Текст книги "Привет, картошка!"

Автор книги: Эдуард Пашнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Эдуард Пашнев
Картошка (сборник)

Картошка

Он любил копать с Биллом картошку в осеннюю пору.

Эрнест Хемингуэи

Брать из земли картошку надо ласково, как тянут козленка из материнского чрева.

Милан Руфус

– НУ, КАК У ВАС ДЕЛА

НАСЧЕТ КАРТОШКИ?

– НАСЧЕТ КАРТОШКИ?..

ОНА УЖЕ СТАНОВИТСЯ

НА НОЖКИ.

– НУ, СЛАВА БОГУ,

Я РАД ЗА ВАС.

Одесская песенка

Ах, картошка-тошка-тошка —

пионеров идеал…

Пионерская песенка

Глава первая
Для чего козе баян?

– А почитаю-ка я Помпонацци, – сказал себе Сережа и взял с полки небольшой томик, который никогда раньше ему не попадался. На первой странице было написано, что Пьетро Помпонацци – древний профессор философии и медицины. Он сочинил «Трактат о бессмертии души». Читать о бессмертии, в которое Сережа не верил, было неинтересно. Он поставил книгу на место. Но звучная фамилия запомнилась, понравилась, и Сережа пошел из комнаты в комнату, повторяя на разные лады:

– Помпонацци! Пом-по-нац-ци! Пом-пом-пом! Помпонацци!

На кухне отец мыл посуду. Управлялся он здесь со знанием дела. Раковина была заткнута специальной резиновой пробочкой, вода налита до краев, и все чашки-ложки-поварешки плавали в мыльной пене. На отце был фартук с кокетливым кармашком. Из кармашка торчала тряпка.

– И сказал нам Помпонацци: мойте вы посуду, братцы, – продекламировал Сережа, входя.

– Вынеси, пожалуйста, мусор, – сказал отец.

– И сказал нам Помпонацци: выносите мусор, братцы, – ответил Сережа, взял ведро и пошел из кухни. На пороге он, правда, обернулся, чтобы сказать: – Должен вам заметить – выношу, хотя лично я туда ничего не бросал.

– Давай, давай, – засмеялся отец.

Сережа тоже засмеялся и так шел с улыбкой до самой двери. В передней мама уже целый час разговаривала по телефону с Марьей Ефимовной, полезной женщиной из железнодорожной поликлиники.

– И. сказал нам Помпонацци: не пора ли закругляться? – продекламировал Сережа прямо в ухо Юлии Викторовне. Она отмахнулась.

Во дворе было сумрачно и тихо. С мусорного ящика посыпались кошки и зашуршали по кустам. Сережа опрокинул ведро, постучал им о край ящика и пошел назад, бормоча себе под нос вариации на тему Помпонацци.

– Слушай, мистер посудомойстер, – сказал он отцу, – почему ты всегда делаешь эту работу как будто с радостью? Ты притворяешься?

– Ну, как тебе сказать, – отец стряхнул с рук пену, – я сделал открытие. Мы с тобой моем посуду и выносим мусор, чтобы не разлюбить нашу мамулию Юлию. Человек хитро устроен. Я бы даже сказал – коварно. Мы любим только тех, о ком заботимся. И нас любят только те, кто о нас заботится.

– Выдумываешь, – усмехнулся Сережа, засучивая рукава рубашки.

Мамулия Юлия пришла на кухню, когда все уже блистало фарфоровой чистотой.

– Милые вы мои, – сказала она, – что бы я делала без вас?

– Нателефонилась? – спросил Сережа.

– Эта Мария Ефимовна – не женщина, а стихийное бедствие. По телефону с ней лучше не разговаривать. Она сказала, – посмотрела Юлия Викторовна на Сережу, – что дарит тебе справку на день рождения.

– Какую справку? – удивился отец.

– Ты прямо как с Луны свалился – медицинскую справку о состоянии здоровья.

– А для чего козе баян?

– Фу! Как по́шло, Андрей, – скривилась Юлия Викторовна.

– Освобождение от поездки на картошку, – объяснил Сережа нейтральным тоном, так что нельзя было понять – рад он «подарку» или нет.

