Текст книги "Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса"

Автор книги: Эдуард Фукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Необходимо коснуться еще одной особенности частной жизни, служащей не менее классическим доказательством свойственного Ренессансу культа физической красоты и относящейся к затронутому до сих пор кругу идей. Мы имеем в виду описание и прославление интимной телесной красоты возлюбленной или жены мужем или любовником в беседе с друзьями, их готовность дать другу даже случай воочию убедиться в этой хваленой красоте. Это одна из излюбленных разговорных тем эпохи. Мурнер говорит в своем «Gauchmatt» [33]33
  «Лужок дураков». – Ред.


[Закрыть]: «Немало можно найти дураков, хвалящих своих жен в лицо каждому встречному. Они говорят: у меня такая прекрасная жена, что, если бы ты ее увидел, ты бы изумился».

Сеньор Брантом сообщает: «Я знал нескольких сеньоров, которые хвалили своих жен перед своими друзьями и подробнейшим образом описывали им все их прелести».

Один расхваливает цвет кожи жены, похожей на слоновую кость, с розовым налетом, как у персика, на ощупь мягкую, как шелк или бархат, другой – пышность ее форм, упругость ее грудей, похожих на «большие яблоки с грациозными остриями» или на «хорошенькие шарики с розовыми ягодами», твердые, как мрамор, тогда как ее бедра – «полушария, сулящие высшее блаженство». Другие хвастают «словно выточенными белыми ногами» жен, подобными «горделивым колоннам, увенчанным красивым фронтоном». Не забывают при этом даже и самых интимных подробностей…

Так как нам придется еще неоднократно в нашей работе цитировать сеньора Брантома, произведение которого заключает ценные данные для истории нравов эпохи, то мы уже здесь заметим следующее, чтобы уяснить, какие нравы иллюстрируют его показания.

Все пикантные истории, часто сугубо эротические, переданные Брантомом потомству, касаются без исключения верхушки общества. Он сам подчеркивает это во многих местах. Он пишет, например: «Кроме этого, я должен заметить, что все эти случаи, которые я здесь сообщаю, имели место не в маленьких местечках или деревнях, а в изысканном обществе, а герои их не простые низко поставленные люди, ибо хотя язык мой и прост, но я занимаюсь только высокими и крупными предметами».

Приведя однажды пример из простонародной жизни, Брантом спешит извиниться: «Мне досадно, что я привел этот пример, так как он касается человека низкого состояния, и мне не хочется пачкать бумагу такими людьми, а хочется говорить только о высоко стоящих особах».

В самом деле, он говорит в большинстве случаев о французском дворе Екатерины Медичи, и притом очень часто о любовных приключениях, героинями которых являлись сама королева и принцессы.

О духовных качествах супруги или женщины говорят разве под самый конец. Главную роль играет красивое тело, которое описывается с ног до головы и обратно. Описание нередко подкрепляется доказательством. Другу предоставляется возможность подглядеть жену во время купанья или туалета или еще охотнее его приводят в спальню, где спящая жена, не подозревая, что она имеет посторонних свидетелей, предоставляет его взорам всю свою наготу. Порой даже сам муж откидывает скрывающие ее покровы, так что все ее прелести разоблачаются перед взором любопытных. Телесная красота жены демонстративно выставляется напоказ, как клад или сокровище, которые должны возбудить зависть, и сомнению здесь не должно быть места. Вместе с тем обладатель этих сокровищ хвастает ими, чтобы подчеркнуть, что он их собственник. Он делает это не тайно, и жена должна то и дело мириться с тем, что муж подведет к ее ложу своих друзей, даже в том случае, когда она спит, и что он сорвет с нее одеяло, отчасти скрывающее ее тело от взоров. Что это был часто встречающийся обычай, видно хотя бы из того, что у современных писателей упоминается целый ряд таких случаев и что современные рассказчики часто повторяют этот мотив.

