Текст книги "Русская семерка"

Автор книги: Эдуард Тополь

Соавторы: Эмилия Тополь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

10

Когда Таня положила телефонную трубку, она услышала, как необыкновенно тихо стало в гостиничном номере. Олег Петров, их интуристовский гид, в нетерпении подошел к ней неприлично близко, почти вплотную, явно пытаясь услышать, с кем она говорила. Но потому-то Таня не дала Джуди и слова произнести.

– Простите, так на чем мы остановились? – улыбнувшись, она прошла мимо Петрова к дивану и села рядом с притихшей Элизабет.

– Кто это звонил? – забыв про вежливость, резко спросил он.

Таня укоризненно посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась.

– Не знаю. Ошиблись номером. А вы ждете звонка?

– Госпожа Гур! – грубо начал он, но, спохватившись, тоже улыбнулся и покачал головой. – Мне ведь очень легко проверить…

– Так зачем спрашиваете? Проверьте! – Таня вызывающе тряхнула головой и, повернувшись к Элизабет, положила руку ей на плечо. – Дорогая, ты устала. Иди ложись спать. Думаю, Олег не будет против…

– Я не хочу спать! – Элизабет упрямо сжала губы. – Я посижу…

– Элизабет, прошу тебя!

– Нет! Мне тоже интересно послушать Олега. Пожалуйста! Вы остановились на том, как в царское время бедно жили крестьяне. А потом, когда пришли коммунисты, все изменилось, не так ли?

– Да, да. Именно так… – подтвердил Олег, не отводя внимательного взгляда от Тани.

– Ну и?… – насмешливо спросила княгиня.

– Потом… была коллективизация, – рассеянно начал он и посмотрел на часы. – Но вы понимаете, что трудно быть первыми. До этого в истории не было примеров коллективного ведения сельского хозяйства…

Таня загасила сигарету в пепельницу и откровенно зевнула, прикрывши рот рукой. Элизабет нервно заерзала и предупредительно закашляла.

– Простите, Олег, – Таня улыбнулась. – Но мы так устали! И потом… Сколько уже? Ого, начало первого! Я понимаю, вы чего-то ждете, но чего? Может, мы могли бы вам помочь?… Вы все крутите, рассказываете исторические небылицы. Я ведь жила здесь в это, как вы называете, «царское» время. Ерунда это все! Крестьяне были разные – бедные и богатые. Кто хотел работать, жил очень даже неплохо. Но именно их вы истребили во время коллективизации – почти девять миллионов!.. – Таня поднялась и шагнула к Олегу: – Короче, что вам от нас нужно? Вы сидите здесь уже более двух часов, и я все теряюсь в догадках – зачем? Мы ведь с вами мило распрощались после театра. Что заставило вас примчаться к нам в номер и…

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в номер вошли двое. Мужчина лет пятидесяти с круглой, гладко причесанной головой и молодая женщина, чуть полноватая для своего плотно облегающего делового костюма. Держа руки в карманах, женщина сразу прошла в номер.

Таня и поднявшаяся с дивана Элизабет выжидательно смотрели на вошедших.

– Нина Александровна! Они приехали? – вскочил Олег.

– Нет, – тихо сказала она, внимательно глядя мимо него на стоящих американок. – И это странно. Мы уже дважды звонили к ним в отдел. Дежурный отвечает, что и там они не появлялись. Скажите, госпожа Гур, кто сейчас вам звонил?

– Простите, но я не имею чести знать вас, – сухо сказала Таня по-английски. – Вы вошли в номер без приглашения, это по меньшей мере странно…

– Моя фамилия Катунова, – начала женщина уже по-английски, медленно и с сильным акцентом. – Я работаю в отделе охраны туристов при гостинице. Мне необходимо задать вам несколько вопросов об американской туристке Джуди Сандерс. Это она вам сейчас звонила?

– Прошу вас, госпожа… или, простите, товарищ Катунова, садитесь. – Таня указала на кресло, а сама села на диван, чувствуя, как бешено забилось у нее сердце. – К сожалению, я не знаю, кто это звонил.

