Текст книги "КЛОУН ИВАН БУЛТЫХ"

Автор книги: Эдуард Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Сделаю.

– Осенью тебя возьмем в наладчики аппаратуры, чтобы ты всю цирковую механику знал. И еще, клоуну репертуар нужен. Найди способ познакомиться с Дзюровским. Это наш автор. Без него еще ни один человек в настоящие люди не вышел.

ГЛАВА N + 9
(Дзюровский и эстрадные номера)

Когда я после совета Мосалова стал звонить Дзюровскому, он с первого же раза извинился и предупредил, что со временем у него плохо. И надо будет без обид несколько дней к нему пробиваться. Звонить каждый раз с утра и ждать свободного вечера.

Свободный вечер выдался после шестого звонка. Он попросил меня закупить бутылок десять пива и идти.

Дверь открыл он сам, и был он весь зеленый. Быстро взял пиво, налил стакан, выпил и мгновенно изменился лицом в лучшую сторону.

– Доработался до спазм, – сказал он. – Какой-то сумрак в голове. Или пиво, или водка помогают, или в футбол поиграть. Ну, все. Теперь отлегло. Давайте беседовать.

– Давайте. А то давайте в футбол играть.

– Это мысль. Мне это нравится. Сейчас мы устроим матч.

Юморист достал старую одежду для себя, а мне притащил кеды. Переодеваясь, он говорил:

– Антон Савельевич вас очень рекомендовал. Но я не уверен, что вам понравится то, что я предложу. Сможете ли вы это оценить. Кое-кому я предлагал – не поняли.

– Я толковый.

– Дело не в толковости. А в том, что юмор – профессия. И как врачам, так же и здесь: надо абсолютно доверять профессионалам. Или самому быть таковым.

– Согласен.

– Уже хорошо. Тогда прослушайте маленькую лекцию. Я вхожу в пятерку лучших эстрадных авторов. Мною создано много номеров, построенных не просто на тексте, а на форме, на приеме. Некоторые из них забыты, некоторые закатаны до дыр, но в свое время все были открытиями. Например, номер с музыкальной шарманкой. Вот она.

Он взял с полки детскую музыкальную шкатулку с ручкой.

– Крутишь за ручку, и сыплется мелодия.

Он покрутил. Послышалась мелодия:

– Эх, яблочко, куда ты ко… эх, яблочко, куда ты ко…

– Не хватает одной ноты. Чуть-чуть недоделано. Я, как купил ее, так сразу и номер изобрел. Выходил актер к микрофону и начинал играть: «Эх, яблочко, куда ты ко… Эх, яблочко, куда ты ко…» Люди понимают, в чем дело, и начинают улыбаться. Он поет: «И кто же это изобре..? Наверно, крупный инжене…» То есть под такой аккомпанемент хорошо петь о недоделках, халтуре:

А может, это просто бра..?

Да нет, наклейка первый со…

А может, выпустил дура..?

Да нет, Московский совнархо…

Эх, яблочко, куда ты ко..?

– Ёмкая штука, – сказал я. А он продолжил:

– Один колхозный агроно…

Он взял деревья всех сорто…

Скрестил по методу Лысе…

И сад колхозный облысе…

Понимаете? И таких номеров я придумал много. – Дзюровский говорил, одевался и звонил по телефону, собирая футболистов на площадку за мебельным магазином. И давал мне пояснения: – У нас смешные футболисты – один грузчик, три аспиранта, помощник министра, писатель, студент, инженер с сыном и доктор двух наук, то есть дважды доктор Виталька Юрашев. Все слои населения представлены.

– Кроме крестьян.

– Это еще неизвестно. У нас есть один человек, Черный Ящик, который за все время не сказал ни слова. Подошел и встал на ворота. С тех пор приходит каждый четверг. Даже не знаем точно, как его зовут. Вот он может оказаться кем угодно: крестьянином или космонавтом. А Виталька Юрашев, хоть и толстый, бегает, как лось, и забивает больше всех голов. Возьмите его на себя.

Мы вышли на улицу и пошли к мебельному. По дороге юморист говорил:

– Своим лучшим номером я считаю сказку, придуманную с залом. Я выхожу к ребятам (на взрослых страшно) и предлагаю им тут же на глазах сочинить сказочную историю. Они соглашаются. Дальше выходит приблизительно так:

«В одной деревне, ребята, жил-был…»

«Мальчик!»

«Девочка!»

«Старик со своей старухой.»

«Хорошо. И было ему сколько лет?»

