
– Конечно. Я видел по телевизору – вы в Астрахани снимали какой-то сексуальный шедевр. А в Астрахани, конечно, нет телефонов, оттуда к нам нельзя дозвониться.
Бережковский повинно стерпел и это, спросил:
– Семен Львович, вы можете дать мне ее номер?
Но язвительный Гинзбург не унимался:
– А у вас что – уже нет ее телефона? Потеряли или выбросили?
– У меня нет ее телефона!
– К сожалению, и у меня его нет. Не я звоню своим пациентам, а они мне. Но я передам ей, что вы интересуетесь ее номером. Всего вам доброго.
И – гудки отбоя.
– Жидовская морда! – в сердцах сказал Бережковский. – Вот сука!..
Резкий телефонный звонок. Бережковский взял трубку.
– Алло!
– Это междугородняя. Вы закончили, Андрей Петрович?
– Да, спасибо, – сказал он расстроенно. – Как вас звать?
– Мария Петровна. Но для вас – просто Маша.
– Спасибо. Мария Петровна, а вы не могли бы посмотреть в Салехарде домашний телефон Елены Зотовой?
– Знаете… – замялась она. – Сейчас, в связи с борьбой с терроризмом, нам запретили давать домашние телефоны.
– Интересная борьба…
– Ага, люди звонят, просят телефон врача или еще кого, а мы не даем. Вам очень нужна эта Зотова?
– Очень. Честное слово.
– Ладно, я уже смотрю… Андрей Петрович, здесь четырнадцать Зотовых в Салехарде. Но ни одной Елены, все мужские имена. Соединять всех подряд?
Бережковский вздохнул:
– Нет, не нужно. Спасибо. Всего вам доброго.
– И вам. Звоните. Я работаю через сутки, мой номер семнадцать.
Бережковский перебрал на столе визитки, нашел одну и, глядя в нее, набрал номер на мобильном.
– Компания «Мобиль», – ответили ему.
– Мне Козловского.
– Как доложить?
– Скажите: Бережковский.
– Минутку… – И тут же мужской голос: – Андрей Петрович, наконец!..
– Итак, – перебил Бережковский, – слушайте. Юная блондинка в открытом спортивном кабриолете. Она так хороша, что водитель многотонного «КрАЗа» просто не может от нее оторваться – догоняет у каждого красного светофора и любуется сверху, из своей кабины…
– Андрей Петрович, вы о чем? – удивился голос.
– Не перебивайте! – потребовал Бережковский. – Слушайте дальше. Но при въезде на Тверскую «кирпич» для грузового транспорта. А блондинка уже выжала сцепление и сейчас укатит! В отчаянии парень в последнюю секунду швыряет ей первое, что у него под рукой, – свой мобильник. И они тут же разъехались: она на Тверскую, а он на соседнюю стройку. А час спустя, когда она уже на съемочной площадке, этот мобильник вдруг звонит в ее сумочке. Ей пришлось спешно взять трубку: «Алло!» – «Девушка, как мне получить мой телефон обратно?» Но она даже не ответила – в досаде вырубила этот телефон и – закрутилась в съемках, забыла о нем напрочь. И только месяц спустя, когда ее машина вылетела с мокрой подмосковной дороги в болото и увязла там по уши, она в отчаянии схватилась за этот телефон, как за соломинку, включила его и нажала «возврат последнего звонка»: «Алло! Это вы были на «КрАЗе»? Вытащите меня, пожалуйста!» Теперь вы поняли? Алло!..
– Конечно, понял. Это начало рекламного романа. Три первых рекламных ролика. Правильно? Но дальше! Что дальше?
– А дальше зависит… – И Бережковский повесил паузу.
– От чего?
– От аванса.
– Ну, это я понимаю.
– Нет, – твердо сказал Бережковский. – Вы не понимаете. «Интимные связи» – такого рекламного телеромана у нас еще не было! Публика будет стенать и требовать продолжения, а мы будем развивать сюжет медленно и понедельно. А потом вы объявите льготный тариф «Интимные связи». Сделаете музыкальные позывные…
Телефонный звонок разбудил его среди ночи. Заспанно, с закрытыми глазами он взял с тумбочки звенящую телефонную трубку.
– Да… Алло… И услышал:
– Андрей Петрович, простите ради Бога! Вы мне срочно нужны, у меня плохие анализы…
– А? Кто это?
