Текст книги "Наум Эйтингон – карающий меч Сталина"

Автор книги: Эдуард Шарапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

На основании этих свидетельств другая часть уйгурских историков считает версию о том, что делегация Касими побывала в Москве, не подтверждаемой никакими свидетельствами. Различные источники, приводимые ими, указывают совершенно разные даты трагедии.

Как бы то ни было, серьезных противников присоединения к Китаю в Синьцзяне не осталось. По соглашению с советским руководством ЦК Компартии Китая принял решение об освобождении Синьцзяна не к середине 1950 года, как планировалось раньше, а к концу 1949 года. 20 октября 1949 года войска Народно-освободительной армии Китая заняли Урумчи. 17 декабря было сформировано Синьцзянское провинциальное народное правительство, в состав которого вошли 9 уйгуров, 3 казаха, 4 китайца, 2 дунгана и по одному представителю от всех других народов. Возглавил правительство Бурхан Шахиди, а его заместителями стали Сайфуддин Азизи и Гао Цзиньчунь (китаец). В 1955 году ВТР прекратила свое существование как независимое государство и стало китайской провинцией – Синьцзяно-Уйгурским автономным районом. Так в середине 1950-х годов, после смерти Сталина, завершился период советского влияния в Синьцзяне. Это совпало с выводом, по решению Хрущева, Советских войск из Маньчжурии и передачей всех баз сухопутных войск и военно-морского флота СССР Китаю.

Литва

Неспокойно было и на Западе. С 1944 по 1956 годы не прекращалась партизанская война в Литве. Главной силой была Литовская освободительная армия (ЛЛА), руководимая Верховным комитетом освобождения Литвы.

В 1940–1941 годах эта организация действовала в подполье. С приходом немцев националисты легализовались, надеясь на восстановление былой независимости с помощью Германии. Но в 1943 году германские оккупационные власти запретили все политические партии в Литве.!

С возвращением Красной Армии Литовская освободительная армия организовывала вооруженные выступления местного населения против вновь образованных органов Советской власти, некоторых частей и подразделений Красной Армии и войск НКВД. В республике началось массовое неповиновение, зачастую выливавшееся в убийства «промосковских» активистов, террор и насилие. Националистов поддерживали немецкие спецслужбы, забрасывая в тыл действующей Красной Армии диверсионно-подрывные группы.

В июле-августе 1944 году вслед за войсками 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов на территорию Литвы вступили части войск НКВД. В республике были развернуты 7 пограничных полков. В их задачу входила очистка прифронтовой полосы и освобожденной территории от отставших солдат и офицеров германских частей, мародеров, дезертиров, вражеской агентуры, антисоветских элементов, пособников противника.

В приказах главного штаба Литовской освободительной армии в декабре 1944 году перед ее командирами ставились задачи объединить все вооруженные формирования, действующие в Литве, а уже объединенными силами вести активную подпольную работу против большевистского террора. В дальнейшем, при падении «оккупационного режима» и разгроме Красной Армии перейти в открытую борьбу, мобилизуя для этой цели весь народ.

Следуя этим указаниям, формирования Литовской освободительной армии быстро пополняли свои ряды. Весной 1945 года общая численность повстанцев достигла 30 тыс. человек. В целом в послевоенные годы «партизанило» или скрывалось в лесах около 70–80 тыс. человек. Вся их борьба выражалась в форме террористических актов по отношению к партийным и советским работникам на местах, пропагандистам и агитаторам, ответственным за проведение коллективизации, рядовым литовцам, заподозренным в сотрудничестве с новыми властями. Не случайно, что с 1944 года до окончательного подавления сопротивления в Литве (в 1956 г.) из 25 тыс. человек убитых повстанцами более 23 тыс. человек были их соотечественники – литовцы.

Для ликвидации националистического повстанческого движения в Литве в декабре 1944 года был образован штаб главного руководства, который координировал деятельность по этим вопросам с командованием соединений и частей Красной Армии, дислоцировавшихся в республике.

Части и подразделения 4-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД (при содействии соединений и частей Красной Армии) участвовали в 1944–1945 годах в 1764 операциях и имели 1413 боевых столкновений. В ходе них было убито и захвачено в плен 30596 повстанцев и собрано 17968 единиц стрелкового оружия.