«30… 60… 90!»

«Кто больше?»

«Тысяча лет!»

«А старухе?»

«Две тысячи!»

«Значит, выдержанная старуха была? Крепкая?»

«Точно!»

И так дальше по этой схеме: «Однажды пошел старик в лес. А в лесу жила злая-презлая… волчица… Баба-Яга… собака. Она говорит старику: „Сейчас я тебя съем“. А он в ответ: „Не ешь меня. Я принесу взамен себя что-нибудь съедобное. Я принесу тебе…“» Кричат: «Свою старуху». Я их урезониваю: «Что это вы какие кровожадные? Нет, не свою старуху я принесу, а что-нибудь другое, вкусное. Ну, хотя бы колбасу».

Вообще, такая сказка может завести куда угодно. В одном пионерском лагере мне ребята все какого-то Дмитриевского подсовывали. «И пошел Иван-царевич во дворец, а там сидит… Дмитриевский». Или: «И собрались все чудища вместе: Соловей-разбойник, Кощей Бессмертный, Баба-Яга, кот Баюн – и прилетел к ним из дальних краев сам Дмитриевский». Потом я узнал, что это был начальник лагеря. Он человек был разумный и не психовал. Но дурака дети бы и не подсунули.

Я ни в чем не возражал великому юмористу. Чем больше я буду с ним соглашаться, тем лучше ему покажусь. К тому же он говорил интересно и о вещах, мне практически незнакомых. Я только поддакивал.

Постепенно подходили футболисты и началась игра. Толстый Виталька Юрашев действительно играл неплохо. В его игре была система, на которую он нацеливал свою команду. Обычно он стоял в защите и, когда противники катились на него, ждал, чтобы мяч направили слабому игроку. Как правило, от таких игроков мяч хоть на полметра, но отскакивает, не прилипает к ноге. Доктор кидался на него, цапал мяч и летел вперед навстречу нападающему клину. Пока все затормозят да развернутся, он уже далеко впереди, да не один, а со студентом-молодцом на подхвате.

Я все это растолковал Дзюровскому, и мы применили контртактику. Стояли в защите. Глухо. Потом Дзюровский на Витальку шел, а я ждал, пока он кинет мяч студенту-молодцу. И уже сам соколом к тем воротам кидался.

Тогда Виталька новую тактику применил. Поставил Черный Ящик у наших ворот и через все поле ему пасовал. Народ горячий, все носятся, про Черный Ящик забывают. А Черный Ящик – человек холодный, как машина, стоит и ждет себе. Потом так безэмоционально по воротам бух – и штука.

Тогда мы другую контровую тактику изобрели… И так до двенадцати. И счет у нас был, как у дворовой ребятни: пятнадцать-двадцать один в пользу их. А потом еще одна игра «до гола» – один ноль в пользу нас. Короче, ничья.

После этого на площадке за лифтом мы по бутылке пива выпили, поговорили пять минут со всеми и снова к Дзюровскому пошли. Лекцию дослушивать. Великий юморист продолжал:

– А вот какой номер я считаю самым интересным за последнее время и хочу вам порекомендовать. Его придумал один киевский автор – Чиповецкий. Прочтите его письмо.

В этом письме меня касалось следующее: «…пьеса называется „Клоунада для детсада“… Тебе сейчас перескажу сюжет. В ней действуют заяц Федя и крокодил Гога. (Заметь, не Гена.) И клоун Борис. (Это тот самый больной актер.)

Так вот. Заяц Федя очень умный и веселый. Он делает зарядку, поет, точнее читает по слогам. У него своя собственная соска в виде морковки. Еще он показывает фокусы – достает у клоуна Бориса из-за пазухи и карманов вещи, игрушки, даже деньги. А худой крокодил Гога скучный и мрачный. Он не умеет читать и только любит зайцев. Особенно Федю. Но Феде это плохо, потому что все, что крокодилы любят, они съедают. И вот, когда Борис зазевался, крокодил проглотил зайца. То есть заяц исчез. С помощью ребят Борис догадывается, что Федя, видимо, внутри Гоги. Сам Гога гордо молчалив. Борис не теряется: берет две телефонные трубки и предлагает одну проглотить крокодилу. Таким образом, можно разговаривать с Федей. Тот сообщает, что, в общем-то, жить у Гоги в животе можно, но только там темно и скучно. Федя просит прислать ему электрическую лампочку. Гога не возражает, и лампочка запускается в живот. Теперь светло и видно, что у Гоги в животе страшный беспорядок и даже подмести нечем… Борис посылает Феде игрушки, предлагает желающим детям отправиться к Гоге в живот, поиграть с Федей.

