Текст книги "Иностранец в Смутное время"

Автор книги: Эдуард Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Женщина-западня

Они пробалансировали по брошенным в стоячую грязную лужу кирпичам, вошли в подъезд, в темную глубь его и позвонили в квартиру номер три. Три раза, как было сказано. Дверь квартиры была пыльная. «Еще одна дверь, – сказал Смирнов. – Надеюсь, что эта окажется гостеприимнее».

Пыльная дверь отворилась. Молодая женщина с чрезмерно напудренным лицом. Серо-голубые сощурившиеся глаза. Блондинка. Платье из белого кашемира. Плиссированная часть, юбка, не скрывает обширные бедра. Подруга его любимой женщины. Одноклассница. «Здравствуйте, я вам звонил. Я – Индиана. Мой приятель – Саша».

«Ха-ха… Я вас жду. Заходите».

И пошла впереди, немилосердно колыхая задницей. Высокая. «Блядь!» – подумал Индиана неприязненно. Однокласснице должно быть столько же, сколько и Мадам Хайд, – тридцать лет… Они оставили верхнюю одежду в коридоре. Несколько дверей вели в другие комнаты, к другим жильцам. Пробежал куда-то мальчик лет пяти, полуодетый.

В ее комнате шторы были опущены, и горел тусклый ночник у кровати. Небрежно заправленная, кровать стояла в дальнем углу. Одноклассница нажала на выключатель. Зажглись три небольшие лампы под потолком, но стало лишь чуть светлее. Буфеты, шкафы, круглый стол, покрытый клеенкой. С остатками то ли завтрака, то ли ужина. От стола несло запахом несвежей пищи. «Извините, – сказала ЕЕ ПОДРУГА, – первый этаж, приходится жить с опущенными шторами. Садитесь. Мы вчера все выпили, но «мой друг» пошел купить бутылку».

Индиана отметил, что она употребила слово, каким обозначала Индиану его любимая женщина. Может быть, в их классе это было модное слово? «Это лишнее. Мы ненадолго».

«Ну как же без бутылки. Следует обмыть ваш приезд по русскому обычаю. Отвыкли вы, да? Сколько лет вы не были у нас?»

«Двадцать».

«Ой-ей-ей! Когда вы уезжали, я была еще крошечной девочкой. Ха-ха-ха…»

Блядь, подумал неприязненно Индиана, никогда ты не была девочкой. Такие, как ты… «Вы сказали мне по телефону, что она приезжала к вам десять дней назад».

«Я не помню точно. Возможно две недели назад».

«Трезвая?»

«Ну как вам сказать… Навеселе. Уходила, пошатываясь. Но у нее всегда была плохая координация движений. С детства».

«Вы сказали, что она была не одна».

Смирнов сидел на стуле и ничего, кажется, не понимал. Индиана не объяснил ему, куда они идут.

«Приехала с двумя парнями… Я не понимаю, вы что, за ней следите? Я закладывать свою подругу не стану. На меня не рассчитывайте. Ни за какие «денюжки»…

Опять, отметил Индиана, прозвучало ЕЕ слово. «Денюжки». Искореженное ласково.

«Дело в том, Светлана, что ваша подружка, кажется, находится в таком состоянии, что не находит в себе сил выбраться из этой страны».

«Вот в чем дело… Ну и дура же! Я поняла, что не все в порядке. Хотя она выглядела веселая, но очень уж веселая. Худая тоже очень. Я-таки подумала, что ширяется».

«Вы не знаете, где она живет?»

«У матери».

«У матери она не появлялась уже месяц».

«Тогда не знаю. Я думала, у матери».

«А парней, с которыми она к вам приходила, вы не знаете? Только честно».

«Не знаю. Честно».

«Вы можете описать мне, как они выглядели?»

«Вы как следователь. Ха-ха-ха…»

«Что делать. Приходится… Так как же они выглядели?»

«А что я буду за это иметь?»

«Стольник… Если вспомните, кто они, двести».

У нее приоткрылся рот. Она напряженно думала.

«Вы мне дадите двести рублей, если я?..»

«Дам».

Шумно вошел бородатый и брюхатый краснолицый человек в пальто и поставил на стол две бутылки водки. «С прибытием! Я нынешний ебарь этой шлюхи…»

«Костя, ты что, охуел, говоришь такие вещи…»

«Истинная правда, видит Бог… Здравствуйте, господин Индиана. Мы с вами виделись несколько раз в шестидесятые годы… Ну да вы наверняка не помните. Вы у нас уже тогда были звездой, пусть еще и местной, а я, так сказать, пролетарием умственного труда, человеком из толпы. Прослышав от толстожопой шлюхи…»

«Костя! Заткни свою грязную пасть!»

