Текст книги "Искушение Агасфера"
Автор книги: Эдуард Просецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Глава шестая
Вифания располагалась в отрогах гор Иудейских, и путник, вышедший из Иерусалима ранним утром, достигал ее еще до того, как солнце вставало в зенит.
Покинув дом Мардохея в зябкие предрассветные сумерки, Агасфер с наставником миновали крепость Антония, через Овечьи ворота вышли к Кедрону, пересекли его долину, укрытую текучим туманом, и с пробуждением птиц уже поднимались на пологий склон Елеонской горы.
Вифания, щедро освещенная солнечными лучами зрелого лета, предстала перед ними уступчато рассыпанными по холмам коробочками строений с плоскими крышами, утопающими в фруктовых садах, пальмах и виноградниках.
Двухэтажный каменный дом Мардохеева свата Закхея был окружен оградой, вдоль которой росли акации, олеандры и миртовые кустарники в белых цветах.
По двору расхаживали куры, подавая осторожные, вкрадчивые голоса, раскидистое гранатовое дерево ярко краснело спелыми плодами, а из чаши журчащего фонтана пил ослик, и полный человек в длинном полосатом хитоне и верхней накидке, голова которого была покрыта белым платком с шерстяной перевязью, сидя на корточках почесывал ему брюхо, что-то ласково приговаривая. Это и был Закхей.
Мардохея встретил он радостными восклицаниями, и Агасферу понравилась и эта искренность хозяина дома, и его простое одеяние галилеян, и явная любовь к животным.
Вскоре они сидели уже в тени террасы на втором этаже, где был накрыт стол; порывистый ветер из пустыни Иудейской легонько овевал их, и в сухом воздухе особенно отчетливым был то и дело долетающий острый запах стойла.
– Хорошо, сват, что застал меня, – улыбался Закхей круглым розовощеким лицом, вправленным в короткую бородку. – Я как раз собирался поехать на пастбище к Анафофу, тавровать скот.
– Когда путником движут благие намерения, ему сопутствует удача, – елейным голосом отозвался Мардохей, явно заискивая перед богатым родственником: от многословной заносчивости его не осталось и следа, а произнося фразу, он смиренно опускал глаза.
– Все в руках Небес, кроме страха перед Небесами, – отозвался Закхей цитатой из Талмуда, припадая пунцовыми губами к бокалу с вином.
У него был облик бесшабашного жизнелюба, но в глубине маленьких припухших глаз Агасферу порой чудился опасный отсвет холодного расчета.
– Рави Акиба говорит: «Все предписано заранее, хотя при этом и дается свобода выбора, – поддержал Мардохей, показывая свою ученость. – Милость Божия судит мир, но решение выносится в соответствии с тем, какие дела преобладают».
– Надеюсь, ты пришел делать для меня доброе дело, сват, – осторожно перешел к главному Закхей, бросив на Агасфера краткий прицельный взгляд.
– Истинно так, – отозвался Мардохей, смакуя вино. – Я привел к тебе Агасфера, о котором говорил раньше. Он умен, образован и честен, так что сумеет приумножить твои накопления.
– Скот подвержен болезням, и никогда не знаешь, в какую пору свалится на тебя несчастье его падежа, – задумчиво проговорил Закхей, переходя на простое арамейское наречие. – К тому же нынешняя засуха почти выпила наши колодцы…
– Нельзя складывать все яйца в одну корзину, – поддержал Мардохей, незаметно толкнув Агасфера ногой.
– Приумножаться могут только живые деньги, находящиеся в движении, – понятливо вступил Агасфер. – Мертвые деньги можно лишь потерять.
– И как же ты собираешься приумножить мои деньги? – сузил глаза до щелочек Закхей.
– Сперва мы пустим слух, что серебро изымается из обращения, – хитро усмехнулся Мардохей. – Будто оно переплавляется в слитки и отправляется по указу Тиберия в его казну.
– После этого подговорим купцов, чтобы отказались продавать товары за серебро, – добавил Агасфер, раскрывая придуманный Мардохеем план.
– И когда серебряные монеты окончательно обесценятся, в храм явится Агасфер с золотом и объявит, что его хозяину предстоят большие выплаты в серебре, поэтому он скупает серебряные монеты за золото по курсу двадцать пять к одному! – заключил Мардохей, потирая руки. – Ты хорошо заработаешь, сват… Ну и… от щедрот своих… по договору выплатишь долю Агасферу за его усердие… А мне… а мне ничего не надо… лишь бы сват был доволен…
Удовлетворенный таким замыслом хозяин уговорил гостей остаться на ночь, и вечером устроил в их честь настоящий пир, где к многочисленным яствам был подан сочный молодой барашек, зажаренный на вертеле.
