Текст книги "Великие легенды Франции"
Автор книги: Эдуард Шюре
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Благородное пристанище мира и судьбы
Святых и сладостных трудов в тишине,
Молчаливые друзья и радостные свободные дворики,
Где час и день и вечера полны тайны. [13]
Да, эти строки должны найти отклик в некоторых душах, этих «молчаливых друзей» монастыря; сладостны «час и мистическая полутьма и вечер», когда печали или воспоминания, одно за одним, проходят перед глазами! Но сердце оставляет эти мечты, как только посетитель попадает в свободные пока кельи, готовые принять святых отцов. Они похожи на маленькие домики. Каждая келья состоит из двух помещений, освещенных тремя окнами. Одна из комнат служит молельней, а вторая – рабочим кабинетом. Снизу расположены дровяной подвал и столярная мастерская; сад окружает каждую постройку и отделяет жилище одного отшельника от жилища другого. Обстановка рабочего кабинета, выполняющего одновременно и роль спальни, состоит из кровати с соломенным тюфяком, стола, кресла, распятия, нескольких книг и песочных часов. Больше всего печалит даже не бедность этого пристанища, а ограниченность горизонта, сковывающего взгляд его обитателей. Монахи сами возделывают свои жалкие садики. Если посмотреть вверх, взгляд упирается в огромную стену горы Гран-Сом. Одна из стен монастыря почти вплотную примыкает к склону этого гиганта. Вы чувствуете себя там как на дне огромной ямы, стены которой составляют складки горы, вздымающиеся к небу, рвущиеся вверх и вниз. Вечером, перед отходом ко сну, монах может увидеть, как теплый свет ласкает и золотит скалы, господствующие над обителью, в то время как сам наблюдатель все время скрывается в серой тени. Он может видеть, как на вершине горы преломляются и сверкают лучи заходящего солнца, – он приговорен смотреть в дали, к которым ему не суждено отправиться! Непроизвольно посетитель пытается найти в прошлом людей, пришедших сюда навсегда, причины этого поступка. Силой мысли он пытается познать эмоции, чувства и надежды, заставившие в наше время человеческие существа запереться здесь. В наше время редко случается, чтобы человек внял зову созерцательной жизни. Всем кажется, что надо подвергнуться страданиям или жестоким разочарованиям, чтобы это произошло. На сегодняшний день в Гранд-Шартрез живет тридцать пять монахов. Мне сказали, что среди них есть русский генерал Николай, получивший разрешение от царя закончить здесь свои дни. Этот случай тем более интересен, что генералу пришлось перейти из православия в католичество, чтобы осуществить свою мечту, религиозную или поэтическую. Вот еще одно доказательство той странной притягательности и очарования, которое Гранд-Шартрез оказывал на людей во все времена. Есть еще один случай, рассказанный мне в графстве Савойя. Это лишь мелкие замечания, но они достаточно красноречивы. Из-за стечения обстоятельств, о которых я не буду рассказывать, один инженер, строивший мосты и дороги, потерял жену. Он был молод, поэтому мог жениться еще раз. Но смерть супруги повергла его в такое глубокое уныние, что он отказался от мира, не уходя из него полностью. И вот он получил заказ на строительство дороги к Гранд-Шартрез. Работа над этим заказом дала инженеру новые силы. Он полностью погрузился в разработку проекта и переехал жить ближе к месту планируемого строительства. Он решил победить гору, которая, казалось, бросает вызов человеческому разуму. Горные террасы одели в строительные леса, к ним создали подъезды. Несколько летних сезонов взрывы отражались от скал и сотрясали горы, их повторяло горное эхо. Эти звуки сообщали всем редким обитателям гор, что цивилизация пробивает себе путь к самому Гранд-Шартрез. Огромные куски скальной породы летели в Гиер-Мор. Но по мере того, как дорога углублялась в ущелье, инженер все отчетливее ощущал, что его захватывает очарование густых лесов и высота горных пиков. Похоже, что, окруженный чарующим молчанием этих мест, он снова и снова углублялся в воспоминания о прошедшей жизни и утраченном счастье. Он обещал себе вернуться к миру, начать жизнь заново. Все это уже с нетерпением ждало его внизу, в предгорьях. Но как же велико было удивление его друзей, когда они узнали, что по окончании строительства инженер стал монахом! – Неужели гора, которую он разрушал, отомстила ему пленением? Неужели древний лес околдовал его своей мрачной магией, и он, подобно монаху из легенды, услышал в ветвях вековых деревьев песни птиц Вечности? Или сама смерть завлекла его в обитель? – Поищите ответы на эти вопросы у немых дверей келий монастыря. Вы найдете там лишь слова: О благословенное одиночество! О одинокое благословение!