Наконец Федя начинает бунтовать и просится в детский сад к ребятам. Гогу чуть не переворачивает от этого. Однако выпустить Федю он не может. Для этого надо его, Гогу, рассмешить. Тогда его пасть от хохота раскроется, и Федя сможет выйти. Борис предлагает ребятам устроить веселый концерт перед пастью Гоги. И дети начинают искренне выступать и смешить крокодила. Они становятся на четвереньки, на голову, показывают языки, читают стихи, танцуют, ездят на велосипедах. Но Гога, поскольку скудоумен, рассмеялся от совсем не смешной причины. Увидел красный нос или как ели бублик… Вот и все…»

– Ну как? – спросил Великий Юморист.

– Нужно переварить.

– Хорошо. Подумайте. И учтите, что один актер с двумя куклами делает чудо. Он не сам выступает перед детьми, а делает так, что выступает весь детский сад. Целиком. Ведь можно и воспитателей привлечь. Больше ничего вам и Савельичу предложить не могу. Это лучшее. И в случае отказа моя совесть чиста. А теперь давайте пить чай и просто беседовать.

В этот день я уже совсем серьезно начал понимать, что производство юмора – такой же вид человеческой деятельности, как и производство радиоприемников. Может быть, лишь менее управляемое и более интересное.

ГЛАВА N + 10
(В отпуск на всю жизнь)

Дальше мои поступательные в цирк события развивались так. Не знаю, откуда Антон Савельевич знал про пионерский лагерь, но совет он дал точнейший. И именно работа с детьми сделала меня настоящим клоуном.

В лагерь я попал просто. Насел на комитет комсомола. А они после курсов для поступающих школьников сильно меня уважали. Поговорил с Дмитриевым, что мне нужен отдых, а то шлепнусь от перегрузки. И, в конце концов, отправили меня в лагерь радистом и руководителем радиокружка за те же деньги.

По вечерам я ходил в младший отряд и беседовал с ребятами. Они мне загадывали загадки, рассказывали анекдоты, а я на них реагировал.

Я сделал большую куклу, бегемота, и назвал его Робертом. После крокодила Гены работать с крокодилом, глотающим зайцев, стало невозможно. А глупый и бестолковый бегемот мог глотать кого хочешь. Причем, не переваривая. Заяц мог сидеть в животе у глотателя сколь угодно долго.

Зайца звали Тузик. Это был сторожевой заяц. Он мог объекты охранять. Склады, там, или магазины. И если появлялись воришки или диверсанты, сторожевой Тузик немедленно кидался к начальству или в милицию.

– Здравствуйте, – говорил я малышам в сотый раз. – Это я. Это мой сторожевой Тузик. А это Роберт. Мне его хозяева на время дали, подержать. Они в отпуск уехали. Боюсь, как бы не на всю жизнь. И еще боюсь, как бы мой Тузик этого Роберта не поколотил.

– Чего?! – мрачно говорил Роберт. – Он меня? Да я… Тьфу!

Ноги я вставлял в ноги бегемота, одной рукой держал его голову с раскрывающейся пастью, а другой работал то зайцем Тузиком, то передними ногами Роберта. Я прикрепил к его туловищу крючки и мог фиксировать передние конечности в любом выразительном положении. Например, у носа.

– Не вытирай нос ногами, – говорил я.

– Чего?

– Не вытирай нос ногами.

– А чем?

– А тем, чем положено. Вот что у тебя в этом кармане?

– В э… этом? Дырка.

– А в этом?

– В этом мыло.

– Ну, а что должно быть в кармане у каждого культурного человека или зверя?

– У каждого?

– Угу.

– Батон.

– Какой еще батон?!

– С изюмом.

И шло у меня и ехало. Набирались кирпичи к будущим сценам. И дети смеялись, и я привыкал к аудитории. Ну, малыши! Во, малыши!

Ребята ко мне приставали:

– Пусть Роберт загадку отгадает.

– Какую?

– Не лает, не кусает, а в дом не пускает. Что это?

– Лифтерша, – с ходу отвечал Роберт.

– Не… Ниправильна!

– Правильно. Не лает? Не кусает? А в дом не войдешь.

– Это замок! За…мок!

– И за…ведующий!

– Какой заведующий?

– Базой. Он, знаете, почему в дом не пускает?