Застолье обслуживали три молоденькие служанки, и одна – смуглая крутобедрая самаритянка с высокой грудью – была особенно хороша, и чем больше пил Агасфер вина, тем привлекательнее становилась; Закхей же не упускал случая ущипнуть девушку, если та оказывалась рядом.
Захмелевший Агасфер плохо помнил, как очутился в отведенной ему комнате, а пришел в себя на низком ложе от упругих прикосновений горячего женского тела.
– Хозяин послал, чтобы я ублажила тебя, Агасфер, – прошептала прекрасная самаритянка, целуя его.
Он поспешно отстранился, ибо тело его теперь было мертво для случайной плотской любви.
– Уходи, женщина, – проговорил он. – Мне не нужны твои ласки.
– Спасибо, господин, – обрадовалась искусительница, поднимаясь и проворно натягивая одежду.
Когда она выскользнула из комнаты с гортанным порочным смешком, Агасфер встал и подошел к окну, в котором синело ясное, безоблачное иудейское небо.
– Эсфирь, звезда моя, – произнес он. – Скоро, скоро я разбогатею и женюсь на тебе…
Глава седьмая
Хотя Агасфер порою грешил чрезмерными умствованиями, пытаясь заглянуть «за спину Бога», и не всегда умел укротить свою пылкую плоть, среди собратьев в саддукейской общине, где выполнял почетную обязанность писца, он имел репутацию человека надежного и добропорядочного. Тем сильнее поначалу было удивление единоверцев, когда они увидели его в торговой части храма Иерусалимского, сидящим со столиком менялы на коленях.
Занятие это считалось не совсем чистым: каждый иудей знал, что в тот момент, когда он прикасается к деньгам, за спиной его, у левого плеча, незримо возникает сатана со своими коварными искушениями.
Однако постепенно все к новоявленному дельцу привыкли, как привыкли прежние легкомысленные подружки Агасфера к тому, что он больше не уделяет им внимания.
Шельма Мардохей хотя и прикинулся перед сватом бессеребренником, был кровно заинтересован в предстоящей афере, ибо намеревался урвать свой кусок от положенного Агасферу вознаграждения («Не могу же я показать родственнику, что зарабатываю на нем», – пояснял он свою позицию).
До осуществления плана оставалось несколько дней, уже многие купцы работали на аферу Мардохея, и храмовое торжище гудело тревожными слухами, как пчелиный рой.
Вечерами, сдав выручку, Агасфер сидел на берегу Кедрона, дожидаясь, когда в густых сумерках на калитке заветной усадьбы будет вывешено белое головное покрывало Эсфири, означающее, что дед ее отошел ко сну. Неведомое ранее сладостное томление было сутью этого ожидания и нередко, чтобы продлить его, влюбленный являлся к своему камню до заката солнца. Порою он чувствовал себя богачом, который не спешит открыть крышку сундука с драгоценностями: душою девушка уже принадлежала ему, но овладеть телом ее Агасфер не мог без Божественного Присутствия, того самого, что когда-то, как толкуют учителя, вошло в дом Исаака с Ревеккой, когда он ввел ее в шатер Сарры, матери своей. Агасфер знал, что Небесная Мать пребывает с мужчиной только тогда, когда дом подготовлен и мужчина и женщина сочетаются браком. Тогда нисходит на них благословение Небесной Матери.
Агасфер, как и прочие, не вкусил плода древа жизни, не получил хайе-ойлом, жизни вечной, но через потомство мог продолжить жизнь своего рода в веках, следуя закону Моисея: «Вот жизнь и смерть, благословение и проклятие я кладу перед вами. Изберите же жизнь с тем, чтобы жить вам и потомству вашему, любя Бога, повинуясь Ему и прилепляясь к Нему, потому что от Него наша жизнь и продолжение ее».
Теперь он истово замаливал свои прежние грехи, но не чувствовал себя до конца счастливым даже во время ночных свиданий с возлюбленной в увитой розами беседке, когда бережно держал Эсфирь за руки, наслаждаясь тихой музыкой ее голоса и ароматами ее тела.
