Текст книги "Операция №6"

Автор книги: Эдуард Хаританович

Соавторы: Г. Михайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

У Кирьякова глаза все больше и больше округлялись: он решительно не понимал, к чему сие красноречие герра полковника и куда он, герр полковник, клонит?

«Что-то уж больно распелась эта сирена, – подумал он. – Надо быть настороже».

А полковник Курт Амедей фон Качке пел и пел, и перед глазами Кирьякова рисовалась одна картина за другой его великолепной, шикарной, красивой, ослепительной жизни, жизни в виллах, на увеселительных яхтах, во дворцах, одним словом, нечто сказочное, но, конечно, при условии, если… если…

– Если герр Кирьяк сделает одну маленькую, ну, совсем ничтожную услугу, – закончил Качке свое словоизлияние и замолчал выжидая.

– Какую? – осторожно спросил Кирьяков, все еще не улавливая мысли Хоря.

Но для полковника Курта Амедея фон Качке давно было уже все ясно. Впервые эта мысль промелькнула у него во время беседы с Сюлькой-горбуном, а сейчас она обрела вполне четкие контуры.

И эта мысль сводилась к следующему.

Он, полковник фон Качке, заставит «Днепра», с помощью ли посулов или пыток, но, во всяком случае, заставит его вызвать по рации весь партизанский отряд в определенное место для якобы неотложной операции… Например, для разгрома карательной экспедиции, будто бы выступившей в поход против партизан. Партизаны, услышав от своего разведчика о выступлении карательной экспедиции, конечно, воспользуются случаем устроить засаду и разгромить ее, тогда как в засаду попадут партизаны и все, все до одного будут уничтожены, в том числе и сам герр Кирьяк, и, может быть, как раз в тот момент, когда в своем радужном воображении он станет выплывать на яхте в открытое море.

Курт Амедей фон Качке про себя хихикнул, его узко посаженные глазки хоря блеснули хищно и плотоядно.

О, это ультрагениальный план! Ни одного партизана в его секторе! Полное уничтожение! И в результате, самое главное, самое заветное: чины, награды, место гаулейтера или, в крайнем случае, его помощника на берегу ласкового, бирюзового моря, напоенного ароматом цветущих оливковых рощ.

Мысли полковника становились все более приятными, все более захватывающими. Вот что значит удача!.. Фарт, как говорят янки, для которых нынешняя война, действительно, является фартом, доходным бизнесом… Они умеют мейк моней[4]4
  Мейк моней – делать деньги (англ.).


[Закрыть] и жиреть, не проливая капли крови.

Полковник фон Качке усмехнулся, вспомнив, как он ездил в Швецию принимать каучук и олово, свинец и вольфрам, да и многое другое стратегическое сырье, проданное Америкой будто бы шведскому правительству, на деле же через шведско-германский картель переданное на заводы Болен фон Круппа.

И, может быть, снаряд, пущенный из орудия, изготовленного с помощью американского сырья, разнес не один десяток джи-ай онкль Сэма[5]5
  Джи-ай онкль Сэма – солдат дяди Сэма (англ.).


[Закрыть]. О кей! Шурли!

Да, эта мысль настолько развеселила полковника Качке, что он вдруг громко расхохотался, к удивлению Сергея Кирьякова.

Да, именно, фарт, удача. Надо только не упустить удобный случай…

– Вы есть замечательный конспиратор, герр Кирьяк, – польстил Качке, приготавливаясь изложить главную суть задуманного им дела.

Но он начал издалека.

– Германия умеет отдавать справедливость даже врагам, – сказал Качке в том же дружелюбном тоне. – Но друзьям она очень благоприятствует («пока они ей нужны», – мелькнула тут же мысль), то есть благоволит, герр Кирьяк… Возносит их очень высоко… Награждает… Предоставляет богатую и красивую жизнь, о которой я уже вам имел говорить… Нихт вар?

«К чему это он клонит? Чего от меня хочет?»– думал Кирьяков.

Сделав такое вступление, полковник Качке изложил перед Кирьяновым свой план разгрома партизан во всех его формах, а затем счел необходимым наглядно показать и обратную сторону вычеканенной им красивой медали, то есть то, что ждет того, кто вздумал бы не исполнить требования Курта Амедея фон Качке.