– А почему вы не дали ничего сказать звонившей? Сразу сказали, чтобы вам больше не звонили.

– Потому что… – на секунду замялась Таня. – Потому что в номер постоянно звонят какие-то проститутки и скупщицы джинсов. Наверняка это была одна из них…

– Госпожа Гур! – было непонятно, поверила Катунова выдумке Тани или нет. – Вы знали Джуди Сандерс до поездки в Россию?

– Нет. Насколько я понимаю, вы имеете в виду девушку, которая прилетела с нами из Нью-Йорка? Мы познакомились в самолете. А с ней что-то произошло?

– Да, произошло. Она вам ничего не рассказывала о своих знакомых в России?

– Мы не были так близки. А что случилось? Я даже не заметила, была ли девушка с нами в театре? – Таня вопросительно повернулась к Элизабет.

– Значит, вы утверждаете, что не были с ней знакомы? А для чего сегодня перед театром она приходила к вам в номер? – не сводя темных узких глаз с Таниного лица, резко спросила Катунова.

– Для чего? – растерялась Таня, но затем улыбнулась и насмешливо покачала головой. – Я все время забываю, что я в России! Здесь ни один шаг не остается без внимания!

– Госпожа Гур! Думайте, что говорите! Никому еще не удавалось безнаказанно порочить нашу страну! Отвечайте: зачем к вам приходила Джуди Сандерс?

Таня молча посмотрела в серое, неумело накрашенное лицо Катуновой, встала и подошла к стоящему у дверей Олегу Петрову.

– Если это допрос, то я отказываюсь отвечать без представителя американского посольства! – медленно и раздельно сказала она ему и закурила новую сигарету.

– Госпожа Гур! Что вы! Это не допрос! – Олег бросил встревоженный взгляд на Катунову. – Ну, зачем нам вмешательство посольства?! Обычные рутинные вопросы. Не волнуйтесь! Просто ответьте, зачем мисс Сандерс приходила к вам в номер?!

– Тогда пусть эта женщина изменит свой тон! Почему она со мной разговаривает, как с преступницей? Я хочу знать, что я сделала? И что сделала эта бедная крошка? Без этого я не отвечу ни на один вопрос! – И Таня вызывающе повернулась к Кату-новой.

– Работники КГБ обнаружили Джуди Сандерс в Мытищах, – глядя ей прямо в глаза, ответила Катунова.

– И?… – не выдержала Элизабет, и без того уже слишком долго молчавшая.

Все повернули головы в ее сторону. Таня испуганно прикрыла ладонью рот. Катунова, казалось, впервые заметила невысокую аккуратную старушку и на секунду удивленно подняла брови. Повернувшись к Тане, поймала ее встревоженный взгляд.

– Госпожа Гур, мне не хочется пугать вас, но ваше прошлое… – вдруг вкрадчиво начала Катунова по-русски. – Точнее, прошлое ваших родителей дает нам неограниченные возможности. Поэтому я советую вам говорить правду: зачем до поездки в Мытищи Джуди Сандерс приходила к вам?

– Я предпочитаю говорить по-английски! Этот язык уже давно стал для меня родным! – Таня подошла к Элизабет. – И я не понимаю, о каких «неограниченных возможностях» вы говорите. Мои родители пытались эмигрировать из России более шестидесяти лет назад. Совершенно легально, у нас было разрешение. А я была несовершеннолетняя. Какое законодательство в мире может судить меня за прошлое моих родителей?

– Госпожа Гур! Вы в Советском Союзе, и здесь свое законодательство! – было видно, что Катунова с наслаждением произносила эти слова по-английски.

– Но я – американская гражданка! – победно улыбнулась Таня.

– И советская! Вы уехали из СССР в 1919 году, но вас никто не лишал советского гражданства. И вы, между прочим, сами об этом ни разу не попросили. Так что на территории нашей страны вы – советская гражданка!