– Ах, эту, – кивнул отец.

Дня через два, накрывая на стол в гостиной, мамулия Юлия подвинула к Сереже бумажку с треугольной печатью железнодорожной поликлиники.

– Спрячь к себе.

Сережа небрежно взял справку:

– Что тут? Катар дыхательных путей. Она бы еще чуму или холеру подарила на день рождения.

– Болтаешь, лишь бы болтать, – заметила мамулия Юлия.

Отец молча протянул руку, Сережа передал ему справку. Андрей Николаевич прочитал диагноз, поинтересовался:

– А ничего, что железнодорожная поликлиника? Мы же там не состоим.

– Господи, какая разница!

– Разница такая, что могут быть неприятности.

Мамулия Юлия махнула рукой.

– Значит, кого? Алену Давыдову ты не хочешь пригласить на день рождения? – возвращаясь к прерванному накануне разговору, спросила она у Сережи.

– Алена уедет в колхоз.

– По-моему, это у вас самая красивая и веселая девочка.

– Да, – согласился Сережа.

– А больше ты никого не хочешь пригласить?

– Кого, например?

– Ну, Лютикова Юру. Он не едет. Я сегодня утром видела его мать в магазине.

– Нет.

– Почему?

– Не рафинэ.

– Не рафи… что? – спросил отец.

– Не «рафик», не автобус, – засмеялся Сережа.

– Понятно, – сказал отец. – «Не рафинэ» – и все понятно.

– Ладно, он сам волен выбирать себе друзей, – вступилась мамулия Юлия.

– Он взял у меня Вознесенского почитать и вернул вот с таким сальным пятном, – объяснил Сережа отцу.

– Это и есть «рафинэ»?

– Это и есть «не рафинэ».

– На птичьем языке, что ли?

– На французском, папочка, – улыбнулся Сережа.

После чая отец прилег на диван с книжкой.

– Ты не узнавал насчет путевок? – спросила мамулия Юлия.

– Нет, узнаю завтра, – сказал Андрей Николаевич и захлопнул книжку. – Слушайте, а вам никогда не хотелось стать государственными людьми?

– Не понимаю, о чем ты? – задержала в руках тарелку с печеньем мамулия Юлия.

Андрей Николаевич резко поднялся, прошлепал в носках по полу. Справка все еще лежала на столе. Он взял ее и разорвал на две половинки, потом на четыре, на восемь.

– Что ты сделал, Андрей? – тихо спросила мамулия Юлия.

– Сделал нас всех государственными людьми. – Он посмотрел на Сережу, виновато сморгнул. – Тебе лучше поехать. И для поступления в институт будет лучше. Дадут трудовую характеристику.

Сережа отбросил стул и выбежал из комнаты.

– Обиделся, да? – смущенно улыбнулся Андрей Николаевич.

– Что ты спрашиваешь? Что ты смотришь на меня печальными глазами Офелии? Я за эту справку помогла ей достать двухтомник Василия Шукшина.

– Зачем ей Шукшин? То есть я хотел сказать: зачем корове зонтик?

– Господи, да нам какое дело? И не корове зонтик, а рыбе.

– И к тому же треугольная печать железнодорожной поликлиники. Мы же в другой состоим.

– Треугольная печать юродивого у тебя на лбу.

– Не кричи на него, – заглянул в дверь Сережа. – Я и так не поеду. Я имею право не ехать. Просто не ехать, и всё! Есть приказ министра, государственного человека.

Министерская интермедия

…ПРИКАЗ МИНИСТРА ПРОСВЕЩЕНИЯ СССР № 37. 6 АПРЕЛЯ 1973 ГОДА. О ВВЕДЕНИИ В ДЕЙСТВИЕ ПОЛОЖЕНИЯ О ЛЕТНИХ ПРАКТИЧЕСКИХ РАБОТАХ УЧАЩИХСЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ШКОЛЫ…