С этой целью он подошел к стене, занавешенной бархатными тяжелыми портьерами, и отдернул их. В стене показалась наглухо закрытая дверь.

Кирьяков с интересом наблюдал, что будет дальше.

4

– Смотрите! – сипло прохрипел Качке и ударом ноги распахнул дверь.

И Кирьяков глянул. Лицо его сразу посерело, серыми стали и задрожавшие губы.

Но он смотрел.

Он смотрел, не мигая, в пролет двери, за которым в мертвенном полумраке синих ламп виднелся врытый в землю острый кол и насаженный на него человек. Человек был проткнут насквозь, острие кола, пробив грудную клетку, торчало чуть пониже левой ключицы. Мертвый не мог сползти, потому что в середине кола был вбит длинный плотничий гвоздь.

– Смотрите! – повторил Качке, уверенный, что после такого зрелища вряд ли сыщется человек, который отвергнет его требования.

Липкий пот выступил на теле Кирьякова, он с трудом держался, чтобы не потерять сознания, но не отводил глаз от чудовищной картины.

В глубине застенка он увидел, кроме того, переплет из бревен, к которым были подвешены обнаженные человеческие фигуры.

– Я не имею желания, чтобы герр Кирьяк был в таком зале, – с явной издевкой произнес Качке и хихикнул.

Щеки молодого разведчика как-то сразу старчески ввалились, обескровленные губы плотно сжались, волосы взмокли, а по лицу струйками катился пот.

Но, испытывая свое мужество, он неотрывно смотрел на замученного человека, насаженного на кол. Казалось, он ничего не видел, кроме этой страшной фигуры…

Кто ты, товарищ? Кто мать твоя, которая с молоком напоила тебя силой? Где закалил ты сердце свое и кого призывал в свой последний предсмертный час?

Кто ты, товарищ?..

Сергей Кирьяков смотрел, плотно сжав бескровные губы, смотрел молча, не шевелясь…

Когда дверь захлопнулась и бархатная портьера вновь скрыла это чудовищное место страдания и смерти, Качке поднялся с кресла и, разложив перед Кирьяковым карту, сказал:

– Сейчас вы будете слушать и запоминать…

Господин Качке хорошо продумал всю операцию. Она была чрезвычайно проста. Партизанский отряд, разделенный на три отдельные группы, призывается Кирьяновым в квадраты, указанные полковником Качке, попадает в засаду и уничтожается.

Кирьяков сидел молча, опустив голову. В случае отказа его ждет страшная, нечеловеческая пытка. Хватит ли у него мужества, чтобы вынести ее и молчать? А если не хватит? Если боль, рвущая тело на части, заставит его сделать то, что требует враг?

Молодой разведчик застонал от приступа гнетущей тоски.

Что делать?

Какие шаги предпринять, чтобы спасти партизанский отряд и его дорогих гостей – десантников, если даже в последнюю минуту изменят ему силы?

На мгновение он представил себя в этом чудовищном застенке и почувствовал, что мужество оставляет его: липкий пот вновь начал стекать по лицу, перехватило дыхание, гулко, до щемящей боли заколотилось сердце.

Одно, только одно слово «нет!», и сразу он окажется вот за той страшной дверью.

Курт Амедей фон Качке ждал, по-бычьи наклонив голову.

– Ну? – наконец произнес он с угрозой. – Вы есть готовы?

Где взять молодому человеку силы для страшных мучительных пыток?

И Кирьяков, не поднимая головы, проговорил тихо, почти шопотом:

– Да… Поставьте мне на колени рацию и развяжите руки…

– Битте, герр Кирьяк, – потирая руки, торопливо забормотал Качке, суетясь от радости и возбуждения. – Я очень был уверен, что вы будете зеер гут понимать: жизнь есть чудесный дар, единственный дар, и только болван легко оставляет ее… Битте, герр Кирьяк, прошу вас называть такие пункты…

5

Все было готово к проведению операции № 6. Рогов ждал только условленного сигнала от «Днепра», чтобы сразу же выступить.