Теперь Таня с ужасом смотрела на нее. Еще ни разу лицо того солдата, который первым начал срывать с нее платье, не возникало перед ней так реально. И вот теперь, глядя в сальные стрелочки-морщинки вокруг глаз Катуновой, Таня вспомнила его до мельчайших подробностей. Только вместо красной бородавки над верхней губой, которая подрагивала, когда солдат развязывал грязную веревку на своих штанах, у Катуновой над губой была маленькая темная родинка. Но в остальном – это были те же глаза, те же тонкие бесцветные губы и, главное, то же торжество, то же упоение своей силой, хамством, властью и безнаказанностью.

Таня снова почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, которой приставили штык к горлу…

– Госпожа Гур! Несколько минут назад к вам звонила женщина. Это была Джуди Сандерс? С каким заданием вы послали ее в Мытищи? Отвечайте!

Таня покачнулась и, увидев протянутые руки Элизабет, бессильно опустилась рядом с ней на диван. Она понимала, что это все только привычные приемы КГБ: напугать, обессилить, а затем все выпытать! Но она ничего не могла поделать с охватившим ее страхом. Ей показалось, что она теряет сознание, что комната поплыла перед ее глазами…

– Прекратите! Сейчас же прекратите это! – вдруг закричала, не помня себя, Элизабет и засуетилась вокруг откинувшейся на диване подруги. Расстегнув несколько пуговиц на ее кофте, она стала растирать ей виски.

– Что с ней? – недовольно поморщившись, спросила Катунова по-русски. – Олег, позовите врача!

– Вон отсюда! – поднялась вся красная от волнения Элизабет. – Немедленно уходите отсюда! Все! И вы… Если вы сейчас же, слышите меня, сейчас же не выйдете из моего номера, то я!.. – она вплотную подскочила к Катуновой и угрожающе остановилась, глядя на нее снизу вверх. Ее небольшие полные руки были крепко сжаты в кулаки и по-детски выставлены чуть вперед.

Катунова с удивлением взглянула на застывшую в такой странной позе старуху. Мужчина у двери и Олег Петров сделали несколько шагов к ним, явно опасаясь, что Элизабет сейчас начнет бить Катунову. Но Элизабет даже не посмотрела в их сторону.

– Уходите! – почти шепотом приказала она Катуновой. – И без представителя из американского посольства не вздумайте возвращаться!

Катунова еще раз внимательно посмотрела на Элизабет, затем перевела взгляд на лежащую Таню. Отвернувшись, она кивнула мужчинам, и они тихо вышли из номера. Олег задержался было у двери, хотел что-то сказать, но передумал и вышел, закрыв за собой дверь.

Элизабет бросилась к Тане:

– Как ты?

– Ничего… Лучше… Теперь лучше… – Таня села и сделала несколько глубоких вздохов. – Голова закружилась. Но теперь прошло. Спасибо тебе!

– За что?

– Ты молодец! Я совсем растерялась. Боже, какие люди! Какие люди! – Таня прижала ладони к горящим щекам. – Что же теперь делать?

– Ничего, – твердо сказала Элизабет. – Ничего не делать. Сейчас пойдем спать. А завтра свяжемся с нашим посольством. Нас не оставят. Пусть только попробуют, я к Рейгану пойду! Я весь Конгресс на ноги подниму! Я им покажу – «советская гражданка»!

Таня старалась не смотреть на лихорадочно снующую по комнате Элизабет. Рейган, Конгресс – все это громкие, но мало что значащие для русских слова. Конечно, Элизабет нечего бояться! У нее перед глазами нет этой чудовищной картины – насилия, убийства родителей и сестер! И она не знает, что за наглыми угрозами Катуновой стоит целое государство… Бедная Джуди! Где она? Что произошло? Неужели этот урод, ее внук, выдал девушку? Только бы девочку не били в КГБ! Конечно, на насилие они не решатся, сейчас не 19-й год! Хотя… Что ж, Таня все возьмет на себя. Господи, зачем же она бросила трубку, когда Джуди позвонила? Но разве она знала, что девочку арестовали? Она хотела только предупредить, чтобы Джуди не входила к ним в номер, ведь здесь сидел гид, и явно неспроста. Но теперь… Боже, как страшно!..