Чуткая к перемене настроений избранника девушка тревожно заглядывала в его глаза: «Что беспокоит тебя, любимый? Может, я уже надоела тебе?» – «Эсфирь, – горячо возражал он. – Каждая частичка моего тела и душа моя пронизаны любовью к тебе. Такое я испытал лишь однажды во время молитвенных бдений в храме Иерусалимском, когда, показалось, сам Господь снизошел ко мне, и я понял, что Бог – это любовь». – «Конечно, Бог любит нас, – соглашалась она. – Потому дает нам кров и пищу, создает для нас яркие цветы и сочные плоды, голубое небо, дуновение ветра, пение птиц и дарует нам любовь друг к другу…» – «Но если любовь, – волновался он. – Если сама по себе любовь божественна, почему же во имя нее мы совершаем богопротивные поступки? Почему встречаемся тайно, воровски, обманывая твоего деда?» – «Потому что ты беден, и он прогонит тебя, если узнает о наших свиданиях», – отзывалась Эсфирь. – «Почему я меняю в храме и распространяю ложные слухи?» – «Потому что хочешь разбогатеть и жениться на мне», – отвечала она почти весело. – «Но я же… грешу! – отчаивался он. – Каюсь и вновь грешу!» – «Агасфер, милый, ты такой умный… – сочувствовала девушка, протягивая ему кулек со сладкими миндальными орешками. – Посмотри, как горят светлячки среди кустов. Они похожи на маленькие волшебные фонарики».
Глава восьмая
К весне 28 года, когда подкупленные Мардохеем торговцы отказались продавать товары за серебро, – состояние торгующих в храме Иерусалимском было близко к панике.
За три дня до иудейской пасхи Агасфер вошел в храм с золотом в закрытых медных сосудах, которые несли слуги Мардохея, и громко объявил, что хозяин его, Закхей из Вифании, должен произвести большие выплаты в серебре и он, Агасфер, намерен скупать его.
Вскоре к его меняльному столику выстроилась плотная, гомонящая очередь из тех, кто хотел избавиться от серебряных монет; работа закипела, и так продолжалось день и другой, и слуги Мардохея проворно уносили наличность с места сделок, чтобы люди не догадались о громадной прибыли менялы, а разгоряченный удачей, взволнованный Агасфер до ряби в глазах считал выручку, то и дело утирая со лба едкий пот.
На третий день, в канун пасхи, он услышал во дворе храма рев, блеяние и топот растревоженного чем-то скота, растерянные, протестующие выкрики торговцев, и до него долетел гневный, задыхающийся голос:
– Убирайтесь вон! Как вы смеете превращать дом Отца Моего в базар!
– Это Иисус Назарянин! – пронеслось по толпе. – Он свил из веревок бич и изгоняет нас!
Выстроившаяся к Агасферу очередь тут же рассеялась, и посреди всеобщего переполоха, криков и того рваного мелькания человеческих фигур, что бывает лишь на пожаре, – он увидел бледного, разъяренного Иисуса; тесня из храма торговцев и скотину, переворачивая столики менял и выталкивая в спину блудниц, – Он был неукротим, как ураган, и все невольно поддались Его натиску. Лишь ученики Его, пораженные поступком обычно кроткого своего Учителя, – сбились в кучу, как овцы во время грозы, не зная, что делать.
Первая паническая мысль Агасфера была о деньгах, и он приказал слугам поскорее отнести сосуды с золотом и серебром к Мардохею.
И правильно сделал: едва их напряженные спины затерялись в бурлящей толпе, – он увидел над собой Иисуса с занесенным для бичевания вервием.
– Прочь, осквернители святыни! – воскликнул Назарянин.
Агасфер защитительно выставил руки перед своим столиком, который держал на коленях, и, перекрывая всеобщий гвалт, громко спросил:
– Зачем ты делаешь это?! Какое знамение можешь предъявить в доказательство того, что имеешь право изгонять нас?!
– Разрушьте этот храм! – отозвался Иисус, раздувая ноздри. – И Я в три дня восстановлю его!
– Этот храм строился сорок шесть лет, – раздался язвительный голос из небольшой группы собравшихся возле них иудеев. – А ты собираешься восстановить его в три дня?!
От этой насмешки над Учителем пришли, наконец, в себя ученики Иисуса и бросились на обидчиков.
Во время завязавшейся драки чья-то сильная и быстрая рука опрокинула меняльный столик Агасфера, рассорив монеты, потом на голову его обрушился тяжелый гулкий удар, серебристые звездочки поплыли перед глазами, и все погрузилось во тьму.