Был проинструктирован каждый участник операции, удалось даже провести учебную тренировку по взрыву бензобашен, по организации паники среди врагов.

Да, все было готово.

Но «Днепр» молчал.

Прошло уже больше часа после того, как разведчик должен был сигнализировать партизанам, но сигнала не было.

– Не случилась ли беда? – недоумевал Рогов, досадуя на задержку в выступлении и тревожась за всю операцию. – Не придумал ли ваш Хорь какую-нибудь хитрость в последнюю минуту, и «Днепру» не ясен еще весь замысел врага? А? Как вы думаете, товарищ?

– Черт его знает! – ответил Птицын, который тоже не мог объяснить молчание Кирьякова. – Могу только сказать, что хитрости у Хоря, действительно, много, башка у него не пустая, и с ним надо держать ухо востро.

Чернопятов ходил по землянке, заложив руки за спину и посасывая потухшую трубку, – два шага вперед – кругом – два шага назад.

За стенами землянки гудел ветер, раскачивая вершины сосен и елей. По временам падала «крупа» – смерзшиеся влажные снежинки, похожие на гречку. Где-то возле болота стонала выпь.

Вдруг ходивший Чернопятов сразу остановился – послышались долгожданные позывные «Днепра».

– Ну, слава те господи, – облегченно вздохнул Птицын, и все присутствующие почувствовали, будто с их плеч сбросили огромной тяжести груз.

Но никто из них не подозревал, где в настоящую минуту находится «Днепр» и откуда он подает условленный сигнал.

Вера села за рацию.

«Принимайте! Принимайте! – стучал далекий Кирьяков. – Сообщите, что меня слышите! Сообщите… Перехожу на прием…»

– Видно, что-то особо важное, раз товарищ Кирьяков хочет убедиться, что его хорошо слышат, – заметил лейтенант Кравчук.

Вера настроила рацию на передачу и, дав знать радисту, что его услышали, вновь перешла на прием.

Вот тогда-то и застучал ключ, застучал с лихорадочной быстротой. Девушка еле успела записать это короткое, неожиданное и ошеломляющее сообщение:

«Я арестован Качке… Все передачи от моего имени, если таковые будут после настоящего сообщения, считать недействительными… Прощайте, дорогие друзья, прощай жи…»

На этом полуслове передача внезапно оборвалась.

Да, Сергей Кирьяков нашел способ спасти партизан. С этой минуты любые сигналы на его волне, по его коду и шифру никто бы уже не принял, даже если бы он сам уселся за рацию. Все было кончено, корабли сожжены…

Прощайте, дорогие друзья! Прощай, жизнь!

Сообщение было настолько ошеломляющим, что некоторое время все сидели молча, с недоумением посматривая друг на друга.

– Та-ак! – наконец протянул Птицын.

– Кто же его предал? – тихо, как будто про себя, произнес Чернопятов.

– Я! – вдруг отчетливо и громко прозвучал голос Веры.

Щеки ее ввалились, лицо пошло пятнами, лихорадочно заблестели большие круглые глаза девушки.

Воцарилась гнетущая тишина.

– Окстись! – строго проговорил Птицын. – Время не для шуток.

– А я думаю, товарищ Холодова не шутит, – сурово ответил Рогов.

– Ну, знаете, – заволновался Найда и взмахнул руками, но тут же замолчал, не зная, что сказать.

– Я не шучу, Федор Кузьмич, – тихо, с тоской продолжала девушка. – Я знаю, что виновата в гибели Сережи… Если б не мое ошибочное о нем мнение, ничего бы не произошло…

– Причем тут твое «ошибочное мнение»? – резко выкрикнул Птицын.

– А вот причем, – ответила девушка. – Видно, кто-то следил за Кирьяковым, когда мы его давеча схватили в лесу… А когда потом он все же вернулся к немцам, Хорю стало ясно: Кирьяков, конечно, не враг партизанам… А раз не враг, значит, друг…

– Логично, – согласился Рогов.

– И трагично, – добавил Найда.

– Ерунда все это, девушка, – заметил Чернопятов, – не возводи на себя напрасный поклеп… Впрочем, если бы даже ты и оказалась права в своих предположениях, вина твоя настолько относительна, что не о ней сейчас надо говорить. Сейчас надо говорить о том, как выручить нашего товарища…

– Правильно, – подтвердил Рогов. – И прежде всего надо узнать, где он находится?