– Это Зотова. Елена. Я вам звонила… Бережковский открыл глаза и проснулся.
– А! Да-да, я понял… Пожалуйста, позвоните мне в офис через десять минут. Ровно через десять минут, вы слышите?
– Андрей, ты куда? – сонно сказала жена. – Три часа ночи!
– Спи, это по работе… – И в телефон: – Позвоните через десять минут, я вышлю по факсу…
– Что ты вышлешь по факсу? – спросила жена.
Но он уже одевался и три минуты спустя стоял над телефоном в своей мансарде.
– Ну, звони же! Звони!
И включил автоответчик, но тот сообщил индифферентно:
– Новых сообщений нет.
Наконец телефон зазвонил, он схватил трубку.
– Алло!
– Здравствуйте, Андрей Петрович… – тихо сказала она и замолкла.
– Алло!.. – закричал он. – Лена, алло! Лена!
– Я здесь, – еле слышно сказала трубка. – Я здесь…
– Что с вами?.. Алло! Говорите!
– Где вы были? – негромко спросила она. – Где вы были так долго?
– Я был на съемках.
– Я знаю. В Астрахани. Но неужели?..
– был отчаянно занят.
– Я звонила вам тысячу раз! Я умираю без вас, умираю…
– Я виноват, я знаю.
– Вас не было вечность! Неужели вы не могли хоть на минуту?..
– Я знаю – я сволочь.
– Нет! Не смейте себя ругать! Это я… Это я во всем виновата, и мне наказание. Я была сегодня в церкви, Бог смотрел на меня с иконы, и взгляд его сказал мне: «Ты желаешь чужого, ты пыталась его соблазнить, и за это наказана!» И я поклялась Ему, я ответила: «Да, я люблю его! Я люблю его так, что его голос способен меня излечить. В жизни каждой женщины должен, просто обязан хотя бы раз появиться такой мужчина! Господи, разве не Ты послал мне его? Но – излечи меня Сам, или излечи его голосом, а от большего я откажусь, я клянусь Тебе, Господи!» Так я сказала сегодня в церкви, и видите – Он услышал меня и послал мне вас. Это Его выбор! Так говорите же со мной, Андрей Петрович! Спасите меня! Говорите!..
– Но что же мне говорить? Боже мой, это какое-то наваждение… Почему я?..
– Почему? Андрей Петрович, окститесь! Вам шестьдесят лет, и вы не знаете, почему вы? Разве не вы написали «Любовь– убийцу» про то, что любовь убивает любящих? Не любимых, а тех, кто любит. А вас любили столько женщин! И Ника, ваша дочь от первого брака, – она же вас просто боготворила! Сколько лет вы ее не видели? А, Андрей Петрович?!
– Откуда ты знаешь? – тихо ответил он.
– Из Бережковского. Из его интервью газете «Вечерний Якутск». Там была премьера «Любви-убийцы», а после премьеры, на банкете вы пили чистый спирт и разоткровенничались. Про жену, которая настроила вашу дочь против вас настолько, что вы написали «Любовь-убийцу». Так сколько женщин убиты любовью к вам, Андрей Петрович?! Спасите же хоть одну! Меня спасите! Поговорите со мной! Разве это так трудно?
– Ты плачешь? Не плачь. Ну пожалуйста, не плачь. Вот, я же говорю с тобой. Что тебе рассказать? Я тебе почитаю, хочешь?
– Снова Уткина? Или себя?
– Нет… – Он взял какую-то рукопись. – Ахмеда ибн Фадлана, первого персидского посла в России. Это подлинная цитата, которую я экранизировал в Астрахани.
– Я читала.
– Что ты читала? – встревожился он. – Где?
– У Бережковского, в «Хазарской легенде». Русы хоронят своего вождя и при этом трахают его девушку до тех пор, пока она сознание не теряет. И сжигают ее вместе с ним.
– Не может быть! Неужели я это уже написал? Ты уверена?
– Вам процитировать? На память? «А если умрет у русов глава семьи, то его родственники говорят его девушкам: «Кто из вас умрет вместе с ним?» Одна из них, которая любила его больше других, говорит: «Я». И десять дней, пока они пьют набиз и шьют умершему одежду, эта девушка тоже пьет и веселится, украшает себя разными нарядами и так, нарядившись, отдается людям». Правильно?