«…от толстожопой шлюхи, что СОБСТВЕННОЙ персоной намерены прибыть, я вот смотался по соседству».

Пожав руку Индиане (тот пробормотал: «Очень приятно познакомиться…»), бородатый уселся на диван к столу.

Смирнов скрипнул стулом. «Познакомьтесь – мой приятель Саша Смирнов».

«О, какой крупный! Твой «бади-гард», Индиана?»

«Почему «бади-гард»? Приятель».

«Ну-ну-ну, ты мне не заливай, чтоб такой тип, как ты, разгуливал по нашей одичавшей родине беззащитный…»

«Да кому я на хер нужен?»

«Найдутся люди. Вон армянина вашего парижского спиздили… Светланка, разливай косорыловку!»

«Басмаджяна?»

«Ну да, его. И давно на мясорубку перекрутили. Семья отказалась платить «рэнсом». Вот ей и отправили кило фарша в пластиковом пакете. Га-га-га… Будьте осторожны, эмигрант!»

Индиана отметил, что бородатый Костя употребляет английские словечки. «Бади-гард», «рэнсом». «Басмаджян был хозяином галереи, коллекционером. Если не мультимиллионером, деньги у него были. Я, бля, скромный писатель».

«Хуй ты кому докажешь, дорогой, после телепередачи, когда показали подробнейшим образом полсотни твоих книг в ярких обложках, что ты со всеми этими книгами бедный и голодный. Вся страна смотрела, несколько раз показывали… Держи рюмку, и ты, бади-гард, держи. Будем!»

Двери отворились. В белой майке, в спортивных синих шароварах прошел к столу полуобнаженный колосс. Два витка смоляного чуба спадали на правую бровь. Усы. Мощные бугры плеч. Надутые, пышащие жаром мышцы обнаженных рук. За ним, хихикающее личико в виноватой гримаске, вошла Светлана. Нашкодившая девочка.

«Это ты эмигрант?»

«Я».

«Я – ДЖЕЛАЛ, – колосс ткнул себя пальцем в грудь. – Давай познакомимся». И пройдя за стулом Смирнова, подошел к Индиане. Протянул руку.

«Очень приятно», – сказал Индиана. Между тем ему было неприятно.

Джелал немилосердно сжал ладонь Индианы. Долго тряс и глядел в глаза. «Светланка сказала, что ты живешь во Франции».

«Живу».

«Ты еврей?»

«Он не жид. Хохол. Я его знал, когда он еще в Москве жил». Бородатый поскреб бороду.

«Полу-хохол, полу-татарин», – счел нужным заявить Индиана. ЗВЕРЬ, так он тотчас окрестил мускулистого колосса, держал его руку, уже не сжимая ее, но что-то соображая.

«Я – ЧЕЧЕН! Ты слышал о чеченах?»

«Собака Сталин выселил его семью с Кавказа…» – объяснил бородатый.

«Вывези меня отсюда, эмигрант… – чечен ухмыльнулся, – во Францию!»

«Я тебя совсем не знаю…»

«Я – хороший…» Под усами обнажились крупные зубы.

«Джелал хороший. Шестерых всего убил, в том числе одну женщину. Из тюрьмы убежал…» – бородатый осторожно засмеялся.

Чечен продолжал улыбаться. Очевидно, бородатому позволялось говорить подобные вещи. Бородатый служит у чечена шутом? Бородатый пошутил?

«Что за парень?» – чечен наконец удостоил Смирнова вниманием.

«Его бади-гард», – сказал бородатый.

«Глупости, – Смирнов встал. – Приятель».

«Приятель», – подтвердил Индиана.

«Здорово, приятель! – чечен сдавил руку Смирнова с куда большей силой, чем жал руку Индианы. – Ты! – он вгляделся в лицо Смирнова, – ты ведь кавказец!»

«Отец у меня осетин», – сказал Смирнов. Индиана подумал, что Смирнов соврал, наверное, чтобы ублажить зверя. С другой стороны, глаза сливы и подбородок Смирнова…

«Вот… – Джелал удовлетворенно разглядывал высокого Смирнова. – Я сразу увидел, что ты осетин. Потому ты бади-гард».