II. История святого Бруно
Чтобы понять душу монаха ХI века, этого чистого созерцателя, одержимого одиночеством, основателя ордена картезианцев, следует посетить часовню св. Бруно, затерявшуюся в лесах.
Когда выходишь за ворота обители, взору открывается величественный амфитеатр Гран-Сома, Пети-Сома и Шармансон. Их высокие пики ограничивают ущелье, составляя дикий венец пустыни. У основания вершин громоздятся поросшие лесом холмы. Горная дорога идет по корабельному лесу, деревья становятся все выше и выше. Через три четверти часа оказываешься на поляне, где находится маленькая церковь Нотр-Дам-де-Казалибю, возведенная на месте старого монастыря. В двух сотнях шагов, у истока ручья, в самой чаще леса на вершине скалы примостилась часовня. Силуэт этого приземистого строения, опирающегося на один из склонов горы и не доступного с остальных склонов, по внешнему виду напоминает изломанные линии предгорья. Три или четыре сосны растут прямо на голых камнях и бросают свою тень на белый, лишенный украшений фасад здания. У часовни есть лишь три окна в романском стиле и небольшой перистиль с двумя колоннами. У подножия скалы бьет ключ. Вода его чиста и обильна. Печаль этой часовни подчеркивает черный сосновый лес, поднимающийся вокруг. Он нависает над хрупкой постройкой, а густая тень как будто стремится раздавить его своей тяжестью. Дно ручья наполнено огромными камнями, отколовшимися от соседних скал и от самой горы еще в доисторические времена. За миллионы лет лишайники и папоротники укрыли эти обломки зеленым одеялом, а сосны встали вокруг них плотной стеной. Но их дикая разбросанность все еще свидетельствует о давней катастрофе.
Именно в этой зловещей тишине, в глубине этих чащ св. Бруно укрылся с шестью спутниками около 1070 года и основал братство, ставшее впоследствии орденом картезианцев. Войдите во мрак часовни, и вы увидите фрески на внутренних стенах. На них изображены последователи святого. Полутьма придает этим не особенно гениальным изображениям странную живость. Один из братьев, молодой человек, встретит вас печальным взглядом. Весь его вид говорит о том, что он все еще ищет учителя, который был вынужден покинуть своих учеников, чтобы удалиться в эти леса, повинуясь приказу папы.
Расскажем в нескольких словах о жизни человека, о существовании которого знают немногие. Это не легенда, это история, и из совокупности фактов отчетливо проступят самые яркие черты характера этого человека. [14]
Св. Бруно родился в 1035 г. в Кельне, в благородной семье. Душа нежная и мистическая, он с самого детства любил книги религиозного содержания, природу и одиночество. Этого прилежного, умного и рано повзрослевшего мальчика уже в десятилетнем возрасте часто видели склонившимся над молитвенниками и иллюминированными пергаменами в коллегии св. Гуниберта. У него, как у мадонн, которых много позже будут писать мастера Кельна, были чистые глаза цвета вероники и высокий лоб, который, казалось, с трудом вмещал невыразимые мысли и чувства. Плотно сжатые губы свидетельствовали о несокрушимой силе воли, а исхудавшее лицо – об аскетизме, достойном взрослого. Среди своих сверстников он напоминал лилию, взращенную в раю и упавшую в тернии. Такой цветок мог расцвести только в пустыне. Бруно стал каноником в Кельне. Потом он изучал теологию в Реймсе и философию в Туре у знаменитого Беранже, каноника церкви св. Мартина. В то время эти школы пользовались славой по всей Европе. Образованный, одаренный блестящим красноречием, способный вести за собой, Бруно, казалось, самой судьбой был предназначен для блестящей карьеры в церкви. Когда умер Гевре, архиепископ Реймса, молва прочила Бруно на это место. «Он нравился нам больше всех других кандидатов, – писал современник, – и он заслуживал этого поста. Он был милосердный, человечный, образованный, красноречивый, богатый и могущественный. Но когда все высказались за то, чтобы он стал архиепископом, он вдруг решил оставить все и последовать за Христом». Чтобы избежать ноши, которую на него хотели возложить, Бруно тайно покинул Реймс.