Националистическое повстанческое подполье не ограничивалось только Литвой – оно имело место в Латвии и Эстонии. По состоянию на января 1946 года в Латвии действовало 64 бандформирования общей численностью 753 человек, в Эстонии – 55, численностью 428 человек.

Всего в республиках Прибалтики только в 19411950 годах формированиями националистов было совершено 3426 вооруженных нападений, в ходе которых погибли 5155 советских активистов. Органами госбезопасности и войсками было ликвидировано 878 вооруженных групп.

В противоповстанческих операциях части внутренних войск НКВД потеряли 533 человек убитыми и 784 – ранеными, потери подразделений Красной Армии составили 42 человек убитыми и 94 ранеными. Всего внутренние войска НКВД и подразделения Красной Армии потеряли убитыми – 575 и ранеными – 878 военнослужащих.

В результате националистическое движение в Литве стало ослабевать. В 1952 году командир повстанцев Южного округа Литвы издал приказ о прекращении «партизанской войны». Однако факты вооруженного сопротивления продолжались Вплоть до середины 60-х годов, как в Литве, так и в других республиках Прибалтики.

В Литву для ликвидации банд неоднократно выезжал генерал Эйтингон. Подробности его работы до сих пор неизвестны. С аналогичными миссиями в Прибалтике и на Западной Украине действовали Судоплатов, начальник 2-го главного (контрразведывательного) управления МГБ генерал-майор Евгений Питовранов, его заместитель генерал-лейтенант Леонид Райхман.

Так же известно, что в 1949 году Эйтингон побывал в Венеции, но подробности скрыты до сих пор.

* * *

В сентябре 1950 года вместо отдела «ДР» был создан новый разведывательно-диверсионный орган – Бюро № 1 МГВ СССР по диверсионной работе за границей. Возглавил его Судоплатов, заместителями были назначены Эйтингон и полковник Александр Коротков. В этой связи в печати против руководителей этого подразделения выдвигаются обвинения в бесчисленных ликвидациях опасных для советского руководства людей. Вот как объяснял эти операции Судоплатов в своем письме Президиуму XXIII съезда КПСС:

«В 1946 г. на меня и Эйтингона была возложена миссия организовать и возглавить Спец. Службу МГБ СССР. В нашу задачу входила организация специальной агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны против врагов партии и советского государства. В частности, согласно специальному постановлению Политбюро УК ВКП(б), мы готовили боевые операции во Франции, Турции, Иране. Однако, в последний момент, мы получили приказ отложить их. Внутри же страны, в период второй половины 1946 года и в 1947 году, было проведено 4 операции:

1) По указанию членов Политбюро ЦК ВКП(б) и 1-го секретаря ЦК КП(б) Хрущева, по плану, разработанному МГБ УССР и одобренному Хрущевым, в гор. Мукачеве был уничтожен Ромжа – глава греко-католической церкви, активно сопротивлявшийся присоединению греко-католиков к православию;

2) По указанию Сталина, в Ульяновске был уничтожен польск. гр-н Самет, который, работая в СССР инженером, добыл сов. секретные сведения о советских подводных лодках, собираясь выехать из Сов. Союза и продать эти сведения американцам;

3) В Саратове был уничтожен известный враг партии Шумский, именем которого – шумскизм – называлось одно из течений среди украинских националистов. Абакумов, отдавая приказ об этой операции, ссылался на указания Сталина и Кагановича;

4) В Москве, по указанию Сталина и Молотова, был уничтожен американский гр-н Оггинс, который отбывая наказание в лагере, во время войны, связался с посольством США в СССР, и американцы неоднократно посылали ноты с просьбой о его освобождении и выдаче разрешения на выезд в США.

В соответствии с Положением о работе Спец. Службы, утвержденной правительством, приказы о проведении перечисленных операций отдавал бывший тогда Министр гос. безоп. Абакумов.

Мне и Эйтингону хорошо известно, что Абакумов по всем этим операциям докладывал в ЦК ВКП(б)».

