Текст книги "Буржуазный век"

Автор книги: Эдуард Фукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Путешествующему по Испании иностранцу показывают обыкновенно только пещеры, где ютятся цыгане в Гранаде, да и то обычно лишь ту, где живет цыганский атаман, а эта последняя устроена так, чтобы поразить и выжать как можно больше денег из туристов, и не дает поэтому настоящего представления не только о «пещерах», но даже и об обычных жилищах цыган. При всем том обитатели этих пещер достойны во многих отношениях зависти по сравнению с пролетариатом, втиснутым в узкие и грязные кварталы, насыщенные всевозможными болезнями и отчаянием. Кто, прогуливаясь по улицам Барселоны и Мадрида, заглянет в эти жилища, тот в самом деле бросит взгляд в глубочайшую пропасть нужды.

Как ни ничтожна испанская промышленность, она для женщин и детей настоящий ад. А самый ужасный ад зияет на самом юге Испании, в Андалусии, именно на знаменитой государственной фабрике сигар в Гранаде. Осуждены на вечные муки здесь пять тысяч работниц, las cigarreras, из которых каждая старается изо дня в день скрутить три тысячи сигар. Взорам посетителя этой большой фабрики предстанет ужасающая картина. В узком тоннеле длиной в пятьсот футов сидят четырьмя рядами работницы, тесно прижатые друг к другу, склонившись над столами, где лежит табак. В одном этом тоннеле работают полторы тысячи работниц, столы покрыты многими тысячами фунтов табаку и нет никакой вентиляции, пропускавшей бы свежий воздух.

Датский романист Андерсен-Нексе нарисовал недавно в книге, описывающей его путешествие по Андалусии, очень наглядно картину этого ада, в котором томятся гранадские женщины – и дети, так как рядом со многими женщинами стоит колыбель, где спит или играет их ребенок. Бедная испанская работница не в состоянии отдать свое дитя кому-нибудь на попечение и потому берет его с собой на фабрику, где оно дышит не солнечным светом, а едкой табачной пылью.

Нексе говорит по этому поводу:

"Вот стоит прямо перед нами, почти спрятанная за столами – ужели это правда? – деревянная колыбель. Ее качает бледная женщина с белыми пластырями на висках против головной боли. Коричневая табачная пыль покрывает ее волосы, ложится на белые пеленки и образует круг около раздувающихся ноздрей ребенка. А ребенок спит себе спокойно, несмотря на шум и отравленный воздух. На его щечках играет даже легкий румянец. А судорожно сведенные черты лица матери то и дело пронизывает улыбка, точно яркое солнце осветило кричащим светом белую стену.

Вдоль тоннеля стоят еще и другие колыбели – около сорока. В некоторых дети сидят и играют с табаком, словно уже принимаясь за работу. Я склоняюсь над одним из младенцев, который начинает беспокоиться. Какая-то женщина говорит: "Не узнаешь собственного отца". Все разражаются хохотом, мать на мгновенье внимательно смотрит на меня и качает с улыбкой головой.

Есть ангелы, живущие в разреженном эфире, есть бактерии, способные существовать только в глубочайших клоаках. Но обладает ли какое-нибудь другое существо такой жизнеспособностью, как человек?

Вот здесь сидят в самой антигигиенической обстановке три поколения женщин и поочередно укачивают четвертое. Нам показали четырнадцатилетнюю мать, протягивающую грудь своему кричащему первенцу, и стошестилетнюю старуху, проработавшую на фабрике последние восемьдесят лет".

Вот несколько десятков документов, показывающих, во что капитализм превратил для рабочей массы идеи гражданской свободы и всеобщего счастья, которые должны были стать действительностью вместе с падением феодализма. Можно было бы привести их тысячами. Ибо в этом и заключается сущность капитализма – а ныне он проник и в самые захудалые уголки, – что наряду с колоссальными богатствами он создает и массовую нищету, нищету в таких размерах и такую безысходную, равной которой еще не бывало в европейской истории. Нужда перестала быть единичным явлением, она стала отныне явлением типическим, неотвратимой судьбой для большинства людей.

