Текст книги "Великие легенды Франции"

Stat crux dum volvitur orbis.

Во всех местах, отмеченных пребыванием человека, нас могут посетить внезапные исторические откровения. Вид этих мест, соединившийся с впечатлением от древней книги, со следом полузабытой легенды, иногда даже с описанием самих мест, открывает нашей душе, восприимчивой к легчайшим колебаниям, не только картины прошлого, но и самоё душу народов и человека и через эти видения позволяет нам проникнуть в тайные побуждения людей, познать глубинные причины событий.

Великие и малые явления природы, морские берега, возделанные нивы, необитаемые горы, города, церкви, ветхие крепости, роскошные замки, забытые могилы, полустертые изображения, вышедшие на свет дня из земли, руины, наполовину закрытые мантией зелени, в которую Кибела небрежно кутает свою наготу, и лилипутские произведения человеческого муравейника, – все это обладает необыкновенной способностью будить воспоминания и даже своим собственным языком. В любой стране, в любой местности природа накладывает определенный отпечаток на людей, и самые дерзкие их мысли подчиняются ее подспудному и неизбежному воздействию. Но есть совершенно особенные места, где все происходит наоборот. Человек или группа людей выбирают некий уголок земли и делают его символом своих мыслей, и уже природа избранного места принимает печать человеческую и несет ее веками. Здесь пейзаж становится отражением состояния души, и мистическая гармония человека и природы достигает своего пика, ибо природа становится живописным обрамлением наиболее глубокого чувства человека, его самых возвышенных устремлений.

Таково очарование большинства святилищ древности и современности, храмов, акрополей, монастырей, мест паломничества, освященных многовековым восхищением. Здесь соединяются и встречаются целые эпохи истории человечества. Эти места полны мечтами, страданиями и застывшими мыслями. И если каждое лето мы отправляемся в приморские города, в леса и горы, то делаем мы это только затем, чтобы там найти забвение и отдых от наших повседневных забот, усталости, бед и несчастий и впитать хотя бы малую толику вечной молодости земли. Но если мы случайно посещаем эти возвышенные места, не происходит ли это из тайного желания оживить чувства созданий более возвышенных, чем мы сами, чрез лишения, стремление или, возможно, надежду продвинуться еще на шажок в познании нашей собственной души, освещенной мерцающим светом вечной Души?

В разные периоды моей жизни я пережил благотворное воздействие одиночества монастырей на обеспокоенное сердце или смятенные мысли. Но что всегда удивляло меня, и этого не почерпнуть ни из одной книги, так это те мгновения духовных откровений и видений истории, которыми могут одарить нас эти древние святилища, чье расположение, строение и воспоминания, внезапно наполняющие нас, позволяют увидеть образ творца.

Первый раз подобное видение пришло ко мне много лет тому назад в Италии, сначала при посещении святилища Франциска Ассизского в Умбрии, а потом – в храме св. Бенедикта в Монте-Кассино. – Мне кажется, что я все еще вижу пологий холм в Ассизи, равнину Умбрии, пышную зелень, купающуюся в лучах солнца, и окружающие все это очарование горы насыщенно-фиолетового цвета, чьей бархатистостью наслаждается заходящее светило, пурпурно-оранжевое вечернее небо, и меня охватывает восторг, столь свойственный южным душам, созерцающим подобное великолепие. У меня все еще стоит перед глазами темная крипта, где светятся фрески Джотто, ангелы и монахи, прорисованные столь отчетливо и прекрасно. Там я внезапно понял душу Франциска Ассизского, восторг милосердия и вселенской любви, давший мощный импульс средневековой религиозности и, вслед за этим, искусству Возрождения. – Не забыл я и громады Монте-Кассино, окруженной глубокими ущельями Апеннин и увенчанной величественным монастырем, подобным крепости веры и учености. Июньской ночью, которую я провел в лощине у подножия монастыря, рои храбрых светлячков кружились искрами света в кустах, как ответ влюбленного мерцанию Млечного пути и небосводу, купол которого делался выше по мере восхождения на гору. Я был опьянен красотой древности и ее успокаивающих тайн. Я отдал бы все церкви мира за плиту музея в Неаполе и все монастыри земли, чтобы увидеть движение сердца Эсхила или Софокла. И все же той ночью, охваченный мириадами ощущений, я понял величие души св. Бенедикта, который в VI столетии от Рождества Христова удалился на эту гору, где был расположен античный храм Аполлона, чтобы здесь основать орден бенедиктинцев. Я не мог воспротивиться тому, чтобы представить себе фигуру смиренного монаха, перед которым жестокий король готов Тотила, завоеватель Италии, трепетал как ребенок.