…ТРУДОВЫЕ КОЛЛЕКТИВЫ УЧАЩИХСЯ ОРГАНИЗУЮТСЯ ШКОЛОЙ ПО СОВМЕСТНОМУ РЕШЕНИЮ ДИРЕКТОРА И КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ (ПРИ УЧАСТИИ ПРЕДПРИЯТИЯ, КОЛХОЗА, СОВХОЗА). ОНИ ЯВЛЯЮТСЯ ДОБРОВОЛЬНЫМИ ОБЪЕДИНЕНИЯМИ УЧАЩИХСЯ И ДЕЙСТВУЮТ НА ОСНОВЕ ПРИНЦИПА САМОУПРАВЛЕНИЯ…

Глава вторая
Дорога-двурога

Современный магнитофонный репертуар необъятен. Нашлась песенка и про картошку…

 
Автобусом до Сходней доезжаем,
А там рысцой – и не стонать.
Небось картошку все мы уважаем,
Когда с сольцой ее намять, —
 

хрипел Высоцкий, заглушая шум мотора. Автобус плыл сквозь дождь. За окнами мелькали смазываемые струями дождя указатели. Сережа ехал вместе со всеми и был один. Он отсутствовал, даже песни не слышал, хотя магнитофон был рядом, на коленях у Валеры Куманина. Сережа сидел у окна и вспоминал, было это с ним или ему только кажется… Будто он бежал через улицу и гнал носком ботинка картофелину. Точнее, даже не гнал, а бежал сбоку, придерживая очки, чтобы не упали, а гнал картофелину Валера Куманин. Или, может, Толя Кузнецов? Одним словом, другие. А он, кажется, даже ни разу не задел ее. Или вообще не бежал с ребятами, а видел это со стороны. А может, и не бежал, и не видел, а придумал сейчас все это, потому что Валера Куманин гонял на магнитофоне песенку Высоцкого про картошку. Он включал и выключал маленький магнитофон, и все на одной и той же фразе…

 
Когда с сольцой ее намять…
Когда с сольцой ее намять…
 

– Куманин, неужели не надоело? – страдальчески повернула к нему свое измученное лицо Зоя Павловна. Она уже две таблетки проглотила, но головная боль не унималась.

Автобус вырвался из потоков ливня, дождь впереди был мелкий, несерьезный. Вот-вот должно было проглянуть солнышко, но так и не проглянуло. Небо затянуло тучами. Дорога свернула с асфальта. От близко подступающих к изъезженной колее деревьев распространялся сырой прохладный сумрак. Автобус нырял из колеи в колею, переваливался с боку на бок, а когда набирал скорость, его заносило, и сырые ветви деревьев хлестали по стеклам.

Всех укачало, все приумолкли. Один Валера Куманин никак не хотел униматься. Он крутил магнитофон, убирал громкость, увеличивал и неожиданно включил на полную мощность:

 
Автобусом до Сходней доезжаем,
А там рысцой – и не стонать… —
 

заорал Высоцкий хриплым голосом.

– Куманин, – вздрогнула Зоя Павловна, – я же просила.

Сережа отвернулся от окна и выключил магнитофон, ткнув наугад в клавишу. Валера осклабился; если бы не Сережка, он бы еще подергал нервы этой «разнервенной» учительнице.

Дорога пошла под уклон, автобус набрал скорость, с ходу вспучил колесами воду в огромной грязной луже, заполнившей низину. Машина зарылась радиатором и, пройдя толчками несколько метров, остановилась. Мотор надсадно взревел, захлебнулся, заглох.

– Все! – сказал расстроено шофер. – Я думал, проскочим.

– Как все? – спросила Зоя Павловна и, вытянув тощую жилистую шею, нервно посмотрела в окно. – Там же вода.

– Я думал, проскочим, – уныло повторил шофер.

– Ну нажмите там на что-нибудь. Что же мы, так и будем стоять?

– На что нажать? – скучно спросил шофер.

В салоне раздался смешок. Учительница нервно обернулась.

– На что нажать? – повторил шофер.

Он открыл дверцу кабины, с досадой плюнул в мутную воду. Это был крупный парень с таким разворотом плеч, что, вероятно, на другой какой-нибудь машине, поменьше, не смог бы работать, не пролез бы в дверцу и не поместился в кабине.