– Я узнаю, – быстро подхватила Вера. – Разрешите, товарищ майор, – обратилась она к Рогову, – отправиться в Сухов и разведать, где находится товарищ Кирьяков?

– Мысль неплохая, – ответил майор. – Но вместе с вами, товарищ Холодова, в разведку отправлюсь и я…

– Разрешите, товарищ майор? – сказал Кравчук. – Мне думается, что такое дело надо бы поручить мне с Зеленцовым или с Хохловым…

– Нет! – твердо заявил Рогов. – Чтобы успешно руководить предстоящей операцией, нужно точно знать местность. Поэтому я считаю совершенно необходимым лично осмотреть все объекты, которые подвергнутся нападению, и, сообразуясь с обстановкой, приступить к операции № 6. Будьте, товарищи, готовы, – добавил майор, – выступить в поход сейчас же после моей радиограммы из Сухова. Время не ждет.

Глава шестая. Операция № 6

1

Да, время не ждало. Опять распахнулась тяжелая бархатная портьера и опять Кирьяков увидел страшный гестаповский застенок.

Но на этот раз он не был только зрителем: два гестаповца, подхватив его под руки, рывком втолкнули в пыточную камеру. Неслышно за ним захлопнулась дверь.

Полковник Курт Амедей фон Качке, заложив руки за спину и сбычив голову, начал бегать по кабинету, изредка пуская в стену пулю за пулей из своего парабеллума. Это была бессильная, клокочущая ярость: так тщательно разработанный план уничтожения партизан рухнул, рухнула и карьера гаулейтера на берегу бирюзового Средиземного моря.

И Гуго Вальтер, весь трясясь, покрытый потом, с ужасом ждал, что герр полковник в бешенстве всадит в его тело всю обойму парабеллума.

Но вдруг полковник остановился. И бегающие глаза его тоже остановились на адъютанте: Гуго Вальтер втянул голову в плечи и закрыл глаза в ожидании последнего своего часа.

Вместо выстрела он с радостью услышал сиплый крик полковника:

– Скажите там, чтобы к Кирьяку никто не прикасался… Я сам – слышите, Вальтер? Я сам займусь им, и пусть он заранее проклянет день своего рождения и благословит час своей смерти. Слышите, Вальтер?

Гуго Вальтер, получив, наконец, право удалиться из кабинета, стремительно рванулся к двери, шепча дрожащими губами нечто похожее на молитву.

2

Слепой в сопровождении молодой девушки – поводыря шел по улице города, перебирая струны гитары и гнусавым голосом тянул какую-то жалостливую песню.

Остановившись перед резиденцией начальника гарнизона, слепой заговорил:

– Помогите слепенькому во имя Христа, добрые господа… Дайте на пропитание, что будет угодно вашей милости…

И, дернув струны, сипло запел.

Но часовой, стоявший у входа, не разжалобился при упоминании имени Христа, он выбросил впереди себя автомат и рявкнул:

– Треэти зи цур зайте! (Отойдите!)

Девушка схватила за руку слепца и потащила его прочь, и тот шел за ней, тыкая впереди себя длинную, как посох, палку, и невидящие глаза его, закрытые темными стеклами очков, были неподвижно устремлены в одну точку.

В этот день слепец в сопровождении поводыря обошел весь город. Он побывал у танкодрома, возле казарм, у сарая с продовольствием, приблизился было и к бензобашням, но оттуда без всякого предупреждения часовой стеганул по ним из автомата, и слепой поспешил скрыться в глухой переулок.

Везде слепой гнусавил свои песни, ему подтягивала девушка. Они заговаривали с жителями города, прислушивались к разговорам немецких солдат, и только к вечеру медленно побрели из города.

Наступившие сумерки вскоре их скрыли.

Наконец, они остановились среди темного поля, и слепой осторожно потянул нижнюю стенку гитары и она отодвинулась. Внутри гитары оказался портативный радиопередатчик.