– Почему?

– У него вещей много. Украденных.

– А еще загадку можно загадывать?

– Давайте. Только что-нибудь простое. А то вы нас с Робертом измучаете.

– Кто его раздевает, тот слезы проливает?

– Это… сторож у магазина. С ружьем.

– Не сторож! – кричат.

– Значит медведь в шкуре. Попробуй его раздень.

– И не медведь, а лук. Лу-ук. Когда его чистят, все плачут.

– И когда сторожа чистят, все тоже плачут.

– Почему?

– Такой он худенький. Смотреть жалко.

Со старшими мы монтировали световые загорающиеся табло – цифры, всякие лозунги. Такая западная реклама для сельской местности. И стали выпускать каждодневный концерт по заявкам отличившихся пионеров.

Что интересно. В каждом лагере есть радиоузел. И никто толком не знает, как его использовать. Одни «Маяк» на всю округу запускают, последние известия пропагандируют. Другие сто раз любимую пластинку ставят. Скоро скворцы на Кобзона выучиваются. Третьи этот мощный рупор вместо горна используют. Короче, кричит репродуктор во всех лагерях, а все без толку.

Мы не так делали. Поставили почтовый ящик и попросили всех оставлять в нем заявки-письма. Кроме того, мой помощник из старших пионеров по вечерам обходил отряды и составлял список отличившихся ребят-молодцов, которых надо поощрить.

И у нас что-то вроде передачи «Здравствуй, товарищ» получилось. Нашу «Вечернюю Клязьму» весь лагерь с нетерпением ждал. Потому что у нас не только хвалебные заявки были, но и ругательные. Например: «Виталька Игнатов из первого отряда взял у меня ножик и до сих пор не отдает. Зажилил. Исполните, пожалуйста, для него песню „Рыжий, рыжий, конопатый“ и скажите, чтоб отдал».

Мы, разумеется, исполняли и говорили, чтоб отдал. Но, конечно, все заявки проверялись. И разведка должна была точно знать – брал ли Игнатов ножик и действительно ли он рыжий.

Когда от нас требовали песни, которых у нас не было, мы брали своего высококлассного баяниста и записывали с ним «Клен» Есенина или «Рябинушку». Иногда звали малышей, и они с важностью и надрывом пели «В нашу гавань заходили корабли». Правда, с некоторыми изменениями. Слова:

«В таверне веселились моряки,

Ой, ли!

И пили за здоровье атамана…» заменяли на:

«В таверне веселились моряки,

Ой, ли!

И пели за здоровье атамана…»

Мы много исполняли малоизвестных песен, таких как:

«Вовка, Володька, поднажми да дай!

Вовка, Володька, ты не отступай…»

Песня про Володьку-футболиста – любимца публики и про войну. Или таких как «Девушка с оленьими глазами», «Девушка из маленькой таверны», «Юнга Билл».

Прекрасный был у нас начальник лагеря! Просто поклон ему! Ни в чем не мешал. На любой риск благословлял и еще подзадоривал. Сам на педсовете отстаивал. Полная противоположность Тихомирову.

Но и радиоузел ему помогал, как никто. Не было большей силы воздействия на ребят, чем этот чертов орущий слова и песни динамик. Только просил начальник не работать на всю катушку при родителях и вообще выставлять все это дело как полную детскую самодеятельность.

Большое влияние оказал на меня начальник, партийный человек Иван Тимофеевич Крылов.

– Я никогда не разговариваю с подчиненными серьезно, – говорил он. – Я им все время лотереи устраиваю, чтобы сами учились думать, ко мне не бегали. Вот, например, вчера приходит повар: «Иван Тимофеевич, воды нет ни в одном кране. Что делать?»

– А врач сейчас где?

– Врач?.. На речку ушел с ребятами.

– Ну, в общем, пока его нет, возьми-ка пару ведер и добеги до болотца за изолятором. Там быстренько и набери. Чтоб никто не видел.

– Там?

– Ну да. Только лягушек выброси. А плавунцов оставь. В них витаминов много.

Но неприятности и здесь у меня были. Правда, потом они в благодарность вылились. И даже в ГРАМОТУ за образцовую работу радиорубки.

В нашем лагере, как и в каждом другом, все время паслись всякие делегации от завода: местком, профком и так далее. Районные и городские смотровые комиссии. А что? Есть возможность провести приятный день за городом. Ни забот, ни хлопот. Привезут тебя, накормят, напоят, а также самодеятельность покажут и домой увезут.