– Боже мой! Оказывается, я и это написал…
– Нет, это написал Ахмед ибн Фадлан. А вы добавили, что русов – тех, настоящих, которых видел Фадлан, – давно уж нет, еще в девятом-десятом веках все их мужчины погибли в походах на Византию, Персию и Болгарию. А вот женщины, способные пойти в огонь за своим возлюбленным, они остались. Выпить перед смертью чашу набиза, спеть прощальную песню своим друзьям и взойти на горящий костер своего мужа – это русская женщина! Андрей Петрович, я люблю вас…
– Подожди. Скажи мне, что с тобой?
– Со мной? – горестно усмехнулся ее низкий голос. – Я уже не верила, что вы мне позвоните. Я боялась, что умру, так и. не услышав вас. А сейчас, пока мы говорили, я снова пила ваш голос. Он наполнял меня, как сосуд, нет – как теплый воздух наполняет воздушный шар. Да, вы согрели меня своим голосом, вы…
– Да подожди ты с этой лирикой! Что у тебя с анализами?
– Я не знаю. Мне сказали, что они плохие. Но я и сама это чувствовала, и звонила вам, и просила вас позвонить мне хоть на одну минуту, хоть на полминуты! Ведь я люблю вас! Господи, как я вас люблю! Нет-нет, вы не думайте, что это истерика. Я не истеричка, просто я так вас люблю. Вы знаете, чем отличается любовь мужчины и женщины? Слушайте! Вот так любовь ударяет мужчину. Вы слышали удар?
– Нет, я ничего не слышал…
– Правильно. А теперь послушайте, как любовь ударяет женщину.
Тут трубка громыхнула так, что Бережковский оглушенно отвел ее от уха.
– Елена, что это? Алло!
– Это я бросила трубку об асфальт. Странно, что он работает… Алло! Вы слышите меня?
– Слышу.
– Да, странно – работает. А ведь иногда так ударяет, что уже ничего не работает. И поэтому не нужно смеяться над женщиной, ушибленной любовью. Не нужно.
– Я не смеюсь.
– Знаете, как я вас люблю? Я мечтаю идти вам навстречу с цветами и улыбаться…
– Приезжай ко мне.
– Зимой – с орхидеями, весной – с колокольчиками, летом – с фиалками, осенью…
– Приезжай, я хочу тебя!
– Я мечтаю чувствовать, как ваша сила входит в меня, как ваша энергия заполняет меня всю и исцеляет, побеждает все мои хвори…
– Сейчас же вылетай! Ты слышишь?
– Я не могу. Это будет самоубийство. Ведь я поклялась Господу Богу – если вы позвоните, я отпущу вас, а Ему отдам свою любовь к вам… И потом – Боже мой, что я для вас? Ведь у вас столько поклонниц! Спасибо, что вы меня снова вылечили…
– Постой, не клади трубку! – испугался он.
– Я буду молиться за вас…
– Не клади трубку! – закричал он. – Не смей!
– Я буду ставить за вас свечи, буду заказывать молебны за вас и вашу семью. Никто вас так больше не полюбит, потому что больше – просто не бывает. А теперь…
– Нет! Не смей! Не клади трубку!!!
– А теперь я попрошу у вас прощения за свою любовь. Я знаю, что я достала вас своими дурацкими звонками, своей жаждой слышать ваш голос. Я залезла в чужой дом. Но больше я не буду, я обещаю…
– Нет! Не смей класть трубку! Скажи, откуда ты звонишь?
– Я еще не знаю, как буду жить без вас и что я буду делать с этой любовью. Но я обещала Богу…
– Сейчас четыре утра! Где твой муж? Откуда ты звонишь?
– Я звоню из Москвы…
– Из Москвы?! Как – из Москвы? Откуда?
– Я прохожу тут обследование…
– Где? В какой больнице?
– В онкологическом центре…
– Адрес! – закричал он. – Скажи мне адрес! Я сейчас приеду!
– Я не могу…
– Почему? Отвечай! Почему?
– Я сбежала оттуда…
– Как сбежала? Куда?
– К вам…
– Я не понимаю. Где ты? Где ты находишься? Отвечай!!!
– Я не могу! Я же обещала в церкви, я клялась…
– Плевать! Я беру на себя! Я беру этот грех на себя, ты слышишь?
– Нет! Господь накажет меня, Он убьет меня, я знаю…
– Никто тебя не убьет! Никто…
– Если я… если я сделаю это… всё, метастазы… – Ее голос захлебнулся слезами.