Исаак Оггинс, американский коммунист, был давним агентом Коминтерна и НКВД, и в 30-е годы выполнял секретные задания в Китае, на Дальнем Востоке и США. Его жена Нора также была агентом НКВД и отвечала за обслуживание конспиративных квартир во Франции и США. В 1938 году Оггинс въехал в СССР по фальшивому чехословацкому паспорту, а 20 февраля 1939 года был арестован по подозрению в двойной игре. Его обвинили в шпионаже и предательстве и постановлением Особого Совещания при НКВД СССР приговорили к 8 годам ИТЛ. Нора вступила в контакт с американскими спецслужбами, надеясь таким путем вызволить мужа из СССР. В 1942 году по просьбе американских властей ей разрешили встретиться с мужем в Бутырской тюрьме, что только усилило желание американцев освободить его и использовать в своих целях. Такая опасность особенно усилилась после провала в 1945–1946 годах агентурных сетей советской разведки в Канаде и США. Поэтому руководство МГБ и государства приняли решение о ликвидации Оггинса. В связи с этим министр МГБ Абакумов направил Сталину и Молотову докладную записку, по которой Сталиным и Молотовым было принято решение о ликвидации Оггинса. Его доставили в спецлабораторию, которой руководил полковник Григорий Майрановский, и сделали под видом профилактического осмотра смертельный укол. Участие подчиненных Судоплатова и Эйтингона в данной операции, проведенной по прямому приказу высших руководителей страны – Сталина и Молотова – сводилась к тому, что они организовали похороны тела Оггинса в Пензе и оформили дату захоронения 1946 годом.

Эйтингон на допросах так освещал этот вопрос:

«Я присутствовал при производстве опытов в лаборатории Майрановского. Подопытными были четыре человека немцев, осужденные к ВМН как активные гестаповцы, участвовавшие в уничтожении советских людей».

Верная служба не гарантировала спокойной жизни. Беда постепенно приходила, откуда не ждали. Рассказывает Павел Анатольевич Судоплатов:

«Ситуация еще более ухудшилась в 1947 году. Я помню устное указание Обручникова, заместителя министра госбезопасности по кадрам, не принимать евреев на офицерские должности в органы госбезопасности. Я не мог себе представить, что такой откровенно антисемитский приказ исходил непосредственно от Сталина, и считал, что все это дело рук Абакумова. Мне стало ясно, что грандиозный план использования советской еврейской интеллигенции для укрепления международного сотрудничества со всемирным еврейством был отвергнут. Эйтингон, все время жаловавшийся на притеснения его родственников в университете и в медицинских учреждениях, был убежден, что антисемитизм являлся существенным элементом государственной политики. Оглядываясь назад, я признаю, что он понимал ситуацию куда лучше, чем я.

Большую часть 1948 года я занимался берлинским кризисом и созданием курдской подпольной сети в Иране, Ираке и Турции с целью свержения правительства Нури Сайда и Фейсала в Ираке, а также чехословацкими делами. Я летал в Прагу вместе с Зубовым, чтобы попытаться нейтрализовать сторонников президента Бенеша при передаче власти новому правительству во главе с Готвальдом.

В 1949 и 1950 годах, когда мне приходилось часто выезжать в Прагу, Западную Украину, Азербайджан и Узбекистан, Эйтингон исполнял мои обязанности в бюро по разведке и диверсионной работе. Он навешал Эмму (жена Судоплатова – авт.) и рассказывал ей об антисемитской кампании, которая набирала обороты и принимала все больший размах. Сестра Эйтингона Соня, известный терапевт и главврач поликлиники автозавода (ныне ЗИЛ), была арестована….. По сценарию Рюмина в роли связного между врачами и „заговорщиками в МГБ“ должна была выступать сестра Эйтингона Соня, которая якобы поддерживала связь между учеными-медиками и братом, планировавшим убийство руководителей страны».

Михаил Рюмин, сделавший карьеру на разоблачении «сионистского заговора» в органах, был назначен летом 1951 года начальником Следственной части по особо важным делам, а затем заместителем министра госбезопасности по следственной работе. Он обвинял Абакумова, арестованного в июле 1951 года, в сокрытии данных о заговоре, целью которого было убийство Сталина. Абакумов якобы рассчитывал на врачей-евреев и евреев – сотрудников в аппарате министра госбезопасности, в частности на Эйтингона.