– Ну, товарищ Холодова, действуйте, – проговорил «слепец». – Радируйте Федору Кузьмичу: пусть он ровно через час приступает к операции… Порядок штурма Сухова – по плану… Действуйте, девушка!..

– Товарищ майор, – тихо сказала Вера. – А как же быть с Сережей?.. Ведь фашисты его сразу убьют, как только начнется штурм резиденции… При этом не только Кирьяков погибнет, погибнут все, кто находится в застенке…

– Не допустим, Вера, – успокоил Рогов девушку. – Я дал указание Гапаридзе и Камневу, чтобы они прежде всего незаметно проникли в кабинет Качке.

– А если Сережа не в школе? – спросила девушка.

– Этого быть не может… Мы убедились с вами, что гестаповский застенок находится только в школе и при этом рядом с кабинетом Качке. Неужели вы думаете, что такого человека, как «Днепр», полковник отправил в городскую тюрьму… Нет, девушка, можете быть уверены, он держит его рядом с собой…

– А если… – начала Вера и не досказала: в ее воображении возникла страшная картина – изувеченный, с изломанными костями молодой разведчик, попавший, как бы там ни говорили, в лапы Качке по ее вине.

Но Рогов понял девушку.

– Будем надеяться, что ничего непоправимого не произошло… Времени для этого было слишком мало…

– Товарищ майор! – взмолилась девушка, и горячие руки ее вцепились в Рогова. – Времени для этого не нужно много… Может быть, уже сейчас?.. Вот в эту минуту? А?

Она бросила руки к глазам, как будто хотела заслонить то страшное, что рисовалось ее воображением.

– Успокойтесь, – ласково проговорил Рогов. – Через час начнется штурм и…

– Но почему через час? – задыхающимся шопотом спросила она. – Ведь это очень много, товарищ майор… Нельзя ли раньше? Ради бога, товарищ майор!..

– Да поймите же вы, милая девушка, – убеждал ее Рогов, – что час – самый короткий срок. Всего бы лучше – штурм начать подальше за полночь, когда немцы уже угомонятся и в эту ночь не будут ждать нападения, но именно из-за товарища Кирьякова я назначил такой короткий срок… Итак, все ясно… Радируйте о штурме.

3

Штурм начался спустя несколько минут после полуночи.

К небу вдруг взвился гигантский сноп огня, а через минуту – второй. Это горели подожженные группой Алексея Найды две цистерны с маслом, только сегодня доставленные на танкодром. Потом огонь перебросился на сарай с продовольствием, предназначенным для проходящих через Сухов армейских частей.

Сначала по крыше сарая поползли розовые острые языки пламени. Потом, обретая силу, они вдруг загудели, и яростное шипение огня начало швырять в небо охапки багрового дыма и искр. Горящие мешки с крупой лопались от жара, и сухое зерно взлетало кверху, как шрапнель.

К месту пожаров бежали немцы. Они строчили по огню из автоматов, как будто свинцовый ливень мог захлестнуть пожар или в этом воющем пламени могли быть те, которые подожгли сарай.

А когда загорелись конюшни, и взрывы гранат начали раздаваться все чаще и в разных местах, и пули стали повизгивать возле бензобашен, охрана их залегла в канавах.

Лейтенант Кравчук, затаившийся невдалеке со своей группой саперов, воспользовался благоприятно сложившейся обстановкой и отдал приказ немедленно рыть колодцы для закладки ящиков с толом.

Саперы поползли…

Тем временем огонь, охватив все прилегающие к бензобашням постройки, переметнулся на бывший продовольственный магазин, где ныне были сложены ящики со сливочным маслом, предназначенным для отправки в Берлин.

Вот тут-то огонь потек по земле, как расплавленный чугун. Кипящее масло трещало, фонтаны мелких горячих брызг разлетались во все стороны, поражая тех, кто подходил близко. Удушливый чад забирался в легкие и раздирал их в сухом кашле.

Повсюду огонь ревел уже грозно и величественно.

Но растерянность среди немцев достигла своей вершины в тот момент, когда вырвавшиеся из конюшни лошади, раздувая ноздри, бешеным аллюром поскакали в промежутки, не охваченные еще пожаром. Но в эти промежутки устремились и солдаты, брошенные полковником Качке для борьбы с огнем. Ошалевшие кони – у некоторых горели развевающиеся хвосты и гривы – врезались в пожарников, подминая их под копыта.