– Никаких метастаз! Я все вылечу! Где ты? Говори! Я уже выезжаю!
– Но ведь я же умру, я знаю…
– Лена, что за ерунда? Ну пожалуйста, Леночка! Скажи мне, где ты сейчас? Ну пожалуйста!
– У вашего подъезда…
– Где???
– Мне… Мне тут очень холодно…
– Блин!.. – Он бросил трубку и выбежал из студии.
А она действительно стояла на улице у его подъезда и, обнимая себя за плечи, повторяла как в лихорадке:
– Господи, мне очень холодно… И страшно… И Ты не простишь меня… Но ведь я все равно не смогу жить без этой любви…
Тут он выбежал из подъезда.
– Елена!!!
– Господи! – сказала она, глядя на него. – Прости его… Его прости…
* * *
Прошло несколько лет. Восемь или девять – не важно. Важно, что мансарда Бережковского существенно изменилась – разгороженная надвое, она превратилась в жилую квартиру – кабинет и спальню. Причем даже в кабинете на окнах появились гардины в цветочек, в углу – икона, а на рабочем столе – еще три телефона.
Но главное изменение совсем иное.
Теперь, когда рано утром здесь раздается первый телефонный звонок, первой входит сюда заспанная и располневшая Елена, включает торшер и берет телефонную трубку:
– Кабинет Бережковского.
– Пожалуйста, извините за ранний звонок. А можно услышать Андрея Петровича?
– Нет, услышать Андрея Петровича нельзя, он занят. Вы по какому вопросу?
– Мне сказали, он лечит голосом. И в газете объявление…
– Вам правильно сказали. Андрей Петрович лечит голосом. Но чтобы его услышать, вы должны сообщить мне номер своего мобильного телефона. У нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном». За каждый сеанс голосовой терапии они будут снимать с вашего счета по восемь у.е. Вы согласны?
– Я знаю, я согласна. Но мне нужно срочно…
Тут звонит второй телефон.
Но Елена не обращает внимания, а открывает журнал записи:
– Могу записать вас на февраль…
Трезвонит первый телефон, и тут же звонит третий.
Елена, снимая трубки, отвечает на звонки:
– Минуточку!.. Подождите!.. Алло, я вас пишу на февраль.
– На февраль? А раньше нельзя? – умоляет голос. – Я вас очень прошу! У меня плохие анализы…
– А с хорошими нам не звонят. Нет, девушка, раньше все занято.
– Но вы понимаете, у меня онкология…
– Я знаю. Теперь у всех онкология.
– Но…
– Послушайте, девушка! У меня тут еще две трубки. Вас записывать или нет?
– Да, конечно.
– Диктуйте. У вас МТС, «Мобиль» или «Би Лайн»?
– «Мобиль». Номер 472-00-43…
– Хорошо, я записала. Звоните 27 февраля в 10 утра по компьютерной связи. Сеансы групповые, номер указан в газете. Все! – Елена дает отбой и берет следующую трубку:
– Кабинет Бережковского.
– Андрея Петровича, пожалуйста, – говорит низкий женский голос.
– Андрей Петрович занят. Вы по какому вопросу?
– По личному. А когда можно ему позвонить?
– Андрей Петрович занят всегда. Он работает.
– Хорошо, передайте, что звонила Алина Полонская. Это по поводу съемок…,
– Конечно! Съемок! – насмешливо говорит Елена и дает отбой. – Сволочь, еще звонит! – И берет следующую трубку. – Алло, кабинет Бережковского.
Тут входит Бережковский с мобильником в руке. Он тоже изменился – постарел, растолстел, с брюшком.
– Слушай, зачем ты отключила мой мобильник? Вытащила сим-карту…
– Потому что он тебе совершенно не нужен.
– Но мне могут позвонить.
– Кто тебе может позвонить?
– Ну мало ли! Эраст, Добровольский, Швыдкой…
– Очнись! Ни Эраст, ни Добровольский тебе не звонили уже четыре года!
– А если позвонят?
– А если позвонят, я тебя соединю, не бойся.
– И со Швыдким…
– Швыдкой – посол в Бразилии, зачем ему тебе звонить?
– Ну мало ли! А Кароян? А эти Сережа с Колей?
– Да? Может, еще эта, как ее? Полонская? Или твои бывшие жены?