Таня закрыла глаза и откинула голову назад. Элизабет молча остановилась над ней. Сквозь окно донесся мелодичный перезвон кремлевских курантов – перед тем, как удары колокола извещают, который час, кремлевские куранты всегда играют нежный мелодичный перезвон…

Часть вторая

11

В маленькой и узкой комнате тяжело нависал некрашеный бревенчатый потолок. Из таких же серых от старости бревен были глухие, с крохотным окном стены. Кроме кровати и покосившейся тумбочки, служившей не то столярной мастерской, не то кладовой, здесь с трудом уместился широкий трехстворчатый шкаф. Был он без ящиков и без дверей, явно самодельный, и от него сильно пахло новым деревом. Внутри него был свален плотницкий инструмент – рубанки, стамески, тиски, банки с лаком и столярным клеем. Наклейки на банках были одноцветные, русские. Джуди лежала с открытыми глазами уже давно. Из окошка, занавешенного плотной тканью, расползались тусклые полосы света. Джуди никак не могла понять, где она. Сколько валяется на этой жесткой, в колдобинах кровати – день, два?… Вспомнилось: кто-то поднимает ее, долго несет, неприятно дышит в самое ухо, переодевает… И все это как в тумане. А главное – разламывающая голову боль! Потом вокруг какие-то люди, они о чем-то встревоженно переговариваются, покрикивают друг на друга… Неужели это она так громко орет, рыдает, отталкивает чьи-то руки? Ее кормят из ложечки, но этот человек раздражает ее, ей страшно с ним. А вокруг никого…

Джуди, откинув одеяло, медленно села на кровати. На ней был чей-то чужой байковый халат, на ногах носки. Голова болела, но терпимо. Она дотронулась до нее рукой и замерла в ужасе. О, Боже – она острижена наголо и весь череп заклеен какими-то пластырями! Что это? Ах, да! Она же выбила головой лобовое стекло машины. Видимо, ей сшивали пораненную голову. Череп, слава Богу, цел… Но – лысая! Какой ужас!

Она спустила голые ноги на холодный деревянный пол, неподвижно посидела, поискав взглядом зеркало в этой комнатушке, но зеркала не было, и она медленно поднялась, сделала несколько шагов к темнеющей в углу двери. Бесшумно повернула ручку и зажмурилась от ударившего в глаза солнечного света.

Перед ней была небольшая комната, которая, вероятно, служила хозяевам и гостиной, и столовой одновременно. Посреди комнаты стоял большой четырехугольный стол, покрытый светлой чистой скатертью. Вокруг толпились деревянные стулья. Над столом висел оранжевый абажур с бахромой. У стены высился до потолка посудный шкаф с расставленными в нем хрустальными рюмками, пестрыми салатницами, ярким чайным сервизом. Несколько тумбочек с вышитыми салфетками, побрякушками и искусственными цветами, огромный ламповый приемник с проигрывателем на широко растопыренных ногах, этажерка с книгами, цветастый с плавающими лебедями ковер на стене, диван. Над диваном, в простой деревянной рамке под стеклом было четыре ряда черно-белых армейских фотографии – по три в каждом ряду. Одну из этих фотографий Джуди уже видела над кроватью у Алексея в комнате его общежития в Мытищах – семь советских солдат с автоматами в руках живописно расположились в кузове бронетранспортера. В одном из этих солдат она теперь узнала Алексея, только на этом фото он был значительно моложе. На остальных фотографиях та же семерка солдат была запечатлена на фоне высоких снежных гор, на привале, за обедом, снова на бронетранспортере…

Под фотографиями, на диване кто-то спал, с головой укрывшись тяжелым ватным одеялом.