У Брантома мы читаем следующий пример: «Я хочу рассказать еще об одном человеке, которого навестил приятель как раз в то время, когда тот одевался. Пользуясь случаем, муж показал ему жену, спавшую на постели совершенно обнаженной, без всякого прикрытия, ибо было жарко. Он наполовину сдернул занавеску, так что восходившее солнце осветило всю ее красоту. Приятель насладился этим зрелищем, и потом оба отправились к королю».

В новелле Фиорентино «La Niccolosa», которую мы цитируем во французском переводе, встречается следующее место: «Elle etait ainsi, sans vergogne, couchee dans Ie lit, lorsque Buondelmonte et le mari, un flambeau a la main, arriverent dans la chambre. Buondelmonte l'empressa de prendre le coin du drap et de lui couvrir le visage; puis se mettant au pied du lit, il commenca a decouvrir les pieds et les jambes qui etaient ecartees» [34]34
  «Итак, она лежала в кровати в бесстыдной позе, когда Буондельмонт и муж, со свечой в руках, вошли в комнату. Буондельмонт торопливо схватил край простыни и прикрыл ей лицо. Затем он стал постепенно открывать ее раздвинутые ноги» (фр.) – Ред.


[Закрыть]и т. д.

В этой новелле Фиорентино речь идет, впрочем, о другой теме, а именно о том бывшем тогда в ходу наказании, которым мстил обманутый или отвергнутый любовник той даме, за которой он тщетно ухаживал. Он старался тем или иным путем завладеть ею, чтобы ее потом выставить напоказ в обнаженном виде или перед своими приятелями, или даже открыто на площади. Примеры мы находим у Боккаччо и у других новеллистов. Охотно показывали в таком виде жену также и мужу, чтобы насладиться ее страхом.

Примером может служить одна новелла Страпаролы в его «Placevoli notti» [35]35
  «Приятные ночи». – Ред.


[Закрыть]. Три замужние сестры насмеялись одна за другой над одним юношей. Все они дали ему понять, что благосклонны к нему, а в решительную минуту оставили его в дураках. Юноша замыслил месть. Во время устроенного им бала ему удается завладеть ими, он заставляет их под страхом смерти раздеться и в таком виде показывает их мужьям, которые, разумеется, и не подозревают, что это их собственные жены.

Юмористическая и сатирическая трактовка такого выставления напоказ, обращающая свое жало против глупости мужчин, слишком полагающихся на верность своих жен, сводится к тому, что любовник дамы подводит ее мужа к ложу, где они только что насладились любовью, и показывает ему все ее прелести. Муж по своей глупости никогда, разумеется, не догадывается, что перед ним его собственная жена, так как он раньше и не замечал ее красоты. Она ему и отомстила тем, что взяла себе любовника, который к этой красоте был не слеп. Это, повторяем, очень частый мотив. Очень забавная обработка его под заглавием «Как мастер Матес не узнал своих собственных сокровищ» встречается среди веселых подвигов и приключений монаха из Ленина.

Красивая, но неверная жена судьи Матеса взяла себе в любовники отважного дворянчика. Это известно при маркграфском дворе, где этим хотят воспользоваться для шутки. Судья Матес получает приказ арестовать в доме упомянутого дворянина государственного изменника, который будто бы там спрятался. Судья Матес добросовестно исполняет полученное приказание. Он, естественно, осматривает и постель, в которой как раз находится его неверная жена. Однако дворянин находит выход, считаясь с глупостью рогоносца-судьи. Он предоставляет последнему право все осмотреть, что лежит в его постели, за исключением лица. Изменница ничего не имеет против, зная, что при таких условиях ей не грозит никакая опасность.

Судья Матес убеждается, что в постели лежит не щетинистый померанский юнкер, а «склоняется ввиду виденной красоты к убеждению, что это, вероятно, померанская дворянка». «Это, несомненно, придворная дама, так как наши мещанки никогда не обладают такими прелестями», – говорит он.