Что определило этот выбор? Какие страдания ему предшествовали? В жизни почти каждого святого были искушения. Как правило, главным искушением была женщина, и чтобы избавиться от этого наваждения, святые удалялись в пустынь. На память приходят известные слова Наполеона: «Лучшая победа над любовью – это побег». Если и это не помогало, они укрощали плоть самыми варварскими методами. В гроте Субиако св. Бенедикт, чтобы не уступить желанию воссоединиться с некоей римлянкой, воспоминания о которой его преследовали, катался по колючим кустам до тех пор, пока все его тело не стало одной кровоточащей раной. Зои, куртизанка Александра, решила во что бы то ни стало соблазнить молодого святого Мартиньяна. Она направилась в пустынь под видом старой нищенки и попросила приюта в келье святого. Однако утром она предстала перед ним полуобнаженной, блистательной и прекрасной. У святого от этого зрелища закружилась голова, и он почти сдался, но вдруг его охватил огонь, и он продолжал гореть до тех пор, пока с криком не упал на землю. Это, как говорит легенда, так удивило и поразило куртизанку, что она обратилась в христианство. [15] – Биографы Бруно не рассказывают о нем ничего подобного. Кажется, он не знал ни одного из трех искушений: ни женщины, ни гордыни, ни амбиции. Он с детства мечтал оставить мир и в одиночестве воплотить божественную жизнь. «Помните ли Вы день, – написал он своему другу Раулю де Веру, – когда я был с Вами и Фульциусом в саду, примыкавшему к дому Адама, в котором я нахожусь и поныне? Мы тогда говорили о ложных радостях и преходящих ценностях мира, как и о радостях вечной славы. Мы дали обет оставить мир как можно раньше и предаться монашеской жизни».
Ужасы ХI века лишь усилили это стремление св. Бруно. К тысячному году страсти несколько улеглись, но век милости так и не наступил, как и ожидавшийся конец света. Болезни, голод и войны опустошали земли в эту эпоху. Война французского короля и баронов, война между папой и германским императором, война бушевала даже в самой церкви. Папы и антипапы отлучали друг друга от церкви и осыпали проклятиями. Нравы были грубыми и чрезвычайно жестокими. Епископы добивались назначения на должность за деньги, они подкупали вооруженные банды, чтобы те врывались в дома их врагов и грабили их. Многие из них открыто жили с женами и конкубинами и раздавали своим детям церковные пребенды. Чтобы заставить всех священнослужителей соблюдать обет безбрачия, папа Григорий VII направил на них гнев людей, чей фанатизм поддерживался монахами. Нечестивцев с их детьми и женами изгоняли из храмов, толпа могла растерзать их на дороге. – Теперь понятно, что подобные зрелища подталкивали чувствительные души, подобные св. Бруно, к жизни в абсолютном одиночестве.