Но ты меня совершенно отрезала от мира!
– Я? – возмутилась Елена. – Я тебя отрезала?! Да пожалуйста! Вот! – И она шумно распахнула окна. – Вот! Вот тебе твой мир! Пожалуйста! Говори им! Пиши! Если тебе есть что… Ну, что ж ты молчишь? Они ждут!
В окно задувает снегом, и Бережковский начинает кашлять.
– Закрой окна… Ты с ума сошла… Там зима, у меня астма…
И сам закрывает окна.
– То-то! – говорит Елена. – Ты забываешь – тебе уже семьдесят!..
– Да, ты права, – с горечью говорит Бережковский, – я уже все написал… – И добавляет хвастливо, как ребенок: – Между прочим, Толстой бросил писать в пятьдесят шесть лет, а я – только в шестьдесят шесть!
– Лучше бы тьг поступил как Толстой.
– Как тебе не стыдно? Ты безжалостная…
– Я безжалостная?! Да я тебя спасла от голода! И позора! Что ты можешь им написать? «Мужчину к Новому году»? Ужас!
– Почему? По телику до сих пор крутят рекламный роман «Интимные связи».
– Вот именно! От всего твоего таланта остались только твои интимные связи! Но слава Богу – и мне! – ты этими связками теперь зарабатываешь больше, чем своими книгами и пьесками. Так что ты мне ноги должен целовать!
– И целую. Каждый день…
И Бережковский действительно опускается на колени, гладит ей ноги выше колен, хочет поцеловать.
– Перестань. Не корчи из себя прежнего Бережковского. Прекрати, я сказала! – отталкивает его Елена и отходит.
Но он идет за ней на коленях.
– Елена, а кто тебя спас? Вспомни? Я хочу тебя!..
– «Хочу» и «могу» – это разные вещи.
– Неправда! Когда я хочу, я могу! Ты знаешь…
– Еще бы! Если я тебе помогу. Да, если я тебе помогу, ты еще что-то сможешь. Пару секунд.
Звонит телефон.
– Ты ужасная! – говорит Бережковский. – Ужасная! Да выключи ты этот телефон!
Но Елена берет трубку.
– Кабинет Бережковского… Да, могу вас записать на февраль… Да, диктуйте номер вашего мобильного… Нет, кредитные карточки мы не берем, у нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном»… Записываю…
Бережковский на коленях подходит к ней сзади и начинает целовать ее ноги – все выше, выше…
У нее садится голос, но она еще говорит в трубку:
– Да, записала… Спасибо…
А положив трубку, тяжело дышит, закрывает глаза и опускается на пол к Бережковскому.
Они целуются, Бережковский выдергивает шнур торшера, в темноте слышно лишь их тяжелое дыхание и почти сразу же – голос Елены:
– Ну еще!.. Еще! Ну!!!
А после паузы голос Бережковского:
– Извини…
И отчаянный голос Елены:
– Я больше не могу так!..
– Извини, – просит он. – Пожалуйста, извини…
– Мне тридцать пять лет! Мне нужен мужчина… – плачет она, лежа на полу.
– Ну не плачь! – говорит он. – Что я могу сделать? Ну хочешь, я буду принимать виагру…
– Тебе нельзя, у тебя давление.
– Плевать! Так я умру, как Пырьев или Рафаэль. Это прекрасная смерть!
– Я не хочу, чтоб ты умер. Я тебя люблю.
– Что же нам делать? Искать тебе любовника?
– «Ищу жене любовника». Ты забыл? Эту пьесу ты написал двадцать лет назад.
– Действительно забыл. Впрочем, и Толстой со временем забыл «Анну Каренину». Так что же нам делать?
– Включить свет.
Бережковский включает торшер.
– И что ты себя все время сравниваешь с Толстым? – говорит Елена и тяжело поднимается с пола.
– А с кем ты хочешь, чтобы я себя сравнивал? С Марининой?
– А почему бы и нет?
– Потому что это недосягаемо. Раньше у нас были Толстой, Тургенев, Достоевский. С ними еще как-то можно было тягаться. Но с этими… Куда нам! Они каждую неделю пишут по роману!
Елена включает компьютер.
– У тебя сеанс через пятнадцать минут… Я вхожу в Интернет. Ты готов?