– Ну и что же мы теперь будем делать? Тоже плевать? – спросила Зоя Павловна.

Шофер, не ответив ей, спрыгнул в воду. Обойдя машину, он открыл дверцу с той стороны, где сидела Зоя Павловна.

– Мы не можем выходить в воду, – предупредила его Зоя Павловна.

– А чего ж вы будете сидеть? – удивился шофер. – Здесь неглубоко. Вам по пояс будет.

– То есть как?

Шофер засмеялся, и Зоя Павловна поняла: шутит.

– А как же первый автобус? – сердито тряхнув головой, спросила она. – Они как-то проехали?

– Они свернули у мигалки. А я думал, мы здесь проскочим.

– Надо было ехать за флагманом.

– За кем?

Скучный вопрос шофера вызвал негромкий смех в салоне. Посмеивался, но не слишком явно, и Сережа. Очень уж. нелепо в этом разговоре выглядела Зоя Павловна.

– За флагманом, – повторила она. – Вы не знаете правил движения со школьниками.

– Шесть километров крюку, – сплюнул презрительно в воду шофер. – Да вы не волнуйтесь, здесь напрямик близко. Я вас по одному перенесу на бугорочек – и топайте. Согласие имеется?

– Нет, нет, я потом, – отступила в глубь салона учительница. – И вообще, я не знаю.

– Ну, кто? – просунулся плечом в дверь шофер и посмотрел на ребят. – Ну, чего, перенесу же. Вот ты, светленькая, давай сюда.

– Я? – спросила Оленька Петрушина, светловолосая восторженная девочка. – Вы мне говорите?

– Во напуганные. Чему вас только учат. Смелей!

– Туфли снимать? – спросила Оленька Петрушина.

– Садись так, – разрешил шофер, подставляя спину.

– Ой, я только зонтик возьму.

Сережа перегнулся через сиденье и подал девочке зонтик. Оленька повисла на плечах у этого сильного человека и поплыла над водой. В салоне автобуса все притихли. Было слышно, как загребает шофер воду сапогами, шагая с пассажиркой на плечах.

– Вы только, если трудно будет, бросьте меня, я сама. Это ничего, я не боюсь холодной воды, – сказала Оленька Петрушина.

– Держись крепче, морковка.

– Петрушка, – захохотал Валера Куманин и объяснил всем: – Петрушина же. Петрушка.

Шофер выбрался на бугорок с поникшими будыльями травы, бережно опустил девочку и, пошарив в карманах, вытащил сигареты и спички. Оленька Петрушина раскрыла зонт и подняла его над шофером, чтобы он мог прикурить.

– Так ему носить нас не переносить, – в полной тишине сказал Толя Кузнецов.

– Сам завез в лужу, сам пусть и носит, – сказал Сережа.

– На дураках всегда верхом ездят, – захихикал Валера. – Сила есть – ума не надо. Ум у таких людей ку-ку! Кукарекнулся в воду – и буль-буль. Утоп, граждане.

Толя Кузнецов сидел на сиденье, расположенном впереди Сережи и Валеры. Он обернулся, посмотрел на обоих с нескрываемой неприязнью, даже злостью. Отец у Толи работал шофером, правда, в другом городе, у него давно была новая семья, но сейчас это не имело значения.

– «Сам завез», – повторил он слова Сережи. – Что ж мы, на него теперь всем классом сядем верхом и поедем?

– Да, – весело ответил Валера.

– Подожди, – положил Сережа руку на плечо Валеры. Его поразили суженные щелочки глаз Толи Кузнецова, заполненные сверкающей злостью. – А что ты предлагаешь?

– Помочь.

– Вот и помоги.

– Я про это и говорю.

Толя Кузнецов появился в дверях автобуса с кедами, переброшенными на шнурках через плечо, в брюках, закатанных выше колен. Шофер повернулся вполоборота к нему, собираясь подставить спину, но Толя не собирался беспомощно болтаться на широких плечах шофера, как девчонки.

– Я сам, я сам, – предупредил он и спрыгнул в воду.

– Кузнецов, я запрещаю разуваться, – спохватилась Зоя Павловна..