«Да нет же!» – воскликнул Смирнов, злясь.

«Ваш народ всегда прислуживал русским».

«Ладно, хватит вам, выпейте лучше», – робко вмешалась Светлана.

«Молчи, женщина…» – Джелал вдруг ударил Смирнова по ноге ботинком. И улыбнулся.

«На хуя ты это… Больно же…»

«Это я тебя проверяю. Реакции твои осетинские». Он вдруг, быстро прислонившись к Смирнову, обшарил его под мышками.

«Слушай… – Смирнов расставил ноги, – тогда ты уж меня везде обыщи и успокойся. Нету у меня пушки. Не вооружен я».

Чечен легко нырнул рукой вниз, к паху Смирнова, и прошелся по его ляжкам и икрам. Индиана, наблюдая унижения, каким подвергается его друг, соображал, что делать? Им придется убить чечена и бородастого или быть убитыми чеченом и бородатым? Шансов победить боевую машину чеченского тела у них со Смирновым мало, даже если бородатый не станет вмешиваться. Если бы он был вооружен, он, не задумываясь о последствиях, застрелил бы чечена. Он представил себе, как опустошает магазин Калашникова в грудь Зверя. Дедушка Сталин, почему ты не похоронил его семью в Сибири? Почему недоделал правильно начатую работу?

Чечен выпрямился. «Теперь я знаю, что у тебя нет оружия. Ты понимаешь, я мусора убил, потому я должен быть осторожен. Садись теперь, пожалуйста, хороший человек, гостем будешь. Сейчас чай станем пить. Мария!»

Смирнов сел и поглядел на Индиану темным взором. Дескать, куда ты меня завел, Индиана. На хуй мне все эти муки. И унижения. Это ТВОИ знакомые звери. Я вообще не из этой истории.

«Нам нужно уходить, – сказал Индиана. – Нас ждут. Я слово дал».

«Сейчас, сейчас кушать будем…» Чечен вышел.

«Страшный человек… – бородатый налил всем водки. – О чеченской мафии слышали?»

«Слышали… – Смирнов вздохнул. – У нас там виноград в сумке есть. Я принесу». Смирнов вышел. Индиана подумал, сбежит его новый друг или нет? Светлана последовала за Смирновым.

«Джелал – сосед Светланы?» – Индиана повернулся к бородатому.

«Ебарь соседки Машки. Три месяца назад появился. Из тюряги сбежал. Скрывается. Ему тут удобно – «Узбекистан» рядом, там его чечены собираются. Интересно, да, писатель? Тут тебе столько сюжетов, столько материалов. Попроси Джелала, чтоб он тебя в «Узбекистан» взял. Там такое увидишь и услышишь, что, если напишешь потом об этом на своем гнилом Западе, все охуеют. От ужаса. Если, конечно, ты из «Узбекистана» живым вернешься…»

«Пугаешь?»

Бородатый расхохотался.

Вернулся хмурый Смирнов. С виноградом. За ним могучая женщина с фигурой большой коровы. С подносом. «Здравствуйте». К своему собственному изумлению, Индиана поцеловал руку корове. Поцеловав, разозлился на себя за это проявление трусости. «Вы зря беспокоитесь, мы должны уходить».

«Обычай велит, чтоб гостя поить и кормить. Обычай нарушать нельзя», – сказала корова. И тряся телесами под цветным платьем из шелка, крепко попахивая духами, стала выставлять на стол чашки, сахар, печенье. Большое лицо, большие влажные губы, многокилограммовые груди, – русская женщина, пригревшая в своей постели Зверя. В мотивах ее поведения не приходилось сомневаться. Кавказцы выполняют в постели русских женщин роль черных любовников. Пышная мягкая плоть блондинки должна испытывать истерическое удовольствие от вторжения в нее твердой плоти кавказца. Убийцы. Вошел убийца.

«Если ты попал к слепым, веди себя как слепой. Попал к глухим – веди себя как глухой», – сказал себе Индиана и поднял свой стакан с водкой: «Я хочу выпить за ваш дом. Я хочу, чтобы мир, процветание и любовь озаряли ваш дом. Чтобы были счастливы вы в своей постели. Чтоб опасные люди далеко обходили ваш дом». Все выпили. Чечен сел. Слава Богу, подумал Индиана. Чечен успокоился? Зажевывая водку виноградиной, Индиана спросил у сделавшегося алым бородатого: «Ну как, скоро будет гражданская война?»