Глава девятая
Ночью Иосиф подобрал его, едва пришедшего в сознание, возле колонны храма, омыл его рану водой из источника и довел домой.
Наутро хлопотливая жена сапожника Саломея сменила на голове Агасфера повязку, и он отправился в Верхний город.
Проходя мимо площади у храма Иерусалимского, он увидел там многочисленную, громко галдящую толпу фарисеев, которые возмущенно порицали вчерашнее вторжение Назарянина в торговые ряды и Его призыв к разрушению главной святыни Израиля. Собравшиеся были единодушны в своем отношении к случившемуся, но при этом стоял такой гвалт, будто они спорили друг с другом: таков уж был национальный характер евреев, по обыкновению соединяющих упорство в доказательствах с оскорбительным тоном.
Агасфер и сам злился на Иисуса за вмешательство в его – так успешно протекавшие – торговые сделки, похвальбу насчет восстановления храма в течение трех дней и удар по голове, полученный от кого-то из почитателей Назарянина.
Но при виде этих согбенных, едва волочащих ноги, лицемеров, всем видом своим выказывающих фальшивую набожность, – в нем крутым всплеском взыграл приступ религиозной вражды, и Агасфер неожиданно для себя выкрикнул:
– Как смеете вы требовать Его смерти?! Вы не можете делать этого, «поскольку вы созданы не по собственной воле, и родились не по собственной воле, и живете не по собственной воле, и умрете не по собственной воле, и не по собственной воле будете давать отчет перед Верховным Царем Царей»?! – привел он отрывок из Писания. – Не в ваших руках жизнь и смерть!
В ответ полетели выкрики, полные ненависти, а потом и камни, и Агасфер счел за благо поспешно ретироваться.
Подойдя к дому Мардохея, он долго стучался в закрытую калитку, пока не вышла наконец хмурая неопрятная служанка, неохотно впустившая гостя во двор.
– Хозяина нет дома, – проговорила она.
– Ты лжешь, женщина, – возмутился Агасфер. – Я видел его в окне.
– Хозяин не принимает, – последовал ответ.
– Меня он примет.
– Он никого не принимает.
– Пойди и скажи, что у меня к нему неотложное дело. Недовольно бормоча, она удалилась. Мардохей явился со страдальчески сморщенным лицом, низко опустив голову в своем показном фарисейском благочестии.
– Зачем ты потревожил меня в субботу, Агасфер? – спросил он немощным, скрипучим голосом. – Суббота принадлежит Богу, я провожу ее в молитвенных бдениях и покаянии.
– Я пришел, потому что вчерашний переполох в храме нарушил наши планы.
– Даже более серьезные дела откладывались в субботу, – проскрипел Мардохей. – Во время Маккавейской войны повстанцы предпочли умереть, «не бросив камня», дабы не осквернить седьмого дня.
– Мне нужно знать, сколько серебра и золота принесли тебе вчера слуги, – пояснил Агасфер. – Я должен отчитаться перед хозяином.
Мардохей глубоко вздохнул:
– У них не было с собой ни сикля. Они явились, стеная и моля о пощаде, ибо были избиты и ограблены на выходе из храма во время устроенной Назарянином суматохи.
– Я хочу поговорить с ними.
– По случаю субботы слуги отпущены по домам, – сказал Мардохей, с гримасой боли потирая поясницу. – Приходи после пасхи, Агасфер. А сейчас мне нужно молиться.
Глава десятая
Сразу же после пасхи Агасфер явился к Мардохею, но не был допущен даже во двор: его жена Ревекка с голыми по локоть мокрыми руками открыла калитку, перекрыв проход своим мощным телом, и стала громко причитать, что Господь наказал ее бедного мужа, однажды подослав к нему Агасфера, что ее бестолковый доверчивый Мардохей по доброте своей опять влип в историю и не знает, как теперь смотреть в глаза свату Закхею, что он сейчас то ли в Вифлееме, то ли в Геродиуме и неизвестно, когда вернется, а провинившиеся слуги уволены. И если он, Агасфер, мужчина, то должен сам уладить дело с Закхеем…
Во время этого надрывного монолога она тискала передник, вытирая об него руки, а под конец разразилась обильными слезами.