Итак, он удалился из Реймса с шестью учениками. Как и он, они отреклись от всех земных благ; как и он, они искали недосягаемого убежища, чтобы вести там отшельническую жизнь. Но они долго скитались, не зная, где преклонить голову. «Ибо в те времена, – сообщает нам биограф св. Бруно, – Гуго, епископу Гренобля, который следовал одно время учению Бруно, было видение. Он духовно перенесся во мраке ночи в горы Шартрез. Там, на поляне, окруженной темными лесами и высокими горами, в сердце пустыни, испещренной следами обвалов, ему привиделось, как Господь строит свой храм, исполненный великолепия. Тотчас же он увидел семь звезд, остановившихся над этим храмом и осиявших его неземным светом. На следующий день Бруно и его ученики бросились в ноги епископу Гренобля». «Убегая от скандалов и испорченности этого века, – сказали они епископу, – мы пришли к Вам, ибо нас достигла слава о Вашей мудрости и добродетелях». Бруно, которого бывший ученик узнал и принял с живейшим интересом, добавил: «Примите нас в Ваши объятия и проводите к убежищу, которое мы так давно ищем». Гуго, взволнованный этим зрелищем, поднял с колен своего учителя, обнял его и его учеников. Он оказал им милостивый прием и понял, что семь звезд из его видения предсказывали их прибытие и что звезды те обозначили место, где эти соперники Иллариона и Антония наконец-то найдут то, что искали, и обоснуются там. Тем не менее, Гуго хотел проверить, насколько уверены его гости в своем решении, описав им во всех подробностях место, которое, согласно его видению, небо предназначило им для жизни: «Вы увидите там лишь ужасную местность, прибежище диких зверей. Вокруг – только непроходимые леса и горы, возносящие свои вершины к облакам. Земля, большую часть года покрытая снегом, не рождает никаких плодов. Шум потоков, тишина леса, часто наполняющегося шумом грозы или лавин, – все наполняет там ужасом, все навевает там грусть. Подумайте еще раз: чтобы остаться нам навсегда, нужно обладать особой милостью Господа». – Это описание не только не охладило путешественников, но и, напротив, укрепило их. Им показалось, что само Провидение нашло для них убежище, какого они искали. Несколько дней спустя епископ Гренобля сам проводил новых затворников в место, обозначенное семью звездами. Они шли через леса и пропасти в самую чащу, до места, где громоздились обломки скал. Именно там епископ оставил Бруно и его учеников, предварительно пожелав им, чтобы небо благословило все их начинания. [16]
После ухода епископа Бруно и его сподвижники построили себе хижины из жердей и веток и разместили в гроте молельню. Часто, рассказывает Мабиллон, Бруно уходил все дальше в лес в поисках более диких и запущенных мест, чтобы там предаваться размышлениям и познавать божественные тайны. Надо думать, что эта жизнь, напоминающая о самом тяжелом искуплении, была в радость как учителю, так и ученикам, и что полное погружение души в собственные глубины даровало Бруно видения и чудесные озарения. Иногда епископ Гренобля присоединялся к духовным занятиям затворников, чтобы отдохнуть от пастырских трудов. В этих занятиях он находил столько утешения и радости, что старался задержаться у Бруно как можно дольше. Семь затворников жили, как счастливая семья. Их мечта стала реальностью. Их небо отражало душу их учителя, его нежность, его кротость. Мистицизм его души был почти женским. Он говорил с Христом так, как чуть позже будет говорить св. Тереза: «Именно в одиночестве и молчании пустыни, – говорил он, – учишься смотреть на небесного супруга взглядом, проникающим в самое сердце».