Чем лучше эти комиссии встречают, тем с большей охотой они вновь прикатить стараются.

Наш начальник поступал не так. Как только комиссия приедет, он немедленно запустит ее в ревизионную деятельность. По всем отрядам проведет, все планы и распорядки покажет. Ванные и туалеты продемонстрирует. Особо трудных ребят приведет для беседы. Объяснит, какого ему инвентаря не хватает. Проведет в изолятор, в бухгалтерию, на кухню. Соберет профсоюзные взносы и попросит на завод отвезти. И даже обед покажет… А если ему намекнут, что неплохо бы перекусить, мол… – ответит:

– Это верно. Неплохо. Да вот беда, у нас первый отряд на день раньше из похода вернулся. И все на кухне вчистую подмел. Нету ничего!.. Да вы не расстраивайтесь. Около станции прекрасная рабочая столовая есть ресторанного типа. Там перед электричкой и поедите.

– Как? А мы свою машину отпустили уже…

– А мы нашего шофера… Он пиво в столовой пьет. Ведь он сегодня уже три рейса в город сделал.

И вот однажды после такого обращения с очередной делегацией, в самое разочаровательное время, моя передача началась. Сначала все хорошо шло: Магомаев пел, Эдуард Хиль. И вдруг:

– Сейчас по просьбе ребят первого отряда разучим с вами легендарную песню «Мурка». Народ желает ее знать! Прослушайте сначала мелодию в исполнении аккордеона.

Заиграл аккордеон. Комиссия сделала стойку.

– Так, прослушали мелодию? Теперь записывайте слова первого куплета.

Комиссия за карандаши.

«Это все случилось

В городе Одессе,

Где котов немалое число.

Они тянут мясо

И крадут сосиски,

Если в этом деле повезло».

– Записали? Пишите дальше:

«Была с ними кошка,

Звали ее Мурка.

Кошка нехозяйскою была».

– Запомнили? Прослушайте этот куплет в исполнении вожатого третьего отряда Николая Александрова.

– А теперь в исполнении повара дяди Саши.

И сыпалась из репродуктора эта и другая белиберда.

Ну и врезала же мне комиссия! Если бы не директор товарищ Крылов, вылетел бы я из лагеря, как пробка. За пропаганду блатных вкусов и тлетворного влияния Запада.

Он отстоял меня перед дирекцией. А дирекция его любила и уважала, потому что сама имела детей, а дети любили этот лагерь… Да и текст, записанный комиссией, не очень пугал.

По вечерам я ходил в младший отряд и беседовал с ребятами. Они мне загадывали загадки, рассказывали анекдоты, а я на них реагировал. И шло у меня, и ехало. Набирались кирпичики к будущим сценам. И дети смеялись, и я привыкал к аудитории. Ну, малыши! Во, малыши! Ну, где такое услышишь?

«Один иностранец хотел узнать секрет сигарет „Дымок“. Он пришел на фабрику и говорит:

– Скажите мне секрет этих сигарет. Ему говорят:

– Не скажем.

– А я вам поезд подарю.

– Не скажем.

– Я вам два поезда подарю.

– Не скажем.

– Я вам три поезда подарю.

– Ладно, тогда скажем.

Повели его на фабрику. Там ползет конвейерная лента. С одной стороны на нее сыпят табак, с другой – навоз. Иностранец сказал:

– Очень хорошо. А то я думал, что там один только навоз».

Когда я буду умирать и мне буду задавать последние вопросы, на вопрос «Что, по-вашему, самое главное в жизни?» я отвечу: «Дети и космос. Космос и дети».

ГЛАВА N + 11
(Продолжение «Мурки»)

Итак, космос и дети. Космос и де… Конечно, мла… Потому что со старшими дело хуже. Старшие ребята, как я установил, бывают двух родов войск. (То есть просто двух родов. Войска тут ни при чем. Эти слова все время рядом стоят. Вот стереотип и срабатывает. А еще интереснее случается, когда рядом стоят два стереотипа: ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ МИР ПОБЕДИТ БОЙНУ.)

Первый род, а вернее, тип старших ребят – это ребята, которые и от детей взяли все лучшее – товарищество, верность слову, стопроцентную доброжелательность к собеседнику, и от взрослых – умение принимать решения, ответственность за свои поступки, мужественность.

Второй тип – худший. Они от детей взяли все плохое: «Ухаживайте за нами, мы – дети, цветы жизни, мы – маленькие, нам все можно» и от взрослых – «Мы самые умные, нас нечего учить, курение – это наше личное дело, когда хотим, тогда и приходим в палату».