Они так подействовали на чувствительного Агасфера, что от дома менялы уходил он в смятении; но когда разум взял в конце концов верх, стало очевидно, что его, Агасфера, нагло и преднамеренно шельмуют, и самым убедительным доказательством этого является уклонение Мардохея от встреч и спешное увольнение слуг, которые помогали Агасферу в храме.
Поднимаясь по каменистой дороге в Вифанию и горько сетуя, что ошибся в человеке, которому так доверился, он невольно вспоминал слова Писания: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета».
Слухи об изгнании Иисусом торгующих из храма разнеслись по всему Иерусалиму и, словно круги на воде, стали расходиться по земле Иудейской; а потому когда понурый Агасфер с повинной предстал перед хозяином, Закхей уже знал о случившемся.
В тот момент, когда явился меняла, скотовладелец сидел на террасе в свободном одеянии фарисея с красными каймами и с выражением детской доверчивости на лице слушал трели пестрого щегла, поющего в клетке.
Смирив свою гордыню, Агасфер пал перед хозяином на колени, проговорив:
– Господин, если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.
Закхей долго, изучающе посмотрел на него и наконец произнес:
– Слова твои исполнены ума и искренности, Агасфер. Встань с колен и садись к столу.
Вскоре по приказу хозяина та самая служанка, что однажды приходила ночью к Агасферу, принесла вино и фрукты; накрывая на стол, она скромно опускала глаза, никак не выявляя своего знакомства с гостем.
– Ах, какая ты у нас тихоня, Дебора… – усмешливо заметил Закхей и подмигнул Агасферу: – Ну как, в прошлый раз она понравилась тебе?
Агасфер перехватил расширенный, умоляющий взгляд самаритянки и неопределенно ответил:
– Я благодарен за твою заботу обо мне, господин.
Девушка вздохнула с облегчением и поспешно удалилась, унося пустой поднос.
– Славная кобылка, – произнес Закхей, пригубливая вино.
Похоже, он пребывал в отличном благорасположении, и это сильно озадачило Агасфера, который, хмелея от выпиваемого, вновь и вновь возвращался к событию в храме.
– Этот Назарянин… – повторял он. – В одиночку одолел всех… Словно демоническая сила вселилась в Него…
– Кстати, мне тут пересказали одну его притчу, – вспомнил Закхей. – У некоего заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, другой пятьдесят. Им нечем было заплатить, и он простил обоим. Кто же из них больше возлюбит его? Как ты думаешь, Агасфер?
– Полагаю, тот, кому он больше простил.
– Верно! – рассмеялся Закхей. – Но это не про меня. Я могу простить человеку все, кроме долгов. Ибо не зря сказано в Писании: «Если я не за себя, то кто за меня?» А потому давай спустимся в подвал и подсчитаем, сколько ты мне задолжал.
Когда они сверили с наличностью записи в учетной книге, выяснилось, что недостает именно тех денег, что в тот злополучный день слуги Мардохея должны были унести с торжища. Даже за вычетом того, что заработал Агасфер по условиям договора, сумма долга оказалась так велика, что Агасфер едва не потерял сознания:
– Господин, ты губишь меня, – пролепетал он. – Моей жизни не хватит, чтобы расплатиться с тобой…
Закхей дружески похлопал его по плечу:
– Поскольку ты друг моего свата, так и быть, я смягчу условия. Мне нужен раб, чтобы пасти овец. Он стоит тридцать сребренников. Ты станешь пастушествовать у меня за еду и одежду, а я ежемесячно буду выплачивать тебе один сребренник. Когда скопишь нужную сумму – купишь мне раба и будешь свободен. Ведь не зря же сказано в Писании: «Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием».
От скотовладельца он уходил с ощущением человека, который должен был умереть, но отделался тяжелым ранением.
Спускаясь по каменным ступеням узкой улочки, Агасфер услышал позади торопливые шаги, и вскоре легкая женская рука тронула его за плечо:
– Господин, это я, Дебора… – раздался бархатистый голос, и он сразу узнал красавицу-служанку из дома Закхея, хотя самаритянка прикрывала лицо головной накидкой. – Спасибо, что не выдал меня… В прошлый раз я солгала хозяину, что ублажила тебя…
– Господь тебя простит, Дебора, – отозвался Агасфер.
– И еще, – зачастила она, опасливо поглядывая по сторонам. – Вчера у нас был Мардохей. Они с хозяином считали деньги, а после пили вино, смеялись и говорили о тебе: «Этот саддукей слишком кичится своим умом и начитанностью, пора опустить его на землю».