Джуди, слегка покачиваясь от головокружения, медленно прошлась по комнате. Зеркала не было и тут. Она остановилась над спящим, пытаясь понять по очертаниям тела – мужчина это или женщина. Ничего не решив, прошла к двери на кухню, заглянула туда. Там никого не было. В углу у окна висел рукомойник, под ним стояло жестяное ведро, а рядом – какие-то бочки, мешок с картошкой. На стене – полки с кастрюлями, под ними – самодельный кухонный столик с чугунной сковородкой, накрытый крышкой. Напротив – большая кирпичная русская печь, в которой тепло потрескивали горящие дрова. Груда свеже-пахнущих еловых и березовых поленьев была свалена у наружной двери, и здесь же, сбоку от двери висело небольшое тусклое зеркало.

Джуди подошла к нему и осторожно заглянула. Господи! Ну и вид! Весь череп заклеен лентами грязного пластыря, а между ними узкими бороздками прорастает короткая щетинка новых волос. Даже панкам такое не снилось! А лицо! Одни скулы торчат! И глаза – то ли от худобы, то ли от лысины они стали огромными, как у заключенных в Освенциме.

Вздохнув, Джуди повернулась, подошла к кухонному столику, сняла крышку со сковородки. Там лежала одна, явно холодная, отороченная белым жиром котлета. Джуди брезгливо взяла ее, надкусила и, отодвинув ситцевую занавеску, посмотрела в окно на заснеженный двор, где вдоль забора ровными аккуратными поленицами высились заготовленные дрова. Бескрайняя и до горизонта снежная белизна до слез резала глаза. И там, вдали, за кромкой горизонта еле видно – пунктиром – катил поезд, гудел паровоз…

– Ну как? Оклемалась? – за ее спиной, в дверях кухни появился улыбающийся Алексей. На нем была майка и черные трусы до колен. На левом плече были четко вытатуированы какие-то цифры. Длинные руки без стеснения почесывали грудь и ребра с двумя лентами пластыря, отлипающего от свежих шрамов.

При появлении Алексея Джуди вздрогнула от неожиданности, котлета упала на пол. Джуди хотела наклониться, но резкая боль в голове заставила ее вскрикнуть.

– Не делай резких движений, дурында! – подошел к ней Алексей, и на нее пахнуло тяжелым перегаром. – Хочешь пожрать?

– Что? – не поняла она.

– Ну, есть хочешь? Кушать?

– Да.

– Иди в комнату, я притащу что-нибудь, – он по-хозяйски стал шарить по полкам и кастрюлям.

Через несколько минут он принес ей ломоть хлеба и кусок колбасы. Джуди, сидя в комнате у стола, удивленно посмотрела на зеленеющую по краям колбасу и есть не стала. Вяло жевала крошащийся невкусный хлеб.

– Раз жрать захотела, значит, приходишь в себя! – убежденно сказал Алексей. – А чего колбасу отложила? Не нравится? Ешь, это здесь большая редкость!

– Она испортилась уже.

– Где? – не поверил Алексей и повертел колбасу в руке.

– Нормальная! Не хочешь? – и, увидев отрицательный кивок головой, положил весь кусок себе в рот. Щеки у него раздулись, глаза сузились.

Джуди тоскливо улыбнулась.

– Где мы?

Алексей что-то промямлил набитым ртом.

– Где? – переспросила Джуди.

– У кореша моего, – прожевав, ответил он. – У друга моего по армии. В Афганистане служили вместе. Это его дом. Заработал он себе на дом в Афганистане. А как – сама увидишь… А ты ничего, молодец, крепкая баба! Не думал я, что оклемаешься. Все без памяти да без памяти! Я уж не знал, что и делать. Но Лизка вишь как башку тебе заклеила! Лучше любого врача, хотя всего-то доярка на коровьей ферме. Лизка – это жена Кольки, друга моего. Понимаешь?

Джуди кивнула. Она осторожно рассматривала Алексея. Он был худой, костистый, с широкими, давно не видавшими солнца плечами. Темные, слегка прищуренные глаза смотрели открыто, но губы часто кривились в неприятной улыбке. Нет, ничем, совершенно ничем он не напоминал свою холеную породистую бабку. Только, пожалуй, ростом, да вот еще руки с тонкими длинными пальцами выдавали его происхождение. Но, Боже мой, что за ногти, что за цвет кожи!..