Другая версия этой темы – примитивно-грубоватый шванк «Auf den Esel gesetzt» [36]36
  Дословно: посаженный на осла. Здесь можно перевести как «рассерженный», «выведенный из себя». Ред.


[Закрыть]. Здесь муж-граф не узнает жены-изменницы, которая при помощи румян и краски превращается из русокудрой в брюнетку.

Все это характерные документы, также доказывающие, что в центре всеобщего интереса стояло телесное, и притом чувственно-телесное, что оно было главным идейным содержанием эпохи.

В заключение надо упомянуть, что такое демонстративное хвастовство исходило не только от мужчины, что и женщина любила хвастать физическими достоинствами любовника или мужа. Разумеется, она поступала не так откровенно, как мужчина. Тем не менее в нашем распоряжении ряд современных документов, ничего не оставляющих желать в смысле откровенности. Это главным образом жалобы вдов, покинутых невест и жен, расхваливающих выше всякой меры добродетели покойного или отсутствующего.

Не менее естественно, что не только женщина, но и мужчина выставлял свою красоту напоказ. А так как его красота заключалась главным образом в его активности, то он выставлял напоказ в первую голову те качества, которые служили ее выражением. Он любит совершать подвиги атлета, танцора, вертящего в воздухе женщину, он хвастает своей эластичностью и неутомимостью, не боящейся никакого напряжения сил. Он не довольствовался, однако, этими косвенными доказательствами, а демонстрировал то, чему эпоха придавала главное значение, путем моды.

Идеал красоты, свойственный эпохе, переносится всегда и на костюм, определяет соответствующим образом основной тон моды. Мода не более как применение идеала физической красоты эпохи к практике ежедневной жизни.

Как мы уже выяснили в нашей книге «Die Frau in der Karikatur», мода является эротической проблемой, потому что цель декоративной выработки покроя платья заключается в подчеркивании эротического воздействия тела. Эта цель особенно наглядно выступает в женской одежде и легко может быть выяснена на примере женской моды, все равно, скрывает ли она или обнаруживает тело. В так называемые чувственные эпохи эта цель выступает, однако, и в мужском костюме. Эта основная черта моды служит, конечно, определенной цели, как мы показали в упомянутом сочинении, цели взаимного ухаживания. Для женщины мода даже самое надежное средство эротического воздействия.

Этот общий характер моды, имеющий значение для всех эпох, получает в каждый период особую форму в зависимости от специфического общественного бытия. Ренессанс был творческой эпохой, и потому веком здоровой и сильной чувственности. Явное подчеркивание чувственного, в смысле здоровой чувственности, должно было поэтому быть главной тенденцией моды Возрождения, а потом и ежечасное и ежеминутное выставление напоказ индивидуальной физической красоты. И в самом деле, такова основная черта, отличающая большинство мод Ренессанса во всех странах.

На нормального и здорового человека чувственное воздействие оказывает всегда ярко выраженная форма целесообразной красоты. После того как в идеале красоты эпохи восторжествовала красота, построенная на принципе целесообразности, эта последняя должна была найти свое подчеркнутое выражение в моде. В мужском костюме подчеркивали силу путем выявления мускулатуры, широты плеч, объема груди и т. д., в женском – преувеличивали бедра и грудь.

В применении к мужскому костюму эту задачу решили сначала так, что мужчина одевался в плотно облегавший тело костюм, оттенявший отчетливо каждый мускул. Верхнее платье было значительно укорочено и заменено своего рода курткой, спускавшейся ниже пояса не более чем на ладонь. «Она едва прикрывала заднюю часть тела. Такова была тогдашняя мода, царившая в Крейнцбурге», – говорится в крейнцбургской хронике. Так как платье делалось как можно уже, то оно казалось как бы второй кожей. Эта мода достигла своего крайнего развития в последних десятилетиях XIV в. и господствовала почти все XV столетие. Так как в своем крайнем развитии эта тенденция приводила к явной беспомощности в движениях, то стал замечаться переворот, который привел ко второму решению поставленной эпохой задачи.