О дальнейшем рассказывает Судоплатов:

«В 1951 году, когда арестовали Абакумова, мне позвонил Рюмин, которого только что назначили начальником Следственной части МГБ. Он заявил, что в его распоряжении имеются серьезные компрометирующие материалы на Эйтингона и его сестру. Эйтингон в тот момент находился в трехмесячной командировке в Литве. Я попросил, чтобы мне принесли эти материалы: я хотел с ними лично ознакомиться. Через час появился Рюмин с тощим досье. Против Эйтингона не было никаких данных, но против Сони были выдержки из агентурных сообщений, будто она отказывала в медицинской помощи русским, а лечила и консультировала только евреев. Я заявил Рюмину, что меня это совершенно не убеждает и Эйтингон в моих глазах по-прежнему остается надежным и заслуживающим доверия ответственным сотрудником органов безопасности. Рюмин возразил:

– А вот Центральный комитет нашел эти данные вполне убедительными. – И тут же, выхватив папку из моих рук, с гневным видом удалился.

Ситуация, сложившаяся в Министерстве госбезопасности, была запутанной и крайне неопределенной. Министр Абакумов находился под арестом в „Матросской тишине“. Однако его место оставалось вакантным – преемника не назначали. Когда я позвонил заместителю министра Огольцову с тем, чтобы обсудить с ним положение с сестрой Эйтингона, он ответил:

– Это дело политическое, и рассматривать его можно лишь в ЦК.

По его словам, пока не будет назначен новый министр, он не будет подписывать никаких бумаг или давать какие-либо приказы.

После разговора с Огольцовым мне осталось только одно: позвонить Игнатьеву, тогдашнему секретарю ЦК партии (Игнатьев был заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК – авт.), курировавшему работу МГБ-МВД. Он был членом созданной Сталиным комиссии ЦК по реорганизации министерства после ареста Абакумова. Меня уже вызывали на одно заседание, и я, признаюсь, критиковал руководство министерства за ошибки в проведении разведывательных и контрразведывательных операций за границей, а также в Западной Украине и Средней Азии. Игнатьев тогда сказал, что готов, если потребуется, – обсудить со мной тот или иной неотложный вопрос. Когда я позвонил ему, он, казалось, с радостью согласился принять меня в ЦК на Старой площади.

Встретившись с ним, я сказал, что обеспокоен попытками оклеветать Эйтингона и его сестру, приписав им националистические взгляды. Игнатьев вызвал в кабинет Рюмина с материалами на Эйтингона и его сестру. В моем присутствии Рюмин, открыв папку, начал зачитывать крайне невразумительные показания против Эйтингона и его сестры, в которых утверждалось, что они оба проявляют враждебность по отношению к советскому государству. На сей раз агентурные сведения, что Соня отказывалась лечить русских, даже не были упомянуты.

– Как члены партии мы обязаны, – сказал я, – оценивать людей не по слухам, а по их делам. Вот работа Эйтингона: организатор акции по устранению Троцкого в Мексике, создатель успешно действовавшей агентурной сети за границей, наконец, он является одной из ключевых фигур в обеспечении нашей страны секретной информацией об атомном оружии.

Рюмин молчал. Игнатьев прервал меня:

– Давайте оставим Эйтингона и его семью в покое.

После встречи с Игнатьевым у меня отлегло от сердца: я подумал, что с Эйтингоном и его сестрой ничего плохого не произойдет.

Примерно месяц спустя Игнатьева назначили министром госбезопасности. А в октябре 1951 года именно по его прямому указанию Эйтингон был арестован, когда возвратился в Москву из Литвы, где ему удалось обезвредить руководство антисоветской подпольной организации. Его падчерица Зоя Зарубина сообщила мне, что Эйтингона арестовали на ее глазах в аэропорту Внуково.

(…)

Через несколько дней после ареста Эйтингона мне представилась возможность встретиться с Игнатьевым на совещании руководящего состава министерства. Отведя меня в сторону, он с упреком произнес:

– Вы ошибались насчет Эйтингона. Что вы сейчас о нем думаете?

До сих пор помню свой ответ:

– Моя оценка базируется на конкретных результатах работы людей и на линии партии.

Когда ко мне попали материалы с обвинениями против Эйтингона, я узнал, что он якобы обучал врачей-заговорщиков ведению террористических действий против Сталина и членов советского правительства. В этой связи, говорилось в обвинительном заключении, Эйтингон держал у себя в кабинете мины, взрывные устройства, закамуфлированные под обычные электроприборы. Между тем все прекрасно знали, что это были образцы оперативной техники, постоянно находившейся в нашем распоряжении».