Джотто. Св. Франциск Ассизский
(роспись из церкви св. Франциска в Ассизи)
Однако ни ему, ни его ученикам не было дано наслаждаться обретенным счастьем до конца жизни. Один из старинных учеников Бруно, ставший папой под именем Урбана II, призвал своего старого учителя в 1089 г. в Рим, чтобы тот помог ему советом в войне с империей. А поскольку Урбан знал об ужасе, который Бруно испытывал перед миром, он, пользуясь своей властью предстоятеля церкви, приказал ему явиться к себе. Ангельской душе Бруно были противны методы, которыми папа пользовался для того, чтобы обеспечить Святому Престолу политическое и духовное главенство; ему был отвратителен мир и церковь. Но Бруно был добрым католиком, поэтому он подчинился. Можно представить себе душераздирающую сцену прощания Бруно и его любимых и любящих учеников, печаль учителя, спрятанную под маской безмятежности, и растерянность учеников, когда они смотрели ему вслед, в то время как его силуэт исчезал за мощными стволами сосен навсегда. К концу года несчастные, не выдержав разлуки, отправились в Италию, чтобы, преодолев Альпы, воссоединиться с учителем в Риме, при дворе папы. Когда Бруно увидел прибытие своей маленькой духовной семьи, подобной разрушенному кораблю, ищущему своего капитана, сердце его взволновалось. Он принял их с великой радостью, но пожурил за слабость и уговорил вернуться в пустынь в Дофине, чтобы там создать убежище для тех, кто пережил крушение жизни. Он поддерживал связь со своими учениками посредством переписки. Позже на основе этих писем был создан устав ордена. Слабо заинтересованный в делах церкви, Бруно испросил у папы разрешения основать еще одну картезианскую обитель в Калабрии и под конец жизни стал советником графа Роже Нормандского, сына Танкреда и завоевателя обеих Сицилий. Этот жестокий воитель был покорен монахом, его мягкостью и безграничным дружелюбием. Незадолго до смерти Бруно Роже засвидетельствовал явленное им чудо, спасшее, как говорил граф, его жизнь. Этот факт удостоверен самим Роже в письме. Роже осаждал Капую. Грек по имени Сергий перебежал на сторону правителя Капуи и за некоторую сумму денег обещал ночью провести солдат правителя в лагерь Роже. Близился час преступления. Роже глубоко спал, когда ему приснилось следующее: «Старец почтенного вида вдруг предстал передо мной; его одежды были разорваны, глаза наполнены слезами. Я спросил его, чем вызвана его печаль. Он же ничего не ответил, лишь расплакался. Наконец, когда я спросил его еще раз, он мне ответил так: ЈЯ оплакиваю множество христиан и тебя, который должен погибнуть среди них, шум потоков. Но встань, выйди на поле брани, собери свои войска и, возможно, Господь спасет тебя и твоих воинов“. Пока я слушал старца, я начал узнавать в нем черты моего драгоценного Бруно. Я немедленно проснулся, испуганный этим видением, надел доспехи и крикнул своим людям седлать лошадей и следовать за мной». Сергий был пленен, и Роже захватил Капую. Когда, несколько позже, Роже рассказал об этом сне Бруно, «святой ответил смиренно, что это не его я видел, но ангела Божия, которому предписано хранить князей во время войны».
Авторы недавно вышедшей очень интересной английской книги «Призраки живых», собравшие множество рассказов, как современных, так и старинных, о подобных видениях, усмотрели здесь проявление полусознательной телепатии. – Доктор Карл дю Прель, очень рассудительный ученый и автор труда «Философия мистики», нашел здесь действие скрытого высшего «Я», в обычное время подавляемого сознанием и проявляющегося только во сне; брахманы и каббалисты утверждают, что в подобных случаях имеют место проявления астрального тела святого визионера, действующего силой сознания и отдающего себе отчет в происходящем. – Если оставить в стороне все чудесное и все оккультные попытки его толкования, это предание доказывает особое воздействие, которое основатель Гранд-Шартрез оказал на душу жестокого норманнского воина. – Святой Бруно умер вскоре после взятия Капуи в Калабрии в возрасте шестидесяти одного года, привязанный душей к обители в горах Дофине, где он обрел мир и где его ученики продолжили дело его жизни.Святой Бруно занимает совершенно особое место в истории монашества. Все великие проявления человеческой воли способствуют тому, что моральный и интеллектуальный уровень всего человечества поднимается. Все это равным образом интересует как психологов, так и мыслителей. Мистицизм святых – явление именно этого порядка. Но человечество восхищается теми, делая их святыми, кто был охвачен пламенем деятельного милосердия и кто, не довольствуясь обретением счастья для себя, не переставая помогал страждущим и страдающим во всех битвах человечества. Таковы св. Бенедикт, св. Франциск Ассизский и множество других. Св. Бруно думал только о спасении собственной души и душ небольшого круга избранных, т. е. своих последователей. Среди святых он является представителем совершенного квиетизма, отстраненным от мира и тягот человечества. Монашеские ордены всегда остаются верными духу основателя. Поэтому бенедиктинцы и францисканцы оставили свой след в истории цивилизации; первые прославились своей ролью в развитии наук, вторые – милосердием и теплотой религиозного чувства. Картезианцы, несмотря на суровость их устава, никак не повлияли на светский мир. Основатель и святой покровитель ордена – чистый созерцатель. Его главное достижение – создание убежища для лишившихся надежды, для тех, кто бежит от жизни. Его заслуженно называют звездой пустыни.