Чтобы дать возможность двигаться более свободно и непринужденно, пришлось брюки и рукава в некоторых местах перерезать. Эти разрезы декоративно украшались, так что из куртки сквозь разрезы выступала шелковая рубашка в виде буфов, а разрезы в брюках снабжались буфами других цветов. Так возникла первая форма моды на буфы, приблизительно в конце XV в. Она не только давала возможность дальше развить эту тенденцию, но и открывала безграничные возможности другой тенденции – демонстративному щеголянию богатством и великолепием костюма. И это имело решающее значение.

Все творческие эпохи любят роскошь и безумное расточительство. Этому стремлению теперь открывалось безграничное поле действия, так как век мировой торговли создал предпосылки для безмерной роскоши. Образовались огромные богатства, легче можно было нажиться. Роскошь как массовое явление обнаруживается, в свою очередь, всегда первоначально в костюме, ибо здесь лучше и легче выставить ее напоказ. В области мужской моды конечным результатом этой роскоши была безобразная знаменитая мода на шаровары (Plunderhosen), достигшая в смысле безумного злоупотребления сукном своего крайнего развития в первой половине XVI в. – один человек носил порой на себе до 60 аршин сукна – и господствовавшая во всех странах еще во второй половине столетия. Лучше всего описана эта мода бранденбургским придворным проповедником Андреасом Мускулусом в его сочинении «Vom Hosenteufel» [37]37
  «О чёрте в штанах». – Ред.


[Закрыть].

В применении к женской моде решение задачи было достигнуто не менее странными и смешными средствами, открывавшими, разумеется, не менее мужских мод широкий простор для проявления роскоши. Сначала и женщины одевались в плотно облегавшие тело платья, подчеркивавшие все их эротически-возбуждающие прелести – пышность груди и бедер, красивую линию ног и т. д. Постепенно все внимание было сосредоточено, однако, на эротическом выявлении груди и бедер – так называемых главных характерных признаков красоты, основанной на понятии целесообразности. Этот процесс в продолжение веков повторялся, разумеется, неоднократно, но иногда в здоровой, иногда, напротив, в изощренной форме. В эпоху Ренессанса эта тенденция носила, безусловно, здоровый характер, и это положение нисколько не колеблется от того, что найденное эпохой решение очень мало совпадает с нашими представлениями о красоте и гигиене.

Стремление сделать талию пошире привело к так называемому Wulstenrock [38]38
  юбка-подушка, юбка-валик. – Ред.


[Закрыть]. Путем обматывания талии широкими, порой весившими 25 фунтов Wulsten, получившими название «жир» (Speck), формы тела приобретали колоссальный размер. Женщины казались толстыми, как «пекари», по выражению проповедника Гейлера из Кайзерсберга. Вместе с тем женщины производили такое впечатление, будто они беременны, что также соответствовало, как выше указано, тенденции века, его преклонению перед зрелостью. Это впечатление еще усиливалось благодаря тому, что женщины ходили в башмаках без каблуков, что заставляло их откидывать назад верхнюю часть тела, так что живот выступал поневоле вперед.

Демонстративное подчеркивание груди достигалось при помощи корсажа, а в случае его недостаточности – при помощи набивания ватой. Уже эпоха Ренессанса, как и античный мир, знали искусственную грудь. Женщины во что бы то ни стало хотели казаться полными, отличаться пышными формами. Грудь старались прежде всего искусственно поднять вверх. «Существующий уже в продолжение столетий обычай носить корсеты имел своим назначением не столько скрыть грудь (какова была тенденция Средних веков: не иметь груди отвечало аскетическому мировоззрению. – Э. Ф.), сколько, напротив, позволить ей тем яснее выступить вперед над все ниже опускавшимся верхним краем платья» (С. Н. Stratz. «Frauenkleidung» [39]39
  Штратц. «Женская одежда». – Ред.