Создалась та чудовищная неразбериха, где трезвый голос замолкает и начинает властвовать инстинкт самосохранения.

Огонь, потушенный в одном месте, нежданно возникал в другом, и вскоре полковник Качке с ужасом заметил, что этой бушующей стихией управляет опытная и умелая рука: очаги огня, возникая в разных местах, неумолимо брали в кольцо резиденцию начальника гарнизона.

Он сам пытался руководить, как боем, борьбой с пожарами, но оказалось, что телефонная связь прервана, и начальник гарнизона был отрезан от всех воинских частей, орудующих где-то там, в этом воющем, клокочущем пламени.

Курт Амедей фон Качке в сопровождении своего адъютанта выбежал из кабинета на улицу и сразу увидел невдалеке огненные смерчи. Он уже собрался отдать приказание Гуго Вальтеру отправиться туда, к фронту пожаров, но понял, что это бесполезно: прорваться сквозь ревущее пламя не под силу человеку, тем более такому трусливому, как его адъютант Гуго Вальтер.

Тогда он отдал приказ попытаться исправить телефонную линию, и Вальтер, взяв с собой двух часовых, отправился выполнять приказание своего шефа. Он знал, что его экспедиция ни к чему не приведет, что провода перерезаны партизанами во многих местах и что эти места охвачены огнем, но он ушел потому, что боялся полковника, пожалуй, больше, чем ревущего огня.

Курт Амедей фон Качке постоял некоторое время на улице, бормоча про себя ругательства и от бессильной ярости топая ногами, потом вернулся в кабинет и опять завертел ручки бездействующих телефонных аппаратов.

В бешенстве он схватил парабеллум и выпустил в стену всю обойму патронов, как вдруг окно его кабинета, выходящее в палисадник, распахнулось и перед глазами изумленного полковника предстали две человеческие фигуры.

Несколько секунд Курт Амедей фон Качке стоял молча, бегающие глаза его все больше округлялись. Потом внезапно возле самого носа господина полковника появилось, как бы повиснув в воздухе, колечко из вороненой стали. Он сразу признал в нем дуло револьвера и поспешил поднять руки.

При этом его парабеллум с грохотом упал на пол.

– Вот так-то лучше, – проговорил один из пришедших на хорошем немецком языке и, подняв с пола полковничий парабеллум, добавил – Откройте ваш застенок! Быстро!

Под гипнотизирующим взглядом холодных, решительных глаз, под круглым колечком револьверного дула герр Курт Амедей фон Качке автоматически шагнул к стене, завешенной бархатной шторой, отдернул ее и повернул торчащий в замке ключ…

Неслышно открылась дверь, из темного угла застенка быстро отделилась фигура человека. Человек постоял некоторое время, недоуменно глядя в пролет распахнутой двери, затем, рванувшись вперед, перескочил порог.

– Гапаридзе! Камнев! Как же это?! – вскричал он, видимо, еще не совсем разобравшись в том, что происходило.

– Ну, товарищ Кирьяков, – сказал Камнев. – Не медли… Возьми вот полковничий парабеллум – он тебе сгодится, и в путь.

– Сначала спроси у этого герра, – сказал Гапаридзе, – где у него лежат патроны – не то парабеллум его не лучше полена дров…

– Я знаю, – поспешно ответил Кирьяков, бросаясь к письменному столу и выдвигая один из ящиков, – вот они… Здесь их не меньше сотни пачек…

Набив патронами карманы, Кирьяков обратился к десантникам:

– Ну, ребята, теперь надо вызволить еще двух товарищей из этого застенка… Только-только, – добавил он сурово, бросив гневный взгляд на полковника, – их надо нести, сами они двигаться не могут…

– Камнев, покажи свою силу, друг, – сказал Гапаридзе, войдя в застенок.

Но когда он увидел двух человек – старика и юношу, губы его задрожали, глаза широко раскрылись и, шагнув к фашистскому полковнику, он с трудом выдавил из себя несколько слов:

– Это… что же… медуза? А? Что?.. Тебя спрашиваю?