Консервативные противники буржуазной эры в тысячах картин изобразили ужасы французской революции, чтобы вызвать отвращение к порожденному ею общественному порядку. Нет сомнения, буржуазное государство родилось из крови, крещение его было настолько кровавым, что новое общество чуть не захлебнулось в крови. Предки наших крупных промышленников, коммерции советников и банковых директоров были не очень щепетильными людьми. И. однако, только невежды или лицемеры могут приходить в "крайнее возмущение" при виде таких ужасов. Все ужасы французской революции, вместе взятые, оказались детской игрой по сравнению с неслышными убийствами, совершенно беспрепятственно совершенными в продолжение десятилетий развивавшимся капитализмом.

Гильотина поглотила в общей сложности около 5 тысяч жертв, а современный капитализм, современные колоссальные богатства выжаты из страдальческой жизни и смерти четырех пятых всего человечества.

Развернутая картина была бы, однако, недостаточно полной, даже больше, она была бы, безусловно, неверной, если бы мы дали приспешникам феодализма возможность с фарисейской гордостью противопоставить промышленному развитию идиллические отношения, характерные будто для земледелия.

Если мы назовем положение сельских рабочих столь же безысходным, а не каким-нибудь более мрачным эпитетом, то такая характеристика будет лишь самой мягкой, какую можно сделать. Здесь жилищные условия также служат уже сами по себе достаточно ярким доказательством. Жилищные условия сельских батраков просто не поддаются описанию.

Приведем лишь три коротенькие, но более чем красноречивые иллюстрации, заимствованные из уже цитированной, относящейся к 1866 г. анкете д-ра Гентера.

Вот один пример, касающийся Беркшира:

"Дом сдан за 8 Д (в неделю); длина 14 футов 6 дюймов; ширина 7 футов; высота кухни 6 футов. Спальня без окон, печи, дверей, единственное отверстие ведет в коридор. Сада нет. Здесь недавно жил отец с двумя взрослыми дочерьми и сыном-подростком. Отец и сын спали на постели, дочери в коридоре. У каждой родился ребенок, когда семья жила здесь, одна из дочерей, впрочем, разрешилась от бремени в работном доме, после чего вернулась".

О Бедфордшире говорится:

"Посетили 17 квартир, из них только в четырех более одной спальни, но и эти четыре были переполнены. На односпальных постелях спали трое взрослых с тремя детьми, замужняя чета с шестью детьми и т. д.".

О Бекингемшире. где как раз царила эпидемия скарлатины, говорится:

"Молодая, заболевшая лихорадкой женщина спала в одной комнате с отцом, матерью, незаконным ребенком, двумя молодыми людьми, ее братьями, и двумя сестрами, каждая из которых также имела незаконного ребенка, в общем 10 человек. Несколькими неделями раньше в этом помещении спали 13 детей".

И это вовсе не исключения. Анкета д-ра Гентера изобилует подобными примерами. Подобные факты можно было бы привести и о современной Германии.

Раз помещик-аграрий предоставляет сельским батракам лишь столько воздуха и пищи, чтобы они не околели, то нет ничего удивительного, если он заботится об их просвещении лишь настолько, насколько это в его интересах. Доказательством может служить речь, произнесенная недавно одним депутатом-аграрием на одном остэльбском собрании против открытия гимназии в деревне.

"Вы, – говорил депутат, – хотите воспитать поколение, которое стало бы нравственным, трудолюбивым и деятельным. Мысль почтенная. Я же не держусь того мнения, будто экономическая мощь народа обусловливается возможно более высоким уровнем образования. Некоторое образование, конечно, необходимо, но слишком большое образование вредно (смех). Как только молодой человек пройдет классическую школу, он проникается ненавистью к физическому труду. В особенности это бросается в глаза нам, сельским хозяевам. Как только работник умеет складывать три да пять, он уже не хочет работать. Начальная школа должна собственно сообщить детям все необходимые сведения. Раз человек, вынужденный существовать физическим трудом, знает закон Божий, умеет считать, читать и писать, то он так же хорошо проживет свой век, как и образованный. В деревне нужна физическая работа. И я не вижу, почему человек, предназначенный для физического труда, должен отягчать свой мозг знаниями. Он гораздо счастливее, если не знает всей этой премудрости.