[Закрыть]). Но этого мало. Стали все больше стремиться к тому, чтобы убедить всех в красоте своих форм, в том, что являешься живым воплощением господствовавшего идеала красоты, и, чтобы в этом не было сомнения, тенденция века шла все категоричнее навстречу к декольтированию, к самому смелому обнажению груди. А в силу исторической ситуации века эта тенденция редко встречала на своем пути значительные препятствия.

Эпоха Ренессанса отличалась не только чувственностью. Так как речь идет о победе восходящего класса, то она не знала ни лицемерной стыдливости, ни страха, а смело и безбоязненно доводила все свои намерения до крайнего предела. Эта прямолинейность в свою очередь приводила к тем особенностям, благодаря которым моды Ренессанса кажутся нам подчас такими чудовищными, причем эти особенности характеризуют одинаково как мужские, так и женские моды. «Я превосходнейшим образом создан для любви», – говорил мужчина женщине при помощи своего костюма. «Я достойный предмет твоей силы», – отвечала она ему не менее ясно при помощи своей одежды. А как предложение, так и ответ отличались в эпоху Ренессанса одинаковой смелостью.

Начнем с женской моды.

Проблема эротического воздействия разрешалась здесь, как уже сказано, смелым обнажением груди. Ренессанс придерживался того взгляда, что «обнаженная женщина красивее одетой в пурпур». Так как нельзя было всегда быть обнаженной, то показывали по крайней мере как можно больше ту часть, которая всегда считалась высшей красотой женщины и всегда поэтому обнаруживалась при помощи моды, а именно грудь. Обнажение груди не только не считалось пороком, а, напротив, было частью всеобщего культа красоты, так как служило выражением чувственных порывов эпохи. Все женщины, одаренные красивой грудью, более или менее декольтировали свою грудь. Даже немолодые уже женщины стремились как можно дольше вызывать иллюзии полной и пышной груди. Чем более одарена была женщина от природы в этом отношении, тем более расточительной была она. В отличие от других эпох, в период Ренессанса женщины декольтировались не только в бальной зале, но и дома, на улице и даже в церкви. Особенно щедры в этом отношении были они в праздничные дни. Эпоха Ренессанса ясно показывает, что не климат, а общественное бытие определяет моды, что климат создает во всяком случае только количественные, а не качественные отличия, в том смысле, что, например, более жаркие страны предпочитают более легкие ткани. Так как на севере действовали те же экономические причины, как и на юге, то северянки декольтировались так же сильно, как и южанки. Фламандка и швейцарка обнажали свою грудь не менее, чем француженка, венецианка и римлянка.

Только классовое деление проводило здесь грани. Господствующие классы, у которых женщина считалась главным предметом роскоши, доводили декольте до последней крайности. При испанском и французском дворах часто платье дамы было сзади и спереди раскрыто почти до пояса, так что не только грудь, но и почти вся верхняя часть тела была обнажена. Придворный поэт Клеман Маро говорит в одном из своих стихотворений: «Когда я вижу Варвару в праздничном костюме, который доходит ей только до живота, то она производит на меня впечатление хорошо отшлифованного алмаза, играющего постоянно своими лучами. Жанна, напротив, закутана с ног до головы.

Когда я вижу ее в простом платье, я говорю себе: „Ты не откровенна. Серая ткань, облегающая твои члены, – пепел, покрывающий вечно пылающий огонь“».