Рюмин заявил Судоплатову, что арест производится по указанию главы Советского правительства (т. е. Сталина), который, просматривая показания арестованного заместителя начальника следственной части МГБ полковника Льва Шварцмана, дал санкцию. Ордер на арест подписал заместитель министра МГБ генерал-полковник Сергей Гоглидзе.

Полтора года генерал Эйтингон пробыл в тюрьме, ожидая расправы. Известно, что из всех арестованных «заговорщиков в МГБ» только Абакумов, Эйтингон, Питовранов и Яков Матусов ни в чем не признали себя виновными.

Судоплатов пытался спасти своего друга и соратника, пользуясь любой возможностью. Сталин в феврале 1953 года вызвал его в Кремль. Вот что он пишет об этом Судоплатов:

«Сталин передал мне написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на маршала Тито. Я никогда раньше не видел этого документа, но Игнатьев пояснил, что инициатива исходила от Рясного и Савченко, заместителей министра госбезопасности…

Я сказал Сталину, что в документе предлагаются наивные методы ликвидации Тито, которые отражают некомпетентность в подготовке плана … Я сказал, что „Макс“ не подходит для подобного поручения, так как он никогда не был боевиком-террористом. Он участвовал в операции против Троцкого, против агента охранки в Литве, в ликвидации лидера троцкистов в Испании А. Нина, но лишь с задачей обеспечения выхода боевиков на объект атаки. Кроме того, из документа не следует, что прямой выход на Тито гарантирован. Как бы мы о Тито не думали, мы должны отнестись к нему как к серьезному противнику, который участвовал в боевых операциях в военные годы и, безусловно, сохранит присутствие духа и отразит нападение. Я сослался на нашего агента „Вала“ – Момо Джуровича, генерал-майора в охране Тито. По его отчетам, Тито был всегда начеку из-за напряженного внутреннего положения в Югославии…

Однако Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо обдумать еще раз, приняв во внимание внутренние „драчки“ в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, который имел место в Турции в 1942 году, когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена».

После чего Судоплатов понял, что про Эйтингона сейчас лучше не напоминать. А план покушения, которое должен был совершить «Макс», он же «Юзик» – Иосиф Григулевич, не был осуществлен из-за последовавшем вскоре смерти вождя.

* * *

Смерть Сталина принесла свободу и Эйтингону. 20 марта 1953 года он, среди группы других сотрудников МГБ. был выпущен из тюрьмы по приказу Берии. Он был восстановлен в партии, ему вернули все правительственные награды. 30 мая 1953 года был организован 9-й отдел МВД (проведение актов индивидуального террора и диверсий) во главе с генерал-лейтенантом Судоплатовым. Заместители Судоплатова стал генерал-майор Эйтингон. Однако просуществовал этот отдел недолго. Почти сразу после ареста Берии приказом МВД СССР 31 июля он был упразднен, а Судоплатов 21 августа 1953 года арестован.

Вновь попал за решетку и Эйтингон. Имя его прозвучало с высокой партийной трибуны. Новый министр внутренних дел СССР Сергей Круглов, в течение 6 лет бывший заместителем Берии, обвинял своего бывшего шефа за то, что тот привлек к работе

«таких людей как Райхман, Эйтингон, Судоплатов, Мешик, Мильштейн и других, которые абсолютно не пользуются политическим доверием коллектива и были до его прихода изгнаны из органов МВД.

В настоящее время стало ясно, что теперь необходимо иметь у себя до конца преданных ему людей.

Особое внимание привлекает создание в последнее время Берией, в обход утвержденной Центральным Комитетом структуры министерства, нового отдела, лично подчиненного ему и неизвестно чем занимающегося. Даже кадры в этот отдел подбирались помимо Управления кадров министерства. В этот отдел берется тот же Эйтингон, только что освобожденный из тюрьмы, некто Василевский, пользующийся сомнительной репутацией, близкий человек к Берии, некто Правдин, по национальности француз, и так далее…»

20 июля 1953 года Эйтингон был уволен из МВД в запас Министерства обороны, но уже через месяц арестован вновь по обвинению в сообщничестве Берии. Четыре года пробыл в заключении в Бутырской тюрьме без суда. В 1957 году (в отличие от Судоплатова, получившего 15 лет), он был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к 12 годам тюремного заключения, поскольку ему было зачтено пребывание в тюрьме в 1951–1953 годах.