– Зоя Павловна, я уже в воде стою.

– Но всем остальным я запрещаю.

Но и остальные начали прыгать с веселыми выкриками в воду, пока учительница не поймала за рубашку Игоря Смирнова.

– Меня Мишка отвезет, – отбивался Игорь. – Мишка уже в воде. Он же простудится.

Чуб у Смирнова, как всегда, стоял хохолком, а в глазах было обычное удивление. Не дают человеку самостоятельно шагу ступить, хватают за рубашку, ну что это в самом деле?

Мишка Зуев терпеливо ждал дружка в воде. Зое Павловне ничего не оставалось, как отпустить Смирнова.

Сереже лезть в воду не хотелось. И ехать верхом тоже было неловко. Он решил остаться в автобусе, пока приедет трактор; достал книжку, которую захватил с собой, и отгородился от ребят и от учительницы страницами сочинения Гракха Бабёфа, который был взят в дорогу по тому же принципу: «А возьму-ка я с собой Гракха Бабёфа». Сережа не хотел видеть, как Толя Кузнецов тащит длинную Нинку Лагутину. Он не хотел слышать восторженных выкриков Игоря Смирнова, восседавшего на плечах у Мишки Зуева. Но не слышать его было невозможно:

– Арлекино, Арлекино! Есть одна награда – смех! – пел Смирнов, размахивая руками.

На середине лужи Мишка Зуев остановился и предложил:

– А теперь ты меня. Вот будет смеху.

– Ладно! – обрадовался Игорь. – Арлекино! Арлекино! Только ты мне засучи штаны.

Накрапывал дождь, бурлила вода в грязной луже, плыли по ней маслянные пятна, а друзья хохотали, предвкушая, как удивятся все, когда Игорь слезет в воду, а Мишка заберется на него с мокрыми ногами и поедет.

– Ребята, ребята! – закричала им Зоя Павловна. – Какой же смысл? Зуев, Смирнов, какой же смысл?!

Зуев забрался на дружка, и теперь он ехал и пел песню про клоуна. Зоя Павловна стояла в дверях автобуса, качала головой. Она была права. Смысла во всем этом действительно не было.

Смысла не было и в книге, которую Сережа взял с собой. Он помнил по истории, что были в Древнем Риме братья Гракхи, народные трибуны. А этот Гракх оказался французом. При невнимательном, беглом просмотре Сережа не успел ничего толком понять. Какие-то письма, какие-то «Проекты петиций по вопросу о налогах», «Ответы обвинителям». Сережа закрыл книгу и положил ее на колени.

Валера тоже решил остаться. Он подложил под голову рюкзак и разлегся на заднем сиденье, как у себя дома на диванчике.

– Куманин, убери ноги с сиденья, – строго сказала Зоя Павловна, судорожно глотая таблетку, которую нечем было запить.

– От головной боли? – участливо спросил Валера.

– Да, Куманин, – настороженно ответила учительница, делая глотательные движения.

– Вы слюней побольше наберите – сразу проскочит, – участливо, а на самом деле с издевкой, посоветовал Валера.

У Зои Павловны навернулись на глаза слезы. Сережа усмехнулся и посмотрел в окно. Он не любил Зою Павловну и не хотел ей сочувствовать.

Интермедия Сережи Жукова

Анкетирование пронеслось по школам, как ураган. На головы школьников градом сыпались вопросы. В 9 «А» приходили бородатые дяди с портфелями и тети в париках. Одни раздавали листочки, другие совали микрофоны. Первые называли себя социологами, вторые – прогнозистами.

Не миновало веяние времени и Василия Артамоновича, директора 108-й школы Коминтерновского района. Это был худой сутулый человек, очень похожий на усталую птицу. Он вошел в класс, сел за учительский стол, подслеповато клюнул носом-клювом в толстую папку и начал раздавать листочки. Анкету он составил из тридцати вопросов с таким расчетом, чтобы два самых главных затерялись.

Все анкеты были анонимные. Это было непременное условие, чтобы ребята могли отвечать откровенно. Но вопросов было много, из них безошибочно выстраивался знакомый облик того или иного ученика, а Василий Артамонович еще сличил почерки и на обороте каждой анкеты написал, кому она принадлежит.