Чтобы лучше обратить внимание на красоту груди, на ее наиболее ценные достоинства – упругость и пышность, женщины порой украшали ореолы алмазными кольцами и шапочками и обе груди соединялись золотыми цепочками, отягченными крестами и драгоценностями. Екатерина Медичи придумала для своих придворных дам моду, обращавшую на грудь внимание тем, что в верхней части платья справа и слева были сделаны два круглых выреза, обнаруживавших только груди, но зато целиком и обыкновенно обнаженными, или тем, что груди искусственно воспроизводились внешним образом. Аналогичная мода, в силу которой обнаруживались только грудь и лицо, царила и в других местах. Там, где обычай требовал, чтобы благородные дамы переходили улицу только под шалью или в маске, как в Венеции, они, правда, скрывали лицо, но зато тем щедрее выставляли напоказ грудь.

^{Венецианская девушка в уличном костюме. XVI в. (К гл. II)}

В среде бюргерства и городского дворянства женщины не декольтировались так сильно, как при дворах абсолютных государей. Только проститутки подражали этой моде, и им часто позволялось выходить на улицу с совершенно обнаженной грудью, во всяком случае, они имели полное право появляться в таком виде дома и на празднествах. Но и мещанки декольтировались очень заметно. Существовало несколько мод среди бюргерства, позволявших так глубоко вырезать платье, что видны были даже ореолы грудей. Такую моду можно проследить по рисункам Гольбейна и Дюрера. В одном описании костюмов, относящемся к началу XV в., говорится: «Богатые девицы надевают платье с вырезом спереди и сзади, так что груди и спина почти обнажены».

В Лимбургской хронике, также относящейся к XV в., говорится: «А женщины носят широкие вырезы, так что видна половина груди».

К тому же корсаж так подпирал грудь вверх, что достаточно было малейшего движения женщины, чтобы грудь выходила из платья. Женщины, одаренные от природы красивой грудью, несомненно, не упускали случая доставлять мужчинам такое зрелище. Это совершенно естественная логика подобных мод. Каждая тенденция стремится достигнуть своей границы, осуществить все свои возможности. И что это не наша произвольная комбинация, доказывается многочисленными литературными документами, распространенными поговорками и т. д.

Мурнер, например, следующим образом описывает утонченные приемы женщин:

«Женщины совершенно забыли стыд. Так пали низко нравы. В наготе они полагают теперь красоту. Вся их спина видна, и они мастерски умеют показывать грудь, подпертую корсетом. Чтобы она не задохнулась в платье, они обнажают половину ее, так думают они привлечь глупцов. „Оставьте! Что это такое? – говорит женщина, когда мужчина касается ее груди. – Какой вы злой! Клянусь честью, я ни разу еще не видала такого дерзкого человека!“ Она защищается против мужчины так, как осел, со спины которого упал мешок. Тайком подносит она руку к груди, и вся она выпадает из платья».

Щедрость в этом отношении женщин некоторых городов вошла в поговорку. О флорентийках говорили: «Они охотно показывают свою пышную грудь». В 48-й главе своего трактата «De sacerdotum et monachorum carnalium abominatione» [40]40
  «О мерзости священников и монахов» (лат.). Ред.


[Закрыть]Гус пишет: «Женщины делают в своих платьях около шеи такой большой вырез, что каждый может видеть ее блестящую кожу до половины обнаженной груди, притом везде, в храме, как и на площади, а еще более дома, а то, что остается скрытым от ее груди, так искусственно преувеличено и так выступает вперед, что производит впечатление двух рогов на груди».

Право особенно сильно декольтироваться принадлежало во многие эпохи специально девушкам. Это понятно. Грудь – главное ее средство эротически воздействовать на мужчину, привлечь его внимание. Девушка еще только добивается мужчины, поэтому она имеет право более других выставлять напоказ свои заманчивые прелести. От замужней женщины, уже достигшей цели, обычай требовал, чтобы ее декольте было значительно скромнее. Она уже не имела права показывать ореолы грудей. А вдова была даже обязана наглухо, до самой шеи, застегивать платье, так как ей уже не приходилось больше привлекать к себе внимание мужчин. В некоторых городах вдовы должны были совершенно закутаться, как в мешок: они уже не имеют права на утехи жизни. Впрочем, это требование ограничивалось только годом траура. По прошествии этого времени вдова в разных городах и в разные эпохи могла снова выставлять свою красоту напоказ и даже конкурировать в этом отношении с девушками, так как теперь она снова добивалась любви и внимания мужчины. Такая дифференцировка правил приличия лучше всего доказывает выше приведенное положение, что мода по существу эротическая проблема и служит прежде всего целям взаимного ухаживания.