На заседании суда в последнем слове он заявил:

«Вы судите меня как человека Берии. Но я – не его человек. Если я – чей-то, тогда считайте меня человеком Дзержинского. Но если быть более точным, то я – человек партии. Я выполнял ее задания и государственные. И с вами о них я говорить не буду. Я считаю, что моя жизнь не дороже государственных тайн, которыми я обладаю.

А по вашим лицам я вижу, что вы уже все решили. Поэтому – молчу…»

Генерал Эйтингон полностью отбыл свой срок во Владимирской тюрьме, вместе с Судоплатовым и Матвеем Штейнбергом, разведчиком-невозвращенцем, который все-таки вернулся в 1956 году из Швейцарии и получил 12 лет тюрьмы.

Некоторые бывшие коллеги и люди, знавшие его в боевой обстановке, не захотели помочь, как, например, маршал Родион Малиновский, министр обороны СССР, знакомый по Испании. Но вступились Герои Советского Союза Евгений Мирковский, Станислав Ваупшасов, Кирилл Орловский (первый выступил с ходатайством полностью реабилитировать и освободить из тюрьмы Эйтингона еще в феврале 1958 года), Долорес Ибаррури, руководители французской и австрийской компартий, приехавший в Москву после 20 лет тюрьмы Рамон Меркадер (в 1960 году стал Героем Советского Союза) и его мать Каридад писали письма в ЦК с просьбой о пересмотре дела Судоплатова и Эйтингона.

Даже будучи в заключении, старые чекисты жили интересами дела. В 1962 году после создания в США диверсионных сил специального назначения («зеленые береты») Эйтингон и Судоплатов написали из тюрьмы письмо Хрущеву о необходимости организации аналогичных подразделений в СССР.

Эйтингона выпустили на свободу 20 марта 1964 года Незадолго до этого во Владимирской тюрьме ему была сделана сложная операция, но его удалось спасти. Перед операцией Эйтингон послал личное письмо Никите Хрущеву, где кратко описал свою прошлую жизнь, службу и годы, проведенные в заключении. Он спрашивал Хрущева: «За что меня осудили?» Призвав лидера партии и государства освободить осужденного на 15 лет Павла Судоплатова, Эйтингон заключает послание словами: «Да здравствует коммунизм! Прощайте!»

* * *

Эйтингону после хлопот семьи и друзей разрешили проживать в Москве и получать пенсию в 70 рублей. Он работал переводчиком и редактором в издательстве «Международная книга» (всего он знал 4 языка – английский, французский, испанский и немецкий). Пытался добиться справедливости к себе. В середине 70-х годов он писал члену Политбюро ЦК КПСС, председателю КГБ СССР Андропову (мы вспоминали это письмо в начале книги):

«В 1925 году, перед отъездом в Китай (это был мой первый выезд за кордон), я вместе с бывшим в то время начальником иностранного отдела ГПУ тов. Трилиссером был на приеме у товарища Дзержинского. Он, после того как коротко объяснил обстановку в Китае и указал, на что следует обратить особое внимание, сказал: „Делайте все, что полезно революции“. И я следовал всю жизнь этому напутствию и делал всегда то, что считал полезным и нужным Советской власти и партии …

И легко себе представить, каким нелепым, диким и непонятным явился для меня мой арест.

Ни во время предварительного следствия, которое длилось четыре года, ни во время суда, так же как и в настоящее время, я ни в чем себя виновным перед советской родиной и партией не признавал и не признаю. Тем не менее меня приговорили к 12 годам тюрьмы, которые я провел во Владимирском централе.

Я обращаюсь к Вам с просьбой как к члену Политбюро ЦК КПСС, то есть той партии, в которой я состоял с 1919 года, вместе с ней боролся и защищал от врагов внутренних и внешних завоевания Октябрьской революции. Во-вторых, как к руководителю чекистских органов, в которых я проработал всю свою жизнь. Очень прошу Вас помочь мне, чтобы как можно скорее разобрались с моим делом о реабилитации и восстановлении в партии».

Но все попытки добиться реабилитации отвергались. Член Политбюро, секретарь ЦК Михаил Суслов (с которым у Эйтингона, по некоторым данным, было столкновение еще в Литве, где тот был уполномоченным ЦК) заявил Меркадеру:

«Мы решили для себя судьбу этих людей раз и навсегда. Не суйте нос не в свои дела».