III. Ночная служба. – Восхождение на Гран-Сом
Когда я вышел из часовни св. Бруно, длинные ночные тени уже спустились в долину. В рефлектории брат или служитель монастыря накрывал скромный ужин для чужаков. Это скудный рацион картезианца, цвет его такой же, как и у всего вокруг: вас охватывает сожаление, что никаких иных цветов здесь нет. Редкие посетители, решившие провести ночь в обители, собрались вокруг чадящей лампы на ужин. Они неизбежно подчинились влиянию этого печального места. Скатерть из грубого полотна, низкий потолок, голые стены, украшенные несколькими изображениями святых в черных рамках, – все здесь дышит монашеской суровостью. Сотрапезники почти не говорят. Нам кажется, что радость оскорбит здесь даже стулья, на которых мы сидим; меланхолия поражает всех. По окончании трапезы я возвращаюсь в отведенную мне комнату. Это настоящая келья. Стул, стол, жесткая кровать, распятие – вот и вся обстановка. Тяжелые размеренные шаги раздаются в коридоре. Это брат зажигает светильники. Потом на обитель опускается кладбищенская тишина. Ее нарушает лишь звук колокола соседней церкви, отбивающий четверти часа, заледеневшие промежутки времени.
И я засыпаю с этим впечатлением, с чувством, что вся жизнь моя разрушена, а сам я погребен под этой тишиной. В полночь брат-привратник разбудит вас, чтобы препроводить на ночную службу. Следуя за ним, вы пересечете длинный, едва освещенный коридор и через боковую дверь попадете на хоры церкви. Все помещение погружено во тьму. Единственная масляная лампа, висящая под сводом, горит в глубине храма, подобная фитилю в склепе. Вскоре появляются святые отцы с тусклыми фонарями. Они скользят, как призраки. Сходство еще более усиливают их белые рясы. Они рассаживаются рядами и начинают петь псалмы. Голоса их глубоки и сильны, мелодия медленная и тягучая. Эти молитвы на удивление монотонны. Одна и та же музыкальная фраза из шести-семи звуков может повторяться и пятьдесят, и сто раз. Время от времени молчание прерывает песнопения, и в полной тьме слышно, как монахи становятся на колени. Впечатление от всего происходящего, и от исполнения псалмов в особенности, остается самое тяжелое. Говорят, что это тени служат заупокойную мессу по себе.
Когда узнаешь, что каждую ночь без исключения картезианцы проводят в таких богослужениях с полуночи до десяти утра, удивляешься силе умерщвления плоти, присущей человеческой натуре. Пока я слушал эти бесконечные молитвы, во мне росло мрачное предчувствие. С неизбежностью мой дух проник в психологические и метафизические причины существования аскетизма подобного рода, свойственного всем религиям. Неужели моральному устройству человечества свойственен закон равновесия, согласно которому добродетели одних лишь фактом своего существования призваны уравновешивать слабость и преступления других? Неужели само по себе самоотречение и есть сила света и очищения? Услужливая память подсказала мне стихи одного поэта, ныне забытого абсолютно всеми. [17] В этих отрывистых строках – философское объяснение феномена картезианства:
Они рождены без желаний, чтобы говорить без слов.