Единственное средство против разнузданности молодежи порка. На учителя, отодравшего как следует ученика, доносят, и потому учителя относятся к таким озорникам равнодушно. Раз исполнительной власти будет дано право энергичного вмешательства, то нам не будут нужны никакие школы. Я остаюсь при своем мнении: миром правит Бог, а людьми дубина".

Эта аргументация ничего оригинального не представляет. То старый рецепт всех тех, кто провозглашает высшим созданным Богом законом, что одни родятся со шпорами, а другие – с седлами на спине. И потому этот рецепт всегда звучал одинаково. В том и заключается ценность приведенной речи, что она культурный документ. Ее преимущество перед другими аналогичными документами состоит лишь в ее недвусмысленной ясности и в новейшей дате.

Логика современного капиталистического развития привела к тому, что идея перекинулась в свою собственную противоположность не только в области политики и экономики, но и в сфере половых отношений.

Необходимо уже здесь показать на нескольких характерных примерах, во что развилась вышеописанная буржуазная половая идеология, любовь-страсть, кульминирующая и исчерпывающаяся в единобрачии. Хотя все эти вопросы будут рассмотрены в дальнейших главах подробнее, все же необходимо сделать несколько предварительных кратких замечаний, так как только из противоречия между первоначальной половой идеологией пионеров буржуазного общества и фактическими половыми отношениями можно вывести сущность капиталистической морали, которую нам и предстоит вкратце охарактеризовать в конце этой главы.

Противоположность, в которую очень быстро превратилась первоначальная идеология буржуазии в области половых отношений, может быть сжато определена так: нет такой формы разврата, нет такой половой извращенности, с которыми мы не встретились бы в период господства буржуазии. Как бы черным по черному вы ни изображали специфические формы разврата, никогда вы не изобразите их достаточно черными. И это одинаково приложимо к обоим полюсам общества, к верху и к низу.

Необходимо, правда, признаться, что все эти ужасные пороки и преступления в области половой жизни не порождены самим капитализмом. Едва ли найдется в век господства буржуазии хоть одна форма разврата, которая не нашла бы своего рафинированного культа уже в эпоху старого режима. Зато капитализм повинен в другом: он придал всему характер массового явления – как беззастенчивому разврату, облеченному богатством, так и нравственному вырождению, к которому приводит нищета.

Развитие капитализма – начнем с первого явления – дало многочисленному и все богатеющему классу капиталистов возможность позволять себе все те дорогостоящие удовольствия, которые раньше были доступны только верхушке финансовой аристократии и богатому придворному дворянству, а кроме них еще только могущественным деспотам. Это значит, другими словами: в настоящее время десятки тысяч могут пользоваться тем, чем в эпоху абсолютизма пользовалось лишь несколько десятков или, в лучшем случае, лишь несколько сотен людей. И ныне, в самом деле, десятки тысяч наслаждаются подобными изысканными эротическими удовольствиями. Вместе с возможностью всем наслаждаться родилась, естественно, и все сызнова зарождается у многих тысяч людей во всех странах и потребность отдаваться самому рафинированному эротическому разврату.

Она и служит решающим мотивом.