Именно таким был в нашем лагере первый отряд.

Им скучно. Занимайте их. А попробуй их займи, когда их, кроме танцев, ничего не занимает. Танцы при свечах, при костре, при поэзии Есенина, при вечере патриотической песни, при блинах с приглашением первого отряда вторым и второго первым.

Лица детские, а со спины – мужики мужиками. Прекрасные ребята, витаминами и хорошими продуктами напичканные.

Этакие недоросли подобрались. Верно про таких говорит детский народ: «Дети – цветы жизни… на могилах своих родителей».

И никто с ними справиться не мог. Один вожатый пиво пить начал с ними, на панибратство пошел, второй отказался через день, а третью, знаменитую, самую железную, через неделю с сердечным приступом увезли.

И стал я думать, чисто теоретически, чем бы я их взял? Чем бы я их занял? Как бы я с ними справился? Придумал.

– Давайте, – говорю, – футбол показательный, кувыркательный устроим.

– А как так?

– Так. Мальчики против девочек. Почти что танцы. Только на поле с мячом.

– Да мы же их!

– Под сто – ноль!

– А мы вас веревками свяжем! По двое или трое! Много вы набегаете!

– Э!!! Тогда они у нас выиграют!

– Ну и пусть. Дело не в выигрыше. Надо коллективный цирк устроить. Для зрителей. Падать нарочно, кувыркаться, орать. Поняли?

– Отлично!

Раз они клюнули, надо качать права. Нельзя такую штуку так запросто отдавать. Всегда в любом деле хоть немного, но следует поторговаться. Надо быть азиатами.

Золотое правило есть у собачников – не отдавать щенят бесплатно. Хоть два рубля, хоть три получают с нового владельца. Тогда щенок становится ценностью, товаром, и просто выбросить его жалко – ведь деньги плачены. Умру теперь вместе с этой кривоногой собакой, чтоб она сдохла!

Стал я торговаться: приготовьте форму, напишите смешное объявление, объявите по радио, придумайте и отработайте смешные трюки. Короче, заработали мои бестолочи!

Выбирали жюри, назначали призы за лучший гол, благороднейшего игрока, за самую интересную комбинацию.

Очень малышовые у нас были здоровяки. И на этой инфантильности я ехал. Им, во что бы то ни стало, хотелось все призы выиграть.

Дети и другие инфантилистические организации (типа фашистской) ни в чем не хотят уступать никому. Во всем должны быть на первом месте, все завоевать, получить. Это служит им подтверждением того, что их строй самый лучший, их методы самые верные.

Короче, и сам я работал, учился руководить зрелищем, и весь лагерь в напряжении держал. Надо было сделать так, чтобы за 60 минут никто, от последнего пионера до первого человека с кухни, с поля уйти не захотел.

Но зато зрелище, я вам скажу, было – закачаешься!

Светит солнце. Ярко одетые ребята и девчонки носятся по полю с жутким старанием. Стадион орет. А кто хочет – принимает участие в игре при помощи двух натянутых через все поле канатов. Бежит игрок, и в зависимости от того, чей – канат натягивается перед ним или опускается.

Много было сюрпризов. Ну хотя бы, что эти твердоногие соколы из первого отряда стали девчонок сносить, бить их веревкой в пояс. Поэтому немедленно веревки к ногам! А во время перерыва поменяли их на резиновые бинты.

Сам я на воротах стоял. И тоже в игру втянулся. Прыгал, как зверь, и под ноги бросался. И все время вместе со старшей вожатой. Я у нее на веревке, как сенбернар, был на привязи.

Как я кинусь к мячу, так ее и валит с ног. Пока повариха с кухни на помощь к ней не подошла. Тут я уже больше не рыпался.

Вот бы что по телевизору передавать! Проиграли мы: три – один. А с тех пор появилась у меня странная мечта: залить арену ртутью сантиметров на тридцать. Сверху масла веретеночного, чтобы пары ртути не пропускались. Прожектора на полную мощность. А на середине какую хочешь игру проводи – от борьбы нанайских мальчиков до ручного мяча и ртутного поло.

Через наших работников министерства культуры пробиться с таким делом трудно. И художественную ценность обоснуй, и технику безопасности соблюди, и фонды ртути выколоти, и средства раздобудь, и гарантии успеха приведи…

Господа капиталисты, заинтересуйтесь!