…Тем временем огонь брал в тугое кольцо немецкие части.

Майор Рогов, руководивший всей операцией, устроил свой КП вблизи главного объекта сегодняшнего удара – бензобашен, где уже работали саперы Кравчука.

Кравчук не довольствовался тем, что часовые бензобашен лежали на земле, хоронясь от злобно повизгивающих пуль, он отдал приказ неслышно уничтожить их и одновременно запросил у Рогова нескольких человек, которые должны будут помешать подходу немецкого подкрепления.

Но Рогов предвидел подход подкрепления и заранее выслал к башням группу в пятнадцать человек. Командование этой группой взял на себя комиссар Чернопятов.

– «Волна», как у вас дела? – спросил Рогов у Кравчука.

И «Волна» ответила, что удалось выкопать пока только два колодца.

К этому времени Птицьш, руководивший диверсионной группой, донес, что немцы начинают приходить в себя. Капитану Штаубе удалось ликвидировать пожар в двух пунктах, и поэтому его, Птицына, группа начинает испытывать сильный нажим противника.

Что это за «нажим», Рогову было ясно. Это значило, что Штаубе бросил большие силы для того, чтобы окружить группу Птицына и тем самым предотвратить возникновение новых очагов пожара и других диверсий.

Рогов не сомневался также, что капитан Штаубе со временем разгадает направление главного удара, а значит, убедится в том, что его победная реляция об уничтожении десанта – пустая бумажка. Но пока он еще, видимо, не догадался об этом и строил свой план защиты на отсутствии десантников.

Поэтому Рогов приказал диверсионной группе Птицына рассеяться по одному, по два и во что бы то ни стало усилить диверсии в разных пунктах: Штаубе должен распылять свои силы, не догадываясь о главном замысле партизан.

На этом заблуждении Штаубе майор Рогов и строил свои расчеты.

Они оказались правильными.

Штаубе не спешил с подкреплением к бензобашням, уверенный, что им не грозит никакая опасность: просто партизаны из мести за гибель десанта устроили суховскому гарнизону эту трепку. Он бросил часть своих сил на спасение артиллерийского парка и танков, половина которых уже догорала.

И все же наступил тот момент, когда инициатива начала ускользать из рук Рогова: то там, то здесь гасли очаги пожаров и освобождавшиеся силы немцев бросались на другие объекты.

Беспокоило майора и другое: отсутствие сведений о Гапаридзе и Камневе – как у них там с освобождением Кирьякова и других узников? Удалось ли им захватить Качке, чтобы лишить гарнизон главного руководства боем?

Бой уже длился около получаса, когда перед Роговым внезапно появились три фигуры – две из них несли нечто похожее на носилки, а третья – большой куль на спине.

Фигуры приблизились, и Рогов с радостью узнал своих бойцов Камнева, Гапаридзе и партизанского разведчика Сергея Кирьякова.

– Что это у вас, Камнев? – спросил он, когда солдат сбросил на землю свой куль, и этот куль вдруг издал какие-то невнятные хрюкающие звуки.

– Полковник Качке, – отрапортовал Камнев. – Начальник здешнего гарнизона.

Но эта фигура мало заинтересовала майора Рогова, он занялся двумя изувеченными узниками из застенка гестапо.

– Вот что, товарищи, – сказал майор, – этих людей следует немедленно эвакуировать из города. Заодно прихватите и немецкого хорька… Отправляйтесь в путь…

– Разрешите, товарищ майор! – заволновался Гапаридзе. – Я еще не успел подраться с фашистами… Пошлите кого-нибудь другого, товарищ майор… А я… я пойду вон туда… Там сейчас жарко.

– Товарищ майор! – послышался и другой умоляющий голос.

– Говорите, Камнев…

– Пускай этих двух товарищей отнесут те бойцы, которые получили не особо тяжелые ранения… В бою им все равно оставаться невозможно… А мы… Мы, товарищ майор, даже царапины не получили…

– Что же касается Хоря, товарищ майор, – заговорил опять Гапаридзе, – то тащить его не нужно – сам побежит, ноги у него крепкие…

Только сунуть ему в рот кляп да связать покрепче руки.