С другой стороны, страшная нервная напряженность, в которую повергает большинство бешеная погоня за миллионами, вызывает потребность в сильнодействующих наркозах. Безмятежная пастушеская идиллия уже не способна ни успокоить взвинченные нервы, ни отвлечь их, ни вновь возбудить. Это в состоянии сделать лишь очень изысканное наслаждение. Массовый спрос на рафинированные эротические наслаждения, естественно, привел и в этой области к организации предложения на крупнокапиталистических основах, способной удовлетворить самые далеко идущие требования. Достижение этих особых эротических удовольствий не должно было быть более сопряжено ни с какими трудностями для потребителя – это также было чрезвычайно важным требованием. Люди хотят иметь возможность в любой момент требовать, выразить желание, получить то или другое удовольствие: через неделю, через два дня, в случае надобности – через два часа и в самом изысканном виде.

Любовью поэтому уже давно торгуют, точь-в-точь как хлопком, и доставляют ее так же аккуратно, как хлопок. Только стихийная сила, а отнюдь не люди могут помешать правильному функционированию этого механизма. Необходимой предпосылкой для решения и этой проблемы было то обстоятельство, что капитализм лишил взаимные отношения людей всякого идеального оттенка и свел их к их денежной стоимости. Каждая женщина, равно как и всякий каприз, хотя бы самый гнусный, могут быть переведены на язык денежных знаков. Все имеет свою "цену". Правда, цена порой очень высока, но все же это "цена". Осуществление известного желания отныне вполне зависит лишь от платежеспособности человека. А так как ныне тысячи имеют в своем распоряжении какие угодно суммы для удовлетворения своих капризов, то любой каприз в настоящее время осуществим.

Вот несколько примеров.

Некий Крез* [Крез (ок. 560 –546 гг. до н. э.) – легендарный царь Лидии (Малая Азия), обладатель несметных богатств. Ред.] видит в одном из парижских бульваров, в буа де Булон, или где-нибудь в другом месте элегантную даму, возбужлегендарный царь Лидии (Малая дающую его любопытство, и он поэтому желает ею обладать. Не жениться, конечно, хочет он на ней, а просто приятно провести несколько часов. И он будет обладать этой дамой, хотя она, вероятнее всего, замужняя и во всяком случае из хорошей семьи. Все, что заинтересованному предстоит сделать, это послать un petit bleu (депешу. – Ред.) по адресу одного из крупных maison de rendez-vous (домов свиданий. – Ред.), коих ныне в Париже имеется от 90 до 100, и заявить заведующей как о своем желании, так и о том, сколько он намерен заплатить. Агентша этого maison de rendez-vous и устроит все прочее в баснословно короткое время.

Что это не вымысел фантазии, доказывают имеющиеся у нас документы. Пространный этюд, написанный по мысли и с помощью умершего несколько лет тому назад начальника парижского сыскного отделения Побаро французским писателем Морисом Тальмейром и недавно опубликованный им, дает нам наглядную характеристику как методов, так и успешной деятельности этих посредниц. В сопровождении высшего полицейского чина, в обязанности которого входило следить за тем, чтобы заведующие этими учреждениями давали интервьюеру достоверные сведения, Морис Тальмейр посетил ряд наиболее видных из этих фирм. Вот два примера в доказательство того, что за известную сумму "любой заказ может быть исполнен". Заведующая одним из наиболее шикарных maison de rendez-vous сообщает следующие данные:

"Недавно явился ко мне господин, желавший познакомиться с одной дамой, и заявил, что в случае надобности готов заплатить 14 тысяч франков. Я разыскиваю даму и передаю свою карточку. Она появляется очень не в духе. "Кто вы, мадам?" – "Вы же прочли мое имя?" – "Да, мадам, но это имя ничего мне не говорит". – "Так вот, мадам, у меня есть приятель, который очень хочет познакомиться с вами – и который очень щедр". – "Не понимаю, что вы хотите сказать этим и что вам вообще нужно от меня". – "В таком случае простите за беспокойство, мадам... Вы знаете мой адрес?" – "Да, мадам" – "Вы позволите мне оставить вам мою карточку... Вы можете мне написать, когда вам будет угодно... До свидания, мадам!" – "До свидания!"