Их формы – слова, их тела – символы
Ненужные и немые; монах должен показать,
Что лишь надежда может заставить человека жить;
Он решает, еще живущий, стать призраком
И победить смерть прежде, чем умрет сам. [18]
Молитвы продолжаются. Мои мысли принимают другое направление. Храм картезианцев разделен высокой перегородкой на две части. Та, что ближе к алтарю, предназначена для отцов, другая же – для послушников. На перегородке помещен черный крест. Как только я услышал пение псалмов и разглядел крест, христианство явило мне свою мрачную сторону. Я живо ощутил контраст между надеждами современной души и закостеневшими, все еще средневековыми, догмами религии. Дух нашей эпохи отгородился от религии, противопоставившей себя науке, доводам разума, красоте жизни, и не может дать человеческой душе ни одного светлого образа иного мира, которого эта душа так жаждет, образа того божественного мира, который был обещан душе по-детски наивной мифологией. – С другой стороны, может ли современная материалистическая наука оправдать надежды души на улучшение жизни? Она бессильна даже дать объяснение и благословение существованию жизни вообще, отрицая или игнорируя божественную искру в человеке и во вселенной! – Эта мрачная часовня, эти угнетающие песнопения, черный крест, просматривающийся даже в темноте, показались мне знаком того, что и религия, и наука в наши дни одинаково бессильны, ибо одна говорит: «Верь, не вдаваясь в детали!», а другая заявляет: «Умри без надежды!»
Я возвращаюсь в свою келью, преследуемый этими черными мыслями и пением отцов. У меня уже не осталось времени, чтобы попытаться поспать, поскольку я решил подняться на Гран-Сом до восхода солнца. На два часа ночи я назначил встречу с проводником, который должен ждать меня у ворот монастыря с мулами.
Альпийское озеро и горный вид
Какое это счастье, вдохнуть свежий ночной воздух за стенами обители! Не знаю почему, но когда я покинул это кладбище заживо похоронивших себя и увидел фантастический и вечно молодой ночной пейзаж, меня охватило совершенно языческое ощущение природы, неизъяснимое понимание ее созидательной силы, вечности и доброты, которое посещает нас очень редко. Именно это древние называли дыханием богов. В это время луна вышла из-за темных масс Гран-Сом. Такой она была и тогда, когда выходила из-за гор в Фессалии во время орфических мистерий. Луч ночного светила посеребрил два источника и их чаши, и в тишине монастырского двора в их бормотании мне послышались радостные голоса двух горных нимф, делящихся друг с другом секретами бога Пана. «Погода великолепная, едем!» – говорит погонщик мулов. «Едем!» – говорю я, влезая на мула, и вот мы отправляемся. Никогда еще магия лунного света не казалась мне столь обворожительной. Никогда прежде я не чувствовал так отчетливо той магнетической зависимости от луны, в которой находится всякое живое существо и которая состоит в освобождении скрытых сил души и природы. Древние мечты, новые надежды, тайные ожидания – все это пробуждает луна лаской своего света. Говорят, что луна пробуждает души цветов, животных и людей. И эта непреодолимая сила, кажется, проникает в душу древней земли. Ведь лунные миражи с легкостью пробуждают в нас образы самого отдаленного прошлого. Когда Геката, немая волшебница небес, бросает любопытный взор на тайны гор и лесов, кто удивится, услышав призывные крики древних вакханок, блуждавших в ночи на Цитероне, стремящихся разбудить Диониса и все силы природы? Удивитесь ли вы, услышав голоса друидов, призывающих души предков в горах древней Галлии? Нет, ибо эти забытые древние призывы пронизывают вашу притихшую душу, молчание ночи и леса, и слышатся в них все утоленные желания, вся жажда жизни загробного мира. – «О смиренные монахи, боящиеся природы и самое себя, утомленные миром и желающие дождаться в мире вечности, не знающие ни любопытства, ни страстей, вы правы, опасаясь луны больше, чем солнца. Перекладинами и холодными стенами отгородились бы от этих призывов. – Пойте свои печальные гимны, и да будет дарован вам мирный сон! – Но ты, изменчивая Геката, будь милостива к смелому путешественнику».