Совет был дельный, и Рогов согласился, одновременно приказав Гапаридзе и Камневу пойти в группу комиссара Чернопятова, блокирующую подход к бензобашням.

– Там скоро будет очень жарко, товарищи… это – решительный участок сегодняшнего боя. Идите!

– Разрешите и мне туда, товарищ майор, – попросил Кирьяков.

– Ну, вам бы я посоветовал сопровождать носилки и «языка», – сказал Рогов. – Но знаю, что для вас это хуже наказания, поэтому настаивать не буду… Идите!

Три бойца, откозыряв майору, быстро скрылись в темноте ночи, спеша туда, где, по словам Рогова, скоро должен был начаться жаркий бой.

4

И Рогов оказался прав: решительное и самое яростное сражение операции № 6 начиналось.

Капитан Шгаубе наконец-то сообразил, что все это время питался иллюзиями и что главное направление сегодняшнего удара партизан – бензобашни.

Поэтому группе Чернопятова пришлось выдержать сильный натиск. Но под частым пулеметным и автоматным огнем врагу пришлось залечь: так была отбита первая атака.

Чернопятовцы сражались с таким беззаветным мужеством, что поставили Штаубе в тупик: он терял живую силу без ощутимых результатов. Эсэсовец попытался было связаться с начальником гарнизона и получить от него дальнейшие инструкции, но это ему не удалось: телефонная связь была прервана, а когда он послал одного за другим двух своих ординарцев, они не вернулись.

Поэтому он двинул подкрепление руководящему боем обер-лейтенанту Бюхеру с приказом прорваться к бензобашням во что бы то ни стало.

Гапаридзе, Камнев и Кирьяков прибыли как раз в самый яростный момент атаки немцев.

Гигантские отсветы пламени полыхали среди низко нависших осенних туч, озаряя этот поразительный яростный фронт боя, раздробленный на отдельные участки.

Немцы вскоре поняли, что подступы к бензобашням охраняет горстка людей, и усилили свой натиск.

Чернопятовцам становилось все труднее и труднее. Вот пал один солдат, второй, третий… Легко раненые наскоро делали себе перевязки и опять брались за оружие.

Дважды был ранен комиссар Чернопятов.

Рогов знал о тяжелом положении этой группы, но большую помощь оказать ей не мог. Следовало придерживаться все той же тактики – распылять силы врага организацией отдельных диверсий. Только в этом случае можно было спасти чернопятовцев от полного уничтожения и способствовать работе группы Кравчука.

– Как у вас дела? – спрашивал Рогов лейтенанта. – Ускорьте работы… Закладывайте взрывчатку в уже готовые колодцы…

Но призыв ускорить работы, казалось, был ни к чему: саперы работали, учитывая буквально каждую секунду. И все же, услышав о критическом положении своих защитников, они сумели мобилизовать остатки резерва времени и, спустя пять минут, лейтенант Кравчук доложил Рогову:

– Колодцы готовы… Взрывчатка положена. Жду приказа о взрыве.

Да, бой достиг высшего напряжения.

Подступы к бензобашням охраняли уже только десять бойцов и сам Чернопятов, раненный трижды и на этот раз в лицо осколками мины.

И когда, казалось, все силы у защитников бензобашен иссякли, Чернопятов получил приказ немедленно рассеяться и поодиночке пробираться к пункту общего сбора.

5

Обер-лейтенант Бюхер вдруг увидел, что со стороны партизан прекратилось всякое сопротивление. Поэтому немедля он бросил своих людей в решительный штурм. Немцы рванулись к бензобашням, не встречая на своем пути ни одного партизана, не слыша ни одного выстрела.

Но немцы все бежали и бежали вперед, как вдруг…

…Огромной силы взрыв, потом другой, третий, четвертый, чудилось, потрясли весь земной шар, гигантские смерчи огня взвились к небу и заметались багровыми отсветами в низко нависших тучах.

Гигантские смерчи огня взвились к небу и заметались багровыми отсветами в низко нависших тучах.

Обер-лейтенант Бюхер не успел даже сообразить, что же такое случилось: взрывной волной его швырнуло кверху, смяло, раздавило и на землю грохнулся только куль костей и мяса.