Неделю спустя я получаю письмо, приглашающее меня в читальню магазина, находящегося вон там, напротив, и я прихожу. Как только дама увидела меня, она подходит и довольно грубо спрашивает: "Вы были у меня несколько дней тому назад и рассказали мне о чьей-то небывалой щедрости. Я не понимаю, что вы хотите этим сказать. Прошу вас, объясните обстоятельнее!" – "С удовольствием. У меня есть приятель, располагающий 14 тысячами франков." – "Хорошо, я подумаю!" – "До свидания!" – "До свидания, мадам".

Неделю спустя – новое письмо, назначающее мне свидание в том же месте. Прихожу и спрашиваю: "Ну что? Обдумали?" Она довольно равнодушно отвечает: "Да, но, по-моему, этого мало!" – "Прекрасно, мадам, я переговорю со своим приятелем".

И дело уладилось за 20 тысяч франков".

С этим сообщением вполне совпадает следующий рассказ заведующей другим таким домом. Интервьюер начал с вопроса: всегда ли знает мужской клиент, с какой дамой он имеет дело? Ответ гласил:

"Смотря по тому... Обычно имена не произносятся. Когда же речь идет о крупных делах, имя всегда фигурирует, так как им в значительной степени обусловлена цена. Иногда дело вообще зависит исключительно от имени, именно в тех случаях, когда клиент хочет через нас познакомиться с вполне определенной дамой. Иногда нас посылают и к дамам света, то есть к таким, к которым приходится явиться самим. В таких случаях мы действуем двояким образом: или посылаем к ним "ищейку", или идем сами. Я обычно предоставляю работать моей "ищейке" (агентше), которую посылаю утром к даме. Такая женщина не вызывает подозрения, она одета, как прислуга, которой дали поручение, и обязана говорить только с мадам. Единственно, чем она рискует, это или ее не примут, или, если примут, то, может быть, спустят с лестницы. Обычно ее принимают, но даже если и прогонят, то и тогда еще не все потеряно.

Все зависит в сущности от цены. Конечно, к добродетельным дамам мы подходим иначе, к остальным же вы можете спокойно подойти, раз у вас туго набитый кошелек. Когда дама слышит низкую цену, она иногда краснеет, при высокой, однако, это бывает чрезвычайно редко... В следующий раз я отправляюсь сама. У меня есть манеры. Или я узнаю, у какой портнихи она шьет свои платья, портниху эту я случайно знаю. Я являюсь к ней в тот же час, когда там и дама, вступаю с ней в разговор, восхищаюсь ее туалетом, поддерживаю разговор и присматриваюсь, что можно сделать. Есть и портнихи, которых можно посвятить в тайну. А если портниху нельзя втянуть, то всегда можно найти манекенщицу, которая и скажет, что сами мы сказать не можем". –"О чем же надо говорить?" – "О деньгах, и только о деньгах". Барышня обращает внимание дамы на тот или другой туалет, убеждает ее заказать себе такой же. Когда дама спрашивает о цене, то барышня замечает, что этот вопрос можно так или иначе уладить. Если дама не понимает, то барышня бросает тему разговора, хотя бы временно. Если же понимает – это сразу видно, – то дело обычно тут же и улаживается.

У дамы может быть автомобиль, и это дает прекрасную возможность вступить с ней в отношения. Я являюсь к ней с тысячью извинений: "Простите, ради Бога, мадам, но мне столько наговорили о вашем автомобиле. Я тоже хочу заказать себе такой же, и мне хотелось бы посмотреть, какие вы ввели усовершенствования". – "С удовольствием, мадам, я в восторге, идем вниз, я покажу вам..." Знакомство завязывается, становится интимным, и в большинстве случаев дело бывает сделано.

Вообще автомобилизм в настоящее время – одно из лучших средств завязать с кем-нибудь сношения.