^{Костюм вдовы. XVI в. (К гл. III)}

Наряду с хронистами, авторами шванков и рассказчиками новелл, наряду с современными рисовальщиками и художниками много сведений о смелом обнажении груди дают моралисты и проповедники, не упускающие при этом случая напомнить, что это дело дьявольское и грозит адскими муками всем, кто таким путем проявляет свою безнравственность. Еще из одного источника узнаем мы много положительных подробностей о господствовавшей в эпоху Ренессанса тенденции как можно больше обнажать публично грудь, а именно из многочисленных современных регламентации костюма и законов против роскоши. Большинство историков видели в этой регламентации не более как выражение отеческого попечения городских властей и администрации, стремившихся поставить преграду роскоши, подтачивавшей народное благосостояние. Нет сомнения, что такова была одна из причин, приводивших к изданию регламентации костюма и законов против роскоши, но гораздо важнее два других фактора.

Мода является не только эротической проблемой, но и важным средством классового обособления. В более ранние эпохи мода была даже наиболее важным таким средством, и потому характерные черты, служившие в костюме признаками классового деления, определялись всегда законом, а именно в упомянутых регламентациях костюма. Границы всегда устанавливались не для верха, а для низа, только низшие классы не должны были переступать их. Таков один из этих факторов.

Другой главной целью, которую преследовала регламентация моды и которую часто и не думали скрывать, была защита родной индустрии против иностранной конкуренции драгоценными материями и вышивками, как-то: бархатом, шелком, вуалями, вышивками серебром, мехами и т. д. Запрещение носить и обрабатывать подобные материи не редкость в таких городах и в такие эпохи, когда цехи отличались силой и держали в своих руках городское управление. Подобные указы всегда проводились в жизнь тем энергичнее, чем безусловнее была власть господствующего класса, и наоборот: они тем более игнорировались, чем заметнее другие классы подточили власть командующей группы, ибо непокорность угнетенных классов по отношению к старому и к традиции обнаруживается прежде всего в костюме. Цехи же, предвидевшие грядущий переворот задолго до того времени, когда он сделался историческим фактом, старались всеми силами сохранить старину, ибо на ней покоилось их экономическое и политическое могущество. Сообразно узкому горизонту своих интересов они хотели регулировать своими указами жизнь горожан даже в ее мельчайших подробностях.

Из означенных двух факторов, породивших главным образом регламентацию костюма, вытекают совершенно логически и те два факта, которые необходимо здесь упомянуть. Это, во-первых, многочисленные оттенки, которые принимала мода в населении различных городов, и, во-вторых, прямо противоположная черта, тот совершенно бесспорный факт, что эти указы в других местах, очевидно, оставались только на бумаге, что видно из наблюдаемого нами постоянного их возобновления. Другими словами, все понимали истинную причину и действие морального негодования. В морали городских властей обнаруживался прежде всего их классовый интерес, который они при этом могли успешно охранять лишь до тех пор, пока обладали никем не оспариваемым политическим могуществом.

Так как благородство костюма возрастало в той же мере, в какой увеличивалось декольте, и так как, с другой стороны, обнаженная грудь считалась высшим украшением женщины, то господствующие классы присвоили эту привилегию только себе. Женщины из простонародья не имели права показать, что и их грудь может быть «благородного свойства». Вот почему многочисленные запретительные указы имели в виду как раз декольте. Там, где господствовала знать, они были обязательны для всего бюргерства, там, где власть находилась в руках городского патрициата, они были обязательны для жен ремесленников.