– Тебя тоже ранило?

– Ерунда! Ребра помяло о баранку. Заживет, как на собаке, – он стал отклеивать пластырь с живота.

– Это ты меня из ложки кормил?

– Ну, а кто же еще? Конечно, я! А ты помнишь? – он удивленно посмотрел ей в глаза.

– И купал? Тоже ты?

– Да… – на скулах у него проступил легкий румянец. Он неловко встал и вышел на кухню. Через несколько секунд просунул голову в комнату: – Но ты не думай, мне Лизка помогала! И потом… ты сама попросила.

– Спасибо, – сказала Джуди, тоже смутившись.

Он вошел в комнату и поставил перед ней дымящуюся тарелку с каким-то супом.

– Ешь! Тебе надо сил набираться. Шутка ли, пять дней на одной воде!..

– Сколько? – ужаснувшись, переспросила она.

– Сегодня какое? Девятое? Ну, считай, среда была, когда мы с тобой долбанулись, – он ушел на кухню и вернулся со второй тарелкой для себя. – А сегодня – понедельник. Тебе, конечно, куриный бульон сейчас нужен, только во всей деревне ни одной курицы. Колхоз! Так что ты давай щи наворачивай. Замечательные щи Лизка приготовила!

Джуди тупо уставилась в тарелку. Пять дней! А где же Таня? Элизабет? Что с ними? Неужели их арестовали?

– Где здесь телефон?

– Зачем тебе? – Алексей удивленно оторвался от своей тарелки.

– Мне нужно позвонить Тане, твоей бабушке.

– Опять?! Угомонись, ты уже раз звонила! Забыла, что ли?

– Нет! – упрямо отрезала Джуди. – Я должна ей позвонить. Где телефон?

– Здесь нет телефона.

– Ну, у соседей. Откуда можно позвонить?

– Ниоткуда. У соседей тоже нет телефона. Это деревня, тут тебе не Америка.

– А как же они живут?

– А так и живут. И тебе, дорогуша, теперь тоже так жить, так что привыкай.

– Нет! – ей хотелось закричать на него, но сил не было, и вместо крика получился слабый писк. – Не буду я здесь жить! Никто меня не заставит!

– Конечно, конечно! Никто не заставит! – Алексей улыбался. – Сама останешься! – и он снова, как ни в чем не бывало, наклонился над своей тарелкой и стал есть щи.

– Где моя одежда? – Джуди, опираясь о стул, с трудом встала.

– Ну, начинается!.. – Алексей недовольно вытер ладонью губы. – И не надоело тебе взбрыкиваться? Слушай, я тебе последний раз говорю: сиди и не рыпайся! И Богу молись, что живая осталась. Я тебя шесть километров на руках тащил, пока грузовик поймал. А если хочешь добровольно в тюрягу сесть – иди, устрой на их улице праздник! Но только я руки умываю! С меня достаточно было дерьма в армии поесть!

– А тебя никто и не зовет! Можешь отсиживаться хоть на полюсе! Где моя одежда? – Джуди держалась из последних сил, чтобы не упасть. Голова стала снова невыносимо болеть, ноги дрожали, и она чувствовала, что может потерять сознание в любую секунду.

– Послушай меня! Никуда не ходи, – вдруг сказал он совсем другим, просительным тоном. – Поедем в Сибирь. Я тебе наши документы достану. Устроишься работать, глядишь – и понравится тебе у нас. Не губи свою жизнь! В тюряге тебя и на пару месяцев не хватит. Загнешься!

– Нет, я должна вернуться в Москву, – тихо сказала Джуди, – Я им все объясню…

– Ты или дура, или прикидываешься! – Алексей, вскипев, даже вскочил со стула. – Думаешь, за убийство двух офицеров КГБ они тебя снова в Америку отправят?

– Где моя одежда? – упрямо повторяла она. – Я никого не убивала…

Алексей остановился и молча смотрел на нее. Лицо его выражало удивление и жалость.