– Кажется, я понял, почему Бисмарк впал в депрессию после смерти Кэти. Потому что он разрешил Орлову увезти ее в Россию. Понимаешь, этот Орлов привез ее из Парижа сюда… Сюда, в Россию! И не на пару месяцев, а насовсем…
– Я тебя последний раз спрашиваю! – перебивает Елена.
– Как я могу быть готов, когда я еще чай не пил? – отвечает он. – И потом – у меня почему-то совершенно нет сил…
– Потому что по утрам надо заниматься зарядкой, а не сексом.
– Раньше это была лучшая зарядка. Ты мне дашь чай?
– Сейчас принесу. Господи, как мне надоел этот бардак! Почему роскошную квартиру нужно было отдать твоей жене, а самим ютиться здесь?
– А ты стала ворчливой. Тоже стареешь.
– Здесь даже плита не работает!
– А кто говорил: «Отдай ей все, оставь мне только свой голос»?
– От тебя только голос и остался, – ворчливо говорит Елена и уходит в другую комнату.
Бережковский идет за ней, выглядывает за дверь. Затем резво подбегает к телефону, поспешно набирает номер.
– Алло! – говорит он негромко, прикрыв трубку ладонью. – Ты мне звонила?
– Да, – отвечает ему низкий женский голос. – Она тебе сообщила?
– Нет, но я догадался. Представляешь, она отключила мой мобильный!
– Как отключила? Отняла?
– Нет, просто вытащила сим-карту…
– И ты не зайдешь сегодня?
– Конечно, зайду – я хочу тебя как безумный! Сразу после сеанса пойду на прогулку и… Все! Она идет. Целую…
Он кладет трубку. Входит Елена с чаем на подносе и говорит подозрительно:
– Ты кому-то звонил?
– Кому я мог звонить? Шесть утра!
– Черт тебя знает. Вот твой чай. Только пей быстрей. Осталось шесть минут. – Она ставит поднос на письменный стол и садится к компьютеру. – Все, я в Интернете.
Бережковский прихлебывает чай.
– Да перестань ты сюпать! – просит Елена и смотрит на монитор. – Сумасшедший дом! Больные люди! Еще шесть минут, а уже подключилось девяносто три человека! Ты просто Кашпировский!
– А сколько всего? – спрашивает Бережковский.
Елена смотрит в свои записи:
– Сегодня на первый сеанс – как всегда, четыреста человек.
– Я не понимаю – почему нужно пять сеансов в день? Почему не записать их всех вместе? Я бы мог подольше гулять…
– Потому что очередь – двигатель торговли. Есть очередь – и все прутся, как на Кашпировского. Хотя по мне лучше бы ты был Чумаком.
– Почему?
– Потому что Чумак паровозы толкал! А ты…
– Опять эти грязные намеки. Как тебе не стыдно каждую минуту делать из меня импотента!
– Все! – перебивает она. – Десять секунд до сеанса!
– Так иди же!
– Не понимаю – почему я не могу присутствовать?
– Я сказал – иди. Ты меня отвлекаешь.
Елена пожимает плечами и уходит с обиженным видом, Бережковский кричит ей вдогонку.
– Я тебя люблю!
Затем, пройдясь по кабинету, надевает пальто, шарф, шапку. Берет со стола микрофон со шнуром к компьютеру и…
Решительно открыв балконную дверь, выходит на террасу, смотрит на заснеженную рассветную Москву.