Что мода служила средством классового обособления, ясно видно из указа французского короля Генриха III, указа, возобновленного им в 1576 г. Между тем как в дворянстве декольте было чрезвычайно распространено, «священный» ородонанс запрещал людям незнатного происхождения узурпировать костюм знати и превращать своих жен в Desmoiselles [41]41
  барышень. – Ред.


[Закрыть].

В тех случаях, когда угроза карой за роскошь в костюме не приводила к желанным результатам, что, как нам достоверно известно, бывало неоднократно, прибегали к следующей утонченной мере, которая также встречается нередко: проститутки исключались из закона, и им даже вменялось в обязанность ношение запрещенного костюма. Таким путем мечтали, по-видимому, дискредитировать роскошь, удержать женщин от употребления запрещенных частей костюма боязнью сойти за проститутку или бесчестную особу. Такая мера встречается в регламентации, изданной в 1353 г. в Цитау: «Пусть шёффены [42]42
  судебные заседатели. – Ред.


[Закрыть]следят за тем, чтобы ни женщины, ни девушки не носили Kogel [43]43
  капюшон. – Ред.


[Закрыть]», за исключением публичных женщин, последним власти разрешают и даже предписывают носить такое «украшение».

Иногда прибегали зараз к обеим мерам: к дискредитированию моды и к угрозе кары. Так поступил венецианский Высокий Совет в указе XVII в.: «Только публичным женщинам разрешается ходить и посещать церкви в оголенном виде. Каждый супруг должен был бы удержать жену от такого оголения, иначе он обязан заплатить несколько сот дукатов, без различия, благородного ли он происхождения или нет».

Но, по-видимому, и дискредитирование той или другой моды не приводило к желанному результату, как видно из постоянного возобновления подобных указов.

Из всего этого следует, что стремление публично выставлять напоказ свою красоту настолько вытекало из внутренней сущности эпохи, что предпочитали лучше подвергаться моральной опасности, чем скрыть свою красоту, которой гордились более всего. И в самом деле, это стремление обнаруживалось тем необузданней, чем более проникал в жизнь новый экономический принцип. Если же, начиная со второй трети XVI в., в продолжение нескольких десятилетий обычай глубокого декольте и вместе с ним роскошь в костюме пошли на убыль, преимущественно среди немецкого бюргерства, то это объясняется в конечном счете не этими указами и не влиянием реформации, как думают многие историки, а тяжелой экономической депрессией, обнаружившейся тогда повсеместно и вынуждавшей массы к самоограничению в этой области.

Какой бы откровенности и смелости ни достигала женская мода в обнажении груди – ей ни в чем не уступала в этом та особенность мужской моды, которая отличает Ренессанс от всяких других эпох. Здесь речь идет о том, что немцы называют Latz [44]44
  клапан, нагрудник. – Ред.


[Закрыть], а французы – braquette [45]45
  передник. – Ред.


[Закрыть]. Эта подробность придает мужской моде Возрождения в наших глазах поистине чудовищный характер…

Чувственному характеру эпохи Ренессанса как нельзя более отвечала та черта, что как женщина, так и мужчина открыто обнаруживали то, чему их век придавал наибольшую ценность. Никто не находил странным, что мужчина и женщина такими грубоватыми средствами действовали один на чувства другого. А чувства мужчины и женщины оставались отнюдь не равнодушными к этим возбудителям, а приводились ими в постоянное волнение. Литература Ренессанса богата доказательствами того, что чувства мужчины воспламенялись глубоко обнаженной грудью женщины, что эта часть тела всегда прежде всего увлекает и соблазняет его. Нетрудно обосновать документальными данными и тот факт, что женщины не менее воспламенялись демонстративно подчеркнутой энергией мужчины.