Словом, предложите деньги – и вас выслушают. Раз вы можете предложить хорошую цену, то и все средства хороши, чтобы вступить с кем-нибудь в сношения, а если цена низкая, то и лучшие средства бесполезны. Попробуйте предложить 20 тысяч франков – и вы можете быть спокойны: вас не выгонят. А раз беседа завязалась, надо действовать ловко. Говоришь, например: "У меня есть приятель, готовый пожертвовать 20 тысяч франков, но не раньше месяца. Я взяла на себя предупредить вас заранее. Но если вы не прочь. Мои клиенты – очень порядочные люди... Зачем отказываться от жирного кусочка..."

Третий пример показывает, что магнаты капитала готовы тратить на такие маленькие развлечения и еще гораздо более крупные суммы. Заведующая другим учреждением рассказала интервьюеру о красивой американке из хорошей семьи, которую она доставила одному из своих клиентов. На вопрос о подробностях она заметила:

"Это была жена английского фабриканта. Муж не живет с ней, но дает ей ежегодно 100 тысяч франков. Меня прислал к ней богатый американец с поручением просто спросить ее о цене. Она потребовала 100 тысяч, он дал ей 100 тысяч".

Так как большинству мужчин приятнее развлекаться с замужней женщиной, чем с проституткой, то они охотно платят за это удовольствие дороже. Они предпочитают заплатить замужней женщине пятьсот и больше, чем профессиональной проститутке – сто. Поэтому сотни замужних женщин и готовы заниматься систематически такими "делами". Одна устраивает такие дела раз в неделю, другая всего несколько раз в год, третья – как можно чаще. Замужняя женщина, стремящаяся систематически делать подобные "дела", – оборотная сторона, или, лучше, дополнение к вышеприведенным примерам. На свои вопросы относительно этого пункта Тальмейр получил следующие сведения:

"Вы можете быть уверены, что maisons de rendez-vous посещаются замужними женщинами гораздо больше и чаще, чем принято думать. О, если бы вы только знали! Каждый раз, когда они находятся в некотором денежном затруднении, они приходят ко мне. Я их банкир. Я знаю даму, имеющую 50 тысяч ренты и всегда нуждающуюся в тысяче франков. Два раза в неделю я остаюсь дома, и тогда они навещают меня. Они рассказывают мне, что им нужно, какое "дело" им особенно по сердцу. О, если бы вы только их послушали! Когда они приходят в первый раз, они говорят: "Мне хочется устроить в месяц одно только "дело"... Мне очень нужны деньги, но одного довольно... больше не нужно". По прошествии некоторого времени они приходят к чаю и как ни в чем не бывало говорят: "Боже! Вы же знаете, как я нуждаюсь... я охотно сделала бы в месяц два "дела". Проходит еще некоторое время: "Просто не верится, но я не могу свести концы с концами, мне нужно больше денег... сделайте так, чтобы у меня было два "дела" каждую неделю".

В конце концов она готова ежедневно иметь два «дела». Все они единодушно требуют одного – высоких цен. Как только деньги на столе, они тут как тут..."

Таким образом увеличивают свой бюджет или достают себе средства содержать любовника женщины самых разнообразных общественных слоев – от почтенной мещанки и жены чиновника вплоть до дамы высшего света. Наведенные Тальмейром справки обнаружили прежде всего тот факт, что в настоящее время существует немало замужних женщин, делающих, как гласит техническое выражение, подобные "дела", ибо этот вопрос он и хотел обследовать и обрисовать в своей книге ("Конец одного общества"). Как классическое доказательство приведем разговор автора с упомянутым выше начальником парижского сыскного отделения, во время которого этот последний навел его на мысль об исследовании, продемонстрировав ему несколько ярких случаев, занесенных в полицейские протоколы.

"Вы бываете часто в обществе?" – спросил меня Побаро. "Никогда".