«Скоро. Нам что, мы – готовы. У нас есть все необходимое. Тебе нужен автомат Стечкина? Пожалуйста. Не говоря уже о Калашниковых. И даже Узи можем достать. Тебе нужен Узи?» Непонятно было, врет ли бородатый, дабы представить себя большим человеком, или Москва и в самом деле находится в руках вооруженных банд.

Некоторое время все мирно беседовали. Глядя на ЕЕ ПОДРУГУ по другую сторону стола, Индиана думал, что на ее круглом лобике написано, что она подлая и глупая женщина. И что в свое время, сидя с его подругой за одной партой в школе, она уже была подлой и глупой рано созревшей девочкой.

«Признайся, что ты ебал мою шлюху…» – опьяневши внезапно бородатый схватил Индиану за рукав.

«За пять минут до твоего прихода?»

«Я имею в виду в прошлом».

«Когда я уезжал, Светлане было десять лет. Так что у нас, дорогой, были дружеские отношения».

«У нее с половиной Москвы были дружеские отношения», – захохотал бородатый.

Шумно отодвинув чашки с краю стола, чечен водрузил на стол локоть и потрясал рукою – страшным рычагом, вызывая Смирнова на поединок.

«Ну победишь ты меня, положишь без проблем, зачем тебе это?.. Тебе не стыдно? Я – худенький мальчик, а ты как броненосная машина». Смирнов, вздохнув, поставил локоть на стол и обхватил большую ладонь Джелала.

«Мне не стыдно. Я хочу унизить осетина».

Предсказуемо, Смирнов не мог противостоять Зверю. Рука его, коротко подрожав, коснулась стола. «Теперь ты, эмигрант. Давай, садись!»

«Мы должны уйти, Джелал. Нас ждут. Я дал слово… Ты знаешь, что, дав слово, нельзя его нарушать». Индиана предположил, что, может быть, в сыром мозгу этого Звере-человека сохранилось несколько племенных предрассудков.

«Дал, взял… – чечен улыбнулся под усами. – Я хочу на Запад. Провези меня. Меня здесь ищут. Дай мне твой паспорт».

По тому, как окаменело лицо Смирнова и перестал гладить Светлану между ног посадивший ее себе на колени бородатый, Индиана понял, что наступил кульминационный момент истории, в которую они влипли случайно. Он и Смирнов. Зверю был нужен его французский паспорт.

«Давай, давай паспорт! Будешь уезжать, скажешь, что потерял. Что украли. Что я украл».

«Я отдал паспорт на прописку в гостиницу. А вообще, с друзьями так не обращаются… Светлана!»

«Джелал пошутил, – она сощурилась. – Ха-ха-ха…»

«Джелал не пошутил. Давай, эмигрант, паспорт!» Чечен встал.

Индиана понял, что неминуемо будет обыскан. Дабы избежать унижения, сунул руку во внутренний карман пиджака. Медленно вынул все, что содержалось в кармане. Несколько листков с адресами, зеленые и красные денежные банкноты. Выложил на стол. Полез в другой карман. Пустой. Вывернул карманы. Показал, разведя, полы пиджака. Вывернул боковые карманы.

«Джелал пошутил, – чечен улыбнулся. – Ты в какой гостинице, эмигрант?»

«В «Москве», – соврал Индиана.

Перегнувшись через стол, чечен приподнял бумага Индианы,

«Джелал, оставь ребят в покое…» – подруга чечена поднялась, тяжело обдав присутствующих духами.

«Женщина, не влезай в мужские отношения. Твое дело раздвинуть ноги и принести чаю».

«Хорошо же…» – блондинка, двинув крупом, тяжелым слоном сделала шаг к двери.

«Сидеть!» – чечен поймал ее за пухлый локоть и, рванув к себе, коротко ударил кулаком в живот.

«Подлец!» – выдохнула корова и упала на стул.

«За то и любишь…»

Женщина заплакала и вышла. Чечен не остановил ее. Поколебавшись, вышел вслед за ней. При полном молчании.

Смирнов встал. «Пойдемте, сэр Индиана?»

«Если Зверь вам позволит, – бородатый довольно осклабился. – Продай ты ему на хуй свой паспорт, иначе он его у тебя отберет. Тебе другой выдадут».