Собор Сан Руфино в Ассизи

После глубоких переживаний и откровений Ассизи и Монте-Кассино я ощутил непреодолимое желание увидеть Гранд-Шартрез, самый знаменитый монастырь Франции, насельники которого демонстрировали наивысшие проявления монашеского самоотречения и аскетического подвига средневековья. Осенью прошлого, 1879 года мне удалось осуществить эту мечту. – Я попытаюсь передать здесь то грандиозное впечатление, которое я получил от одного из наиболее благородных видов Альп провинции Дофине и одного из самых интересных памятников нашего прошлого. Возможно, в этот рассказ я совершенно неосознанно вплету свои размышления о душе современного человека, навеянные пейзажами окрестностей монастыря, или несколько мыслей о духовном и философском кризисе нашего времени. Они появляются среди случайностей дороги, как невинные колокольчики, что часто прячутся то в густой траве, то среди обрывистых скал. Когда вы путешествуете, раскройте глаза как можно шире и позвольте мыслям течь свободно. Ибо это самый надежный способ отгородиться от современности и проникнуть в глубины прошлого и дали будущего. И если подобные путешествия так приятно делать для собственного удовольствия, сколько радости доставит это усилие во имя коллективной души, широкой и многоликой, но от этого не менее реальной, самоидентичной и единой, принадлежащей всему народу. Тем более это приятно, если это твой народ!

I. От Экса до Гранд-Шартрез

Я отправился в Гранд-Шартрез из Экс-ле-Бэ. Быстрое, всего в несколько часов, путешествие в обрамлении горного пейзажа бросает вас от встречи с роскошной жизньюсогласно последним веяниям моды к жестокому одиночеству и перемещает к подножию монастыря, где духовная атмосфера сохранилась неизменной с ХII века.

«Небольшой городок Экс, охваченный паром, шелестом и пахнущий теплой и насыщенной полезными минералами водой ручьев, поднимается широкими и быстрыми террасами на холм в окружении виноградников, лугов и садов». Достаточно прочитать только эту кокетливую зарисовку Ламартина, чтобы понять, что окрестности Экса уже давно стали модным местом. Так было уже в III веке, со времен Помпея Кампана. Он повелел возвести для своего семейства усыпальницу и арку в ионическом стиле. В этой постройке – восемь ниш, в которые патриций поместил урны с прахом своих родственников и их скульптурные портреты. Они приехали сюда, чтобы поправить здоровье водой из местных источников, и нашли здесь свой последний приют. Сегодня Экс – один из самых шикарных курортов. Здесь расположены Вилла Цветов, театр, есть система освещения, уже сложился круг постоянных посетителей, сюда приезжает оркестр из Кельна. Элегантная и галантная жизнь здесь соседствует с наглостью показного благополучия, безнадежные больные прогуливаются под падающими листьями тополей. Безнадежные? К счастью, надежда всегда есть. Ибо этот город купален, ленивых прогулок и возбуждающих контрастов с радостью возродит утраченные надежды угасающих и одарит новыми мечтами тех, кто еще не готов умереть. Вечером завсегдатаи Бульвара толпятся вокруг игорного дома, который сияет, подобно светящемуся улью. Эта шумная жизнь царит недалеко от озера Бурже, спящего неподалеку. Над озером господствует своими крутыми уступами скала Ша. Ничто не беспокоит ее одиночества. Здесь всегда царит тихая печаль. Нынешний век подходит к концу и вопрошает свое прошлое, озеро вспоминает о нем с чувствами поэта, очарованного им. [12] Благодаря волшебству его стихов этот меланхолический пейзаж всегда будет напоминать о поэте и женщине, увековеченной в его творениях. В истории поэзии озеро Бурже называется озером Ламартина. К его ушедшим годам, к его неподвижным водам устремле-ны неизученные глубины этого лирического гения Франции ХIХ столетия. Греки, поклонявшиеся поэтам как полубогам, возможно, вспомнили бы о своем отношении к стихотворцам, поместив Музу Ламартина в одном из гротов на берегу озера, изваяв юную пылкую девушку, которая тянется, словно одержимая тень, алкающая жизни вечной, к «страницам годов двадцатых»: «Ее взгляд, – говорит тот, кого любила прекраснейшая из смертных, – кажется, обладает такой глубиной, какой мне не доводилось видеть в глазах ни одного человека». Фамильный склеп герцогов Савойских находится в аббатстве От-Комб. Расположенный у подножия скалы склеп, подобно белому саркофагу отражается фиолетовой тенью в голубых волнах озера. Но она прошла, не оставив и следа, бледная Муза, загадочная Возлюбленная, будившая в великой душе поэта чувство Бесконечной Любви!