"Вы, стало быть, не знаете тех, кого там обычно можно встретить?" – "Никого!" – "Так... Обождите минутку". Он позвонил и велел вошедшему человеку принести связку протоколов. Связка была внушительных размеров. Он раскрыл ее и вынул большую фотографическую карточку. "Знаете вы эту даму?" – "Нет". – "Вглядитесь как следует". Карточка изображала молодую женщину в бальном туалете. Она была очень недурна, походила на аристократку, шатеновые волосы были украшены пером цапли, а шея – алмазным ожерельем. Держа в красивой руке раскрытый веер, она стояла, прислонившись к балюстраде на фоне парка.

"Вы видите, это светская дама. Это не деклассированная женщина. Никогда она не фигурировала ни в одном скандале. У нее бывает лучшее общество. Она очень интеллигентна, с интеллектуальными запросами и не без художественного дарования. У нее нет страстей, нет порочных наклонностей, нет никакой морали, хотя она и считает своей обязанностью казаться нравственной.

Она, видите ли, аморалистка и делает, как ныне принято выражаться, "дела" с крупнейшими своднями, а такое дело обходится в 10 тысяч франков. Такова ее цена. Ежегодно она делает три-четыре таких дела... Две тысячи получает сводня, восемь тысяч – она. Ежегодно она зарабатывает от 25 до 30 тысяч франков... Такой суммы как раз недостает ей. Она пополняет ее бюджет и освобождает от необходимости жить на свой капитал".

Те же методы увеличения бюджета встречаются, по словам начальника парижской сыскной полиции, также и в средних чиновничьих кругах.

"Трудно поверить, какие опустошения производит и к какой деморализации приводит в известных кругах это выражение: "делать дела". Если бы вы доставили себе удовольствие и провели время от времени часок в бюро швейцаров известных отелей, то вы увидели бы, как там появляется хорошенькая, весьма соблазнительная женщина. С виду она олицетворение добродетели. Это жена служащего в N, мать семейства, образованная, воспитанная и интеллигентная. Словом, обладает всеми преимуществами и выглядит воплощением порядочности. Ее concierges (швейцары. – Ред.) дадут о ней самые благоприятные сведения. Eh bien! (Так вот! – Ред.) Знаете, что она делает? Она отправляется в maisons de rendez-vous, притом иногда в самые грязные, устраивает иногда в день от трех до четырех "дел" – о чем, между прочим, знает муж, образцовый чиновник. Может быть, вы когда-нибудь ее встретите, вы вступите с ней в беседу и невольно подумаете: "Какая порядочная дама". А если вы посмотрели бы на мужа в его бюро, как он обходится с публикой, как он исполняет свою работу, которая словно вся его поглотила, вы бы сказали: "Что за славный человек, какой образцовый чиновник". А когда вы заглянули бы в их квартиру и увидели бы их вместе, вы все еще держались бы того мнения, что это необыкновенно счастливый брак. И в самом деле! Вы не услышите здесь шума, не бывает здесь скандалов, ничто не могло бы навести на мысль о дурных привычках или низком образе мысли. Все прилично! Постарайтесь глубже заглянуть в эту жизнь, и вы увидите, что я прав. И эта маленькая женщина находит еще время являться к нам и оказывать нам исподтишка услуги".

Остается еще ответить на вопрос: что обязаны исполнять дамы света и почтенные мещанки за те суммы, которые им платят? Ответ гласит: все, что мужская извращенность требует и получает от любой профессиональной проститутки. Эти дамы и мещанки удовлетворяют и исполняют самые извращенные капризы и желания. Иначе ведь и быть не может. На вопрос, какая разница существует между поведением замужней дамы и поведением проститутки, одна из сводней ответила:

"Вы не уловили бы никакого различия между ними. Откуда бы ко мне ни являлись женщины, из общества или же с улицы, с того момента, как они приходят ко мне, они все равны и одинаковы. Есть, впрочем, быть может, и разница, но я затрудняюсь сказать, будет ли она в пользу замужних. Если дама из общества порядочна, то я ее не знаю и это тем лучше для нее. Если же она непорядочна, то в наше время уже нет границ ее непорядочности. Профессиональная проститутка иногда чувствует угрызения совести, она раскаивается в той жизни, которую вынуждена вести. Ничего подобного не происходит в душе замужней. Когда я пишу своим кокоткам или актрисам, я часто получаю отказ. Они отвечают: "Нет, это глупая история... Я не в духе..." Или: "В этот час у меня репетиция... Я играла вчера... Должна выступать сегодня... Завтра – утренник... Нет, благодарствую". Замужние женщины, и в особенности светские дамы, – те, напротив, готовы примчаться с экстренным поездом и устроить в один вечер два или три дела".