«Я сдал паспорт на прописку. Согласно советскому закону каждый прибывающий на территорию Союза Советских обязан прописаться по месту проживания…»

Вошел чечен. В серых брюках и рубашке. «Я должен идти с моей женщин в один дом. Потому ты должен приходить завтра и приносить паспорт. Если нет, я буду тебя находить и делать тебе плохо. Убивать, – чечен захохотал. – В шесть часов. Завтра. В «Узбекистан».

«Приду. Мне интересно посетить знаменитое место. Паспорт не принесу».

«Джелал? – Мария приоткрыла дверь. Уже в пальто. – Ты опять застрял».

«В шесть. С паспортом. И ты, бади-гард, приходи, если хочешь». Осклабившись на прощанье в двери, чечен закрыл ее за собой.

«Не расколол он тебя! – шумно задвигался бородатый и потянулся за бутылкой. – Потому что на «малине» вы встретились. Не забыл, что такое «малина», французский писатель? Если б на любой другой территории, он бы тебя зарезал, а потом уже паспорт стал бы искать. Здесь он у себя. Твое счастье, Индиана. Поблизости со своей постелью Зверь добродушней».

Хлопнула в глубине квартиры дверь.

«Вы всегда такой?» – сказал Смирнов.

«Какой?»

«Говнистый».

«Всегда, – спокойно согласился бородатый. – Я родился говнистый. Надо же кому-то быть говнистым. А ты хочешь сказать, длинный, что ты не передрейфил?»

«Я извиняюсь, – сказала Светлана. – Я не думала, что он на вас накинется…»

«Не думала… Заложила ребят, шлюха. Зверь тебя наверняка тоже поебывает, Машки ему мало…»

«Замолчи, мудак!»

«Можно вас на пару слов, Света? – огибая стол, Индиана коснулся плеча Смирнова. – Сейчас двинемся, Саша».

В коридоре, у висящего на стене старого телефона, Индиана вложил во влажную ладонь Светланы зеленую пятидесятирублевку.

«Так как же они выглядели?»

«Один – высокий, с опухшей физиономией, здоровенный блондин лет тридцати или чуть больше, Анатолий. Бывший спортсмен. Второй… По-моему, ворюга… – Светлана захихикала беззвучно в сторону. – Виктор. Темный. Глаза голубые. Рост… – она посмотрела на пятидесятирублевку в ладони. – Рост как у нее. Она все с ним обнималась, так что видно было, что они одного роста».

«Дальше…»

«Я их совсем не знаю… Хотя получается, что это я их познакомила».

«Не понимаю».

«Еще в самом начале ее… как сказать, пребывания, еще в ноябре, я ее взяла к одной девочке. И там был этот самый Виктор, который ворюга…»

«Адрес?» – Индиана вынул из кармана вторую зеленую банкноту.

«Я же сказала, что не знаю его адреса».

«Адрес «девочки»?»

«Тут недалеко, на Колхозной площади она…»

«Имя и адрес».

«Сурикова. Колхозная, 36».

Индиана вложил в мокрую ладонь банкноту. «Если она объявится, скажите, что я ее ищу».

Смирнов ждал его в коридоре одетый.

Лишь на Трубной площади Смирнов нарушил молчание. «Скажу вам честно, Индиана Иваныч, я уже не верил в то, что мы выберемся из этого притона живыми».

«Скажу вам честно, камрад Смирнов, что, отвыкши от местных нравов, долго не мог понять, валяют ли дурака эти люди или мы серьезно находимся в опасности. Однако как погано чувствовать себя беспомощным».

«Чеченская мафия – самая жестокая. Много был наслышан о ней, но за всю мою сознательную я не попадал в такое. Ну и знакомства у вас, Индиана Иваныч… Когда он стал меня обыскивать…»

«Извини, Саша…»

«Если не ошибаюсь, вы ищите ту самую красивую и злую женщину, какую я имел честь встретить в вашей мансарде в Париже?»

«Ту самую, Саша».