Эти грустные мысли посетили меня теплым сентябрьским утром, когда повозка везла меня по берегу озера, минуя Шамбери, в долину Иер, к Сан-Лорен-дю-Пон. Долина ведет к высоким горам. Слева струи водопада Куз разбиваются о камни. Чуть дальше расположены карьеры, где добывают гипс и мрамор. Поток, в котором плещется форель, несет свои светлые воды по ложу из черных камней среди зарослей ольхи. Деревушки разбегаются по тенистым лужайкам и каштановым рощам. Пейзаж напоминает лики Шарметта, любимые виды шестнадцатилетнего Руссо, сентиментального мечтателя, собирающего ландыши или служащего мадам Варенн. Здесь все еще говорит о спокойной жизни сельских тружеников, о ничем не омраченном труде, о славном характере савойцев. Но вскоре пейзаж становится более грубым. Слева уже просматривается высокая горная цепь, самые высокие пики которой – Кошетт и Отеран. Это и есть Гранд-Шартрез. Он тянется от Шамбери до Гренобля на восемнадцать лье и представляет собой полностью изолированную горную систему, расположенную почти в середине альпийского массива. Непроходимые леса, крутые обрывы, глубокие пропасти окружают Гранд-Шартрез со всех сторон. Из долины Гревиводан, как и из долин Вореппе и Эшелле, он выглядит монолитной неприступной стеной. Эта высокая линия осады, естественное укрепление против внешнего мира, была предназначена стать монастырем из монастырей, убежищем монахов, наиболее приближенных к небу, или пристанищем жертв самого печальной, самой жестокой трагедии в жизни – крушения надежды.

На границе Савойи и Дофине пейзаж вдруг обретает тревожные черты невозделанных земель. Справа от равнины, приобретшей некоторую неровность, поднимаются скалы. Здесь растут чахлые кусты и скрюченные сосны. Освещенные лучами солнца, растения и камни отбрасывают причудливо изломанные тени. О таких местах говорят, что природа здесь содрогается и злится, чувствуя приближение пустыни. Вдруг дорога приводит вас в узкую долину. Гид предложит вам зайти в гроты, где вода медленно растит сталактиты. Спуститесь в пещеры, пройдите по деревянным галереям, освещая себе путь свечой. На глубине десяти метров можно увидеть заводь, выложенную булыжниками. Здесь поток прячется от непогоды. Воды промыли огромные пещеры в мягком камне. Что это, подземные часовни, храмы или пыточные подвалы? Воображение замирает перед странными фигурами, превращенными водой в камень глубоко под землей: детские личики, бюсты рыцарей в шлемах с опущенными забралами, коленопреклоненные фигуры, расположившиеся на наклонных участках дна пещеры или скорчившиеся под низкими сводами. Неужели есть то, чего боятся даже силы природы? Неужели ледниковые воды, стенавшие в каменных застенках пещер в доисторические времена, предвидели странные и ужасные сцены человеческой истории, ибо они работали над своими причудливыми скульптурами веками? На выходе из грота тропинка, как бы защищаясь от пропасти, жмется к скалам, где сливается с дорогой римской постройки времен Карла-Эммануила. Вы вскоре забываете дьявольские видения подземного мира. Здесь, на поверхности, деревенька Эшелль и плодородные холмы Изера улыбаются солнцу. Преодолев Гиер-виф, вы достигаете Дофине и через полчаса попадаете в Сен-Лорен-дю-Пон. Эта деревня выглядит бедно, дома окружены деревянными галереями, в которых прорезаны слуховые окна, их остроконечные крыши покрыты шифером, что напоминает шале Оберланда в швейцарском кантоне Берн. Недалеко от селения угрюмый поток вырывается из ущелья, прорезающего невероятные горы. Это Гиер-мор. Поток получил свое имя потому, что жаркое солнце иссушило все вокруг. Создается впечатление, что сюда принесены все печали тех свирепых мест, по которым Гиер-мор прошел. В отличие от Гиер-мора, Гиер-виф, с которым первый вскоре соединится, смеется и радостно славит солнце. Таков вид дикого ущелья, которое ведет в Гранд-Шартрез.