– Какого хрена я тебя тащил! – сказал он наконец. – Оставил бы там в снегу, сдохла бы, не приходя в сознание. – И вдруг он разозлился: – Хочешь идти? Иди! Вот твое тряпье!

Он брезгливо швырнул ей лежавший у дивана аккуратно завязанный узел и вышел на кухню, громко хлопнув дверью. В шкафу робко отозвалась зазвеневшая посуда.

Джуди волоком потащила узел со своей одеждой к себе в комнату-кладовку. Там она села на кровати и почувствовала, что последние силы ушли. Добившись того, чего хотела, она поняла, что не сможет сделать и нескольких шагов, не то что добраться до Москвы. Но как она может остаться в этой стране? Что за бред?! А если Алексей прав, если никто ей не поверит, что она не принимала участия в убийстве этих гебешников, тогда – тюрьма.

Она сжалась в комочек на кровати. Нет, не думать о тюрьме! Это все ложь! Она никого не убивала! Она американская гражданка! В крайнем случае – пусть ее сажают в американскую тюрьму. А там уж ей помогут! Мама, Крэг… При воспоминании у Джуди потекли слезы. Какая она идиотка, что согласилась на эту поездку, на эту сумасшедшую авантюру!

В соседней комнате снова хлопнула дверь. Кто-то подошел к ее двери, постоял немного и отошел. Некоторое время были слышны нервные шаги, затем все стихло.

«Небось, опять спать улегся!» – с отвращением подумала Джуди. Раздражение придало ей сил, она села на кровати, придвинула узел, стала медленно доставать вещи. Все, включая ее нижнее белье и ситцевую поношенную кофточку, которую она получила у Марюты в обмен на свою, было чисто выстирано, аккуратно проглажено…

Когда она, одетая, вышла из своей комнаты, то увидела, что Алексей действительно лежит на диване. Он был уже в брюках, но не спал, а задумчиво смотрел в потолок. Джуди прошла мимо него на кухню, к выходу. Дверь на улицу была закрыта. Она подергала за ручку, слабо толкнула плечом.

– Открой дверь, – попросила она. Алексей не отозвался.

– Ты слышишь? Открой дверь! – она бессильно прислонилась к бревенчатой стене.

Алексей не появлялся из комнаты.

Задыхаясь от злости и слабости, Джуди вернулась в комнату. Алексей лежал на диване, удобно положив голые руки под голову. Джуди подошла, с ненавистью глядя ему в лицо. Увидев легкую самодовольную улыбку на его губах, схватила его за майку и из последних сил рванула вверх:

– Вставай, скотина! Открой мне дверь!

Алексей одним движением спрыгнул с дивана, выпрямился перед ней и, больно ухватив за плечи, тихо выдохнул ей прямо в лицо:

– Если ты, сука, сделаешь хоть одно движение, я тебя сам прикончу! Лучше я, чем КГБ! Поняла?! А теперь иди к себе в комнату и никшни!

– Дрянь! Сволочь! – выплюнула она свои единственные русские ругательства. – За свою жизнь боишься!

– Да, падло! Боюсь! И за свою тоже! – он все еще крепко сжимал ее плечи руками.

– Я так и знала! Так и знала! – торжествующе сказала она. Ей хотелось рассмеяться ему в глаза, но на это уже не было сил. Все, что она сейчас могла, это говорить тихо, с большими паузами: – А то все: «в тюрьму посадят! в тюрьму!..» Скотина! Ты за себя боишься!..

– Заткнись, гнида американская! Еще слово, и я за себя не отвечаю!

– Что? Что ты сделаешь? Как того – ремнем по горлу? Ну, давай, давай, герой!

Алексей оттолкнул ее от себя. Это был несильный толчок, но ослабевшая Джуди тут же рухнула на пол. Резкая боль в голове заставила ее громко вскрикнуть.

– Больно? – он тут же испуганно наклонился над ней. – Куда ты ударилась?

Она удивленно посмотрела на его побледневшее лицо. Еще секунду назад оно было перекошено от злобы, а сейчас вытянулось от испуга.