По вьюге

День получился длинным. Индиана сделал его таким, назначив несколько свиданий и решив выполнить множество обязанностей. Примчавшись в матриархальную семью Смирнова (бабушка, мама и мамина подруга – монументальная женщина из Сибири), отобедав с женщинами, они уже через полтора часа выскочили опять в снег и устремились в такси в Лужники. Индиана обещал Соленову, что прибудет на семичасовой концерт Токарева, показаться еще одной пятнадцатитысячной партии народа…

Их остановили в дверях служебного входа. Индиане пришлось доказывать, что он Индиана, милиционерам, он клялся именем Соленова… Наконец под личную ответственность директора Лужников их впустили, и они помчались за кулисы. Они поспели удивительно вовремя: Соленов задирал ногу на первую ступень лестницы, ведущей на сцену. Держа за руку Викторию. Индиана выскочил вместе с ними, брюки заправлены в сапоги, уже прилично пьяный и, когда до него дошла очередь произносить речь, сказал: «Вот я не успел даже обувь сменить, так к вам в сапогах и явился». Он собирался продолжить, может быть, рассказать им о поганом чечене, но конферансье ласково оттиснул его от микрофона.

В артистической Индиана представил Смирнова Соленову. И актрисе. Обнаружилось, что и Соленов пьян, или так устал, что похож на пьяного. Может быть, также он был недоволен Индианой, явившимся на выполнение задания поддатым. Во всяком случае, Соленов никуда их с собой не пригласил и, взявши за руку актрису и нахлобучив свою слишком маленькую шапочку, исчез. Предоставленные самим себе, они решили уйти с концерта. Они решили посетить располагающиеся рядом у Ново-Девичьего памятные места жизни Индианы. Еще несколько мест.

Не заблудившись среди елей и снега, они выбрались из Лужников и в первую очередь отправились к обыкновенному многоквартирному дому на заснеженном бульваре. Там, на бульваре, и начался вдруг снежный буран. Индиана надвинул на глаза капитанку, а Саша, опустив на лицо лыжную шапку, сделался похожим на международного террориста. «Тут, товарищ Саша, видите боковые окна второго этажа, жила некогда двадцатилетняя девочка-жена со старым мужем… Старому мужу было столько лет, как мне сейчас… В те годы я очень любил одну пластинку. Русские народные песни в исполнении, если я не ошибаюсь… Петрова. Была у этого певца в репертуаре вещь, название, к сожалению, я позабыл, баллада, повествующая о любви Стеньки Разина. Я вам сейчас напою:

 
Мимо сада городского
Мимо рубленых хором
Целый вечер ходит Стенька,
Переряженный купцом…
 

И встречается ему, Саша, «раскрасавица Алена», чужемужняя жена. Так как девочку-жену звали именно Аленой, о, с каким же удовольствием я идентифицировал себя, Саша, со Стенькой. Я даже купил себе красную рубаху».

«Следовательно, нe были вы чужды большой любви, – сказал Смирнов, отворачиваясь от снега и ветра, – Это была та же юная особа, свадьбу с которой вы сыграли сегодня утром на Большом Гнездниковском переулке?»

«Совершенно верно. А случилось так, друг мой, Саша, что познакомился я с юной особой летом. А в сентябре мне предложили комнату совсем недалеко отсюда, на Погодинской улице. Некая Зина. Подруга жены одного парня, карикатуриста. Он уже умер давно, всего тридцати семи лет отроду. Звали его Володя Иванов. Если бы не появление этой желтой солнечной комнаты, может, большой любви и не состоялось бы. Но так как юноша жил по соседству, молодая девушка от скуки и движимая любопытством часто звонила ему по телефону и позднее почти ежедневно посещала молодого поэта в его бедной, но светлой каморке».

«Вы хотите подняться и потревожить обитателей?» – Смирнов указал заперчатаченной рукой на желтые сквозь пургу окна над ними.

«Нет. Да и я уверен, что они нам не откроют… Темнота, пурга, вдруг являются два заснеженных типа… «Извините, тут жила моя любимая женщина. Можно мы войдем?»

«Хотите посетить вашу Погодинскую? Посмотреть на светлую каморку?» – Смирнов все старался повернуться спиной к ветру и снегу, но буран крутился вместе с ним и ударял-таки его в лицо. Нос и губы его посинели от холода.

«Бедный Саша. Из-за меня вы подверглись обыску, вас ударили по ноге и пытались сломать руку, теперь вас атакуют стихии. Идемте отсюда».