– Ну что ж, начнем, – буднично и не повышая голоса, говорит он в микрофон. – «Я опять выхожу нечесаный, с головой, как керосиновая лампа на плечах. Ваших душ безлиственную осень мне нравится в потемках освещать…»
Внизу под его террасой просыпается город – люди спешат на работу… катят машины, троллейбусы…
А он, не меняя будничного тона, продолжает в микрофон:
«Мне нравится, когда потоки брани в меня летят, как град рыгающей грозы, я только крепче жму тогда руками своих волос качнувшийся пузырь…» Это Есенин, как вы понимаете. А я… «Я все такой же, сердцем я все тот же. Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. Стеля стихов злаченые рогожи, мне хочется вам нежное сказать…» Да… – И глядя вниз, на пешеходов: – Так что ж вам нежное сказать, дорогие мои? Знаете, мне тысяча лет, но за эти короткие, по сути, годы я понял главный секрет природы: нужно говорить нежности. Нет, вы слышите меня? Нежностью и только нежностью можно и нужно упреждать все болезни. – И со вздохом после паузы: – Да, да, говорите друг другу нежности, говорите их каждый день, говорите их многократно, говорите их наедине и прилюдно, не стесняясь того, что это-де банально, интимно, нескромно… Говорите – и вы поразитесь результату, просто поразитесь!.. Кажется, это так мало и так примитивно говорить жене по утрам «дорогая», «милая» – но говорить это с нежностью, как первый раз. А потом позвонить ей днем, позвонить просто так и сказать тоже с нежностью: «Знаешь, я тебя так хочу!» О, «хочу» – это волшебное слово, волшебное! Одним этим словом можно… я не знаю – ну, все можно, все! Можно вылечить больного, увести жену от мужа, а мужа от жены, да что я говорю! Поверьте мне: одним этим словом, которое я тупо, как дятел, твердил по телефону одной женщине, я не только вылечил ей рак груди, но и увел от мужа, который вдвое младше меня, охотится в Африке на тигров и вообще такой мачо! – в постели сильней меня, наверное, в сотню раз! А она ушла от него… как вы думаете – почему? Разве он не хотел ее? Хотел! Разве он не имел ее? Еще как имел! Но он имел ее без нежности, а когда женщина живет без нежностей, у нее развивается чахотка и рак груди! Да, представьте себе, вот такое простое открытие – женская грудь не может без нежностей, без нежности ее съедает рак! Или я не прав? Или я ошибаюсь? Где тут критики, которые потом напишут, что я говорю пошлости? Нежить, нежить и хотеть друг друга, согревать своей нежностью и хотеть друг друга каждый день – и вам никогда не будет нужен ни Чумак, ни Кашпировский, ни Бережковский и вообще никакие врачи!.. – Бережковский молчит и, словно забываясь, говорит будто бы сам с собой: – Да… Кэти Орлова… Она жила тут без нежности, я уверен. Этот мудак Бисмарк строил великую Германию, покорял Европу, а в это время женщина его жизни – единственная, по которой он с ума сходил! – чахла здесь без нежности. И умерла! Умерла, понимаете?! И только тогда он понял! Понял, что все его великие достижения и вся его слава – полная херня по сравнению с… Зерно пробивает асфальт навстречу нежности солнца, женщина может уйти за нежностью, бросив богатства и сытую жизнь, но Бисмарк ее не позвал! Не позвал, струсил! И она зачахла. А когда до него дошло!.. А про нас, мужчин, и говорить нечего – нежностью нас можно как на веревочке водить за нос и за все остальные места, разве не так? Так, дорогие мои, так, извините за прямолинейность! Мне тысяча лет, я больной и старый, но, милые дамы, дайте мне ваши телефоны, и терапией нежности я не только излечу вас от всех болезней, но и уведу от мужей – если они немедленно, прямо с этой минуты не возьмут вас за руку, не сожмут ее с нежностью. Ну, вы слышите меня?! Возьмитесь за руки! Возьмитесь, я вам говорю! И вам! И вам! Да, да, вы с этой блондинкой! Я вас серьезно предупреждаю! Возьмите ее за руку и держите с нежностью! Потому что иначе… смотрите, я вас предупредил!.. А вы, молодой человек? Да, вы, это ваше первое свидание? Ничего, за руку можете взять ее… За все остальное не нужно, а за руку – не робейте, она не откажет. Взяли? Ну вот, видите, не отказала же! А вы, девушка? В чем дело? Не слышу. Ах, вы не знакомы с этим парнем? Ничего. Возьмите его за руку, сами возьмите, скажите – Бережковский велел. Да, вот так. Вы с нежностью взялись?.. Очень хорошо, спасибо! Так и держитесь! Всю жизнь так держитесь – и вы никогда не будете болеть, никогда, я вам обещаю. А если вдруг захвораете какой-нибудь ерундой – насморком или простудой, то на самом деле это никакая не простуда, это первый сигнал тревоги, это признак дефицита нежности. Да, да, это значит: нужно увеличить нежность! Не витамины, не антибиотики нужны, а нежность! Нежность поднимает нам иммунитет лучше любых лекарств, нежность омолаживает и дает импульс жить. Короче, живите с нежностью, не стесняйтесь быть нежным и помните: нежности много не бывает. Вам ясно? Не слышу: ясно?.. Громче – ясно?! Замечательно, спасибо, сеанс окончен, до свидания.