Поддерживаемая Алексеем, Джуди осторожно поднялась и, ни слова не говоря, прошла к себе в комнату. Повалившись ничком на кровать, сцепила зубы, чтобы не разреветься, но не выдержала и заплакала.

Тихо вошел Алексей и, постояв немного, сел на пол рядом с кроватью.

– Ну, ладно, кончай! – голос у него был виноватый, и от этого Джуди заплакала громче. – Я не хотел. Извини… Но пойми меня! Я ведь хочу как лучше. Ты зря думаешь, что я о своей шкуре беспокоюсь. Мне на себя положить. Давно уже. После Афганистана – жизнь ни в грош! Даже наоборот, жить неохота! Такой себя мразью чувствуешь, так бы и разрядил «Калашников» в собственную харю. Но человек – гнида! Ползает, хоть и чувствует, что недостоин. А то, что я этих гебешников уложил, так я не жалею! Мы за этих подонков там целые деревни выжигали! Детей, баб, стариков! Не выбирали! А ты говоришь – «как мог»! Если бы тебя каждый день заставляли коммунизм народам на танках нести, ты и не на такое будешь способна!..

Джуди медленно перевернулась на спину и внимательно посмотрела на Алексея. Ей даже показалось, что слезы текут по его небритым щекам. Но в комнате было темно, и она могла ошибиться.

– Хочешь выпить? – вдруг оживился он.

– Что? – не поняла она.

– У меня чекушка есть. Водка, – он поднял к ней сухое лицо, и глаза его заискрились.

– Нет, спасибо.

– Может, и правильно. Тебе сейчас выпить – сразу скопытишься! А я, пожалуй, слегка… – он быстро повернулся и вышел.

Вернувшись с маленькой 250-граммовой бутылкой, он снова сел на пол рядом с кроватью. Зубами сорвал металлическую пробку и, подняв бутылку, сказал:

– За тебя! Будь, как говорится, здорова, а остальное – купим! Хоть и не на что… – он проворно поднес горлышко к широко открытому рту и запрокинул голову.

В комнате неприятно запахло водкой, послышались булькающие глотки. Джуди отвернула лицо от пьющего Алексея. Помолчав немного, мягко спросила:

– Мы далеко от Москвы?

– Восемьдесят километров. А что?

– Алексей, пойми, я не могу оставаться у вас, – она повернулась к нему, и слезы снова навернулись ей на глаза. Она всхлипнула. – Я хочу домой…

– Японский бог! Но что же делать? Ведь от того, что ты вернешься в Москву, ты не попадешь домой! Они тебя не пустят! Поверь мне! – он нервно ерошил и без того растрепанные волосы. – Двое их мудаков прикончены! А то, что ты их и пальцем не тронула – ну, кто в это поверит?! Даже если я явлюсь с повинной – скажут, что ты меня купила и я тебя выгораживаю…

– Что же мне делать? – Джуди заплакала. Она понимала, что Алексей не врет. – Ну, хорошо, пусть в тюрьму! Но они будут обязаны отправить меня в американскую тюрьму, а не держать в вашей!

– Что у тебя вместо мозгов? Тырса? – он говорил уже не злобно, а даже с какой-то нежностью в голосе. – Или вы действительно ни хера не знаете о нас?! «Обязаны!» Они никому ничем не обязаны! И законы себе сами придумывают! Как им удобней!..

– Но что же делать? Что делать? – бессмысленно причитала Джуди, сжимая ладонями виски. Голова раскалывалась, веки налились тяжестью, в затылке резко пульсировала кровь. Она чувствовала, что опять теряет сознание.

– Успокойся, успокойся! Всегда есть какой-то выход! – он осторожно укрыл ее одеялом. – Ты, главное, отдыхай, не дергайся. Я чего-нибудь придумаю. Не было еще такого, чтобы Ле-ху Одалевского приперли к стенке! Спи! Спи пока!..

Но последние его слова она уже не слышала. Усталость, сон, апатия и забытье уносили ее в темноту.