Они зашагали к бульвару, к башням Ново-Девичьего монастыря. Уже оказавшись на бульваре, войдя в него, Индиана оглянулся на мутные, в метели огни банального жилого дома. Тогда в ноябре, в доме этом, в ее квартире пролилась его, Индианы, кровь. Глубокой ночью, при участии одного типа, ныне народного артиста Союза Советских. Он ждал ее, молодой поэт (лишь за неделю до этого они стали любовниками), он ждал ее (муж был в отъезде в командировке в Польше), взобравшись выше на лестничную клетку (спрятавшись?), а она пропала. Появилась глубокой ночью. Увидав ее внизу, в прорезь лестницы, он поднялся, чтобы броситься к ней и обрадовать: «Я здесь, любовь моя, я жду тебя!», но вдруг услышал, как внизу еще раз хлопнула дверь. Кто-то шел вслед за ней. Безошибочным чутьем влюбленного он понял, что она привела к себе мужчину. Она молча прошла в длинной шубе и оказалась к нему спиной. И столько лет спустя воспоминание об этой спине повергло его в дрожь. Однако что же в ее спине было особенного? Какая это была спина? Безжалостная. Спина женщины, сознательно приведшей к себе мужчину. В четыре часа ночи. Муж в командировке. А юного поэта-любовника она услала еще в шесть вечера. Солгав ему, что должна провести вечер с сестрой.

«Что-то вы замолкли, – сказал шагающий рядом Смирнов. – Воспоминания одолели?»

«Они самые. Слетелись хищными птицами и атакуют, клюют мою бедную голову».

«Можете поделиться с приятелем, если хотите, – Смирнов вытер лицо большим платком. – Однако вьюга поддает вовсю».

«Однажды ночью, в почти такой же снежный буран… Нет, вру, буран был первый, и снег еще не лежал, я оказался у дома любимой женщины с большим длинным ножом. Представляете себе, Саша?»

«Наверное, она вам изменила, и вы явились защитить свою честь. Я не верю в то, что такой серьезный тип, как вы, Индиана Иваныч, мог бы разгуливать с длинным ножом беспричинно».

«Длинный нож я спрятал, закопав его в первый снег на карнизе дома, у входа в подъезд. На случай, если патрулирующей в автомобиле милиции захочется обыскать слоняющегося ночью во вьюге молодого человека».

«Разумно поступили, – согласился Смирнов. – И что же дальше?»

«Она поднялась по лестнице с безжалостной спиной. Радостно завизжав, ее приветствовала собака. Вслед за нею вошел мужчина. Сейчас он известный актер, народный артист. Едва за ним закрылась дверь, я сбежал вниз по лестнице и в глазах моих, Саша, метался белый огонь, как бывает всегда, если кровь бросается мне в голову. Я выгреб из снега мой нож, я сунул его во внутренний карман пальто, я взбежал по лестнице, и, когда после яростных звонков она открыла мне, я прошел, отстранив ее и не слушая ее объяснений. Откуда-то появился артист, но я сказал ему, что он тут ни при чем, пусть он уйдет. Короче, я предъявил ей ультиматум. Чтобы он ушел. Когда она сказала, что нет, я вскрыл себе вены у нее на кухне…»

«Ох, вы были сильны и страстны! – воскликнул Смирнов. – Я лично не чувствую себя способным на такие страсти».

«Взгляните налево, – сказал Индиана. – Пруд с лебедями. Позднее, я, она и собака часто гуляли у этого пруда. И здесь же в парке, у стен монастыря она собирала крапиву для собаки. Она варила больной собаке суп из крапивы».

«И чем же кончилась та кровавая ночь?»

«Я слабел по мере того, как из меня выливалась кровь. Ужасно выла собака. Испуганный, с бледным лицом стоял в двери кухни актер. Я все повторял, помню, укоряюще: «Эх, ты! Эх, ты!» и еще: «Я же тебе говорил, что со мною так нельзя, нельзя как со всеми». Она или он вызвали неотложную помощь и меня, теряющего сознание, с воем сирен привезли в шизоидное отделение больницы Склифосовского и бросили в белый кафельный подвал. Где утром, очнувшись, я обнаружил себя лежащим в коридоре, и окружали меня безумные лица безумных».

«Я так понимаю, что вы порезали себя, чтобы не резать их, Индиана Иваныч?»

«Что-то вроде этого. Из чувства протеста также. До этого я провел у нее в постели четверо суток, я считал, что имею на нее право… Не надоело бродить во вьюге, Саша? Приближаемся к цели. Всего через несколько домов будет бывший мой… Тогда я был уверен, что пережил конец моей любви. Позднее оказалось, что это было только начало».

«Женщинам льстит, когда из-за них стреляются и убиваются», – сказал Смирнов.