Две могучие скалы вырастают прямо из русла потока. Это врата в пэстынь, некогда перекрытые укрепленной стеной. Не один человек, услышавший зов отшельничества, прощался здесь с радостями мирской жизни, очищая душу для жизни небесной. Сегодня здесь можно свободно пройти по проезжей дороге. С первых шагов по ущелью путешественника чарует великолепие этих мест. Самые прекрасные леса Франции укрывают ковром стены глубокого и узкого ущелья. Говорят, пустынь приложила к украшению этих мест все свои таланты, стремясь удержать красоту в этой темнице. Мощный горный рельеф с любовью укрыт бархатом зелени. Буки даруют этому покрывалу живые нотки, а грабы, клены и ясени добавляют оттенков. Выше отряды темных пихт штурмуют отвесные склоны, достигая вершин, скрывающихся за облаками. Силы, вздымающие эти горы к небу, говорят о величии духа, а великолепие лесов свидетельствует о красоте и неистребимости природы. Редкие приверженцы аскетизма, идущие этой дорогой в поисках духовного пристанища в Гранд-Шартрез, видят последние образы соблазна и искушений жизни в очаровательных цветах, растущих под защитой деревьев. Это темно-красные дигиталины, желтые купальницы, орхидеи причудливой окраски. С ракитниками, свешивающими свои золотые сережки в пропасть, с кустами шиповника, захватившими пропасти, будущие отшельники могут попрощаться, как и с обманчивыми мечтами мира.

У моста св. Бруно пейзаж становится еще более впечатляющим и чем-то напоминает монастырь. Высокая гора, заслоняющая горизонт, подобна белому собору, ощетинившемуся шпилями и звонницами черного камня. Это потому, что сосны захватили гору. У подножия контрфорсов, на которые опирается гора-собор, расстилается океан леса, несущий свои зеленые волны до ложа потока, где рокочут воды, заключенные на головокружительной глубине ущелья.

Старый замок

Теперь дорога идет по длинному пологому склону, расположенному перпендикулярно горе. Вдруг прямо посередине ущелья возникает скала. Кажется, она пытается остановить путников. Это вторые врата в пэстынь, более надменные, чем первые. На самой вершине скалы поставлен железный крест. Он как будто говорит пришедшим: «Вы, кто дошел сюда, оставьте все надежды. Тот, кто достиг этого места, никогда не вернется».

Дорога проскальзывает между горой и скалой Эгюйетт. Отсюда надо еще около часа идти вверх, а потом свернуть налево. И вот, наконец, Гранд-Шартрез, окруженный непроходимыми лесами и будто затаившийся в распадке. Расположенный на наклонной равнине, монастырь напоминает небольшой укрепленный город. За стенами города теснятся длинные параллельные строения с высокими крышами, колокольни, крытые шифером, колоколенки трапециевидной формы, похожие на большие капюшоны. Но ни звука, ни слова не слышно из-за стен. Это город молчания и смерти. Его молчаливость еще больше усиливается дикостью лесов и печальным величием окружающих гор. Сероватая белизна известняковых скал, вечером приобретающих синеватые оттенки, и чернота пихт, которыми заросли скалы, усиливает впечатление от грандиозной симметричности природы. Именно здесь погребают себя заживо те, кто покинул мир. Несколько монахов в белых рясах, работающих недалеко от стен монастыря в тени буков, дополняют картину.

Дорога огибает неприветливые стены монастыря. Мы стучим в северные ворота, единственный вход в обитель. Брат-привратник приоткрывает калитку и пристально разглядывает нас. Из-под белого куколя на вас смотрит прелестное лицо агнца Божьего. У этого молодого послушника открытый, немного удивленный взор. Через калитку попадаем во внутренний двор. За стенами та же недружелюбная нагота, что и снаружи. Ни скамейки, чтобы присесть и отдохнуть после долгой дороги, ни деревца, ни травинки, ни цветка, лишь черноватая земля. Поднимаемся по нескольким лестничным маршам и выходим в коридор длиной 139 метров. Сюда сходятся все бесконечные переходы, соединяющие монастырские постройки. В рефлектории нас принимает молодой монах. Он одет в белую рясу, как все насельники обители. У него бритая голова, черная борода, темные и приветливые глаза, скупые жесты. Очень трогательно наблюдать столь полное самоотречение в этом розовощеком молодом человеке, ибо это говорит о том, что он полностью отказался от мира. К сожалению, монастырский устав полностью лишает человека черт индивидуальности. Монах становится чем-то вроде механизма, поскольку в нем не ощущается самый драгоценный дар души: непосредственность.