«Какую работу выполняешь по дому?»

Сережа ответил:

«Никакую. У нас есть домработница».

«Кем хочешь стать после окончания школы?»

Сережа ответил:

«Математиком-философом. Буду поступать на мат. – мех. Ленинградского университета. Или на мех. – мат. Московского».

Василий Артамонович решил, что Сережа играет словами «мат. – мех.», «мех. – мат». Директор был историком и не знал, что один и тот же факультет в Москве и в Ленинграде называется по-разному. Сережа это знал.

Взрослые играли с детьми в социологический хоккей. Они составляли хитрые вопросы, чтобы узнать, что из себя представляет современный старшеклассник. А современный старшеклассник взял и испортил научное исследование, написал, что у них есть домработница, хотя на самом деле ее не было.

Глава третья
Сесть на ежа

Толя Кузнецов добрел до автобуса по вязкому, царапающему ноги дну и заглянул в салон. Он ничего не говорил, стоял и ждал, когда последние пассажиры, не желающие мочить ножки, обратят на него внимание. Сзади подходил шофер, шумно расплескивая впереди себя воду.

– Давайте быстрее! Машину закрыть надо, – осипшим голосом сказал он.

– Холодно же в воде стоять, – не выдержал и Толя Кузнецов.

Сережа растерялся. Лезть в воду – противно. Он хотел отсидеться в автобусе. Приедет трактор – вытащит. Даже интересно.

– Иди, – подтолкнул он Валеру.

– Я после вас, – скорчил тот шутовскую гримасу.

– Жуков, Куманин! – страдальчески произнесла Зоя Павловна.

Подходя к двери автобуса, Сережа знал, что прыгнет в воду и пойдет, как большинство ребят, но в самый последний момент как-то так получилось, что он уцепился за шофера и поплыл над водой, поджимая испуганно ноги.

– За плечи держись! – сказал Толя Кузнецов. – Ты же его задушишь.

– Ничего, – прохрипел шофер.

Валера без особых переживаний ловко забрался на Толю Кузнецова. Для него это было привычное дело – играть в чехарду, в кучу-малу, где он всегда оказывался сверху.

– Ну как, удобно? – спросил Толя Кузнецов, тяжело передвигая в воде ноги.

– Нормально.

– Сидишь на живом человеке и считаешь – нормально?

– Ты чего, чего? – испугался Валера.

– Я ничего.

– Чего стал?

– Ты там о дураках говорил что-то. Я не понял: кто дурак?

– Ну, я дурак.

– Повтори громко, чтобы все слышали.

– Я дурак, – охотно повторил Валера.

– Громче! И добавь, что ты набитый дурак.

– Я набитый дурак, что еду на человеке верхом, – закричал Валера, добавив от себя «что еду на человеке верхом».

Дождь усилился. Мальчишки и девчонки зябкой, тесной группой стояли на бугорке, прячась всем классом под тремя зонтиками. Услышав громкое заявление Валеры Куманина, все заинтересованно повернули головы.

– Кузнецов! – крикнула предостерегающе из машины Зоя Павловна. Она подобрала плащ и юбку и ухнула в воду.

– Сам признаешься, что дурак, а залез на человека верхом, – сказал презрительно Толя и сбросил Валеру, как мешок. – Дураков возить – сам дураком будешь.

Учительница, загребая воду то одной полой плаща, то другой, – добрела до Валеры, помогла ему подняться.

– Озверевел, что ли? – крикнул с угрозой и со слезой в голосе мокрый с ног до головы Куманин.

Кузнецов не обернулся. Он уходил от автобуса мимо ребят, столпившихся на бугорке. Алена Давыдова успела стукнуть его по спине раскрытым зонтом.

– Ты что, Кузнец, в самом деле!

Интермедия Толи Кузнецова

«Какую работу выполняешь по дому?»

Толя ответил:

«Какая есть – такую и выполняю».

«Кем хочешь стать после окончания школы?»

Толя ответил:

«В МАИ буду поступать».