Я бормотал эту не вполне традиционную молитву, в то время как мой мул трусил, повинуясь погонщику и постукивая копытами, по булыжной дороге к часовне св. Бруно. Время от времени сквозь ветви деревьев проглядывала луна. Тогда серебряная река вторгалась во мрак леса. Потом все снова погружалось в темноту. Мы пересекали поляны. Деревья, окружавшие их, казались гигантскими призраками, собравшимися в круг под черным куполом неба. Иногда порывы теплого ветра проносились по лесу. Тогда деревья вырывались из оцепенения и каждое из них, охваченное дрожью, стенало и жаловалось.
Недалеко от церкви Нотр-Дам-де-Казалибю под навесом, открытым всем ветрам, горит костер. На бревне сидит бедняга и греется у огня. У него нет иного жилища, и все ночи он проводит здесь. Он живет милостыней, которую ему дают те, кто приходит в часовню св. Бруно, и тем, что дают ему монахи за сбор желтых цветов, которые нужны для приготовления ликера. Есть что-то трагическое в том, чтобы видеть забвение и отчаяние там, где св. Бруно обрел наивысшее счастье в созерцании. Тропинка, бегущая через лес, становится все круче и круче. Мул, как коза, прыгает по острым скалам, а погонщик, освещающий путь фонарем, похож на гнома. Наконец мы выходим из леса навстречу свежему альпийскому воздуху. Перед нами лежит глубокое ущелье, узкий коридор, карабкающийся на перевал, соединяющий Гран-Сом и Пети-Сом. Тут и там группки деревьев, крупные валуны; с двух сторон поднимаются белые пирамиды, поддерживающие вершины. С перевала до нас доносится лай собак, и мы видим, как к нам бегут вооруженные камаргскими посохами худые, утомленные честные пастухи. Мы достигли шале Бовино, устроившегося в распадке между двух вершин. Здесь мы оставим мула и продолжим восхождение пешком. Но перед этим мы сделаем привал в шале. Провансальский пастух, пришедший сюда на летние заработки, предложит путешественникам расположиться у огня, пылающего в открытом очаге, и угостит их кофе, кипящим в глиняном горшке. В одиночестве Альп пастух, кажется, мечтает о белом домике в Провансе, сияющем на солнце, о лошадях, пасущихся в Камаргии, о фарандоле, которую он танцует вечерами под золотистой смоквой.
Но вперед, к вершине! Ведь луна уже скрылась за горизонтом, и последняя звезда бледнеет на побелевшем небе. Надо покинуть этот гостеприимный дом, чтобы успеть добраться до вершины раньше восхода. Второй проводник, симпатичный, розовощекий и смешливый парнишка из Дофине, идет впереди меня. Его лицо дышит совершенным здоровьем и невинностью, будто освеженное девственным воздухом горных вершин, частым гостем которых он является. Мы штурмуем поросшие травой склоны, ведущие к гребню перевала. И чем выше мы поднимаемся, тем более странными и дикими кажутся окрестные вершины. Вот мы уже выше них, вот мы уже летим над равниной в пространстве. Долины, леса, ущелья – все теряется в темной воронке, и вот мы добрались до старого остова мира на вершине вершин. Из туманных глубин пики Альп тянутся к рождающемуся дню. Самые низкие из них все еще погружены во тьму, они черны. Те, что повыше, уже окрасились фиолетовым. По мере того как поднимается светило, из ночи появляются горные цепи, и их дерзкие вершины, увиденные с головокружительной высоты, похожи на армию титанов, остановившихся во время восхождения к небу и замерших без движения перед величием Бога Дня. Этот восхитительный вид мешает разглядеть пропасти, до которых добираются лучи солнца. Снова штурмуем поросшие травой склоны, и вот мы достигаем вершины. Недавно картезианцы воздвигли здесь крест из белого мрамора. Сегодня утром ветер особенно неистов. Держась за крест и наклонившись, можно увидеть в глубине бездны обитель Гранд-Шартрез, расположенную как раз под стеной высотой в тысячу метров, на которую мы взобрались, обойдя ее. С этой высоты монастырь выглядит моделью из картона. Но на этой модели можно различить все части обители. Кельи отцов выглядят маленькими домиками, упирающимися в лес.