Некоторое время они шагали молча. Только вьюга выла и качались круги света под редкими фонарями. Индиана вспомнил несколько патологических мелких происшествий той ночи. Патологические детали всегда присутствуют в романтических сценах. Порой в таком количестве, что затруднительно сказать, романтическая ли это сцена или патологическая… Истерически выла всю ночь забытая хозяйкой собака. В коридоре Индиана увидел лужу собачьей мочи… Он сам, поэт, так долго просидел в подъезде, поджидая любимую! что неудержимо захотел в туалет. Желая во что бы то ни стало не пропустить ее, он нашел кусок бумаги и уселся под чьей-то дверью, спустив штаны. Как плохо воспитанная большая собака. Нагадил… Когда кровь его скопилась на полу кухни в обширную лужу, откуда-то явилась ее кошка с острой мордочкой и стала лизать кровь, облизывая усы…

«Тут», – Индиана не помнил номер дома, где он прожил полтора счастливых года. Но это было «тут», его животное чувство говорило ему. «Вон, смотрите, Саша, – мое окно. Третий этаж. Рядом жил сосед, слесарь Толик. Его окно больше моего, потому что комната его больше. Толик умер, еще когда я жил здесь. В моем присутствии. От рака».

Снег валил, и ветер дул беспорядочно. Прохожих не было вовсе. Несмотря на то, что времени было чуть больше десяти вечера. Он смотрел на «свое» окно, и думал: «Боже мой, сколько та комната знала стонов, вскриков, ласк, сколько любовного пота, сколько страстей… Интересно, не снятся ли людям, живущим в ней сейчас, интенсивные эротические сны? Интересно, не страдают ли нынешние жильцы головными болями? Не витают ли в том углу, где стояла его убогая кровать (узкий одинарный матрас на гнилой деревянной станине) призраки юных любовников?»

«Хотите войти?»

«Войдем в подъезд. Хочу посмотреть на мои двери».

Преодолев две двери (сколько в этой стране дверей!) и гнилой, сырой тамбур между ними, они увидели обшарпанную лестничную площадку. Индиана уже привык, очевидно, к тому, что все старое и обшарпанное в Империи, что повсюду полуруины, потому подходы ко второму за день священному месту любви взволновали его меньше. Они поднялись на третий этаж, и он долго смотрел на дверь квартиры.

«К сожалению, у меня аппарат без вспышки, – сказал Смирнов, – следовало бы запечатлеть для вас все эти памятные двери, Индиана Иваныч. Вы бы увезли их к себе в Париж, и глядели бы на них в минуты сентиментальности… Может, все же постучите, попроситесь войти? Хотите, я постучу?»

«И к нам выйдут три чечена. Хватит нам на сегодня переживаний». Индиана приложил ухо к двери. Тихо было в «его» квартире. Интересно, кто живет в комнате Толика? Бабка и дед по всей вероятности оба уже умерли. Уже тогда им было по семьдесят. Их комнату, может быть, занимают их родственники. У дочери их, вспомнил он, была уже тогда отдельная квартира… А его комната? Кто живет в ней? Зина? «Однажды, Саша, пролетарская девушка Зина, ей принадлежала моя девятиметровая светелка, привезла мне вечером давно обещанный стол и застала у меня «чужемужнюю жену» в черном бархатном платье со страусовыми перьями. Девушка Зина превратилась в каменный столб. Она до тех пор видела подобные создания только в фильмах, но в жизни никогда не встречала. Позаикавшись, она и парень, помогавший ей внести стол, удалились. На следующий день, в лаборатории, где они обе работали, девушка Зина выразила свое потрясение девушке Тоне, жене карикатуриста Володи Иванова. Я подозреваю, Саша, что Зина и сейчас помнит тот вечер, свою голую, крашенную желтой масляной краской комнату и Незнакомку в платье со страусовыми перьями».

«И умирать будет, будет помнить, – уверенно сказал Смирнов. – Вы так это кинематографично описали, что даже я, суровый бывший военнослужащий парашютно-десантных войск, внутренне задрожал».

«Ты мне никогда не говорил, что служил в парашютистах».

«Ну так вы у меня не спрашивали».

«Пардон, – сказал Индиана. – Я некрасиво погряз в прошлом. Я мало и плохо интересуюсь окружающими меня сегодня людьми. Пошли отсюда, Саша, отвлечемся от прошлого и вернемся в настоящее».

«Вы все с «вы» на «ты» перескакиваете. Можете меня навсегда на «ты» заклеймить.»