Сам Побаро замечает: «Никто так не готов на все, как светская дама, охотно делающая дела. Вы можете от нее потребовать даже того, что требуется обыкновенно только от самых отъявленных проституток. К ней и идут обыкновенно ради отвратительнейшего удовлетворения половой потребности». Это так же логично, как и готовность замужних женщин. Ибо наивысшая пикантность связи с так называемой порядочной женщиной и состоит для развратного мужчины именно в том, чтобы вести себя с ней, с «порядочной женщиной», как можно неприличнее...

Англия иллюстрирует другую характерную сторону современного разврата, а именно манию лишать девушек невинности. Это удовольствие считается в Англии особым лакомством. Соблазнить девушку, в незрелом к тому же возрасте, – мало ли охотников до "неспелых плодов"! – для большинства платежеспособных мужчин, однако, дело слишком затруднительное. Не говоря уже о том, что они слишком дорожат своим удобством, нет у них для этого ни достаточно свободного времени, ни связей с соответствующими слоями населения. Кроме того, многие желают насладиться этим удовольствием не только раз в жизни и не только раз в год, а, если возможно, – каждые две недели, если не каждую неделю.

Ввиду такого спроса в Англии возникли настоящие предприятия, взявшие на себя заботы о соблазнении девушек, доставляющие в любой момент по определенному тарифу заведомых девственниц, девушек, согласных, чтобы их лишил невинности мужчина, которого она раньше никогда не видала и имя которого так никогда и не узнает. Доставляются девушки и специально для изнасилования, если таково желание клиента. В таких случаях девушка отдается беззащитная в его руки. Так как и в этой области замечается массовый спрос, то торговля девушками получила в Англии характер торговли оптом – со всей безопасностью и со всей выгодой для покупателя. Последний получает какую угодно "марку": возраст, фигура, цвет лица – все по его желанию. А сверх всего он получает еще медицинское свидетельство о физической нетронутости девушки!

Имеются у нас достоверные сведения и об организации оптовой торговли девушками. То – обстоятельное исследование, предпринятое в 1884 г. в сотрудничестве с кентерберийским архиепископом и двумя другими сановниками церкви известным апостолом мира, редактором газеты «Pall Mall» м-ром Стедом. Ужасающие результаты своих продолжительных наблюдений он опубликовал в свое время в газете «Pall Mall» в ряде статей под заглавием «Девичья дань в современном Вавилоне», произведших, как известно, огромную сенсацию. Свои наблюдения Стед резюмировал следующим образом:

"Изнасилование девушек". Говорить об этой теме в духе бесстрастного и философски-спокойного исследования даже наиболее равнодушным и научно-объективным наблюдателям кажется делом нелегким. Однако факты, добытые добросовестным и кропотливым изучением, столь ужасны, а отвращение, ими вызываемое, так подавляюще, что вдвойне важно подойти к теме с величайшим скептицизмом, со скептицизмом, способным победить все – за исключением несокрушимого доказательства. Факт тот, что у нас функционирует система, к обычным проявлениям которой относится лишение девушек их невинности, что эти девушки находятся в большинстве случаев в нежном возрасте и слишком еще молоды, чтобы понять сущность преступления, безвольными жертвами которого они сделались, что эти преступления совершаются почти безнаказанно и что самое это преступление обставляется с такой простотой и целесообразностью, которые покажутся невероятными всем еще не убедившимся в том, как легко могут совершаться преступления.