Брат проводит вас во внутренние помещения монастыря. Посещение обители – очень захватывающее мероприятие. Внимательный и впечатлительный наблюдатель сможет прикоснуться к самым глубинам жизни и попытаться понять душу отшельника. От белых оштукатуренных стен длинных сводчатых коридоров веет ледяным холодом. В одном из этих коридоров расположена галерея древних полотен, написанных маслом. На почерневших от времени полотнах изображены картезианские монастыри всего мира. Их больше тридцати, и расположены они почти во всех странах. Почти везде монахи построили удивительно похожие друг на друга крепости, укрывшись за их стенами от соблазнов и жестокостей внешнего мира. Гранд-Шартрез – источник одиночества. Обитель стала прообразом для пустыней на всех континентах. Времени там не существует. Зал генерального капитула, где высится статуя св. Бруно из серого мрамора, подчеркивает это ощущение строгости. Портреты всех генералов ордена украшают плафон этого зала. Под их строгими взглядами вот уже три столетия собираются генеральные капитулы ордена. Вот пример проявления орденской дисциплины. Собирается капитул. На нем присутствуют все высшие чины ордена, в том числе и преподобный отец-настоятель Гранд-Шартрез. Их все просят об отставке. Это называется просить о милосердии.Это и есть железная дисциплина, которая ломает индивидуальности, чтобы сделать из них хороших братьев. Добродетель добывается ценой смерти. Монастырские историки сошлись во мнении, что за восемьсот лет, прошедших со дня основания ордена, дисциплина ни на йоту не ослабла, нравы не тронуло развращение. Все они могли бы согласиться с высказыванием: « Никогда не портится то, что никогда не меняется». Остается только добавить, что внешний мир не имеет силы над этими монахами, как и они никак не влияют на происходящее за стенами монастыря. Они не пережили, вернее будет сказать, их плоть ничто не усмиряет лучше, чем они сами.

Но вот мы переместились в самое сердце обители. Огромный монастырь имеет форму трапеции, вытянутой с севера на юг и разделенной двумя галереями. Между этими галереями находится кладбище. Длинный коридор с готическими арками ХII века полого уходит под землю. Другой его конец теряется из виду. Сводчатые арки, опирающиеся на розаны стен, смыкаются в купол. Очертания свода теряются в рассеянном свете сероватого полудня. Неужели это и есть та самая дорога к небесам, мечта наивных легенд прошлого? Или это причудливо украшенный ход, пробитый в скале, что ведет в храм Святого Грааля? Нет, это всего лишь усыпальница душ, гробница для тех, кто уже пожил на этом свете. Ибо здесь, на левой стороне коридора, через равные промежутки расположены двери, покрашенные в коричневый цвет. За ними – кельи святых отцов. На двери закреплена железная цепь, чтобы в особо исключительном случае отшельник мог подать знак. В стене, на высоте метра от пола, проделано окошко, забранное решеткой. Через это окошко раз в сутки жители келий получают еду. Они насыщаются и живут в полном одиночестве, не считая часов еженедельных прогулок и участия в дневных и ночных службах. На каждой двери нарисована буква и девиз по-латыни. Буква – это инициал имени живущего в келье, а девиз – выражение судьбы, избранной монахом при поступлении в орден и принесении обета. Как надгробная надпись, девиз служит выражением жизненного пути человека. Содержание всех девизов имеет отношение к разным аспектам созерцательной жизни, подобной постаревшей ткани. Я запомнил несколько из этих высказываний: Тот, кто не оставил всего своего, не может стать учеником Твоим. – Благоразумные, простые и спокойные. – О благословенное одиночество! О одинокое благословение!В светотени галерей монастыря очарование уединенной жизни на мгновение овладевает вашим сердцем, на ум приходят стихи Тасса, который нашел окончательное умиротворение от разгульной и греховной жизни за стенами монастыря недалеко от Рима. С этой обителью поэт прославил свое печальное счастье: